Текст книги "Тот, кто умрет последним"

Автор книги: Тесс Герритсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Этим вечером в столовой появилось новое лицо.

Несколько недель подряд Джулиан только и говорил, что об этой гостье – докторе Айлз, и ее работе в Бостонском Бюро Судмедэкспертизы, где та резала мертвецов. Но он не упомянул, что она красива. Темноволосая и стройная, со спокойным пристальным взглядом, она была так похожа на Джулиана, что они выглядели как мать и сын. И доктор Айлз смотрела на Джулиана, как мать глядит на своего ребенка – с явной гордостью, внимая каждому его слову.

«Никто никогда больше так на меня не посмотрит», – подумала Клэр Уорд.

Сидя на своем обычном уединенном месте в уголке, Клэр не сводила глаз с доктора Айлз, отметив, как элегантно женщина пользуется ножом и вилкой, чтобы нарезать мясо. С этого места Клэр могла видеть все, происходящее в столовой. Она была не против посиделок в одиночестве – это означало, что ей не придется участвовать в бессмысленных беседах, и при этом она могла видеть, что делают все остальные. И этот угол был единственным местом, где Клэр могла чувствовать себя комфортно, сидя спиной к стене, где никто не мог подкрасться сзади.

Сегодня в меню были консоме[47]47
  Консоме – осветленный бульон. В классической кухне известны консоме из куриного и говяжьего бульона. Уже в современной кухне консоме преобразовался в крепкий и сильно посоленный бульон с пирожком. (прим. Rovus)


[Закрыть], салат из молодых листьев латука, говядина Веллингтон[48]48
  Говядина Веллингтон – традиционное английское блюдо, названо в честь Артура Уэлсли, Первого герцога Веллингтона. Это подготовленная вырезка, покрытая паштетом из гусиной печени и смесью фарша из грибов, лука-шалот и зелени, обжаренных в масле, которую затем заворачивают в слоеное тесто и запекают. (прим. Rovus)


[Закрыть] с жареным картофелем и спаржей, а на десерт лимонный пирог. Все это подразумевало жонглирование множеством вилок, ложек и ножей, которые Клэр вечно путала, когда впервые приехала в «Ивенсонг» месяц назад. В доме Боба и Барбары Бакли в Итаке ужин был гораздо проще, при участии лишь ножа, вилки и одного-двух бумажных полотенец.

И там никогда не подавали говядины Веллингтон.

Она скучала по Бобу и Барбаре гораздо больше, чем когда-либо могла себе представить. Скучала почти так же сильно, как по родителям, чья смерть два года назад оставила в ее памяти грустные туманные воспоминания, быстро тающие день ото дня. Но смерть Боба и Барбары оставалась еще свежа и по-прежнему болезненна, потому что была ее виной. Если бы она не выскользнула из дома в ту ночь, то Бобу и Барбаре не пришлось бы отправиться на ее поиски, и, возможно, они все еще были бы живы.

«А теперь они умерли. А я ем лимонный пирог».

Она опустила вилку и оглядела других учеников, большинство из которых не обращали на нее внимания, так же как и сама Клэр игнорировала их. Она снова сосредоточилась на столе, за которым сидели Джулиан и доктор Айлз. Обычно Клэр старалась не смотреть на взрослых, потому что они смущали ее и задавали слишком много вопросов. Особенно школьный психолог доктор Анна Уэлливер, к которой Клэр ходила каждую среду. Доктор Уэлливер была довольно милой крупной женщиной с вьющимися волосами – классический тип бабушки, но она всегда задавала одни и те же вопросы. У Клэр по-прежнему проблемы со сном? Что она помнит о своих родителях? Стали ли реже ночные кошмары? Словно если говорить и думать об этом, то ночные кошмары исчезнут.

«И нас всех здесь мучают кошмары».

Когда она разглядывала своих одноклассников в столовой, то подмечала то, что случайный наблюдатель, скорее всего бы, упустил. То, как Лестер Гримметт поглядывает на дверь, чтобы убедиться – в случае опасности ему есть, куда бежать. Руки Артура Тумбса, испещренные уродливыми шрамами от ожогов. То, как Бруно Чинн лихорадочно засовывает пищу себе в рот, словно призрачный похититель вот-вот отнимет ее. «Все мы были отмечены, – подумала она, – но некоторые наши шрамы заметнее других».

Она дотронулась до своего собственного. Он прятался под ее длинными светлыми волосами – длинный рубец в том месте, где хирурги разрезали ее голову и распилили череп, чтобы удалить кровь и фрагменты пули. Больше никто не мог видеть шрам, но она никогда не забывала о том, что он там.

Лежа без сна после той ночи, Клэр потирала рубец и задавалась вопросом, на что был похож ее мозг под этим шрамом. Остаются ли шрамы на мозге так же, как они сохраняются на зашитой коже? Один из врачей, – она не помнила его имени, их было слишком много в той лондонской больнице, – сказал ей, что мозг детей восстанавливается лучше, чем у взрослых, и Клэр повезло, что ей было всего одиннадцать, когда ее подстрелили. «Счастливица» – вот какое слово использовал этот тупица доктор. Он был прав насчет ее выздоровления. Она могла ходить и говорить, как и все остальные. Но теперь ее оценки стали отстойными, потому что у Клэр появилась проблема: она не могла сконцентрироваться на чем-либо дольше десяти минут, и так быстро выходила из себя, что это пугало ее саму и заставляло гореть от стыда. Хотя Клэр и не выглядела травмированной, она знала, что на самом деле это так. И что травма была причиной, по которой она сегодня проснулась посреди ночи. Как обычно.

Не было смысла тратить свое время на лежание в кровати.

Она встала и включила свет. Три ее соседки по комнате на лето уехали домой, поэтому комната была в распоряжении Клэр, и она могла приходить и уходить, никем не замеченная. В считанные секунды она оделась и выскользнула в коридор.

Тогда она и заметила неприятную записку, приклеенную к ее двери: «Мовреждение позга!»[49]49
  Мовреждение позга (Dain Bramaged) – популярное шутливое выражение среди молодежи в Штатах, искаженное сочетание фразы «brain damaged» (повреждение мозга). (прим. Rovus)


[Закрыть]

«Снова эта сучка Бриана», – подумала она. Бриана, которая каждый раз шептала вслед Клэр «дебилка», когда та проходила мимо; которая истерично хохотала на уроке, когда Клэр споткнулась о чью-то выставленную в проход ногу. Клэр отомстила, подбросив несколько дождевых червей в постель Брианы. О, ее вопли того стоили!

Клэр сорвала с двери записку, вернулась в свою комнату за ручкой и написала: «Лучше проверяй свои простыни». Пройдя по коридору, она прилепила послание на дверь комнаты Брианы и пошла дальше, мимо комнат, где спали другие одноклассники. Пока она спускалась по лестнице, ее тень мелькала на стене, словно рядом с Клэр шел призрак-близнец. Она открыла входную дверь и вышла наружу в лунный свет.

Ночь была до странного теплой, и ветер пах сухой травой, будто прилетел издалека и принес с собой запах прерий, пустынь и мест, в которых ей никогда не бывать. Клэр глубоко вдохнула и впервые за весь день почувствовала себя свободной. Свободной от занятий, от учителей, наблюдающих за ней, от насмешек Брианы.

Она спустилась вниз по каменным ступеням, уверенно шагая в лунном свете. Вперед, к озеру, где подернутая рябью вода сверкала словно блестки, маня Клэр. Она начала стягивать футболку, желая поскорее скользнуть в эту шелковистую воду.

– Снова ты, – произнес голос.

Клэр обернулась, чтобы увидеть фигуру, отделившуюся от тени деревьев. Она мгновенно узнала его по упитанному силуэту. Уилл Яблонски вышел на свет, в котором она увидела его пухлощекое лицо. Она задалась вопросом, знает ли мальчик, что Бриана прошептала ему в спину «большой белый кит». «У меня с Уиллом много общего, – подумала Клэр. – Мы некрутые дети».

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Смотрю в свой телескоп. Но теперь появилась луна, поэтому придется его сложить, – он указал на озеро. – Здесь у воды действительно отличное место. То, что надо для наблюдения за небом.

– А что ты высматриваешь?

– Комету.

– Ты видел ее?

– Нет, я имею в виду новую комету. Ту, которую еще никто не обнаружил. Непрофессионалы постоянно открывают новые. Один парень, Дон Макхольц, обнаружил целых одиннадцать, а он простой любитель вроде меня. Если я найду одну, то дам ей имя. Как комета Когоутека. Или Галлея, или Шумейкер-Леви[50]50
  Кометы Когоутека, Галлея, Шумейкер-Леви – крупные кометы, названные в честь их открывателей (правда, все они были обнаружены в обсерватории астрономами, а не любителями). (прим. Rovus)


[Закрыть].

– А как бы ты назвал свою?

– Комета Нила Яблонски.

Она рассмеялась.

– Словно хочешь продеть ей в нос кольцо[51]51
  Продеть кольцо в нос – кольцо надевают быкам, чтоб управлять и подчинить их, так как нос наиболее чувствительное место у животных. Клэр подшучивает, намекая, что Уилл хочет пометить комету из тщеславия. (прим. Rovus)


[Закрыть].

– Мне не кажется, что это так уж плохо звучит, – тихо произнес Уилл. – Это в память о моем отце.

Она услышала печаль в его голосе и пожалела, что засмеялась.

– Ага, думаю, это было бы довольно круто. Дать ей имя твоего отца, – исправилась Клэр. «Даже если комета Яблонски и звучала глупо».

– Я видел тебя несколько ночей назад, – признался он. – Что ты здесь делаешь?

– Не могу уснуть, – она повернулась, чтобы взглянуть на воду и представить себя проплывающей через озера и океаны. Темная вода не пугала ее, заставляла почувствовать себя живой, некоей русалкой, вернувшейся домой. – Я плохо сплю. С тех пор, как…

– Тебя тоже мучают кошмары? – спросил он.

– Я не могу уснуть. Это потому что мои мозги повреждены.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня есть шрам на голове, там, где ее распилили врачи, чтобы открыть череп. Они вынули частички пули, и это повредило что-то внутри. Поэтому я не сплю.

– Люди должны спать, иначе они умрут. Как ты можешь обходиться без сна?

– Просто я сплю не так много, как остальные. Несколько часов, вот и все, – она вдохнула ветер, пахнущий летом. – Так или иначе, я люблю ночь. Люблю ее тишину. Животных, которых не увидишь днем, вроде сов или скунсов. Иногда я гуляю по лесу, наблюдаю и вижу их глаза.

– Ты помнишь меня, Клэр?

Вопрос, заданный еле слышно, заставил ее обернуться и в замешательстве уставиться на Уилла.

– Я каждый день вижу тебя в классе, Уилл.

– Нет, я о том, помнишь ли ты меня откуда-то еще? До того, как мы оказались в «Ивенсонге»?

– Прежде я тебя не знала.

– Ты уверена?

Она оглядела его в лунном свете. Увидела большую голову с круглым лицом. Это была отличительная черта Уилла – у него все было большое, от головы до огромных ног. Большое и мягкое, как зефир.

– О чем ты говоришь?

– Когда я впервые попал сюда, когда увидел тебя в столовой, у меня возникло это странное чувство. Словно я встречал тебя раньше.

– Я жила в Итаке. А ты где?

– В Нью-Гемпшире.[52]52
  Нью-Гемпшир (New Hampshire) – небольшой штат в регионе Новая Англия на северо-востоке США. (прим. Rovus)


[Закрыть] С моими дядей и тетей.

– Я никогда не была в Нью-Гемпшире.

Он подошел ближе, так близко, что его большая голова закрыла восходящую луну.

– А еще я жил в Мэриленде. Это о чем-нибудь тебе говорит?

Она помотала головой.

– Не помню. Я даже собственных отца и мать с трудом вспоминаю. Как звучали их голоса. Или как они смеялись и чем пахли.

– Это и впрямь грустно. То, что ты не помнишь их.

– У меня есть фотоальбомы, но мне тяжело их смотреть. Словно разглядываешь снимки незнакомцев.

Его прикосновение испугало Клэр, заставив вздрогнуть. Она не любила, когда люди ее касались. С тех самых пор, когда она очнулась в той лондонской больнице, где прикосновение обычно подразумевало под собой очередной укол иглы; очередного человека, причиняющего боль, пусть и с благими намерениями.

– Подразумевается, что теперь наша семья – «Ивенсонг», – сказал Уилл.

– Ага, – фыркнула она. – Это то, о чем толкует доктор Уэлливер. Что все мы – одна большая счастливая семья.

– Приятно верить в это, тебе не кажется? В то, что все мы присматриваем друг за другом?

– Конечно. А я верю в зубную фею[53]53
  Зубная фея – сказочный персонаж, традиционный для современной западной культуры. Зубная фея, как гласит легенда, дает ребенку небольшую сумму денег (или иногда подарок) вместо выпавшего у ребенка молочного зуба, положенного под подушку. Сказку о зубной фее и мышонке Пересе придумал испанский писатель Луис Колома для 8-летнего испанского короля Альфонсо XIII, который потерял первый молочный зуб. С тех пор Зубная фея является очень популярным персонажем среди испанских и латиноамериканских детей, которые, когда у них выпадают зубы, они оставляют их под подушкой. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Люди не приглядывают друг за другом. Они заботятся лишь о самих себе.

Луч света мелькнул среди деревьев. Клэр обернулась, увидела приближающийся автомобиль и сразу бросилась к ближайшим кустам. Уилл последовал за ней, шумно как лось, перебирая своими гигантскими ногами. Он упал рядом с ней.

– Кто может приехать посреди ночи? – прошептал мальчик.

Темный седан выкатился на стоянку в школьном дворе, и оттуда вышел мужчина, высокий и поджарый, точно пантера.

Он остановился возле своего автомобиля и принялся вглядываться в ночь, словно рассматривая в темноте то, чего больше никто не видел. На одно безумное мгновение Клэр показалось, что он уставился прямо на нее, и девочка вжалась в кусты, пытаясь укрыться от его всевидящего ока.

Входная дверь школы распахнулась, залив светом двор, и в дверном проеме появился директор Готтфрид Бом[54]54
  Готтфрид Бом – персонаж, впервые появившийся в книге «Клуб Мефисто», член общества, связанный с Интерполом. (прим. Rovus).


[Закрыть].

– Энтони! – окликнул Бом. – Благодарю, что так быстро приехал.

– Это тревожные события.

– Так и есть. Идем, идем. Твоя комната готова, и еда уже ждет.

– Я поел в самолете. Мы немедленно должны заняться этим вопросом.

– Конечно. Доктор Уэлливер следит за ситуацией в Бостоне. Она готова вмешаться в случае необходимости.

Входная дверь захлопнулась. Клэр поднялась на ноги, размышляя, кем был этот странный посетитель. И почему голос директора Бома звучал так встревожено.

– Я проверю его машину, – сказала она.

– Клэр, нет, – прошептал Уилл.

Но она уже двигалась в сторону седана. Капот все еще был теплым после езды, отполированная поверхность сверкала в лунном свете. Она обошла автомобиль, поглаживая его рукой. По логотипу на капоте Клэр поняла, что это «Мерседес». Черный, гладкий, дорогой. Машина богача.

Запертая, само собой.

– Кто он? – спросил Уилл. Он наконец-то набрался мужества, вылез из кустов и теперь стоял рядом с ней.

Девочка взглянула на западное крыло, где в освещенном окне ненадолго показался силуэт. Затем шторы задернулись, отрезав ей обзор.

– Мы знаем, что его зовут Энтони.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Этой ночью Маура плохо спала.

Возможно, причиной была незнакомая кровать или тишина этого места, настолько глубокая, что, казалось, сама ночь затаила дыхание в ожидании. Когда она проснулась в третий раз, луна уже взошла и светила прямо в окно. Маура не задернула шторы, чтобы впустить свежий воздух, но теперь она поднялась с постели, чтобы закрыть ими яркий свет. Остановившись у окна, она взглянула на сад внизу. В лунном свете он сиял, а каменные статуи мерцали точно призраки.

Одна из них пошевелилась?

Она застыла, вцепившись в занавеску и вглядываясь в статуи, расставленные как шахматные фигуры среди подстриженной живой изгороди. Через этот призрачный пейзаж двигалась гибкая фигурка с длинными отливающими серебром волосами и стройными ногами, изящная точно нимфа. Это была девочка, гуляющая по саду.

В коридоре за дверью, заскрипели чьи-то шаги. Маура услышала мужские голоса.

– …мы не уверены, воображаемая или реальная эта угроза, но, кажется, у доктора Уэлливер нет сомнений.

– Похоже, полиция взяла дело в свои руки. Все, что нам остается – ждать и наблюдать.

«Я знаю этот голос». Маура накинула халат и открыла дверь.

– Энтони, – позвала она.

Энтони Сансоне повернулся к ней лицом. Одетый в черное и стоящий рядом с низкорослым Готтфридом Бомом, Сансоне казался величественной и почти зловещей личностью в этом тускло освещенном коридоре. Она заметила его помятую одежду, усталость в глазах, и догадалась, что дорога сюда выдалась долгой.

– Прости, если мы разбудили тебя, Маура, – сказал он. – Я понятия не имел, что ты приехала в школу.

– Нужно было прояснить пару вопросов.

Он недоверчиво улыбнулся, но глаза оставались серьезными. Она ощутила тревожное напряжение, повисшее в коридоре. Маура видела его в лице Готтфрида Бома и в подчеркнуто холодном расстоянии, с которого Сансоне сейчас смотрел на нее. Энтони никогда не был открытым и приветливым человеком, и временами Мауре даже казалось, что он ее недолюбливает. Сегодня эта замкнутость выглядела более непроницаемой, чем когда-либо.

– Мне нужно поговорить с тобой, – произнесла она. – Речь о Джулиане.

– Конечно. Как насчет первой половины дня? Я пробуду здесь до полудня.

– Ты приехал совсем ненадолго?

Он виновато пожал плечами.

– Я бы хотел задержаться подольше. Но ты всегда можешь обсудить с Готтфридом любые вопросы.

– У Вас возникли вопросы, доктор Айлз? – спросил Готтфрид.

– Да, возникли. Насчет того, почему Джулиан попал сюда. «Ивенсонг» – это не просто школа-интернат, ведь так?

Она заметила взгляд, которым обменялись мужчины.

– Эту тему лучше отложить до завтра, – ответил Сансоне.

– Я должна поговорить об этом. До того, как ты снова исчезнешь.

– Мы поговорим, обещаю, – он отрывисто кивнул. – Спокойной ночи, Маура.

Она закрыла дверь, обеспокоенная его холодностью. В последний раз они общались всего два месяца назад, когда он остановился у ее дома, привезя Джулиана в гости. Они стояли на крыльце, улыбались друг другу и, казалось, ему не хотелось уходить. «Или я все это себе напридумывала? Разве я когда-нибудь отличалась проницательностью в выборе мужчин?»

Ее послужной список был достаточно невеселым. Последние два года она была поглощена романом с мужчиной, которого никогда не смогла бы получить. Маура знала, что все это плохо закончится, но не могла противостоять ему, как наркоман игле. Вот что в действительности представляет собой любовь – мозг подсаживается на нее как на наркотик. Адреналин и дофамин, окситоцин и серотонин[55]55
  Адреналин, дофамин, окситоцин и серотонин – гормоны и нейромедиаторы, вырабатываемые мозговым веществом надпочечников. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Химическое безумие, воспетое поэтами.

«Клянусь, на этот раз я буду умнее».

Она вернулась к окну, чтобы задернуть шторы и укрыться от света луны. Говорят, это еще один источник безумия, который прославляют все те же безмозглые поэты. Только когда она потянулась к занавесям, то вспомнила о замеченной ранее фигурке. Взглянув на сад, Маура увидела неясные очертания статуй в посеребренном пейзаже и лунный свет. Никто не двигался. Девочка исчезла.

«А она вообще там была?» – задала себе вопрос Маура следующим утром, когда опять взглянула в это окно и увидела садовника, который на корточках подстригал живую изгородь. Громко и с наслаждением пропел петух, заявляя о своем существовании. Утро казалось совершенно нормальным, светило солнце, вновь и вновь кричал петух. Но вчера вечером, при свете луны, все выглядело каким-то потусторонним.

Кто-то постучал в дверь. Это была Лили Сол, радостно поприветствовавшая ее.

– Доброе утро! Мы собираемся в комнате диковинок, если у Вас есть желание присоединиться.

– По какому поводу собрание?

– Обсудить Ваши вопросы насчет «Ивенсонга». Энтони сказал, что у вас они есть, и мы готовы на них ответить, – она махнула рукой в сторону лестницы. – Это внизу, напротив библиотеки. Нас там будет ждать кофе.

Маура обнаружила, что ее ждало нечто большее, чем просто кофе, когда она вошла в комнату диковинок. Стеклянные шкафы вдоль стены были заполнены экспонатами: резные статуэтки и первобытные каменные орудия, наконечники стрел и кости животных. Пожелтевшие ярлыки сказали ей о том, что коллекция старая, вероятно, собранная еще Сирилом Магнусом. В любое другое время она бы задержалась у этих сокровищ, но пять человек уже сидели за массивным дубовым столом, ожидая ее.

Сансоне поднялся со стула и произнес:

– Доброе утро, Маура. Ты уже знакома с нашим директором Готтфридом Бомом. Рядом с ним мисс Дюплесси, которая преподает литературу. Наш профессор ботаники Дэвид Паскуантонио. А это доктор Анна Уэлливер, наш школьный психолог, – он указал на улыбающуюся ширококостную женщину справа от себя. Немного за шестьдесят, седина в непослушной распущенной копне волос, закрытое длинное платье – все это придавало доктору Уэлливер вид стареющей хиппи.

– Прошу, доктор Айлз, – засуетился Готтфрид, указывая на кофейник и поднос с круассанами и джемом. – Угощайтесь.

Пока Маура усаживалась рядом с директором Бомом, Лили уже поставила перед ней дымящуюся чашку кофе. Круассаны выглядели мягкими и аппетитными, но Маура сделала лишь глоток кофе и сосредоточилась на Сансоне, который смотрел на нее с другого конца стола.

– У тебя возникли вопросы насчет нашей школы и учеников, – сказал он. – У этих людей есть ответы.

Он кивнул своим союзникам, сидящим за столом.

– Позволь нам услышать твои вопросы, Маура.

Его непривычная формальность привела ее в замешательство; зачем делать это в подобной обстановке, среди диковинок в витринах и людей, которых она едва знала.

Она ответила ему с такой же формальностью:

– Мне не кажется, что «Ивенсонг» – подходящая школа для Джулиана.

– Неужели он говорил Вам, что несчастен, доктор Айлз? – удивленно поднял брови Готтфрид.

– Нет.

– Вы сами считаете, что он несчастен?

Она помолчала.

– Нет.

– Тогда в чем причина Вашего беспокойства?

– Джулиан рассказал мне о своих одноклассниках. Он упомянул, что семьи многих из них были убиты. Это правда?

– Некоторых наших учеников, – кивнул Готтфрид.

– Некоторых или большинства?

– Большинства, – примирительно пожал он плечами.

– Итак, это школа для жертв.

– Бог мой, не для жертв, – вмешалась доктор Уэлливер. – Мы предпочитаем считать их выжившими. И определенно знаем, как им помочь.

– Так вот зачем Вы здесь, доктор Уэлливер? Чтобы удовлетворять их эмоциональные потребности?

– В большинстве школ есть консультанты, – снисходительно улыбнулась она Мауре.

– Но среди их персонала нет психологов.

– Так и есть, – психолог обвела взглядом коллег, сидящих за столом. – Мы с гордостью можем сказать, что уникальны в этом плане.

– Уникальны, потому что специализируетесь на травмированных детях, – она оглядела окружающих. – На деле, вы вербуете их.

– Маура, – произнес Сансоне, – агентства по защите детей со всей страны отправляют своих детей к нам, потому что мы предлагаем то, чего не могут дать другие школы. Ощущение безопасности. Чувство покоя.

– И целеустремленность? Вот, что вы на самом деле пытаетесь им привить? – она обвела глазами стол с шестью лицами, наблюдавшими за ней. – Все вы члены общества «Мефисто»[56]56
  Общество «Мефисто» – впервые о нем говорится в шестой книге о Джейн Риццоли и Мауре Айлз «Клуб «Мефисто». (прим. Rovus).


[Закрыть]. Так ведь?

– Может быть, стоит закрыть эту тему? – предложила доктор Уэлливер. – И сосредоточиться на том, чем мы занимаемся здесь, в «Ивенсонге»?

– Я и говорю об «Ивенсонге». О том, как вы используете эту школу, чтобы вербовать солдат для параноидальной миссии вашей организации.

– Параноидальной? – доктор Уэлливер издала удивленный смешок. – Я вряд ли поставила бы такой диагноз кому-нибудь в этой комнате.

– Общество «Мефисто» считает, что зло реально. Вы верите, что человечество под угрозой, и ваша миссия – защитить его.

– Вы полагаете, мы этим здесь занимаемся? Обучаем охотников на демонов? – Уэлливер, явно развеселившись, покачала головой. – Поверьте, нашу роль вряд ли можно назвать метафизической[57]57
  Метафизика – раздел философии, занимающийся исследованиями первоначальной природы реальности, мира и бытия как такового. (прим. Rovus)


[Закрыть]. Мы помогаем детям оправиться от насилия и трагедии. Мы даем им опору, безопасность и превосходное образование. Мы готовим их к поступлению в университет или к тому, чего они хотят. Вы вчера посетили урок профессора Паскуантонио. Вы видели, как школьники увлечены даже таким предметом, как ботаника.

– Он показывал им ядовитые растения.

– Именно поэтому им и было интересно, – ответил Паскуантонио.

– Потому что подтекстом было убийство? То, какие растения можно использовать, чтобы убить?

– Это Ваше объяснение. Другие бы назвали это уроком по безопасности. Как распознать и избежать того, что может принести им вред.

– Что еще вы здесь преподаете? Баллистику? Брызги крови?

– Ничего, что не входит в занятия по физике. С чем Вы не согласны?

– Я не согласна с тем, что вы используете этих детей для достижения своих целей.

– Борьбы с насилием? Борьбы со злом, которое люди причиняют друг другу? – фыркнул Паскуантонио. – Вы так говорите, словно мы толкаем наркоту или тренируем бандитов.

– Мы помогаем им исцелиться, доктор Айлз, – сказала Лили. – Мы знаем, каково это – стать жертвой преступления. Помогаем им победить свою боль. Вот, что мы делаем.

Мы знаем, каково это. Да, Лили Сол это знала, потому что ее семью убили. И отец Сансоне тоже был убит.

Маура посмотрела на шесть лиц и ощутила отрезвляющее чувство понимания.

– Вы все кого-то потеряли, – проговорила она.

Готтфрид печально кивнул.

– Мою жену, – ответил он. – Ограбление в Берлине.

– Мою сестру, – сказала мисс Дюплесси. – Изнасилована и задушена в Детройте.

– Моего мужа, – тихо произнесла доктор Уэлливер, опустив голову. – Похищен и убит в Буэнос-Айресе.

Маура повернулась к Паскуантонио, который уставился себе под ноги во внезапно воцарившейся за столом тишине. Он не ответил на вопрос, просто не смог. Ответ и так читался на его лице. Она внезапно вспомнила о своей сестре-близняшке, убитой всего несколько лет назад. И Маура осознала: «Я принадлежу к этому кругу. Как и они, я оплакиваю кого-то, кого потеряла в результате убийства».

– Мы понимаем этих детей, – сказала доктор Уэлливер. – Вот почему «Ивенсонг» – лучшее место для них. Возможно, даже единственное. Потому что они – одни из нас. Все мы – одна семья.

– Жертвы.

– Не жертвы. Мы те, кто выжил.

– Ваши ученики могут быть выжившими, – парировала Маура, – но при этом они всего лишь дети. Они не могут выбирать за себя. Не могут возразить.

– Возразить чему? – спросила доктор Уэлливер.

– Вступлению в эту вашу армию. Ту, что вы считаете армией праведников. Вы собираете раненых и превращаете их в воинов.

– Мы заботимся о них. Даем им возможность забыть о невзгодах.

– Нет, вы держите их в месте, где они никогда не смогут забыть. Окружая их другими жертвами, вы уничтожаете все шансы увидеть мир таким, каким его видят другие дети. Вместо света они видят тьму. Они видят зло.

– Потому что оно существует. Зло, – прошептал Паскуантонио.

Он, сгорбившись, сидел на стуле, по-прежнему не поднимая головы.

– Доказательством этому служат их собственные жизни. Они всего-навсего видят то, в существовании чего уже смогли убедиться, – он медленно поднял голову и посмотрел на нее своими выцветшими слезящимися глазами. – Как и Вы сама.

– Нет, – заявила она. – То, с чем я сталкиваюсь в своей работе – результат жестокости. А то, что вы называете злом – всего лишь философский термин.

– Называйте его как пожелаете. Эти дети знают правду. Она выжжена в их воспоминаниях.

Готтфрид рассудительно произнес:

– Мы предоставляем им знания и навыки, позволяющие изменить что-то вокруг себя. Мы вдохновляем их на поступки, как и другие частные школы. Военные академии учат дисциплине. Религиозные школы обучают благочестию. Колледж делает упор на успеваемость.

– А «Ивенсонг»?

– Мы учим стойкости, доктор Айлз, – ответил Готтфрид.

Маура оглядела лица вокруг стола, всех этих апологетов. Их рекруты были ранеными и уязвимыми детьми, которым не дали выбора.

Она поднялась на ноги.

– Джулиану здесь не место. Я найду для него другую школу.

– Боюсь, это не Вам решать, – возразила доктор Уэлливер. – У Вас нет права опеки над мальчиком.

– Я подам прошение в штат Вайоминг.

– Как я понимаю, у Вас был шанс сделать это еще полгода назад. Вы отказались.

– Потому что посчитала эту школу подходящим местом для него.

– Это и есть подходящее для него место, Маура, – ответил Сансоне. – Забрать его из «Ивенсонга» было бы ошибкой. Той, о которой ты станешь сожалеть.

В его голосе и впрямь прозвучало предупреждение? Она пыталась прочесть его лицо, но, как и много раз прежде, ей это не удалось.

– Это решать Джулиану, Вы так не считаете? – спросила доктор Уэлливер.

– Да, разумеется, – ответила Маура. – Но я намерена рассказать ему, что обо всем этом думаю.

– Тогда я предлагаю Вам подождать, чтобы понять, чем мы здесь занимаемся.

– Я уже поняла.

– Вы только вчера приехали, доктор Айлз, – возразила Лили. – Вы еще не видели, что мы предлагаем детям. Вы не гуляли по нашему лесу, не видели наших конюшен и фермы, не наблюдали за навыками, которые они здесь приобрели. Все, начиная со стрельбы из лука, чтобы добыть себе пищу и до умения выживать в пустыне. Я знаю, что Вы – ученый. Разве Ваше решение не должно основываться на фактах, а не на эмоциях?

Это заставило Мауру замолчать, потому что слова Лили были справедливы. Она еще не изучила «Ивенсонг». Она понятия не имела, была ли эта школа лучшей альтернативой для Джулиана.

– Дайте нам шанс, – попросила Лили. – Уделите немного времени, встретьтесь с учениками, и Вы поймете, почему «Ивенсонг» – единственное место, которое может им помочь. Например, мы только что приняли двух новых детей. Оба они выжили в двух массовых убийствах. Сначала убили их настоящих родителей, а затем и приемных. Представьте, насколько глубокими должны быть их раны, после того, как они дважды стали сиротами и дважды смогли выжить?

Лили покачала головой.

– Я не знаю другой школы, где могли бы понять их боль, так как можем мы.

Дважды осиротели. Дважды выжили.

– Эти дети, – тихо проговорила Маура. – Кто они?

– Имена не имеют значения, – ответила доктор Уэлливер. – Важно то, что им нужен «Ивенсонг».

– Я хочу знать, кто они.

Настойчивая просьба Мауры, казалось, поразила их всех.

Некоторое время все молчали, пока Лили не поинтересовалась:

– Почему их имена имеют значение?

– Вы сказали, их было двое.

– Мальчик и девочка.

– Их дела связаны?

– Нет. Уилл приехал к нам из Нью-Гемпшира. Клэр из Итаки, штат Нью-Йорк. Почему Вы спрашиваете?

– Потому что я совсем недавно проводила вскрытие одной семьи из Бостона, убитой в собственном доме. Выжил лишь один – их приемный ребенок. Четырнадцатилетний мальчик. Мальчик, который стал сиротой два года назад, когда всю его настоящую семью убили.

Она обвела взглядом ошеломленные лица за столом.

– Он такой же, как и эти два ваших ученика. Дважды осиротевший. Дважды выживший.