Текст книги "Незримые Академики (другое издание)"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ее зовут Джульетта, – проговорил он. – Ту девушку, о которой вы спрашивали. Она живет по соседству с Глендой. Честное слово!

Трев подозрительно взглянул на него.

– Это тебе Гленда сказала?

– Да!

– Небось наврала. Она же знала, что ты мне скажешь.

– Не думаю, что она стала бы врать, мистер Трев. Мы подружились.

– Я вчера о ней, типа, всю ночь думал.

– Да, она превосходно готовит, – согласился Натт.

– Я думал о Джульетте!

– Э… а еще Гленда просила передать, что Джульетта носит фамилию О’Столлоп, – сказал Натт, который терпеть не мог приносить плохие вести.

– Что? Это девчонка О’Столлопов?

– Да. Гленда просила посмотреть, как вам это понравится, но я знаю, что такое ирония.

– Ни фига себе клубничка в собачьей похлебке! Ну, в смысле… О’Столлопы все гады, как на подбор, им только дай подраться, это ж такие сволочи, что у человека фамильные ценности горлом полезут, как они пнут!

– Но вы ведь не играете в футбол. Вы только смотрите.

– Да, блин! Но я – Символ! Меня весь город знает, у кого хошь спроси. Все знают Трева Навроде, потому что я сын Дэйва Навроде. Всякий, кто любит футбол, про него слыхал. Четыре гола! Никто столько в жизни не забивал! Он никому спуску не давал, мой папаша, вот что. Однажды он подхватил одного гаденка из «Долли», который поймал мяч, и швырнул его ажно за черту. Да уж, никому он спуску не давал, да еще с довеском.

– То есть он тоже дрался и пинался?

– Че? За шары меня решил подергать, да?

– Я никоим образом не хотел вас обидеть, мистер Трев, – возразил Натт – так серьезно, что Трев невольно усмехнулся, – но, сами понимаете, если он дрался с представителями противоположной стороны еще более жестоко, чем они с ним, разве это не значит, что он…

– Это мой старик, – перебил Трев. – А потому не надо тут равнять его с кем попало, усек?

– Усек. И что, вам никогда не хотелось пойти по его стопам?

– Чтоб меня тоже притащили домой на носилках? Нет уж, соображалка мне досталась от мамаши, а не от старика. Он был классный мужик и любил футбол, но, честно говоря, мозгов ему перепало не с избытком, и однажды они вытекли через уши. «Долли», типа, навалились на него кучей и разделали так, что мое почтение. Нет, Гобби, футбол – это не для меня. Я не дурак.

– Да, мистер Трев. Я вижу.

– Напяливай шмотки, и пошли. Мы же не хотим опоздать, блин.

– Блин, – автоматически повторил Натт, наматывая огромный шарф на шею.

– Че? – Трев нахмурился.

– Че? – сдавленно переспросил Натт. Шарфа было очень много. Он почти полностью закрывал рот.

– Ты, типа, меня за стручок решил подергать, а? – поинтересовался Трев, протягивая ему ветхий свитер, весь вылинявший и обвисший от старости.

– Пожалуйста, мистер Трев! Я сам не знаю! Такое ощущение, что у вас очень много мест, за которые я могу случайно дернуть! – Натт натянул большую шапку с розовым помпоном. – Сколько на нас розового цвета, мистер Трев. Мы просто источаем маскулинность.

– Не знаю, что лично ты источаешь, Гобби, но запомни одну штуку. «Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой». Ну-ка, повтори.

– Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой, – послушно повторил Натт.

– Сойдет, – Трев окинул его взглядом. – Запомни: если во время матча кто-нибудь, типа, начнет тебя толкать или затирать, просто скажи им это самое, и они увидят, чьи на тебе цвета. Тогда они, типа, подумают, прежде чем приставать. Усек?

Натт – выглядывая между огромной шапкой и шарфом, похожим на боа-констриктор, – кивнул.

– Ну, Гобби, ты теперь настоящий… фанат. Тебя бы мать родная не узнала.

После короткой паузы из недр ветхих шерстяных одеяний, похожих на пеленки для новорожденного гиганта, чьи родители не знали, кого им ожидать, послышался голос:

– Полагаю, это вы довольно верно подметили.

– Да? Ну, блин, тогда хорошо, че. Давай, пошли, парни ждут. Шевели ногами и не отставай.

– Запомни, это предварительная дружеская встреча между «Ангелами» и «Великанами», усек? – сказал Трев, когда они вышли под дождь, который потихоньку превращался в смог из-за вечно висящего над Анк-Морпорком облака дыма. – Те и другие, конечно, играют паршиво, ничего особого, но «Колиглазы» болеют за «Ангелов», усек?

Потребовались некоторые объяснения, но суть, насколько мог понять Натт, заключалась в следующем: «Колиглазы» оценивали все городские футбольные команды в зависимости от их физического, психологического или просто-напросто интуитивно ощущаемого сходства с ненавистными «Сестричками Долли». Так было испокон веков. Идя на матч между двумя чужими командами, ты автоматически, повинуясь сложному, вечно меняющемуся графику любви и ненависти, болел за тех, кто был ближе к твоей родной почве или, точнее сказать, родным булыжникам.

– Ну, ты въехал? – наконец спросил Трев.

– Я запечатлел в памяти то, что вы сказали, мистер Трев.

– Да, блин, не сомневаюсь. И когда мы не на работе, зови меня просто Трев, ясно? – он дружелюбно ткнул Натта в плечо.

– Зачем вы это сделали, мистер Трев? – воскликнул Натт, и в его глазах, которые только и виднелись из-под шарфа, мелькнула обида. – Вы меня ударили!

– Я тебя не ударил, Гобби! Это был, типа, дружеский тычок. Чуешь разницу? Ты че, не знал? Я, типа, слегка тебя ткнул, чтоб показать, что мы друзья. Давай, ткни меня тоже. Ну же, – Трев подмигнул.

Будь вежливым, а главное, ни на кого не поднимай в гневе руку…

Натт сказал себе: «Но ведь это совсем другое, правда?» Трев был его другом. Друзья обмениваются тычками в знак привязанности. Дружеский жест, и ничего более.

Он слегка хлопнул по дружескому плечу.

– Это, типа, ты меня ткнул? – поинтересовался Трев. – Это, по-твоему, был тычок? Ты че, девчонка? Как ты ваще выжил, если даже ткнуть как следует не умеешь? Давай, попробуй еще разок!

И Натт попробовал.

Стать одним из толпы? Это противоречило всему, за что стояли волшебники – а волшебник не станет стоять, если можно посидеть. Но даже сидя, нужно, так сказать, быть на голову выше толпы. Разумеется, мантия иногда мешалась, особенно когда волшебник работал в кузнице, создавая какой-нибудь магический металл, мобилоидное стекло или иной пустячок (в области практической магии считалось счастливой случайностью, если в процессе ты себя не поджег). Поэтому у каждого волшебника имелись кожаные брюки и запачканная, прожженная кислотами блуза. Это была общая маленькая грязная тайна – строго говоря, не такая уж тайна, зато очень грязная.

Чудакулли вздохнул. Его коллеги попытались приобрести облик простых горожан, хотя имели лишь самые смутные представления о том, как выглядят современные простые горожане. И теперь они хихикали, поглядывали друг на друга и отпускали замечания вроде: «Боги мои, ты б хоть надел что почище, старина». Рядом, с крайне смущенным видом, стояли двое университетских слугобразов, явно не зная, куда девать ноги, и втайне мечтая тихонько покурить где-нибудь в теплом уголке.

– Господа, – начал Чудакулли и, сверкнув глазами, добавил: – Или, скорее, собратья по ручному и умственному труду. Сегодня вечером мы… да, Главный философ?

– Можно ли назвать нашу деятельность трудом? В конце концов, это университет, – заметил Главный философ.

– Я согласен с Главным философом, – подхватил профессор самых современных рун. – По университетскому статуту, нам воспрещается совершать магические действа выше четвертого уровня иначе как в пределах университета, если только на это не будет специальной просьбы городских властей или, согласно третьему параграфу статута, нам самим не захочется. Мы – местоблюстители, а следовательно, нам воспрещается трудиться.

– Вам больше нравится определение «ручное и умственное околачиванье груш»? – поинтересовался Чудакулли, которому всегда было интересно, как далеко ему позволят зайти.

– Ручное и умственное околачиванье груш, согласно статуту, – чопорно поправил Главный философ.

Чудакулли сдался. Он весь день мог так развлекаться, но, тем не менее, потехе час.

– Раз об этоммы наконец договорились, я должен сказать, что попросил нашего верного мистера Нечестера Оттоми и мистера Альфа Шноббса сопутствовать нам в этом приключении. Мистер Шноббс утверждает, что мы не привлечем нежелательного внимания, поскольку не носим футбольных знаков различия.

Волшебники нервно кивнули мистеру Оттоми и мистеру Шноббсу. Слугобразы состояли при университете, а волшебники былиуниверситетом, не так ли? В конце концов, Незримый Университет – это не только кирпичи и цементный раствор, это люди, а именно – волшебники. Но слугобразы, все без исключений, пугали их до судорог. Эти дюжие здоровяки, с лицами, как будто вырезанными из бекона, были потомками и почти точными копиями людей, которые некогда гоняли по туманным ночным улицам самих волшебников, когда те, в свою очередь, были моложе и проворнее. Просто удивительно, какую скорость удается развить, когда на пятки тебе наступает парочка слугобразов. В случае поимки помянутые слугобразы, которые с огромным удовольствием проводили в жизнь внутренние университетские законы и нетривиальные правила, волокли нарушителей пред очи аркканцлера и обвиняли их в Попытке Напиться Обманным Образом. Студенты предпочитали отбиваться – считалось, что слугобразы не отказываются от небольшой классовой войны. С тех пор прошло много лет, но даже теперь внезапное появление слугобраза заставляло людей, у которых после имени стояло больше букв, чем в крестословице, самым постыдным образом цепенеть от ужаса.

Мистер Оттоми, вполне сознавая это, злобно усмехнулся и коснулся форменной фуражки.

– Вечер добрый, господа, – сказал он. – Ни о чем не извольте беспокоиться. Мы с Альфом все уладим. Пора выдвигаться, потому как веселье начнется через полчаса.

Главный философ не был бы Главным философом, если бы любил тишину. Когда они все вышли через заднюю дверь, морщась от непривычного соприкосновения коленей с тканью, он повернулся к мистеру Шноббсу и сказал:

– Шноббс… это не самая распространенная фамилия. Скажи, Альф, ты случайно не родственник знаменитому капралу Шнобби Шноббсу, который служит в Страже?

Мистер Шноббс выдержал удар достойно, заметил Чудакулли, хоть разговор и шел неофициально.

– Никак нет, сэр.

– Может быть, отдаленная ветвь…

– Нет, сэр. Совершенно другое дерево.

Стоя в сумрачной прихожей, Гленда посмотрела на свой саквояж и совсем отчаялась. Она неделю за неделей прибегала к помощи коричневого сапожного крема, но саквояж был куплен в сомнительной лавчонке, и из-под якобы кожаного верхнего слоя начал проглядывать картон. Клиенты не обращали на это никакого внимания, зато сама Гленда все подмечала, даже если саквояж стоял не на виду.

В течение одного-двух часов во время выходного вечера, который выпадал ей раз в неделю, она вела тайную жизнь. Иногда даже дольше, если удавалось заскочить к кому-то без предварительной договоренности.

Гленда посмотрела на свое лицо в зеркале и произнесла голосом, исполненным бодрости:

– Все мы знаем, как нелегко вывести листву под мышками. Так трудно поддерживать лишайник в здоровом состоянии. Но… – она помахала сине-зеленым пузырьком с золотистой пробкой, – несколько капель «Вечной весны» решат эту проблему! Все трещины будут оставаться влажными и свежими двадцать четыре часа!

Гленда запнулась, потому что вообще-то ей не был свойственен этот тон. У нее не получалось говорить бодро и весело. «Вечная весна» стоила по доллару за пузырек! Кто способен позволить себе такую роскошь? Ну… многие троллихи, например. И мистер Рукисила объяснил, что все нормально, потому что у троллей водятся деньги, и потом, мох от этой штуковины действительно растет лучше. Гленда сказала: ладно, но доллар за блестящий пузырек с удобрением все же дороговато. А он заявил: не забывай, ты продаешь Мечту.

А троллихи ее покупали. Это-то и тревожило Гленду. Они покупали «Вечную весну» и рекомендовали подругам. Город узнал, что такое Бремя Денег. Так писали в газетах. В Анк-Морпорке всегда жили тролли – они таскали тяжести и, в общем, держались на заднем плане (а чаще всего и были этим самим задним планом). Но теперь они растили семьи и открывали собственный бизнес, двигались вперед и вверх, продавали и покупали, а значит, стали наконец людьми. И были в городе такие, как господин Рукисила – гном, продававший косметику каменным дамам и девицам, с помощью дам и девиц вполне человеческих, вроде Гленды. Хотя гномы и тролли были теперь официально друзьями благодаря какой-то штуке под названием Кумское Соглашение, такие вещи что-то значат лишь для тех, кто упомянутые соглашения подписывает. Даже самые благонамеренные гномы не рискнули бы заглянуть в кое-какие переулки, куда Гленда каждую неделю отправлялась со своим сомнительным, наполовину картонным саквояжем, в котором лежала Мечта. Она имела возможность немного развеяться и побаловать себя, а вдобавок и отложить денежки на черный день. А еще мистер Рукисила ловко умел придумывать новенькое. Кто бы догадался, что троллихам понравится тональный лосьон? Но они покупали! Покупали что угодно. Покупали дорогие глупости, и Гленда чувствовала себя премерзко.

Ее уши, которые всегда были настороже, услышали, как в соседнем доме медленно приоткрылась дверь. Ха! Джульетта так и подпрыгнула, когда рядом с ней внезапно возникла Гленда.

– Куда-то собралась?

– Просто, типа, хотела посмотреть игру.

Гленда окинула взглядом улицу. За углом стремительно скрылась какая-то фигура. Гленда расплылась в широкой улыбке.

– О. Отличная идея. А я как раз ничем не занята. Подожди, я захвачу шарф, ладно?

Мысленно она добавила: «Не надейся, парень!»

С глухим стуком, который заставил голубей вспорхнуть и разлететься, как лепестки взорвавшейся маргаритки, библиотекарь приземлился на любимую крышу.

Он любил футбол. Крики и драки каким-то образом пробуждали в нем память предков. Что было весьма странно, поскольку, строго говоря, его предки на протяжении веков торговали зерном и фуражом и ходили на двух ногах, а главное, страшно боялись высоты.

Библиотекарь сел на парапет, свесив задние руки через край, и раздул ноздри, принюхиваясь к поднимавшимся снизу запахам.

Говорят, что со стороны всегда виднее. Но библиотекарь не только видел, но и чуял. Он наблюдал со стороны за игрой, которая называлась «люди». Не проходило и дня, чтобы он не возблагодарил магический инцидент, который внес небольшие поправки в его набор генов. У приматов все просто. Ни один примат не станет рассуждать: «Гора и существует и не существует одновременно». Он рассуждает так: «Банан существует. Я съем банан. Теперь банана не существует. Значит, нужен следующий банан».

Библиотекарь задумчиво очистил банан, наблюдая за разворачивающимися внизу событиями. Со стороны видно не только лучше, но и больше.

Люди прибывали с обоих концов улицы, выходили из переулков. В основном зрители были мужчины, причем ярко выраженные. Женщины принадлежали к двум категориям. Одних влекли сюда узы родства либо матримониальные планы (после чего они переставали притворяться, что эта дурацкая беготня их хоть в какой-то степени увлекает), другие были пожилыми матронами, этакими милыми старушками, окруженными облаком лаванды и мяты, которые во всю глотку орали, вне зависимости от того, кто побеждал: «А ну, врежь ему по шарам!» и прочие наставления в том же духе.

Библиотекарь ощутил еще один запах, который уже научился распознавать, хоть и не успел исследовать. Запах Натта. С ним смешивались запахи свечного сала, дешевого мыла и поношенной одежды, которые обезьянья часть натуры библиотекаря пометила ярлычком «тот парень с жестянкой». «Тот парень с жестянкой» был всего лишь еще одним слугой в огромном университетском лабиринте – но он дружил с Наттом, а Натт был важной персоной. Впрочем, важная персона ошиблась. Мир не желал видеть Натта – но все-таки он пришел, и мир уже начинал сознавать его присутствие.

Библиотекарь хорошо знал, что это такое. В мировом порядке вещей не существовало ниши для библиотекаря-орангутана, пока он не создал ее сам. Мироздание всколыхнулось, и его жизнь превратилась в нечто очень странное.

Легкий ветерок донес еще один запах. Ну, это было легко угадать. Громкая «девушка с банановым пирогом». Библиотекарю она нравилась. Да, она завопила и убежала, когда увидела его в первый раз. Они все пугались и убегали. Но она вернулась, и от нее пахло стыдом. Вдобавок она признавала примат слова над бытием, и сам он, будучи приматом, – тоже. Иногда она пекла ему банановый пирог, что было очень приятно. Библиотекарь ценил знаки внимания. Вряд ли он знал, что такое любовь – она всегда казалась ему чем-то эфемерным и чересчур сентиментальным, – зато ценил доброту как вещь весьма практичную. Если человек к тебе добр, ты это сразу понимаешь, особенно если держишь в руке пирог, которым тебя только что угостили.

И она тоже дружила с Наттом. Для существа, которое взялось из ниоткуда, Натт слишком легко заводил друзей. Интересно…

Библиотекарь, вопреки очевидному, любил порядок. Трактаты о капусте стояли на полках в отделе «Крестоцветные», (блит) НУССФИ890—9046 (антиблит 1.1), тогда как «Большое приключение господина Брокколи» следовало поместить в НУСС Д.2 (>блит 9), а «Дао Капусты», несомненно, в ННСС (блит+) 60-сп55-о9-нл (блит). Для всякого, кто имел представление о семимерной библиотечной системе в блит-пространстве, это было ясно как день, если не забывать про блит, разумеется.

А, вот появились и волшебники – они неловко шагали в тесных брюках и так старались не выделяться из толпы, что окружающие непременно обратили бы на них внимание, будь им хоть капельку интересно.

Никтоне обращал внимания. Чудакулли это одновременно волновало и зачаровывало. В обычное время островерхая шляпа, мантия и посох расчищали дорогу быстрее, чем тролль с топором.

Их толкали! И пихали! Но это оказалось не так уж неприятно, как можно было подумать. Они чувствовали умеренное давление со всех сторон, по мере того как люди прибывали и прибывали, словно волшебники стояли по грудь в морской воде и колыхались, повинуясь медленному ритму прибоя.

– Ох, боги, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий. – Футбол весь такой? Скучновато, надо признаться.

– Кто-то упоминал про пироги, – заметил профессор самых современных рун, вытягивая шею.

– Еще не все собрались, шеф, – сказал Оттоми.

– И как мы поймем, что происходит?

– Следите за Толкучкой, шеф. Обычно те, кто стоит ближе, начинают орать.

– О, я вижу продавца пирогов, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий. Он шагнул вперед, накатила случайная волна, и он исчез в толпе.

– Ну как, мистер Трев? – спросил Натт, стоя в людском водовороте.

– Блин, я чуть кони не двинул, простите мой клатчский, – буркнул Трев, прижимая пострадавшую руку к груди. – Ты уверен, что у тебя не было молотка?

– Не было, мистер Трев. Я прошу прощения, но вы сами попросили…

– Знаю, знаю. Где ты научился так лупить?

– Я нигде не учился, мистер Трев. Я не должен поднимать руку на другого! Но вы так настаивали, что я…

– В смысле, типа, ты ж такой хлипкий.

– У меня длинные кости, мистер Трев, и длинные мышцы. Честное слово, мне очень жаль!

– Забей, Гобби, я сам виноват, я ж, это, не знал, какой ты здоровый…

Внезапно Трев полетел вперед и врезался в Натта.

– Где тебя носит, старик? – поинтересовался человек, который только что наградил его сильным тычком в спину. – Мы ж забили стрелку у лотка с угрями.

Говоривший посмотрел на Натта и прищурился.

– А это что за тип, который думает, что он один из нас?

Он, в общем, смотрел не так уж сердито, но чаша весов склонялась явно в неблагоприятную сторону.

Трев отряхнулся. Вид у него был непривычно смущенный.

– Здорово, Энди. Э… это Натт. Он у меня работает.

– Кем, ершиком для унитаза? – спросил Энди. Стоявшая у него за спиной компания захохотала. Что бы ни сказал Энди, они всегда смеялись. Любой чужак замечал это, во-вторых. Во-первых, он замечал странный блеск в глазах Энди.

– Папаша Энди – капитан «Колиглазов», Гобби.

– Приятно познакомиться, сэр, – сказал Натт, протягивая руку.

– О-о, приятно познакомиться, сэр! – передразнил Энди, и Трев вздрогнул, когда мозолистая рука размером с суповую тарелку стиснула тонкие, как соломинки, пальцы Натта.

– Рука у него как у девчонки, – заметил Энди, слегка усилив хватку.

– Мистер Трев рассказывал мне удивительные вещи про «Колиглазов», сэр, – произнес Натт.

Энди вдруг охнул. Трев заметил, что костяшки пальцев у него побелели. А Натт добродушно продолжал:

– Спортивное братство – удивительная вещь.

– Э… ну да, – проговорил Энди, наконец высвободив руку. Он был зол и озадачен.

– А это мой кореш Макси, – поспешно встрял Трев, – а это Люк по кличке Пук…

– Меня теперь звать Великий Пук, – поправил Люк.

– Как скажешь, старик. Это Джумбо. Поосторожней с ним. Он вор. Вскроет любой замок быстрее, чем успеешь сморкнуться.

Упомянутый Джумбо продемонстрировал маленькую бронзовую бляху.

– Гильдия Воров, – произнес он. – Всяких левых парней они за уши прибивают к косяку.

– То есть вы зарабатываете на жизнь тем, что нарушаете закон? – в ужасе переспросил Натт.

– Ты че, никогда не слышал про Гильдию воров? – спросил Энди.

– Гобби в городе недавно, – примирительно сказал Трев. – И он, типа, редко выходит на улицу. Он гоблин. Откуда-то с гор.

– Ага. Приперся сюда отбивать у нас работу? – поинтересовался Люк.

– Ты ж все равно нигде не работаешь, – заметил Трев.

– Да-а, но, мож, однажды захочу.

– Говорят, гоблины доят по ночам чужих коров, – сказал Энди. Как по сигналу, вновь раздался смех. К удивлению Натта, вступительный обмен репликами закончился. Он ожидал, что кто-нибудь упомянет ворованных цыплят, но вместо этого Люк вытащил из кармана две жестянки и бросил Натту и Треву.

– Я тут немного, типа, подработал – разгружал баржу в доках, – сказал он с таким видом, словно случайной подработкой нанес кому-то оскорбление. – Баржа была из ХХХХ.

Джумбо снова порылся в кармане и извлек краденые часы.

– Начало через пять минут, – объявил он. – Ну, че, понеслось? Э… не возражаешь, Энди?

Тот кивнул, и у Джумбо явно отлегло от сердца. Было очень важно, что Энди не возражал.

Энди по-прежнему наблюдал за Наттом, украдкой массируя руку. Так кошка наблюдает за неожиданно дерзкой мышью.

Мистер Оттоми откашлялся, отчего его красный кадык запрыгал туда-сюда, как нерешительное солнце. Публично орать он любил, и это у него хорошо получалось. А вот публично говорить… дело совсем другое. И притом унизительное.

– Э… господа… вот-вот здесь начнется помянутый футбол, и едва ли не самое в нем главное – это Толкучка, и в ней, господа, вы скоро примете участие…

– А я думал, мы будем наблюдать за двумя группами игроков, одна против другой, которые пытаются забить гол в противоположные ворота.

– Не исключено, сэр, не исключено, – подтвердил слугобраз, – но на улицах, изволите видеть, ярые болельщики с обеих сторон изо всех сил пытаются сократить размеры поля, так сказать, в зависимости от хода игры.

– Ты имеешь в виду, толпа – это, своего рода, живая стена? – уточнил Чудакулли.

– Вроде того, сэр. Да, сэр, – преданно отозвался Оттоми.

– А ворота?

– О, зрителям позволяется их передвигать.

– Прошу прощения? Публике можно двигать ворота?

– Прямо в точку попали, сэр.

– Но это же абсолютная анархия! Хаос!

– Старики говорят, футбол покатился по наклонной, сэр. Что есть, то есть.

– Он не только покатился по наклонной, он давно выкатился за всякие рамки!

– По-моему, в этой игре магии самое место, – заметил доктор Икс. – Предлагаю попробовать.

– Я вам, как умному человеку, скажу, – произнес Оттоми с нечаянной точностью. – Ваши кишки на подвязки пустят, если вздумаете испробовать магию на тех парнях, которые в наши дни играют в футбол. Они настроены очень серьезно.

– Мистер Оттоми, я уверен, никто из моих коллег не носит подвязки… – Чудакулли замолчал и прислушался к Думмингу Тупсу, который что-то ему прошептал. Затем аркканцлер продолжал: – Ну… один, максимум двое. Мир был бы скучным местом, будь все одинаковы, вот каково мое мнение.

Он огляделся и пожал плечами.

– Значит, это и есть футбол? Иссохшая оболочка игры… Лично я не намерен стоять целый день под дождем, пока другие развлекаются. Идемте искать мяч, господа. Мы ведь волшебники. Какая-то польза от этого есть.

– А я думал, сейчас мы «простые парни», – заметил профессор самых современных рун.

– Никакой разницы, – ответил Чудакулли, стараясь разглядеть что-нибудь поверх голов толпы.

– Ну, нет!

– Если не ошибаюсь, – сказал Чудакулли, – «простой парень» любит выпивать с приятелями, и чтобы женщины не мешали. Я прав? Короче говоря, хватит спорить. Не отставайте, мы идем смотреть футбол.

Рвение волшебников удивило Оттоми и Шноббса, которые до сих пор считали своих работодателей рыхлыми склеротичными созданиями, совершенно оторванными от реальной жизни. Но чтобы, во-первых, стать старшим волшебником, а во-вторых, остаться им, нужно немало решимости, недоброжелательства и присахаренного высокомерия, которое отличает всякого настоящего джентльмена («О, так это ваша нога? Мне страшножаль, что так получилось!»).

И, разумеется, здесь был доктор Икс – весьма полезный человек в случае какой-нибудь заварушки, потому что университетский статус официально назначил его плохим парнем. Незримый Университет именно так относился к неизбежному [6]6
  Если коротко – каждый волшебник знает, что, невзирая на все усилия, кто-нибудь непременно будет удирать в потаенную пещеру и заниматься там очень, очень странным и неприятным волшебством.


[Закрыть].

Менее зрелая организация, чем Незримый Университет, решила бы, что подобных ренегатов непременно надлежит выслеживать и изгонять, ценой большого риска и затрат. Университет же, напротив, дал Иксу и его адептам отдел, бюджет и карьеру, а также возможность время от времени удаляться в какую-нибудь темную пещеру или швырять огнем в нелицензированных злых волшебников. Система прекрасно работала, пока кто-нибудь не намекал, что отдел посмертных связей – это на самом деле, если хорошенько вдуматься, всего лишь вежливое обозначении н-е-к-р-о-м-а-н-т-и-и, не так ли?

Поэтому доктора Икса терпели как полезного, хоть и слегка неприятного члена университетского совета – в основном потому, что ему (согласно статуту) позволялось говорить гадости, которые другим волшебникам очень хотелось бы сказать и самим. Человек в черной мантии, с хохолком на лбу, с перстнем в виде черепа и зловещим посохом просто обязан сеять вокруг некоторую толику зла, хотя университетский статут определял «приемлемое зло» как небольшие неудобства, сравнимые с запутавшимися шнурками или внезапным приступом чесотки в области паха. Таким образом, соглашение было достигнуто не самое выгодное, зато в лучших традициях университета: Икс любезно занял нишу, которую в противном случае мог бы занять какой-нибудь другой волшебник, испытывающий искреннее влечение к разлагающимся трупам и хорошо вываренным черепам. Да, Икс вечно подсовывал коллегам бесплатные билеты в театр (он был прямо-таки помешан на любительских спектаклях), но, взвесив все варианты, волшебники дружно пришли к выводу, что это лучше, чем трупы и черепа.

Для Икса толпа предоставляла массу возможностей, которые не стоило упускать. Во-первых, множество шнурков, которые можно было завязать хитроумным образом, а во-вторых, множество карманов. У Икса в мантии [7]7
  Икс просто-напросто отказался надевать штаны. Он объявил, что ни один неуважающий себя темный маг не наденет такой заурядный предмет туалета, как штаны. Поэтому общий эффект был совершенно испорчен.


[Закрыть]всегда лежали контрамарки на следующий спектакль. Он ведь не шарил по карманам. Даже наоборот. Он рассовывал в них контрамарки.

Этот день был сплошной загадкой для Натта – и загадкой оставался, делаясь все загадочнее с каждой минутой. Вдалеке послышался свисток, и где-то в колыхающейся, толкающейся, тесной и, в большинстве своем, нетрезвой толпе началась игра. Наверное. Пришлось поверить Треву на слово. Издалека доносились охи и ахи, толпа то напирала, то отступала в ответ. Трев и его приятели, которые называли себя (как послышалось Натту) Три Гада, пользовались всяким случайным просветом, чтобы подобраться еще ближе к загадочной игре. Они крепко упирались ногами в землю, когда толпа нажимала, и что есть силы проталкивались вперед, когда волна откатывалась. Толкайся, жми, лезь… и что-то в душе Натта отозвалось. Он чувствовал это подошвами и ступнями, оно с соблазнительной легкостью проникло в мозг, согрело, сорвало все наносное и сделало Натта живой, пульсирующей частицей огромного организма.

Где-то в дальнем конце поля началось пение. Чем бы оно ни было изначально, до Натта оно докатилось в виде четырехсложного рева, который издавали сотни людей, подогретые многочисленными галлонами пива. Смолкнув, пение унесло с собой теплое ощущение причастности, оставив в душе зияющую дыру.

Натт заглянул в глаза Треву.

– Что, почуял? – спросил тот. – Это бывает быстро, да.

– А что… – начал Натт.

– Мы об этом не говорим, – спокойно перебил Трев.

– Но оно обратилось ко мне без…

– Мы об этом не говорим, усек? Не говорим, и всё. Смотри, там пустое место, их подвинули! А ну толкай, ребята!

Натт хорошо умел толкать. Очень хорошо. Под его неумолимым напором люди скользили или просто откатывались в сторону, скребя подкованными башмаками по булыжникам. В конце концов владельцы этих башмаков, в отсутствие иного выбора, оказывались уже не впереди, а сбоку и позади Натта и Трева, озадаченные, сбитые с толку и злые.

Кто-то яростно дергал Натта за ремень.

– Эй, хорош толкать! – крикнул Трев. – Остальные отстали!

– На самом деле моему дальнейшему продвижению слегка препятствует лоток с гороховыми пирогами и похлебкой. Я изо всех сил стараюсь, мистер Трев, но все-таки он меня тормозит, – через плечо пожаловался Натт. – А еще тут мисс Гленда. Здравствуйте, мисс Гленда.

Трев оглянулся. Позади шла драка, и он слышал боевой клич Энди. Вокруг Энди всегда завязывалась драка – а если нет, он завязывал ее сам. Но Энди нужно было поддерживать, потому что… В общем, нипочему. Просто нужно. Он…

Гленда? Значит, Онатоже там, с ней?

Вдалеке послышался какой-то шум, и странный продолговатый предмет, завернутый в рваные тряпки, взмыл в воздух и снова скрылся, под одобрительные крики и свист толпы. Трев бывал в первых рядах неоднократно, а потому особого восторга не испытал. Мяч он уже видел десятки раз.

Как долго Натт толкал перед собой, точно плуг, лоток с пирожками? «Ох, боги, – подумал Трев, – вот так игрока я нашел. Каким чудом, блин? Он же такой хлипкий!»

Поскольку в толпе обойти кругом было невозможно, Трев прополз у Натта между ног. Несколько секунд он рассматривал снизу широкий ассортимент подолов и башмаков, пока прямо перед ним не оказались две ноги, значительно более привлекательные, нежели нижние конечности Натта. Трев вынырнул в нескольких дюймах от молочно-голубых глаз Джульетты. Она отнюдь не казалась удивленной; удивление – это вещь мимолетная. К тому времени, когда мозг Джульетты наконец фиксировал удивление, удивляться уже было нечему. Гленда, напротив, принадлежала к тем людям, которые немедленно бросают объект удивления на наковальню гнева и принимаются яростно обрабатывать молотком. Когда их взгляды встретились и птички, образно выражаясь, прочистили горлышки, чтобы спеть серенаду, Гленда выросла между Тревом и Джульеттой и вопросила: