Текст книги "Дело рук человека"

Автор книги: Тихон Стрелков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Молчание. А потом тихое, но грубое: «Несите таран».

Я бы тоже не нашел, что сказать.

Желз поджал губы. Впереди стояли трехэтажные рабочие казармы, за ними тянулись прогулочные поляны и уличные изоляторы, а дальше стена, поблескивающая на солнце из-за вечной слизи. Сердце бухало в груди. Желз на секунду замер, напряг все тело, стиснул зубы, затем разбежался, насколько позволила ширина крыши и некоторая неуклюжесть движений, и ласточкой махнул с башни, расправив перепончатые крылья.

Ветер ослепил его, от скорости заложило уши. Он брошенным копьем летел по нисходящей вниз, потом немного отвел руки назад, и его резко понесло почти параллельно земле. Желз пронесся в нескольких метрах над крышей казармы, за миг преодолел пустые поляны для выгула заключенных, щурясь, разглядел столпившихся у ворот людей в черном, но те тут же исчезли за стеной. Теперь под Желзом тянулись болота.

Он летел все дальше и дальше, все сильнее и сильнее приближаясь к трясинам. Он не знал, как приземлиться. Не знал, как увернуться, если вдруг что появится на пути. Не знал, что делать дальше. Он просто летел. И отчего-то вспоминал те строки, которые прочел на двери в приемную Эриха Видена-Водена.

Храм Четырех Углов помогает сбившемся с пути душам достойно отправиться на ту сторону.

Желз уже лицом пересчитывал тростники и камыши.

А ведь и правда, я на той стороне.

Желз влетел в болото.

Глава 4. Способ убить

― Зеленый или синий? ― Фиона стояла перед овальным зеркалом, в инкрустированной золотом раме, и примеряла фатиновые платья. Витражи преломляли солнечный свет, озаряли цветными лучами комнату.

– Зеленый, ― скучно отозвалась светловолосая девушка. Она лежала на животе, неприлично раздвинув ноги, и читала.

– Ты уверена?

– Синий, ― последовал ответ.

– Парти, ты меня даже не слушаешь! Оторвись от своей книги и помоги мне выбрать! Это не просьба. Это приказ.

Парти вздохнула, закрыла фолиант, встала.

– А говорила, что не любишь принцессничать…

– Я не… Просто… Отец достал меня своими наставлениями, вечно лезет не в свои дела. Это ему, видите ли, не нравится, это он, видите ли, не хочет видеть. Сегодня вечером в обеденном зале состоится процессия в честь приезда сына нординского чародея. У отца планы на этот счет, он хочет, чтобы я…

Парти подняла руку.

– Раздвинула ноги перед гостем?

– Он назвал это другими словами. Сказал, я должна вскружить ему голову.

– Все мы знаем, что у мужчин две головы. И ту, что меньше, вскружить проще.

– Не буду я ничего такого делать! ― возмутилась Фиона.

– Ну, как скажешь. ― Парти подошла к девушке, осмотрела платья, которые та подобрала. И фыркнула.

– Что не так? ― спросила Фиона. ― Фатин нынче популярен, нежная и приятная ткань. Если выберу сатин или атлас, вспотею, в обеденном зале такая жара. Почему ты молчишь?

– Думаю, ― ответила Парти. ― И тебе советую.

– Я постоянно думаю. Вчера вот перед сном несколько часов провалялась, все думала и думала, думала и…

Парти подняла руку, прервав болтовню. За те полгода, что она работала служанкой Фионы, дочери архимага Грелона, Фиона привыкла к этому ее чудачеству. Каждый раз, когда Парти собиралась что-то сказать, перебивая собеседника, она поднимала руку, словно извиняясь.

– Хочешь совет? Чаще слушай тишину. Она нашептывает тебе правильные ответы.

Еще одним чудачеством Парти были советы, после которых Фионе становилось не по себе, и она не могла понять ― то ли Парти сказанула какую-то чушь, то ли она, Фиона, как обычно, не догоняла.

– Фатин ― хорошая ткань, если ты собираешься кого-то соблазнить. Но вот цвета…

– А что с ними не так?

– Хотя… возможно, я поспешила. Какой ты хочешь предстать перед гостем?

– А какой я могу предстать?

– Экзотичной и невинной. Хочешь такой? Бери зеленый. Дразнящей, гламурной и доступной ― розовый, синеватый и бирюзовый. Недоступной, загадочной и властной ― цвета золотой, черный и коричневый.

– А откуда ты взяла эту классификацию? В книжке своей?

– Я о такой ерунде не читаю. ― Парти кивнула на фолиант. ― То был сборник с алхимическими составами. А классификацию эту, как ты ее назвала, я придумала только что. Просто опиралась на свой опыт.

– А кем ты работала раньше? ― осторожно поинтересовалась Фиона.

– Я же говорила, что не хочу об этом.

Парти не собиралась лишний раз обманывать, а потому нарочно отвела взгляд. Она знала, этого будет достаточно, чтобы Фиона решила, что ей грустно, и перестала расспрашивать.

– Прости, ― сказала Фиона. ― Просто ты столько всего знаешь, еще и алхимические книжки читаешь… Прямо, как мой отец. Мне кажется, из тебя бы получилась превосходная чародейка.

Губы Парти незаметно для Фионы дрогнули.

– Ты выбрала, какой будешь сегодня вечером?

– Властной и недоступной, ― неуверенно протянула Фиона. ― Возьму, пожалуй, золотой.

– Под стать твоим карим глазам, ― кивнула Парти. ― Отличный выбор.

***

– А если я воткну в тебя кинжал, ты умрешь?

– Смотря куда.

– Точно в пупок, ― прошептала Парти, ― и разорву плоть до ребер.

Грелон хмыкнул, тихо-тихо, и провел пальцем между ее грудей. Она игриво улыбнулась, остановила его руку, схватив за запястье, и хихикнула.

– Ответь. Ты умрешь?

– Иногда мне кажется, что ты одержима моей смертью, ― Грелон сел в кровати. На его широкой спине и груди не было ни волоска, и Парти это раздражало. У мужчин, считала она, как и у зверей должна быть шерсть. ― Ответ все тот же. Не умру. Если бы ты знала, как много людей пытались и пытаются навредить мне… Я хорошо себя защитил, так хорошо, как только мог. Меня не убить ни ядами, ни стрелами, ни ножами. Я стержень и опора Хоруин, случись что со мной, даже представить боюсь, как много падали покусится на государство.

– Нордины ― дополнительная опора?

– В догадливости тебе не откажешь.

– Фиона очень не довольна тобой, ― поделилась Парти. Собрала рукой светлые шелковистые волосы в хвост и поводила себе по спине. Щекотно и приятно. ― Объяснил бы ей, что к чему. Она хоть и не самая умная, но поймет, если постараться. А то поставил задачу вскружить голову и все. Грубо. Не красиво. Не по-отцовски.

– Учить меня будешь? ― удивился Грелон.

– Еще как. В кровати со мной ты лишен всех привилегий. Ты просто Грелон. А я ― твоя богиня.

Грелон захохотал.

– Ох, зазнаешься ты, Парти, зазнаешься.

Она скинула бархатное одеяло, прикрывающее ноги и живот, встала с кровати и неторопливо пошла к сосновой тумбе. Грелон глядел ей вслед, он не мог не глядеть. На тумбе стоял глиняный кувшин с вытесненной на горлышке змеей. Парти бесстыдно наклонилась, хотя легко могла взять кувшин и просто так, и налила себе кружку вишневого морса.

– Зазнаюсь, ― призналась она, все еще прогнувшись, ― но не беспричинно.

– Вынужден согласиться. Аджедо.

Парти резко обернулась. Магия обратных слов. Пиджак из золотистой парчи вспорхнул со спинки кожаного кресла, за ним полетели белые узорчатые штаны, черная рубашка с видным воротником и сапоги с вытянутым мыском. Несколько мгновений спустя Грелон был одет.

– У тебя свои фокусы, ― произнес он, ― у меня свои.

– Тебе не жалко тратить магию на такое?

– Моя магия неиссякаема.

– Не говори ерунды. Может, кто-то из тупоголовых бездарей и поверит в это, но не я. Я знаю, откуда берется магия, и знаю, что она имеет свою цену.

Грелон нахмурился.

– Повторю. Моя магия неиссякаема. Пока существует люди, пока существует Хоруин, она неиссякаема. И тебя не должно заботить…

Парти подняла руку.

– Хочешь совет?

– Нет.

– А я все равно его дам. Цени то, что имеешь, и не используй магию без явной нужды. Магия ― это жизни. Пусть и в твоем случае чаще всего это жизни гнусных воришек и убийц, наверняка перед казнями на их телах рисуют твои печати. Но это жизни. Ведь вскоре тебе может потребоваться много магии, и если вдруг запасов не хватит… ― Парти посмотрела Грелону в глаза. ― Знаешь ведь, к чему это приведет.

– Поэтому отец это сделал с тобой? ― Грелон пальцем указал на ее плечо. Там чернела отметина ― две соединенные под углом подковы. Печать. ― Он не хотел, чтобы…

Рука Парти потянулась к потолку.

– Мы говорим о тебе, Грелон, а не обо мне, ― Парти отвернулась. ― Обеденная процессия скоро начнется, иди за своей новой опорой для Хоруин. И не дави на Фиону, пусть она сама захочет охомутать того сына чародея. Вот увидишь, получится только лучше.

– После того как я выйду…

Парти вновь подняла руку.

– Знаю-знаю. Подождать минут двадцать, потом незаметно проскочить по коридору. Если поймают, сказать, что наводила порядок в комнате. Я не первый раз спала с тобой.

– Не первый. ― Грелон подошел к ней со спины, положил руки на талию, сдвинул на ягодицы, стиснул на миг, после чего чмокнул Парти в шею. Взял из руки бокал, отпил морса и прошептал на ухо: ― И не последний.

Парти дождалась, когда он уйдет, села на кровать и грустно улыбнулась.

– Вот тут ты не прав архимаг.

***

Она нашла Фиону в винном погребе.

Фиона сидела на пузатой бочке и смешно дрыгала ногами. Парти молча стала перед ней, скрестила руки на груди, выжидающе наклонила голову.

– Ну, ― сказала она, ― что случилось? ― И чихнула. Воздух в погребе был сухой и пыльный. Пахло как ни странно не винами, а деревом.

– Тебе когда-нибудь хотелось напиться? ― глухо спросила Фиона. ― Сильно-сильно, до беспамятства?

– И не представляешь как часто.

Фиона подняла взгляд.

– Чувствую себя глупой и жалкой.

– Глупой-то еще ладно, а жалкой почему?

Фиона свела брови.

– Шучу, ― бросила Парти. ― Говори, я слушаю.

– Представь, что ты парень, и сидит перед тобой красивая девушка в золотистом платье, откровенно скучает, держится тихо и застенчиво… Что ты попытаешься сделать? ― Парти не успела ответить, как Фиона продолжила: ― Попытаешься ее развеселить? Расскажешь смешную историю, сделаешь комплимент, лишний раз улыбнешься? Или начнешь расспрашивать о том, с чем она ни хрена не знакома? ― Парти удивленно вскинула брови, ни разу еще при ней Фиона не использовала бранных выражений. ― Вот откуда мне знать, что такое магия обратных слов? Или как выглядит моя печать? Или каким элементом мне проще управлять? Или…

Парти подняла руку.

– Успокойся. Я могу его понять.

– Можешь?!

– Да, ― кивнула она и добавила мягко: ― Послушай. Такие вопросы не были издевкой или бахвальством с его стороны, он, вероятно, пытался найти с тобой общий язык. Вы оба ― дети могущественных чародеев. Логично, что он завел разговор о магии, наверняка собирается в будущем занять место отца.

– Но ведь я… ― Фиона замолкла.

– Не думала о том, чем хочешь заниматься?

– Да… Нет… И да, и нет. Не знаю.

– Тебе нравится магия?

– Отец не хочет, чтобы я ей занималась, говорит у меня нет к ней предрасположенности, ― вяло отозвалась Фиона.

Парти сжала кулаки.

– Плевать, чего Грелон хочет и что говорит, я тебя спрашиваю! Нравится магия или нет?

– Не знаю. У меня нет дара, способности не передаются по наследству.

– Не передаются, ― подтвердила Парти. ― Но ты болела корью, когда была совсем маленькой, и если лекарь не соврал, почти умерла. Для того чтобы раскрыть способности к магии, нужно соприкоснуться с тьмой. А смерть, скажу тебе, самая что ни есть тьма. У тебя должны быть способности.

Фиона пожала плечами.

– Думаешь?

Глупая и неуверенная девчонка.

– Хочешь проверить? ― предложила Парти. Она знала ― это большой риск. Магия возьмет свою цену, хочешь ты того или нет. Опытные чародеи, вроде Грелона, используют жертвенную магию. Наносят печати на тела людей, которые близки к смерти, и после их смертей получают полосы ― единицы измерения чародейства ― одну или две за жизнь. Чем сложнее и сильнее волшебство, тем больше полос оно расходует. Если вдруг случится, что запасы чародейства иссякнут, а маг попытается сотворить колдовство снова, произойдет несчастье. Вроде того, что обрушилось на Хоруин десятью годами ранее, когда треть страны пала от эпидемии кори.

– Ага.

– Я знаю одно простенькое слово, которым ты сможешь вызвать пар. Мыд. Но прежде чем использовать его, положи руку на грудь и почувствуй биение сердца.

Фиона так и сделала.

– Чувствуешь? ― спросила Парти. ― Теперь выгадай момент, когда сердце стукнет, и четко произнеси слово. Мыд. Постарайся сделать так, чтобы слово было произнесено между ударами сердца.

Парти облизнула пересохшие губы. Хоть бы магия не подкинула мне какую-нибудь болячку.

Фиона застыла. Ненадолго в погребе повисла тишина. Парти ― пальцы у нее покалывали ― вглядывалась в липкую тьму между неосвещенными стеллажами с вином и ждала. Фиону сейчас нельзя было торопить. Первый опыт самый сложный, тело противится магии, разум сковывает рот.

– Мыд! ― выплюнула Фиона и вскрикнула, схватившись за запястье. ― Больно! ― Из ладони повалил плотный дым, едкий и горький. Фиона и Парти закашлялись.

– Все-все, достаточно.

– А как его остановить?

– А мне откуда знать?

– Парти! ― воскликнула Фиона. ― Я не… ― Но тут дым иссяк. И Парти, махавшая перед носом рукой, потянула девушку из погреба.

Несколько мгновений спустя они, хохочущие, как две дурочки, бежали по мраморной лестнице на четвертый этаж замка. Фиона не умолкала.

– Это… это невероятно. Ничего не было, совсем ничего. А потом… Одно слово и… Это нормально, что меня подташнивает?

– Да меня саму сейчас вывернет, навоняла ты там знатно!

– Ага! Я и не думала, что это так здорово. Быть чародейкой интересно и весело, я обязательно прочитаю все книги по волшебству, все-все, и стану такой же сильной, как отец. Нет, даже сильнее. Тогда-то уж Роаэн не будет глазеть на меня, как на дурочку.

– Роаэн? ― переспросила Парти.

– Сын Нординского чародея.

– Красавец?

– Ага.

Они ворвались в покои Фионы и растянулись на бархатной кровати.

– Че-е-ерт, ― протянула Фиона. ― Почему отец утаивал от меня такое?

– Как и все отцы думал, что заботится, ― отозвалась Парти. ― Знаешь что? Если ты хочешь стать могущественной, как твой отец, тебе придется добиться его разрешения.

– Зачем?

– А кто тебя будет учить-то? Я что ли? Я ничегошеньки не знаю о том, как добиться успеха. Иначе, думаешь, я работала бы здесь? Служанка ― предел власти и могущества!

– Не называй себя служанкой, ― серьезно попросила Фиона, ― ты моя подруга. Лучшая подруга. Ты мне как сестра.

Не говори того, о чем пожалеешь, глупая.

– Почему ты вдруг погрустнела?

Парти резко села и отвернулась.

– У меня в семье проблемы. Брат тяжело заболел.

– Я могу как-то помочь? Давай вызовем ему лучшего лекаря, я поговорю с отцом, он не откажет, уверяю тебя. Завтра к вечеру или… Где твой брат живет? Только скажи и…

Парти подняла руку.

– Он и сам поправится, лекарь ни к чему, ему только уход нужен. А потому я прошу отпустить меня, на неделю, быть может, две.

– Конечно! ― воскликнула Фиона. ― Конечно езжай! Сегодня подготовим для тебя лошадь… или карету. Как ты хочешь?

– Лошадь сойдет.

– А еще я прикажу наполнить твой вьюк лекарствами и золотом.

– Фиона, это ни к чему, правда.

– Еще как к чему, ― не согласилась Фиона. ― Заболел твой брат, а раз я считаю тебя сестрой, то и мой брат тоже.

– Это глупо.

– Пусть и так. Но я настаиваю.

– Ладно, ― сдалась Парти. ― Только прежде, чем я уеду, хочу дать тебе совет, как ты сможешь убедить своего отца. По утрам он частенько упражняется в зале. С мечами, с луками, изредка с магией. Единственный, как мне кажется, способ убедить его ― продемонстрировать силу. Я дам тебе заклинание, сложное и сильное, не пытайся тренировать его, дважды за день его не применить. Завтра с утра, когда Грелон будет заниматься, приди к нему и произнеси эти слова. Быстро и четко. С ударом сердца. Они обязательно произведут на Грелона впечатление. Они обязательно откроют тебе дорогу к магии.

– И что это за слова?

– Меними иречод юаминс утищаз, ― произнесла Парти.

Глаза у Фионы округлились.

– Да я такое в жизни не запомню!

– Знаю, ― кивнула Парти, ― потому записала на листе. Он лежит в тумбе, в верхнем ящике. Только до утра не бери его, появится желание испробовать и все будет напрасно. Хорошо?

– А ты уверена, что у меня получится это заклинание? ― Фиона села в кровати, стала растягивать и сжимать гармошкой фатиновый подол платья. ― Я не опозорюсь перед отцом?

– Ты вроде говорила, что доверяешь мне.

– Тебе-то я доверяю, но оттого не перестаю сомневаться в себе.

– У тебя все получится, ― заверила Парти, ― обещаю. К тому же помнишь, как здорово у тебя получилось вызвать дым сегодня?

– Помню, ― Фиона слабо улыбнулась. ― Было проще простого.

– Завтра будет так же. ― Парти встала. Расправила белое платьице с коричневыми кружевами, оно плотно прилегало к телу, подчеркивая фигуру. ― Ладно, я пошла собираться. С рассветом выезжаю.

– Парти, ― позвала Фиона.

– Да?

– Спасибо. Я так рада, что мы познакомились.

Глупая девчонка.

Парти улыбнулась, молча развернулась и пошла прочь. Когда за спиной хлопнула тяжелая дверь в покои Фионы, Парти стиснула зубы, сжала кулаки. Она ненавидела себя так сильно, что хотелось закричать, заплакать, разорвать на себе платье. Но еще она знала, что поступает правильно.

***

Не выспавшаяся и взволнованная, Фиона Дунай остановилась у высоченной двери в тренировочный зал отца. Прислушалась. Тишина. Вздохнула. Тишина. Толкнула дверь и вошла.

Грелон отжимался от первой ступени винтовой лестницы ― вверх-вниз, вверх-вниз. Он тяжело дышал. На голом торсе в лучах утреннего солнца, пробивавшихся через витражные стекла, поблескивал пот. Фиона подошла к отцу со спины, прокашлялась.

– Отец, я…

– Не мешай, ― между вдохами бросил он.

Фиона поджала губы. Отец никогда не принимал ее всерьез, но скоро это изменится. Она подождала, пока Грелон закончит подход, и заговорила, слабым и дрожащим голосом:

– Я… я собираюсь за-заниматься магией.

Грелон не отозвался.

– Ты всегда говорил, что у меня нет к этому спо-способностей. Но это не правда. Для того, чтобы научиться чародействовать, нужно соприкоснуться с тьмой. А смерть…

– Закончила? ― Грелон вытер грудь и подмышки серым махровым полотенцем.

– Нет. Смерть это…

– А я сказал, что закончила. Можешь идти. ― Он посмотрел на нее твердым ясным взглядом, под которым прогибались и куда более сильные духом люди, чем его дочь. ― Мне повторить?

– Ты вообще слушаешь, что я…

– Пошла в свою комнату, сейчас же!

У Фионы задрожали губы. Она хотела поговорить с отцом по-взрослому, впервые в жизни, и всю ночь прокручивала в голове их возможную беседу, подбирая нужные слова. Она хотела объяснить ему, почему собралась заниматься магией, рассказать, как легко ей удалось вызвать дым, поделиться ощущениями. Если бы отец выслушал и объяснил, почему против этого, возможно она бы и согласилась, отбросила затею, но он был груб, и Фиону это обижало и злило.

– Нет! ― выкрикнула она.

– Что ты сказала?

Фиона раскрыла ладонь, на которой чернилами были выведены слова, и прокричала заклинание:

– Меними иречод юаминс утищаз!

Грелон застыл. Полотенце выпало из рук, скользнуло со ступеньки на мраморный пол. Грелона дважды передернуло, как если бы он захлебывался водой. Потом он упал, глухо ударившись затылком о поручни, и распластался в ногах у Фионы.

Фиона завизжала.

В то же время по только-только опустившемуся мосту, соединявшему столицу Хоруин Тендоки с замком, мчалась гнедая кобыла, несшая в седле Парти Уикс.

Глава 5. Человек без сна

У Намбо Терва не получалось заснуть уже сто двадцать девять дней. Ночами он валялся в кровати, в душной комнатушке над баром «Срыгай», глядел в темный потолок и слушал. Мышь глухо скреблась где-то в стене, на пол с притолоки мерно капало, с улицы доносились голоса гуляк, грубые и неразборчивые. Намбо нравились эти звуки, они подавляли тишину, ненадолго заглушали ворох мыслей. А потом накатывали воспоминания, и он заново переживал тот день. День казни.

Запахи. Пот, ржавчина и сырой камень. Ощущения. Руки за спиной упираются в кандалы, грудь, сотрясаемая сердцем, скачет на плахе, а шея, потная шея, едва-едва скользит по грубому бруску. Перед глазами песок с разноцветной галькой, темно-коричневые пятна крови и две срубленные головы ― лоб ко лбу, рты открыты, глазища со сливу. Гул голосов собравшихся горожан волнами накатывает со всех сторон, но Намбо его будто и не слышит. Ждет другого звука. Ждет, прикусив губу, стиснув кулаки.

И, наконец, ― свист. Над затылком. Затем полет. Песок, галька, все вертится. И ― голубое небо. Под ним палач в маске с топором. Под палачом шея, из которой хлещет кровь. Под шеей… темнота.

Намбо резко сел, кровать протяжно скрипнула, и распахнул створки. Ему было душно. Облокотился на подоконник в темных разводах, выглянул из окна. Ночной ветерок, приправленный каплями утихающего дождя, защекотал щеки. Густую тьму разбавляли выставленные в шахматном порядке фонари и редкие горящие окошки в борделе напротив. На улице не души.

Скучно. Вчера хотя бы девчуля стонала, можно было повоображать, а сейчас… А что сейчас? Есть я хочу, вот что.

Поутихший было дождь неожиданно превратился в ливень и забарабанил по крышам. Намбо не любил мокнуть и собирался уже прикрыть створки, снова улечься в кровать, когда заметил сквозь туманную морось бегущих со стороны городского фонтана парня и девушку. Оба держат над головой какую-то ткань, оба хохочут.

Лучше и не придумаешь.

– Эй! ― крикнул Намбо. Голос у него был высокий и скрипучий. ― На улице жлопняк! Не желаете согреться? Я откроюсь пораньше.

Пара остановилась.

– Нет, спасибо! ― бросил парень. ― Ирна идем.

Ирна помотала головой.

– Я вся промокла, давай зайдем, до дома полчаса бежать.

– Всего полчаса…

– Целых полчаса, ― возразила она и подняла голову. ― Откройте пожалуйста, мы зайдем!

– Ирна!

– А что? Я замерзла!

– Ладно…

Намбо осклабился. Слабовольный парень и девица, капризная, каких поискать. То, что нужно.

– Я немного храмой, ― сказал Намбо, ― сейчас спущусь, подождите.

– Вы не торопитесь, ― весело крикнула девушка, ― сильнее мы не намокнем.

Тут с тобой и не поспорить, дорогуша.

Намбо прикрыл створки и вместо того, чтобы поспешить по лестнице вниз, улегся в кровать, заложив руки за голову. В тот день, день казни, когда его голова слетела с плеч, покатилась по песку, пересчитывая гальки, он увидел ясное голубое небо, палача в маске с топором, шею, из которой хлестала кровь, и темноту. Темноту плотную, абсолютную, всепоглощающую, именно такую, какой он себе ее воображал при жизни. Темноту смерти. Но темнота не была последним, что он увидел.

Вслед за ней пришел свет, ― поначалу слабенький и тусклый, как от догорающего каганца, он вскоре ослепил Намбо. И Намбо почувствовал, что падает. Он не мог сказать, как долго длилось это чувство, не мог сказать, как долго ничего не видел, ослепленный, ведь потом… просто потом он уже сидел с удочкой на краю радужный горы и ловил. Что ловил и зачем ловил, он не знал и как ни странно не хотел узнавать.

Вокруг было много рыбаков. Тихих, неподвижных, бестелесных ― они походили на объемные тени и жутко выделялись посреди ярких красок окружающего места. Справедливости ради надо признать, что и Намбо был такой же. Он понимал, что рыбачит, понимал, что сидит на краю горы, понимал, что чего-то ждет. Этим его понимание ограничивалось.

Вскоре, Намбо не представлял, сколько времени прошло, а потому решил, что вскоре, клюнуло. Под ним вдруг появилась малиновая река, из ниоткуда материализовался солнечный поплавок и запрыгал на воде. Намбо на миг ощутил руки, дернул удочку. На крючке висел свиток в пестром переливающемся футляре, унизанном бриллиантами и кварцами. Свиток поплыл к Намбо.

Намбо не касался футляра, не снимал колпачок, не разворачивал свиток: все произошло само. Перед лицом завис салатовый пергамент с расчерченной розовыми линиями таблицей, состоящей из наобум раскиданных букв. На первый взгляд наобум. Намбо быстро удалось отыскать слово: надежда. Он отыскал и еще: смерть, любовь, ссора…

И тут в голове у него загромыхал голос: «У тебя был выбор. Ты нашел себя. Не сбывшиеся, разрушенные надежды ― отныне твоя еда».

Намбо не успел переварить услышанное, как начался ураган, и взбесившиеся порывы ветра потащили Намбо в малиновую реку. Он пытался закричать, но не мог проронить ни звука, не за что было схватиться. Странное дело, но ветер, обозлившийся на Намбо, совсем не тревожил других рыбаков. Они все так же сидели с удочками в теневых руках, все так же молчали и не двигались, все так же ждали… ждали своей очереди.

Едва Намбо коснулся цветной воды, как почувствовал и руки, и ноги, и лицо, и шею, и противный привкус чеснока во рту, и покалывание в груди, и запахи перегара. Он стоял за барной стойкой, полотенцем вытирал бокалы, перед ним трясся от хохота черно-белый мужик.

– Я ему так и сказал, Хенк, что надо вдолбить по самое очко… Эй, Хенк, ты меня слушаешь? Вдолбить по самое очко…

– Я Намбо, ― возразил Намбо, рассматривая свои тощие руки. Затем пальцами прошелся по лицу, костлявому с мелкой колючей щетиной, коснулся жесткой груди, тощей ноги и закашлялся. Все вокруг было черно-белое, полностью пропали цвета. ― Я Намбо, ― повторил он резче, ― где, клять, мое тело?

С тех пор прошло сто двадцать девять дней, цвета он так и не стал различать, но к телу привык. Как привык и к своей особенности ― питаться чужими надеждами.

Голод всего хуже.

Через приоткрытые створки Намбо слушал тихую ругань ожидавшей его парочки. Ирна просила подождать, когда спустится Намбо, а кавалер ее разумно настаивал на том, что они впустую тратят время. Ведь каким бы хромым не был этот хозяин бара, за десять-то минут он успел бы спуститься даже с четвертого этажа, что говорить о втором.

– Нет, ― упрямо отвечала Ирна. ― Он ради нас напрягается. Представь, что ты хромой. Каждый шаг дается непросто. Вот спускаешься ты, пусть и очень медленно, но спускаешься, открываешь треклятую дверь, а там никого. Ты пыхтел, устал, а там никого.

– Очень даже представляю, люди часто так поступают.

А он не глуп, совсем не глуп.

– Плохие люди.

Какая правильная.

– Умные люди. Какой идиот будет стоять пятнадцать минут на месте и мокнуть, надеясь, что какой-то хромой мужик спустится и откроет им дверь? Мож он вообще подох, а мы тут…

– Не говори так! ― воскликнула Ирна. ― Сглазишь ненароком!

– Да кто в эту брехню верит!

– Брехню? ― тихо переспросила она.

– Я не то хотел сказать…

– Нет, ты сказал как раз то, что хотел! Мои родители верят в эту, как ты сказал, брехню. Я верю в эту брехню. Все мои родственники верят в эту брехню…

– Ничего страшного, я не…

Поторопился я с мнением, он тупица.

– Ничего страшного?! ― вскинулась Ирна. ― Ты только что назвал меня и моих родных идиотами!

– Нет. Я такого…

– Молчи.

– Ирна, я, правда, не…

– Молчи. Пожалуйста, молчи. Давай подождем.

Повисло молчание. Намбо приподнялся в кровати, прислушался. Беспощадный дождь барабанил по крышам. Мне их даже жалко ― юные, наивные, импульсивные. Я б и правда, пустил их, но голод сильнее.

Намбо подождал еще немного, затем высунулся из окошка и кашлянул.

Ирна первой подняла голову.

– Вы все еще не спус…

– И не спущусь, ― перебил он. ― Я вас обманул. Забавно, да?

Парень стиснул кулаки.

– Вот же…

– Зачем?! ― выкрикнула Ирна и запустила в стену бара, похожую на тряпку, кофточку. ― Как можно быть такой… такой… такой мразью?

– И я рад, что вы намокли.

– Ты труп! ― предупредил парень и подшагнул к двери, подняв ногу для удара.

Этого еще не хватало.

– Моя охрана с тобой не согласится, ― сказал Намбо. И парень застыл. ― Ну же ― выбей дверь. Ребята с радостью выбьют тебе пару зубов, а потом… Твоя девушка весьма привлекательна и…

– Я думала, вы хороший человек! ― почти жалобно воскликнула Ирна, подняла кофту и повернулась к парню. ― Пойдем, Лон, видеть не хочу этого мерзавца!

Намбо улыбнулся: наконец-то. Из тел Ирны и Лона выделились, как чернила из спрута, видимые только Намбо малиновые струи и поплыли к нему. Он раскрыл рот, хотя мог поглотить и телом, и вкусил. Несбывшиеся надежды всегда пахли чем-то сладким, сегодня ― ванилью. На вкус они едва различались, но Намбо казалось, что пьет он теплое топленое молоко.

Как хорошо. Если бы им хватило наглости вернуться, я с радостью впустил бы их и даже накормил за полцены. Ох, как хорошо.

– Ну и где твоя охрана?

Намбо захлопнул рот и медленно повернулся, на всякий случай подняв руки. Перед ним стояла девушка в платье, поверх которого висела накидка, соединенная на шее имперской запонкой. Уменьшенная регалия короны несомненно заинтересовала бы Намбо, не будь в правой руке у гостьи ножа.

– Вышли погулять. ― Для пущей убедительности Намбо кивнул в сторону окна.

– В такую погоду?

– А что, в такую погоду гулять запрещено?

– Я остановлюсь в твоем баре на день или два, ― сказала девушка. ― Мне нужна койка, еда и ножницы. Не возражаешь?

– Хм. ― Намбо улыбнулся. ― Разумно спрашивать, не возражаю ли я, когда в руке лежит сталь.

– Серебро.

– А-а… ну это все меняет. Конечно, не возражаю.

Она поняла буквально. Спрятала нож, стала отстегивать накидку. Намбо кисло усмехнулся.

Грубиянка. Могла бы для приличия подержать нож подольше, а то прямо показывает, что совсем меня не боится.

– Нож для охраны был, ― пояснила девушка, сворачивая накидку.

Ну вот, самая что ни есть грубиянка.

– А как ты вошла?

– В окно влезла, ― не отрываясь от своего рюкзачка, ответила она. ― Там створки расшатанные, надо подлатать.

Своевольно влезла в чужой бар, еще и критикует. Хамка.

– А почему в дверь не постучала, как нормальный человек?

– Разве нормальные люди стучат ночью в двери закрытого бара?

Вы только поглядите на нее!

– Нормальные люди не вламываются в чужие бары посреди ночи!

Нежданная гостья извлекла из рюкзачка мешок и потрясла монетами.

– Я заплачу.

– Ну да, ― буркнул Намбо, ― деньги все решают. Ты кстати положила мокрую сумку мне на подушку… Ну да, еще и села. Красота. Ты бы хоть переоделась, а то капает, как с тряпки. Еды у меня немного, но…

Девушка подняла руку.

– Знаешь, почему твой бар не процветает? Ты слишком много говоришь. Я не спала сорок восемь часов и жутко раздражена. Давай помолчим. До рассвета.

– Но…

Она снова подняла руку.

– Должна предупредить, меня ищут. Если в бар завалятся стражи или наемники и будут искать меня, скажи, что не видел, ладушки?

Ладушки?

– Погоди, кто ты? За что тебя ищут? И почему я должен…

Рука в третий раз рассекла воздух.

– Меня зовут Парти Уикс, давай помолчим до рассвета.

***

Намбо не помнил ночи, длившейся так долго, как эта. Грубиянка Парти, едва представившись, улеглась на его кровати и мгновенно уснула, а он, лишенный сна, застыл. В баре нет другой кровати, другой подушки, другого теплого, набитого овечьей шерстью одеяла. Одеяла, которое гостья в мокром платье использовала, как матрас.

Пыхтя от возмущения, Намбо спустился на первый этаж. Там было темно и сыро. «Срыгай» не пользовался популярностью, и Намбо это устраивало. Меньше возни. Он не выбирал себе сосуд, его насильно зашвырнули в дряхлое тело бармена. Да, спасибо, что хоть в это, но могли бы подобрать и получше. Намбо охотно поработал бы судьей или доктором. Первый легко мог дарить ложные надежды преступникам, чтобы после насытиться, а второму-то и делать ничего не надо. Родственники больных ― бесконечный источник несбывшихся надежд.