355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тиа Атрейдес » Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. » Текст книги (страница 5)
Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 21:44

Текст книги "Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре."


Автор книги: Тиа Атрейдес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Ну а спит он один?

– В шатре один, а вокруг шатра человек двадцать стоит.

– Что, всю ночь не спят?

– Не спят, сволочи! Что им, твердолобым, ночь не поспать? Лишь бы Пророк доволен!

– Нда... сам его пришить хотел, а, Ревун?

– Ну, хотел... да без толку. Его место не занять. Только зря подставляться. Тьфу! Мотать надо было от него...

– Что ж не умотал?

– Что... при нем, если с умом, столько нагрести можно было...

– Ну а кто к нему подойти может поближе? С народом-то он беседует, или как?

– Он не беседует, он с холмиков вещает. После королевской армии без сопровождения человек тридцати священников посрать не выходит, не то что с народом беседовать.

– А еду кто ему готовит?

– Тоже кто ни попадя. То у своих же солдат котел отберет, то сами священники кашеварят... но всегда пробуют, прежде чем Пророку подать.

– Что, и мальчиков пробуют?

– Да нет... мальчишек он чаще сам охмуряет. Много ли мальцам надо? Сами идут к нему, дурачки. Ну, изредка, если уж особо красавчик попадется, его и силком священники притащат, но сами – ни-ни! – Ревун с некоторым удивлением посмотрел на убийцу, и чуть не рассмеялся идиотской мысли. Этому и не надо мудрить, чтобы добраться до Пророка. Стоит кому из священников его увидать, всеми правдами и неправдами к нему в шатер поволокут, успевай только отбрыкиваться.

Хилл поймал сальную усмешечку грабителя, и подмигнул. Догадливый, да толку-то. Пораньше догадываться надо было, а не на девиц пялиться.

– Э... послушай... я могу тебя провести к Пророку, а? Ну вроде как менестреля... проще будет, а? И выбраться оттуда помогу, меня там каждая собака знает... – Ревун не особо верил в успех, но попробовать выторговать ещё немного времени стоило. А вдруг? Удавалось же как-то морочить Пророка, чтоб ему провалиться.

– Куда провести-то?

– Ну... через первые отряды, что по селам шастают, пройти не проблема, а вот нарваться на основную банду, или на священников... никто не знает, что им в голову взбредет. Могут и менестреля пришибить со злобы, недоумки.

– А где сейчас банда, и куда движется?

– В Хурригсу, скорее всего. Или плутает поблизости. Я от них уходил шесть дней тому как, там лиг двадцать пять до Хурригсы было, от деревни Лысые Брожки. Так что Пророк может уже и у стен быть. Но навряд ли, не привык он двигаться прямо и быстро. Все кругами, да петлями.

– И что ты священникам скажешь?

– А что для Пророка музыканта веду, мол, хочет балладу о его славных деяниях сложить. Мало ли чокнутых? Они сами такие, поверят. Если Пророком восхищаться до трясучки со слюнями, они всегда верят.

– Неплохая идея. Что, на крови поклянешься? – "Неужели купился? Слава Райне".

– Да на чем хочешь поклянусь. Я жить хочу, а Пророк этот, чтоб его, пусть сдохнет, сволочь! – в этот момент Ревун был искренен, как никогда. И даже сам верил, что и проведет убийцу, куда надо, и выведет, и что угодно для него сделает, только бы жить.

– Лады. Руну сейчас нарисую, и клянись тогда, – Лунный Стриж достал из рукава нож, глядя в глаза, полные отчаянной надежды, и наклонился к разбойнику. – Не боись, не больно, – и аккуратно вонзил лезвие в сонную артерию. – Спи спокойно.

Бледный до зелени трактирщик так с сидел у дверей, не решаясь лишний раз пошевелиться. Увидев Лунного Стрижа, стремительно взбежавшего по лестнице, он вздрогнул и непроизвольно вжал голову в плечи. Тяжелое предчувствие не оставляло его ни на секунду, но, встретив теплый и доброжелательный синий взгляд, Брейгус немного расслабился, и даже постарался убедить себя в том, что не все так плохо, как кажется. Юноша небрежно кивнул ему, намекая, что не худо бы убраться внизу, и трактирщик суетливо вскочил и засеменил к лестнице, пугливо прижимаясь к стене, когда мимо него легким неслышным шагом (по рассохшимся скрипучим половицам) пробежал убийца.

Лунный Стриж остановился перед дверью, прислушиваясь, шикнул тихонько на замешкавшегося на первых ступеньках, любопытного даже в преддверии собственного печального конца трактирщика, отчего тот буквально скатился вниз, и тихо постучал.

– Что? Кто там? – отозвался Горик, осторожно подходя к двери. Лунный Стриж чувствовал напряженное ожидание с той стороны двери, и буквально видел всех четверых. Лусу и Горика, крепко держащихся за ножи, Ишрана с табуреткой над головой у самой двери, и Павену, изготовившуюся метнуть все четыре лезвия сразу. "Молодцы ребята, не трусят", – подумал он, отодвигаясь немного в сорону, на всякий случай. Убивать циркачей не хотелось совершенно, и плевать, что там по поводу свидетелей говорит Мастер.

– Ножи спрячьте, и табуретку опусти, Ишран. Лады?

– Угу, – Хилл уловил звук очень осторожно опускаемой на пол табуретки, и пару облегченных вздохов. Нацепив на лицо самую искреннюю дружелюбную ухмылочку, он открыл дверь и вошел неторопливо и спокойно, будто его приятели не собирались только что совместными усилиями его укокошить.

– Ну привет, – так и есть, девушки у окна, Ишран справа, Горик слева. Обыкновенного бандита прищучили бы, стоят грамотно, позы вроде бы расслабленные, но в полной готовности к нападению или бегству, уж как получится. Молодец Брейгус, правильную комнату выбрал, с крепкой решеткой на узком окне, без других дверей. Иначе были бы господа циркачи далеко за городскими воротами. Может, и к лучшему? Объясняться теперь с ними, чушь очередную плести... надоело.

– Что, решили почтить память насильников минутой молчания? Так довольно уже. – Хилл уселся на кровать, всем своим видом показывая полное доверие. – Хотели меня о чем-то спросить? Ну?

– Да о чем тебя спрашивать. И так всё понятно, – опять Горик, в обычной жизни тихоня, зато в момент опасности показал себя не последним трусом. – Что с нами делать будешь?

– А что, обязательно надо?

– Кто ж знает, что там тебе надо?

– Ну и не знайте дальше. Шли бы вы, ребята, отсюда подальше да побыстрее. Только не на север, да и в столицу не стоит, пожалуй... вот Ирсида, например, благословенное место.

– Что, прям так и отпустишь? – Павена явно не верила в слишком благоприятный исход.

– Нет, пинка сначала дам, для скорости. Ты думаешь, мне это всё нравится? Думаешь, мне хочется тебя...

– Извини, Хилл. Просто...

– Просто ты не считаешь постель поводом для знакомства... не важно. Купите себе лошадей, и сваливайте отсюда быстрее. Вот, вам хватит, – он высыпал в горсть несколько монет, отобрал из них четыре золотых и аккуратно положил на кровать рядом с собой. – Не надо кидать в меня острыми предметами, милая. Я тебе ничего не обещал, как и ты мне.

Павена смотрела на своего бывшего любовника сквозь слезы, не понимая толком, то ли она злится на гнусный обман, то ли радуется избавлению от казавшейся неизбежной смерти, то ли грустит о прекрасной несбывшейся мечте, обернувшейся внезапно кошмаром. Кто бы мог подумать, что этот нежный и трепетный юноша, шептавший ей ночами ласковые глупости и заставивший впервые за долгие два года что-то почувствовать, окажется профессиональным убийцей. Не бойцом, не солдатом – те не убивают так холодно и равнодушно, и у них не бывает Тёмной бездны в глазах. И не ожидала, что в его голосе прозвучит боль, и слово "милая" в его устах покажется холоднее и острее смертного приговора.

– Мы можем идти?

– Да. Только не через главный вход – найдите окно какое-нибудь. Надеюсь, вам больше ничего такого не приснится. Удачи, – Лунный Стриж встал и направился к двери. И в спину ему прозвучало:

– И тебе удачи, Хилл, – тон Павены позволял надеяться, что она последует его совету и уберется быстренько в Ирсиду. Или к троллям лысым, лишь бы подальше.

Расторопный Брейгус уже почти все убрал. Шесть трупов отправились в подвал, крови на полу практически не осталось. Трактирщик обернулся на звук шагов, подскочив на месте, как застигнутый врасплох заяц.

– А... э... ваши друзья...

– Они ушли черным ходом.

– Но... э...

– На, лови, – Лунный Стриж подкинул на ладони серебряную монету, и кинул её унылому типу. Тот привычно потянул её ко рту, попробовать на зуб, и на мгновенье забыл бояться. Этого мгновенья убийце хватило, чтобы одним длинным броском достать его и свернуть ему шею. Снова пачкать пол кровью, а потом убираться... фи. Тело хозяина заведения отправилось вслед за остальными в погреб. Заодно из этого же погреба Хилл достал неплохой копченый окорок и бутылку приличного вина, хранимого трактирщиком то ли для особо важных гостей, то ли для себя. Закинув за спину гитару и несколько потяжелевший мешок, Лунный Стриж, насвистывая пошлую песенку, вышел из таверны и, не оборачиваясь, пошел на север, прочь из Асмунда.

Глава 10.

Переночевав в маленькой деревушке неподалеку от имперского тракта, с рассветом Лунный Стриж отправился дальше. Всё, казалось бы, шло нормально. До Хурригсы предстояло добираться не меньше трех дней, если идти очень быстро, одинокого менестреля встречные путники практически не замечали, погода стояла теплая и сухая, как раз для путешествия. Но какая-то мелочь всё зудела и зудела, будто голодный комар над ухом, не давая ему расслабиться. Ничего конкретного, ничего, за что можно было уцепиться и понять – что же не так? Вроде никого больше в таверне не было, и заподозрить в безобидном музыканте нечто другое некому и не с чего... разве вот только циркачи? Но они казались достаточно напуганными, да и достаточно благоразумными, чтобы не путаться у него под ногами, а спокойно топать в Ирсиду. С лошадьми меньше, чем через неделю окажутся за пределами Валанты

Прощание с Павеной оставило медный горький привкус. Конечно, несложно было повернуть дело так, будто она его обидела, а не наоборот. И он действительно ничего ей не обещал. Но... до сих пор она была единственной женщиной, с которой он провел целую неделю, и не отказался бы продолжить. Да, с самого первого момента, как Хилл решил отправиться в путь вместе с четырьмя артистами, он списал их в расход. И всё это время, что жил с ними, делил с ними еду и ночлег, и занимался любовью с Павеной, Лунный Стриж совершенно спокойно допускал, что все четверо вскоре погибнут. Как многие до них, чья судьба свела их с Призывающим Тень. Мастер давно ещё предупреждал своих учеников, что Тёмный Хисс дорого берет за покровительство. И расплачиваться придется кровью, причем не только заказанных жертв, но и многих из тех, кто просто окажется рядом, кого судьба так или иначе сведет с Призывающим, вышедшим на охоту. "Никогда ни к кому не привязывайтесь! Считайте всех, кто встретится вам на пути, мертвецами. Хисс в любом случае возьмет свое, и не откажется от кусочка вашей души прямо сейчас!" – эти слова Мастера Тени Лунный Стриж помнил всегда, и следовал им... до сих пор. До вчерашнего дня. Пока не подарил жизнь четырем мертвецам, оставив с ними кусочек своей души. Он надеялся, что им удастся обмануть судьбу, он хотел верить в то, что нарушил строжайший запрет и поставил под угрозу собственную жизнь не зря. Но... опять но. Тёмный Хисс не любит выпускать из зубов теплую сладкую плоть жертв.

Некоторое время Лунный Стриж шел не по тракту, а вдоль него, по лесу. Почему-то вдруг разонравилась ему дорога, и все тут. Он слишком привык доверять своей интуиции, чтобы проигнорировать морозный укол тревоги – лучше немного потерять в скорости, чем нарваться на лишние неприятности. Там же, в лесу, он наскоро перекусил, и только под вечер выбрался обратно к тракту. И обругал свои предчувствия последними словами, услышав впереди недвусмысленные звуки. Ржание испуганных лошадей, грубый мужской хохот, мучительные вскрики... он или опоздал, или поторопился. Скорее, опоздал.

На ходу нырнув в Тень, Лунный Стриж выбежал на опушку. Рассматривать, на кого напали грабители, времени не было, да и какая, к демонам, разница? Пятеро вонючих уродов насиловали распятую на земле женщину, которая уже не сопротивлялась, лишь тоненько и жалобно стонала, ещё одна девушка сломанной куклой валялась на окровавленной траве неподалеку, не подавая признаков жизни. Три мертвых мужских тела лежали чуть ближе к дороге, и один разбойник сидел, привалившись спиной к дереву и с гнусной руганью заматывая раненую ногу тряпками. Одним взглядом оценив открывшуюся картину, Лунный Стриж невидимым темным вихрем налетел на пятерку озверелых тварей, вырывая глотки, проламывая тонкие височные кости и расшвыривая агонизирующие тела. Он не стал даже вынимать оружие, дав волю ярости – Тёмный Хисс любит пить смерть через руки своих Посвященных. Раненый разбойник не успел толком понять, что за странная напасть приключилась с его приятелями, как свистящая тьма обрушилась на него, и он отправился вслед за остальными.

Лунный Стриж боялся присмотреться к мертвым телам, боялся отереть кровь с лица умирающей девушки... и слышал где-то по ту сторону Тени злорадный смешок. Павена снова застонала, и он опустился на землю рядом с ней, прикладывая флягу с водой к искусанным, разбитым губам. Вода полилась по щекам, промывая в кровавой маске чистые дорожки, губы слегка приоткрылись. Девушка рефлекторно глотнула, приоткрывая затуманенные болью полубезумные глаза. Она не узнавала человека, склонившегося над ней. Боль и животный ужас – всё, что осталось от неё. И желание умереть поскорее, только бы не бояться больше.

– Павена, – глаза оставались такими же бессмысленными и туманными. – Прости, милая.

Лунный Стриж бережным и точным прикосновением к тонкой, покрытой кровоподтеками и ссадинами шее прекратил её страдания, и нежно поцеловал ещё теплые, но уже неживые губы.

До Хурригсы Лунный Стриж добрался без особых затруднений, оставив десять человеческих и четыре лошадиных мертвых тела в овраге неподалеку от тракта. Пришлось, конечно, изрядно задержаться, перетаскивая тела и заваливая их ветками, но не оставлять же их было у дороги, чтобы у каждого прохожего возник естественный вопрос – если здесь и путники, и разбойники, то кто ж тут был ещё? Хоронить их по всем правилам Лунный Стриж просто не мог – на это ушел бы целый день, и выкопал только одну могилу, для Павены. Собрал у остальных все оружие и мало-мальски ценные вещи, и положил с ней рядом, покрыв свежевскопанную землю дерном, чтобы никому не пришло в голову полюбопытствовать, а что это здесь спрятали? Прочел импровизированную молитву Светлой Райне, потому как настоящих не знал отродясь. И всю следующую ночь продирался сквозь сплетенные колючие ветви, раздираясь в кровь об острые сучья, слыша, как Павена зовет его, и снова не успевая... и снова закрывая её невидящие глаза.

Слишком занятый собственными переживаниями, он почти не обращал внимания на происходящее вовне, отмечая только явные признаки приближения бедствия под именем "Пророк". Все больше бедно одетых, даже оборванных путников попадалось ему навстречу, в основном женщин с детьми и стариков, все менее приветливо встречали в придорожных поселениях бродячего менестреля, всё больше заброшенных домов с заколоченными дверьми с укором взирало на мир мутными окошками. К счастью для местных лихих людей, никто из них не польстился на одинокого музыканта, хотя Лунный Стриж иногда сам выискивал взглядом – не сидят ли лесные удальцы у дороги? Свернуть пару-другую немытых шей он бы сейчас не отказался.

В последнюю ночь перед Хурригсой он провел в небольшой деревушке всего в лиге от города. Поначалу местные жители отворачивались, завидев паренька с гитарой, а одна молодая женщина кинула в него из-за забора комком грязи. Ни одного приветливого, ни даже просто спокойного лица, только страх и озлобление, гнев и горе – и половина дверей заколочена. Лунный Стриж не стал и пытаться пороситься к кому-нибудь в дом на ночлег, уселся на бревно с краю пыльной деревенской площади, молча расчехлил гитару, и так же молча заиграл. Не для сельчан, для себя. Всё, что терзало его последние дни, всю свою боль и разочарование, вину и горе он выплескивал звоном и плачем струн в темнеющее небо, в густой, застывший вечерний воздух. Лунный Стриж рассказывал свою печальную повесть звенящим цикадам и ночным птицам, первым звездам и пустым окнам. Вскоре вокруг него собрались почти все оставшиеся в деревне люди. Они подходили тихо, пряча глаза, и, не говоря ни слова, останавливались неподалеку. И просто слушали случайно забредшее в их грустную жизнь музыкальное волшебство, откликающееся в их душах, исторгающее слезы из их глаз и дарящее успокоение их сердцам.

Когда смолкли последние звуки, так же тихо селяне разошлись по своим домам. Лишь та самая женщина, что запустила в него грязью, не ушла. Она стояла напротив, не утирая слез, и смотрела на него. Смотрела, как он осторожно убирает гитару в чехол, как он набирает воду из колодца и пьет, как он закидывает за спину гитару и дорожный мешок, как делает первый шаг прочь из селения, мимо неё... и тогда она, всё так же не говоря ни слова, приблизилась к нему и взяла его за руку.

На следующее утро, с рассветом, Лунный Стриж продолжил свой путь. Когда он уходил, женщина, с которой он так и не перемолвился ни словом, ещё спала, мирно свернувшись клубочком и улыбаясь чему-то своему. Несколько секунд он постоял, глядя на неё, и осматривая при свете наступающего дня её дом. Судя по нескольким сложенным на сундуке мужским вещам, и огромному топору, воткнутому в бревно перед окном, муж не так давно её покинул. Не надо было быть оракулом, чтобы догадаться, куда он подался. Нелегко ей теперь придется одной. Хилл взял себе одну из чистых рубах с сундука, и положил сверху несколько монет.

Войти в Хурригсу оказалось не так просто – тракт был забит повозками горожан, не желающих оказаться в городе, занятом армией мятежников. В воротах толчея стояла невероятная. Даже пешему протиснуться между сталкивающимися и застревающими телегами, обезумевшими от давки и крика лошадьми и толпой бедных горожан, не имеющих даже лошади, и потому везущих свои скудные пожитки в ручных тачках и тележках, или же просто на себе, было весьма не просто. Над городом сияло ласковое весеннее солнце, но не могло рассеять мрак обреченности, такой густой и въедливый, что им, казалось, пропитались даже булыжники мостовой. Хурригса ещё делала вид, что сопротивляется, и на стенах её толпились солдаты при полном вооружении, но с первого взгляда на них становилось понятно, что город сдастся сразу, стоит только Пророку потребовать открыть ворота.

Пробираясь по узким улочкам, Лунный Стриж прислушивался к разговорам прохожих. Ничего нового и интересного он так и не услышал – обыкновенные слухи и бредни перепуганных до смерти людей. Зато на центральной площади, перед ратушей, на это самое интересное он буквально наткнулся. Три человека в белых балахонах с обритыми головами вещали с перевернутой телеги собравшемуся народу, потрясая в воздухе грубо сделанными из дерева кругами, окрашенными в белый же цвет, символами Светлой Райны.

Смысл их выкриков сводился к увещеванию горожан открыть ворота Пророку, пасть перед ним ниц, уверовать и присоединиться к Армии Справедливости. Проповедники с фанатично горящими глазами обещали, что все скопом уверовавшие будут сразу внесены в списки чистых и праведных, после смерти прямиком и без очереди идущих в Страну Звенящих Ручьев, под сень Светлой, а все прочие ревнители скверны отправятся к Тёмному Хиссу немедленно, как только попадутся в руки Новых Священников. Эти самые "священники" произвели на Лунного Стрижа впечатление на всю голову ушибленных недоумков, тупо повторяющих чужие слова, не вникая особо в их смысл. Нет, они верили во весь тот бред, что орали, срывая глотки и брызгая слюной от усердия, но вряд ли понимали, как глупо и нелогично звучат их речи. Но народ слушал, открыв рты и развесив уши, и многие из собравшихся уже готовы были побросать все, и чуть ли не бежать навстречу Пророку. Это казалось бы смешным, если бы Хилл не видел своими глазами, к чему привела доверчивость таких же дураков, а особенно их жен и детей. Если бы не видел невспаханных и незасеянных полей, обещающих в недалеком будущем голод в стране, славящейся плодородием своей земли.

Судя по словам фанатиков, Пророк уже совсем близко, и не позже завтрашнего дня подойдет со своей ордой к Хурригсе. Всего на несколько минут убийца задержался, раздумывая, не проще ли будет подождать жертву прямо в городе, где добраться до проповедника будет несравненно легче, и скрыться потом без малейших проблем. Но представил себе, сколько народу будет расплачиваться за его промедление собственными жизнями, разозлился и обругал своего Тёмного покровителя, вечно алкающего крови, последними словами. А заодно и себя, за трусость. У него так и чесались руки сподобить фанатиков поскорее встретиться с их богом, раз уж они так этого хотят, но вряд ли распаленная проповедью толпа оценила бы его бескорыстную помощь по достоинству.

Неподалеку от северных ворот Лунный Стриж зашел в таверну. Как ни странно, темный душный зал был набит битком – городская стража напивалась с утра пораньше с трогательном единении с бандитскими мордами, городскими нищими и совсем уж невразумительной публикой. Но пообедать ему все же удалось, как и не встрять в одну из многочисленных мелких пьяных стычек. Заплатив изумленному владельцу заведения серебряную монету вперед, он снял себе комнату на три дня. Не то что он собирался тут жить, но переться к пророку под видом менестреля, с ног до головы увешанным оружием стал бы только полный идиот. Да и что за бродяга с парой полных кошелей? Хилл сложил все лишнее попросту на кровать, оставив себе только пару метательных ножей – их наличие не должно было вызвать особых сомнений в его безобидности, – гитару и тощий заплечный мешок с запасной рубахой, флягой и половиной хлеба. С сожалением распрощался с тщательно подобранным снаряжением, навряд ли удастся за ним вернуться, и покинул таверну, не прощаясь, благо спрыгнуть из окна второго этажа на пустой задний двор не представляло проблем.

Из многочисленных слухов Лунному Стрижу удалось понять, что Пророк подходит к городу с северо-запада, то есть искать его нужно несколько левее Имперского тракта. Карту этих мест он запомнил ещё в Суарде, и достаточно оказалось одного только названия "Кривые осинки", чтобы сориентироваться на местности. Лунному Стрижу предстоял совсем короткий путь по проселкам, не больше трех с половиной лиг. И то, он рассчитывал встретить бандитский сброд раньше – в двух лигах от Хурригсы было большое село на берегу речки Ворки, отличное место для ночной стоянки банды.

***

– Не, Кабан, зря ты так. Бабы, они... короче, ну как без баб-то, а? Ты сам посуди! Вот вернешься ты домой, а там жёнка твоя... пирогов испекла, борща наварила, румяная да горячая... чем плохо-то?

– Ну да! Пока я тут воевал, она-то, небось, к мельнику бегала! Правильно Пророк говорит – всё зло от баб! Сосуд скверны, во!

– Подумаешь, к мельнику! Дашь ей в глаз разок-другой, чтоб крепче любила, да в койку. И никакого мельника больше не вспомнит... у тебя баба-то дома осталась? А, Кабан?

– Дома, дома... гнида. Вернусь, убью гадину!

– Эт зачем же?

– А чтоб не смела на меня пасть разевать! Я её поил-кормил, и не бил почти, а она, холера, в меня горшком запустила на прощанье! Не, ну ты представляешь, вот так прямо взяла горшок-то, с кашей, и как в меня кинет! Во гадина! И говорит, мол, уйдешь, так и не возвращайся, не муж ты мне. Точно убью! Это ж надо, на меня, на кормильца-то, руку поднять...

– Эй, заткнитесь оба! – бритоголовый в белом балахоне повелительно поднял руку, призывая свой небольшой отряд к порядку. Десяток бородатых мужиков послушно притихли и вернулись в жалкое подобие военного строя. Предводитель принял самый важный и значительный вид, на какой только был способен, то есть напыжился, нахмурился и упер левую руку в худой бок, правую простирая навстречу выехавшей из-за поворота дороги крестьянской телеге.

– Кто такие? Куда идете? – Бритоголовый изо всех сил подражал непосредственному начальству, пытаясь придать пронзительному тенорку раскатистость и внушительность, но получалось не очень. Но двое крестьян постарше и совсем молодой парень, едущие на телеге, похоже, впечатлились и быстренько попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.

– Мы, эта... с Полянок мы, да. Местные... эта, вот морквы там, свеклы, значить, везем... да, – отозвался самый почтенный из поселян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинками и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой – на типа в белом балахоне. – Слыхали мы, что сам... Пророк... вот... для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.

– Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква! – бритоголовый, как и его шайка, несколько оживился при упоминании пива, и полез в телегу, смотреть.

– Да вот, Вашмилсть, моркво-то... а вот пиво... – второй крестьянин живо сдернул с телеги драненькую холстину, явив на обозрение груду овощей и изрядный потемневший от времени бочонок, явственно отдающий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно окинул взглядом корнеплоды, и быстренько наложил лапу на бочонок.

–Пиво, говорите? А знаете ли вы, добрые люди, что Великий Пророк наш сказал о пиве? – он придал голосу суровость и торжественность.

– Неа, Вашмилсть... не знаем... – крестьяне дружно и с почтительным любопытством уставились на белый балахон.

– Пиво пити веселие ести! Ибо то не вино демонское, а напиток простой, для честного народа потребный! – под эти слова предводителя на лицах остальной шайка, уже подобравшейся вплотную к вожделенному бочонку, расцвели довольные ухмылки.

– Слава Пророку! – несколько мозолистых грязных рук ухватились за бочонок, и пробка из него вылетела. Разбойнички наперебой подсовывали под пенистую струю родной деревенской кислятины кружки и котелки, у кого что было, и в считанные минуты опустошили бочонок наполовину. С белобалахонистого типа тут же слетела половина спеси, и, размытый пивом, поутих фанатичный блеск в глазах. Крестьяне же стояли чуть в сторонке, ожидая, пока доблестные народные освободители утолят жажду.

Довольно рыгая и хрустя грязной морковкой – на закуску к кислятине и морква сгодится – белобалахонистый Новый Священник с хозяйским видом обошел телегу кругом. Вдруг ещё чего полезного найдется? И приметил с другого краю странный сверток в потрепанной рогожке.

– А это что? – и, не дожидаясь ответа, принялся его потрошить.

– Это моя гитара, Ваша Милость, – впервые подал голос самый младший из селян. Бритоголовый наконец разглядел его, и разулыбался ещё довольнее.

– Гитара? Ну-ка, поди сюда! – паренек подошел, глядя на не него с наивным любопытством и улыбкой деревенского придурка. – Откуда ты такой взялся?

– Брожу вот, Вашмилсть, по деревням, добрые люди вот с собой позвали, на Пророка посмотреть, – синие глаза паренька доверчиво сияли восхищением. – А правда, вы святой, а? Я никогда раньше святых не видал...

– Так это не из вашей деревни мальчик? – бритоголовый кинул строгий взгляд на крестьян.

– Не, Вашмилсть, по дороге к нам прилип. Да он безобидный совсем, Вашмилсть, вона, песенки пел.

– А спой-ка, парень, спой! – остальные разбойнички поддержали бритоголового нестройными радостными воплями. Ну чем не праздник? Пиво задарма, сколько влезет, да ещё под музыку! Только баб не хватает для полного счастья.

– Конечно, Вашмилсть! Что спеть-то прикажете? Я про подвиги рыцарские знаю, и про любовь, а ещё про смешные куплеты...

– Про вдову и мельника знаешь? – вылез один из бородатых с дубинками, – давай, малец!

Светловолосый паренек одарил разбойников светлой улыбкой, запрыгнул на телегу, и, взявшись за гитару, запел.

Через час к лагерю Пророка приближалась колоритная толпа – полудохлая кляча, влекущая крестьянскую телегу, на которой восседал паренек с гитарой, несколько селян и пара-тройка дюжин веселых пьяных разбойников, вовсю дерущих глотки.


– Что за безобразие? Чистый брат мой, почему твои люди в таком виде? Что за гулянки накануне ответственной битвы? – навстречу орущей непотребные куплеты толпе выскочил из лагеря трезвый и сердитый бритоголовый тип. Тощий пьяненький Священник в ответ на упреки старшего собрата только невнятно лепетал что-то о поднятии боевого духа войск и божественной силе искусства. Трезвый белый балахон уже было начал читать проповедь о вреде пьянства и грозить карами небесными и гневом Пророка, но, наконец, обратил внимание на заговорщицкую ухмылку и тычки под ребра со стороны тощего, настойчиво указывающего в сторону крестьянской телеги. Грозить и проповедовать ему тут же расхотелось, и он устремился в центр пьяной толпы, пока кто-нибудь ещё из бритоголовых собратьев не разглядел и не наложил лапу на ценный трофей.

Сальные и жадные ухмылки на лицах двух фанатиков, расталкивающих веселых разбойничков локтями и пинками, убедили Лунного Стрижа в том, что тактику для проникновения в стан противника он избрал подходящую. Оба Новых Священника так и светились предвкушением награды. Юноша одарил их лучезарнейшей восторженной улыбкой наивного деревенского дурачка, и старательно открывал рот, пялил глаза по сторонам и задавал идиотские вопросы, пока довольные своей нежданной удачей фанатики чуть ли не под ручки вели его прямиком к Пророку. Бритоголовые типы сурово зыркали на встречных коллег, всем своим видом показывая, что этот парнишка исключительно их добыча, и попутно навешивали менестрелю на уши бочки лапши. Шатер Пророка, как Хилл и предполагал, находился не в самой деревне, а поблизости, в небольшой роще. И, разумеется, вокруг него толпилось немыслимое количество народу. Одних только белых балахонов он насчитал две с лишним дюжины – фанатики или стояли неподалеку, бдительно следя за всеми, кто только приближался к шатру, или прохаживались между группками отдыхающих мятежников.

Когда Лунный Стриж и сопровождающее рожи подходили к месту назначения, около шатра началась суета. Дюжина бритоголовых выстроилась в два ряда у входа, один из них отдернул занавеску и все дружно завопили "Слава Пророку!", как только из шатра показался их предводитель. Плотного сложения, но не толстый, выше среднего роста, с буйной полуседой шевелюрой, чокнутый проповедник производил впечатление стихийной мощи. Несомненно, многие посчитали бы красивыми четкие орлиные черты его лица, горделивую фигуру и особенно выразительные бархатно-черные глаза. Но не Лунный Стриж. При первом же взгляде на Пророка все волоски на его теле встали дыбом и зашевелились от присутствия ещё более опасного хищника, чем он сам.

В чем-то Ревун оказался прав. Присутствия Света в окрестностях не наблюдалось, а вот Тени – сколько угодно. Серьга в ухе Лунного Стрижа немного нагрелась, напоминая о своем существовании, но вот магической ауры у Пророка, к счастью, не обнаружилось. Светился черно-багровым только амулет в его руках, шестилучевая звезда с камнем цвета застывшей крови, на толстой цепочке. Пророк как раз передавал артефакт своему собеседнику. Тот, пожалуй, тоже заслуживал внимания. Во-первых, тем, что выделялся из окружающей толпы благородной осанкой, манерами и элегантной одеждой. Во-вторых, этот дворянин в чем-то был сродни своему собеседнику, излучая уверенность, силу и опасность. И, в-третьих, он держался с Пророком чуть ли не на равных. К сожалению, разговора их услышать Лунному Стрижу не удалось, лишь несколько слов он с трудом уловил сквозь приветственный ор и лагерный гам. Но их было вполне достаточно, чтобы подтвердить первое впечатление – Пророк назвал дворянина по имени Морс, или Урс, точно Хилл не расслышал, учеником, и промелькнуло название города Луаза и что-то о скорой встрече. Пророк распрощался со своим собеседником, и тот повесил амулет себе на шею. Ему подвели коня, и через минуту только поднявшаяся пыль на дороге напоминала о странном человеке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю