Текст книги "Незримые Академики (другое издание)"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Что у тебя там? – спросила Гленда.

– Это «Куль». Ну, типа, как живут всякие знаменитости.

Гленда посмотрела через плечо подруги, переворачивавшей страницы. Насколько она могла судить, у знаменитостей была одна улыбка на всех, и одевались они совершенно не по сезону.

– А почему они знаменитости? – спросила Гленда. – Только потому, что оказались в журнале?

– Тут еще модные советы, – обиженно отозвалась Джульетта. – Глянь, говорят, что писк сезона – микрокольчуги из хрома и меди.

– Это гномья страничка, – Гленда вздохнула. – Ладно, собирайся, я провожу тебя домой.

Джульетта продолжала читать, пока они стояли на остановке омнибуса. Столь внезапное пристрастие к печатному слову встревожило Гленду. Меньше всего ей хотелось, чтобы у подруги в голове завелись какие-нибудь идеи. Там было слишком просторно, а значит, ничто не помешало бы им с грохотом отскакивать от стенок. Гленда и сама читала, стоя на остановке, – один из своих дешевых романов, в самодельной газетной обложке. Читала она точно так же, как кошки едят, – украдкой, словно бросая кому-то вызов.

Когда омнибус потащился к Сестричкам Долли, она вытащила из сумочки шарф и рассеянно повязала на запястье. Гленда ненавидела футбол с его жестокостью, но знала, как важно принадлежать к определенному лагерю. Человек, который не принадлежал ни к одному – особенно после большой игры, – всерьез рисковал здоровьем. Ступая на родную почву, нужно было демонстрировать правильные цвета. Не выделяться из толпы.

Почему-то при мысли об этом Гленда немедленно вспомнила Натта. Он был такой странный. Безобразный, но очень опрятный. От него пахло мылом, и он страшно нервничал. Что-то в нем такое было…

Атмосфера в Необщей комнате сделалась холодной, как талая вода.

– Вы хотите сказать, мистер Тупс, что мы должны публично принять участие в игре для хулиганов, мужланов и подонков? – уточнил заведующий кафедрой бесконечных штудий. – Но это невозможно!

– Я бы сказал, маловероятно. Но возможно, – устало произнес Думминг.

– Разумеется, невозможно! – воскликнул Главный философ, кивая заведующему кафедрой. – Нам придется обмениваться пинками с людьми, выросшими в сточной канаве!

– Мой дедушка забил два гола в матче против Колиглазной улицы, – негромко и как будто всего лишь констатируя факт, сказал Чудакулли. – В те дни мало кому удавалось в жизни забить хотя бы один. Если не ошибаюсь, максимум, сколько удалось забить одному человеку, – четыре. Это, разумеется, был Дэйв Навроде.

Волшебники вдруг поспешно принялись пересматривать свои воззрения.

– Ну да, конечно, тогда были совсем другие времена, – внезапно расплывшись в улыбке, сказал Верховный математик. – Тогда, насколько мне известно, даже почтенные ремесленники иногда играли в футбол, просто так, шутки ради.

– Ну, им быстро становилось не до шуток, когда они встречались с моим дедушкой, – ответил Чудакулли, слегка ухмыляясь. – Он был профессиональный боец. Дрался за деньги. Хозяева пабов посылали за ним, если очередная ссора приобретала опасный оборот. Разумеется, в некотором смысле дедушкино вмешательство делало ее еще опаснее, но к тому времени большинство участников уже лежали на мостовой.

– Он выбрасывал их на улицу?

– Да! Но, надо отдать ему должное, обычно только с первого этажа и предварительно открыв окно. Дедушка был очень деликатен. Зарабатывал на жизнь, изготавливая музыкальные шкатулки. Очень тонкие штучки. Получал за них первые призы на выставках. Он вел трезвый образ жизни и был глубоко религиозен. Бои были для него… чем-то вроде подработки. Я точно знаю: он никому не оторвал ничего такого, что не сумели бы пришить обратно. Все говорили, что он отличный парень. К сожалению, я его не застал. Всегда жалел, что мне нечего о нем вспомнить.

Все волшебники, как один, перевели взгляд на огромные ручищи Чудакулли, каждая размером со сковородку. Когда он хрустнул костяшками, отозвалось эхо.

– Мистер Тупс, значит, нам будет достаточно собрать команду и проиграть? – уточнил он.

– Именно так, аркканцлер, – ответил Думминг. – Отдать победу противнику.

– Но если мы не выиграем, все увидят, как мы проиграем? Я прав?

– Пожалуй, что так.

– В таком случае, полагаю, мы обязаны выиграть.

– Честное слово, Наверн, ты заходишь слишком далеко, – сказал Главный философ.

– Прошу прощения? – Чудакулли поднял бровь. – Позвольте вам напомнить, что аркканцлер Незримого Университета, согласно университетскому статуту, является первым среди равных.

– Именно.

– Прекрасно. Так вот, я и есть он, и ключевое слово здесь «первый». Я вижу, вы что-то такое записываете в книжечку, мистер Тупс?

– Да, аркканцлер. Я пытаюсь понять, удастся ли нам прожить без наследства Сохрана Многга.

– Молодчина, – произнес Главный философ, гневно глядя на Чудакулли. – Я так и знал, что паниковать рано.

– Я с радостью могу сообщить, что мы сможем вести вполне пристойное существование, пойдя лишь на минимальное сокращение расходов, – продолжал Думминг.

– Так, – подтвердил Главный философ, торжествующе глядя на первого среди равных. – Вот видишь, что бывает, если не поддаваться панике.

– Да, да, – спокойно отозвался Чудакулли. Не сводя глаз с Главного философа, он спросил: – Мистер Тупс, будьте так любезны и просветите нас – что такое «минимальное сокращение расходов» на самом деле?

– Наследство Многга находится в доверительной собственности, – объяснил Думминг, продолжая что-то записывать. – Мы получаем значительный доход от вложений, рассудительно сделанных душеприказчиками, но трогать основной капитал не можем. Тем не менее, финансовые поступления достаточно велики, чтобы… прошу прощения за некоторую неточность… чтобы покрыть примерно восемьдесят семь процентов университетских расходов на еду.

Он терпеливо ждал, когда утихнет гневный рев. Думминг не переставал удивляться тому, что люди берутся оспаривать цифры на основании одного-единственного аргумента – «этого не может быть!».

– Казначей вряд ли с тобой согласится, – кисло заметил Главный философ.

– Согласен, – сказал Думминг, – но, боюсь, исключительно потому, что он считает десятичную точку ненужной мелочью.

Волшебники переглянулись.

– Кто занимается университетскими финансами? – поинтересовался Чудакулли.

– С прошлого месяца – я, – ответил Думминг. – Но охотно передам свои полномочия первому, кто вызовется добровольцем.

Это сработало. К сожалению, как всегда.

– Таким образом, – продолжал он в тишине, – я составил, сверяясь с таблицами калорий, режим питания, предполагающий три вполне достаточных приема пищи в день для каждого…

Главный философ нахмурился.

– Три? Три?!Кому хватит трех?

– Тому, кто не в состоянии позволить себе девять, – спокойно отозвался Думминг. – Мы сэкономим, если будем придерживаться здоровой диеты из зерновых культур и свежих овощей. Тогда удастся сохранить в меню сырное ассорти, в котором будет, скажем, три сорта сыра…

– Три сорта – это не выбор, а наказание! – заявил профессор самых современных рун.

– Другой вариант – сыграть в футбол, господа, – сказал Чудакулли, бодро хлопнув в ладоши. – Один разок. И все. Что вас пугает?

– Например, вероятность получить сапогом по зубам, – ответил председатель кафедры бесконечных штудий. – Во время матча людей втаптывают в мостовую!

– Если ничего не сможем придумать, найдем добровольцев из числа студентов, – предложил Чудакулли.

– …которое сразу сократится, заверяю вас.

Аркканцлер откинулся на спинку кресла.

– Господа, кто такой волшебник? Тот, кто умеет обращаться с магией? Да, конечно, но все присутствующие здесь знают, что человеку с подходящими способностями вовсе не трудно этому научиться. Волшебством овладевают… вовсе не по волшебству. Боги, даже ведьмы с этим справляются. Но чтобы стать волшебником, нужен определенный склад ума, способного постичь, как вращается вселенная, как мировые завихрения влияют на судьбы человечества, и так далее, и тому подобное. Короче говоря, волшебник – это тот, кто способен понять, что степень бакалавра с отличием стоит десятка-другого потерянных зубов.

– Вы всерьез предлагаете раздавать звания за обыкновенную физическую силу? – уточнил заведующий кафедрой бесконечных штудий.

– Конечно, нет! Я всерьез предлагаю раздавать звания за выдающуюсяфизическую силу! Позвольте напомнить вам, что в течение пяти лет я сам выступал в гребной команде университета и получил Коричневый кубок.

– И какой тебе от него прок?

– Такой, что на моей двери написано «Аркканцлер». Помните почему? В то время университетский совет пришел к весьма разумному выводу, что, возможно, настала пора избрать аркканцлером человека, который не глуп, не безумен и не мертв. И мне все-таки приятно думать, что лидерские навыки, тактическое мышление и изобретательное жульничество, которым я научился на реке, сослужили мне здесь изрядную службу, хоть и трудно назвать их определяющими признаками. Таким образом, за грехи мои – я их не помню, но, несомненно, они были тяжкими – я оказался в верхних строках списка, который состоял… из одного кандидата. Можно ли сказать, что это был выбор из трех сыров, мистер Тупс?

– Да, аркканцлер.

– Это так, на всякий случай. – Чудакулли подался вперед. – Господа, завтра утром, точнее, сегодня утром я намереваюсь решительно заявить Витинари, что Незримый Университет намерен сыграть в футбол. Эта обязанность падает на меня, ибо я первый среди равных. Если кто-либо из вас желает попытать счастья в Продолговатом кабинете, достаточно только сказать.

– Витинари что-нибудь заподозрит, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий.

– Он вечно что-нибудь подозревает. Поэтому он до сих пор патриций. – Чудакулли встал. – Объявляю, что наша встре… наш чрезмерно затянувшийся перекус… окончен. Тупс, ты пойдешь со мной.

Думминг заспешил следом, прижимая книги к груди и радуясь возможности убраться из Необщей комнаты, пока гнев собратьев не обратился на него. Тот, кто приносит дурные вести, обычно не пользуется всеобщей любовью, особенно если дурную весть подают без гарнира.

– Аркканцлер, я… – начал он, но Чудакулли поднес палец к губам.

Несколько мгновений стояла абсолютная тишина, а потом послышалась возня, как будто в комнате началась молчаливая драка.

– Молодцы, – сказал Чудакулли, шагая по коридору. – Я гадал, сколько у них уйдет времени на то, чтобы осознать, что они, возможно, сегодня в последний раз видят нагруженную доверху тележку с едой. Я испытываю сильнейшее искушение спрятаться и посмотреть, как они, с тяжело нагруженными мантиями, разбредутся прятать запасы.

Думминг уставился на него.

– Кажется, вы радуетесь, аркканцлер?

– Ох, боги, нет, конечно, – сверкнув глазами, ответил тот. – Как ты мог такое подумать? И потом, через несколько часов мне предстоит сказать Хэвлоку Витинари, что мы собираемся нанести ему личное оскорбление. Когда необразованные мужланы отрывают друг другу ноги – это одно дело. Но вряд ли он обрадуется, узнав, что мы намерены присоединиться.

– Да, сэр. Э… есть еще одна проблемка, сэр, небольшой вопрос, если можно… кто такой Натт?

Думмингу показалось, что пауза была длиннее необходимого. Наконец Чудакулли произнес:

– Если не ошибаюсь…

– Он работает в свечном подвале, сэр.

– Откуда ты знаешь, Тупс?

– Я выплачиваю жалованье, сэр. Свечной служитель говорит, этот Натт как с неба свалился в один прекрасный день и напрямую заявил, что хочет работать за самую низкую плату.

– И?

– Больше мне ничего не известно, сэр. Я не знал бы и этого, если бы не расспросил Смимза. Смимз говорит, Натт смирный парень, но немного странный.

– Значит, здесь он придется ко двору, не так ли, Тупс? Более того, ужепришелся, насколько я понимаю.

– Да, сэр, с ним никаких проблем нет, но он, если не ошибаюсь, гоблин, а вы же знаете, что есть своего рода странная традиция – когда в Анк-Морпорке появляется первый представитель новой расы, он обычно начинает в Страже…

Чудакулли громко откашлялся.

– Основная проблема со Стражей, Тупс, заключается в том, что они задают слишком много вопросов. И давай не будем их к этому побуждать. – Он посмотрел на Думминга и, казалось, пришел к какому-то решению. – Тебя ждет блистательное будущее в Незримом Университете, Тупс.

– Да, сэр, – мрачно отозвался Думминг.

– В таком случае советую тебе выкинуть мистера Натта из головы.

– Прошу прощения, аркканцлер, но так же нельзя!

Чудакулли попятился, словно на него вдруг набросилась овца, до сих пор пребывавшая в состоянии глубокой комы. А Думминг продолжал – потому что если ты бросаешься с вершины утеса, остается надеяться лишь на то, что закон притяжения внезапно отменят.

– В Незримом Университете у меня двенадцать должностей, – сказал он. – Я занимаюсь бумажной работой и веду счета. Я делаю все, что требует хоть каких-нибудь усилий и ответственности! И я продолжаю это делать, даже несмотря на то, что в Коксфорде мне предложили должность казначея! И таксу! И я имею в виду не кривоногую собаку, а деньги за работу! Ну? Теперь-то. Вы. Готовы. Мне. Довериться? Что такого особенного в Натте?

– Этот подлец пытался тебя переманить? – уточнил Чудакулли. – Больней, чем быть укушенным змеей, иметь неблагодарного декана! Он что, ни перед чем не унизится? И сколько же…

– Я не спрашивал, – негромко ответил Думминг.

Вновь наступило молчание. Потом Чудакулли похлопал его по плечу.

– Проблема с мистером Наттом заключается в том, что его хотят убить.

– Кто?

Аркканцлер взглянул в глаза Думминга. Он пошевелил губами, прищурился, как человек, занятый сложными вычислениями, и наконец пожал плечами:

– Боюсь, что все.

– Пожалуйста, возьмите кусочек этого чудесного яблочного пирога, – предложил Натт.

– Но угостили-то тебя, – ухмыляясь, заметил Трев. – Мне ж, это, каюк придет, если я слопаю твой пирог.

– Но вы мой друг, мистер Трев, – настаивал Натт. – А поскольку это мой пирог, я сам вправе решать, как с ним поступить.

– Не, – Трев отмахнулся. – Зато у меня есть, знаешь ли, одно поручение, которое ты можешь выполнить. Потому что я, типа, добрый и понимающий босс, который не мешает тебе работать, сколько влезет.

– Слушаю, мистер Трев.

– Где-то, типа, в полдень придет Гленда. По правде говоря, она отсюда вообще почти не вылазит. Так вот, сходи к ней и спроси, как звать ту девчонку, которая была вечером на кухне.

– Ту, которая на вас накричала, мистер Трев?

– Ага.

– Я, конечно, охотно схожу, – сказал Натт, – но почему бы вам самому не спросить у мисс Гленды? Она вас гораздо лучше знает.

Трев снова ухмыльнулся.

– Ага. Знает. И поэтому ни фига не скажет. Я так думаю – а я, в общем, не дурак, – она не прочь узнать тебя поближе. В жизни не видал женщины, которая так жалела бы всяких бедолаг.

– О, во мне мало интересного, – заметил Натт.

Трев окинул его долгим оценивающим взглядом. Натт не отрываясь возился со свечой. Трев никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь настолько уходил в работу с головой. Те, кого судьба заносила в свечной подвал, всегда отличались некоторыми странностями, это было почти непременное условие, но маленькая темно-серая фигурка Натта казалась странной… наоборот.

– Знаешь, тебе надо чаще бывать на свежем воздухе, Гнутт, – сказал Трев.

– Сомневаюсь, что мне понравится, – сказал Натт. – И, пожалуйста, будьте так любезны, называйте меня Натт. Заранее благодарю.

– Ты, это, когда-нибудь видел футбол?

– Нет, мистер Трев.

– Тогда завтра я тебя возьму на матч. Я сам, конечно, не играю, зато ни одного матча не пропущу, ну, типа, будь моя воля, – сказал Трев. – Кстати, почти никаких острых предметов. Сезон скоро начнется, все, типа, готовятся.

– Это очень любезно с вашей стороны, но…

– Завтра в час, лады?

– Но на меня будут смотреть! – возразил Натт, в чьей голове звучал голос ее светлости, неизменно спокойный и ровный: « Не выделяйся. Сливайся с толпой».

– Не будут. Чесслово, – заявил Трев. – Я все улажу. Ну, типа, давай, лопай пирог, а я пошел.

Он вытащил из кармана куртки пустую жестянку, поддел ее ногой, подбросил в воздух, так что она завертелась и засверкала, как маленькое небесное тело, а потом пнул, и жестянка, слегка позвякивая, полетела в дальний угол, всего в паре футов над свечными чанами. Вопреки законам физики, она на глазах у восхищенного Натта зависла в воздухе в нескольких метрах от дальней стены, перевернулась и понеслась обратно, причем, казалось, еще быстрее, чем раньше.

Трев легко поймал ее и сунул обратно в карман.

– Как вы это проделываете, мистер Трев? – удивленно спросил Натт.

– Не знаю, типа, не задумывался никогда, – отвечал тот. – Всегда удивлялся, почему у других не получается. Главное ж, просто закрутить ее как следует. Это нетрудно. До завтра, лады? И не забудь узнать, как ее зовут.

Ехать омнибусом обычно ненамного быстрее, чем добираться пешком, но в случае с омнибусом пешком идешь не ты, и вдобавок там есть сиденья, крыша и охранник с топором. В общем и целом, в сырые и серые предутренние часы это вполне стоило двух пенсов. Гленда и Джульетта сидели рядом и мягко покачивались, погруженные в свои мысли. По крайней мере, Гленда. Джульетте хватило бы даже половинки мысли, чтобы погрузиться и уже не всплыть.

Но Гленда научилась распознавать, когда Джульетта собирается заговорить. Наверное, точно таким же образом моряк предчувствует, что ветер вот-вот переменится. Гленда считывала кое-какие маленькие сигналы, как будто мысли нужно было предварительно разогреть хорошенький маленький мозг Джульетты, прежде чем включить зажигание.

– А кто был тот парень, который пришел за едой? – беззаботно спросила Джульетта – ну или, возможно, она думала, что спрашивает беззаботно. Или думала бы, что спрашивает беззаботно, если бы знала такое слово.

– Это Тревор Навроде, – ответила Гленда. – И держись от него подальше.

– Почему?

– Он – Колиглаз! Считает, что он – Лицо футбола. А его папаша был Большой Дэйв Навроде! Твой отец с ума сойдет, если узнает, что ты с ним разговаривала.

– У него такая милая улыбка, – заметила Джульетта томно, и в голове у Гленды сработал сигнал тревоги.

– Он просто придурок, – твердо сказала она. – Ничем не побрезгует. И руки распускает.

– А ты, типа, откуда знаешь? – спросила Джульетта.

В этом заключалась еще одна проблема. В пространстве между безупречными ушками Джульетты как будто часами не происходило ничего, а потом тебе в лицо летел вот такой вопрос.

– Знаешь, ты бы поучилась как следует говорить, – сказала Гленда, чтобы сменить тему. – С твоей внешностью ничего не стоит подцепить парня, который думает не только о пиве и футболе. Просто выражайся немного поизящнее, понимаешь? Вовсе не обязательно…

– Гоните за проезд, дамы!

Обе подняли головы и посмотрели на кондуктора, который держал топор… ну, почти не угрожающим образом. Поднимать головы высоко не потребовалось, потому что владелец топора был невелик ростом.

Гленда осторожно отстранила лезвие.

– Не надо им размахивать, Роджер, – она вздохнула. – Меня ты не впечатлишь.

– Прошу прощения, мисс Гленда, – сказал гном и покраснел от смущения – по крайней мере, в той части лица, что не заросла бородой. – Смена выдалась нелегкая. Четыре пенса, дамы. Прошу прощения насчет топора, но некоторые умники спрыгивают, не заплатив.

– Пускай убирается, откуда пришел, – буркнула Джульетта, когда кондуктор зашагал дальше. Гленда предпочла промолчать. Насколько она могла судить – по крайней мере, до сегодняшнего дня, – у ее подруги никогда не было собственного мнения. Джульетта повторяла то, что говорили другие. Но все-таки Гленда не устояла.

– Значит, ему придется убраться на улицу Паточной Шахты. Он же родился здесь.

– Ага, значит, он болеет за «Шахтеров»? Ну, ладно, могло быть и хуже.

– Думаю, гномов не интересует футбол, – заметила Гленда.

– А я думаю, что настоящий моркпоркец должен болеть за свою команду! – изрекла Джульетта очередную потасканную народную мудрость. Гленда пропустила ее мимо ушей. Спорить с Джульеттой было все равно что бороться с туманом. И потом, усталые лошади наконец дотащились до Сестричек Долли. Девушки поскорее вышли.

Дверь дома Джульетты покрывали многочисленные древние слои краски – или, скорее, многочисленные слои, которые с годами превратились в небольшие бугры. И всякий раз краска была самая дешевая. В конце концов, денег хватало либо на краску, либо на пиво, но краску пить нельзя, если только ты не мистер Джонсон из четырнадцатого номера, который, судя по всему, не пил ничего другого.

– Я не скажу твоему папе, что ты опоздала, – сказала Гленда, придерживая перед подругой дверь. – Но завтра жду тебя пораньше, слышишь?

– Да, Гленда, – кротко отозвалась Джульетта.

– И забудь про Тревора Навроде.

– Да, Гленда, – ответ вновь прозвучал кротко, но в глазах Джульетты Гленда заметила искорку. Однажды она и сама видела ее в зеркале.

Но прямо сейчас она готовила завтрак для вдовы Крауди, которая жила в доме напротив и почти не вставала с постели. Пока занималось утро, Гленда устраивала старушку поудобнее, кое-что делала по дому, а потом наконец ложилась спать.

Последней мыслью, прежде чем Гленда уснула, было: «Кажется, гоблины воруют цыплят. Забавно, но он, кажется, совсем не такой…»

В половине девятого сосед разбудил ее, бросив в окно камешком. Он хотел, чтобы Гленда пришла и взглянула на его папашу, которому «поплохело». Начался день. Она никогда не нуждалась в будильнике.

И почему другим нужно так много сна? Натта это постоянно озадачивало. Спать ведь скучно.

Там, в Убервальде, всегда было с кем поговорить. Ее светлость предпочитала темное время суток и не покидала замок при свете дня, поэтому вечерами приезжало множество гостей. Разумеется, Натту не позволялось попадаться им на глаза, но он хорошо знал все коридоры, переходы и тайные дырки для подглядывания. Он видел изящных господ, сплошь в черном, и гномов в железной броне, которая блестела как золото (потом, в подвале, где пахло солью и грозой, Игорь объяснил ему, в чем секрет). Были и тролли, совсем непохожие на тех, от которых он привык спасаться бегством в лесу, – те были совсем неотесанные. Особенно Натт запомнил тролля, который сиял, словно драгоценный камень (Игорь сказал, у него тело из настоящего алмаза). Одного этого уже было бы достаточно, чтобы запечатлеть его в памяти, но вдобавок однажды алмазный тролль, сидя за большим столом вместе с другими троллями и гномами, поднял свои алмазные глаза и увидел Натта, который наблюдал за происходящим сквозь маленькую потайную дырочку в дальнем конце комнаты. Натт не сомневался, что его заметили. Он так поспешно шарахнулся от дырки, что стукнулся головой о противоположную стену.

Со временем он побывал во всех погребах и мастерских в пределах замка. « Ходи куда хочешь, говори с кем хочешь. Задавай любые вопросы – тебе ответят. Если захочешь учиться, тебя научат. Пользуйся библиотекой. Бери любые книги».

Это было приятно. Куда бы он ни заходил, люди отрывались от своих занятий, чтобы поучить его строгать, тесать, вырезать, ходить за скотом, ковать, искать руду и делать подковы – но только не прибивать их, потому что кони бесились, когда Натт заходил в стойло. Один из них даже как-то вышиб копытом часть задней стены.

В тот же вечер Натт отправился в библиотеку, где мисс Здравинг нашла для него книгу о запахах. Натт прочитал ее так быстро, что на страницах наверняка должны были остаться прожженные дорожки от его взгляда. В библиотеке уж точно кое-что осталось после его визита – на большой конторке горой выросли двадцать томов «Сочинений об ароматах», за ними последовала «Похвала верховой езде», после чего Натт прошелся по отделу исторических книг и добрался до фольклора, причем мисс Здравинг катила следом за ним библиотечную стремянку.

Она наблюдала за Наттом одновременно с удовлетворением и благоговейным трепетом. Он едва умел читать, когда попал в замок. Но этот маленький гоблин твердо вознамерился учиться. Он напоминал боксера, который готовится к поединку. Натт действительно с чем-то сражался, хотя мисс Здравинг не знала наверняка, с чем именно, а ее светлость, разумеется, не объясняла. Натт мог просидеть под лампой до утра, с книгой, словарем и справочником, выясняя все значения каждого слова и нанося безжалостные удары собственному невежеству.

Когда мисс Здравинг пришла в библиотеку на следующее утро, на конторке лежали словарь гномьего языка и «Язык троллей» Посталума.

Так учиться нельзя, твердила она себе. Знания не усвоятся. Недостаточно просто набить ими голову. Информацию нужно переваривать. Мало знать, надо понимать.

Она пожаловалась кузнецу Фасселу, а тот сказал:

– Знаете, мисс, этот парнишка однажды ко мне пришел и сказал, что раньше видел, как работает кузнец, ну и, мол, нельзя ли ему самому попробовать? Раз ее светлость приказала, не поспоришь – дал я ему железный штырь, показал, как держать молоток и клещи, он и давай работать… ну, прям как настоящий кузнец! Сделал неплохой такой нож, ей-ей, неплохой. Этот малый много думает. У него прямо на мордахе написано, что он смекает да соображает. Вы гоблинов раньше видели?

– Странно, что вы спросили, – сказала мисс Здравинг. – Если верить каталогу, в библиотеке хранится один из немногочисленных экземпляров книги «Пять часов и шестнадцать минут среди гоблинов Дальнего Убервальда», но я никак не могу ее найти. Это библиографическая редкость!

– Пять часов и шестнадцать минут – это не так уж много, – ухмыльнулся кузнец.

– Вы думаете? В своей лекции, которую автор, мистер Бандербелл, прочел в анк-морпоркском обществе нарушителей [4]4
  Изначально оно называлось Обществом первооткрывателей, пока патриций Витинари не заявил, что большинство мест, «открытых» членами общества, уже были кем-либо населены и аборигены уже не в первый раз пытались продавать пришельцам змей.


[Закрыть], он признал, что пять часов были лишними, – ответила мисс Здравинг. – По его наблюдениям, гоблины бывают разного размера – от неприятно больших до отвратительно маленьких, в интеллектуальном развитии уступают плесени и проводят большую часть времени, ковыряя в носу, да и то промахиваются. Просто даром занимают место, по его словам. Книга вызвала много шума. Антропологи таких вещей обычно не пишут.

– И юный Натт, стало быть, из этих самых?

– Да, я тоже удивлена. Вы видели его вчера? Лошади отчего-то его боятся, поэтому он пошел в библиотеку и нашел старую книгу, посвященную Лошадиному Слову. Это было нечто вроде тайного общества, члены которого умели готовить специальные зелья, подчинявшие им лошадей. Потом Натт просидел полдня в подвале Игоря, готовя там бог весть что, а утром уже скакал верхом по двору! Лошадь, допустим, была не в восторге, но все-таки он добился своего!

– Просто диву даешься, как у парня черепушка не треснет, – сказал Фассел.

– Ха! – с горечью воскликнула мисс Здравинг. – Это еще что. Теперь он открыл для себя Трахбергскую школу.

– Это что такое?

– Не что, а кто. Философы. Конечно, называя их философами, я…

– А, те, озабоченные, – весело сказал Фассел.

– Я бы выразилась иначе, – заметила мисс Здравинг, и это была истинная правда. Хорошо воспитанный библиотекарь не станет употреблять такие слова в присутствии кузнеца, особенно ухмыляющегося. – Давай лучше скажем «неделикатные».

Молоток и наковальня мало в ком пробуждают деликатность, поэтому кузнец, нимало не смутившись, продолжал:

– Они пишут, что бывает, если дамочки едят слишком мало мяса, и что сигары похожи на…

– Это фальсификация!

– Ага. Фалло… как ее. Так у них и написано, – кузнец явно наслаждался ситуацией. – И хозяйка позволила Натту это читать?

– Более того, практически настояла. Не понимаю, о чем она думала.

Впрочем, о чем думал Натт, мисс Здравинг не понимала тоже.

Трев объяснил Натту, что количество свечей, которые он делает, должно быть ограничено. Иначе чудаки в остроконечных шляпах решат, что им незачем держать столько работников. Натт понял. Что тогда будут делать Безлицый, Бетон и Плакса Макко, которым больше некуда идти? Какая досада, что им не выпало жить в каком-нибудь мире попроще; в этом их чересчур легко было сбить с ног.

Порой Натт бродил по другим подвалам, но ночью нигде ничего особенного не происходило, и те, кто там работал, странно на него смотрели. Сюда не распространялась власть ее светлости. Но волшебники – не самая чистоплотная публика, никто здесь особенно не прибирался (или, по крайней мере, не пережил уборку, чтобы поведать о ней потомкам), поэтому к услугам Натта оказалось огромное количество старых кладовых и набитых всяким хламом мастерских. Сколько там было интересных вещей для существа с острым ночным зрением! Он уже обнаружил светящихся муравьев, которые куда-то тащили вилку, а еще, к большому удивлению Натта, в дальних лабиринтах нашел себе приют очень редкий пожиратель домашних мелочей – Непарный Носкоед. В трубах тоже жили какие-то существа, которые периодически издавали клохтанье. Кто знал, какие чудовища здесь обосновались?..

Натт очень старательно отмыл тарелки из-под пирогов. Гленда была к нему добра. Натт решил показать ей, что он тоже добрый. Очень важно быть добрым. И потом, он знал, где раздобыть кислоты.

Личный секретарь патриция Витинари вошел в Продолговатый кабинет практически беззвучно. Его светлость поднял глаза.

– А, Стукпостук. Пожалуй, мне снова придется написать в «Таймс». Я абсолютно уверен, что один по горизонтали, шесть по вертикали и девять по горизонтали появлялись в той же самой комбинации три месяца назад. В пятницу, если не ошибаюсь, – он презрительно бросил на стол газету, раскрытую на странице с кроссвордом. – Вот вам свободная пресса.

– Превосходно, милорд. Кстати, аркканцлер только что вошел во дворец.

Витинари улыбнулся.

– Должно быть, он наконец посмотрел на календарь. Слава богам, у них есть Думминг Тупс. Пусть подождет, как положено, а потом впусти его.

Через пять минут Наверна Чудакулли провели в кабинет.

– Аркканцлер! Какому неотложному делу я обязан твоим визитом? Наша обычная встреча должна состояться не ранее чем послезавтра, если не ошибаюсь.

– Э… да, – ответил Чудакулли. Как только он сел, перед ним поставили огромный бокал хереса [5]5
  Некоторые полагают, что херес не стоит пить рано утром. Они ошибаются.


[Закрыть]. – Дело в том, Хэвлок, что…

– Какое счастливое стечение обстоятельств, что ты заглянул именно сейчас! – продолжал Витинари, пропуская его слова мимо ушей. – Возникла проблема, по поводу которой мне нужен твой совет.

– Правда?

– О да. Дело касается этой злополучной игры под названием футбол…

– Да?

Бокал в руке у Чудакулли даже не дрогнул. Он уже давно был аркканцлером, причем занял эту должность в те времена, когда волшебнику ничего не оставалось, кроме как не сморгнуть – или умереть.

– Нужно идти в ногу со временем, – заметил патриций, качая головой.

– Незримый Университет к этому не склонен, – возразил Чудакулли. – Перемены поощряют худшее.

– Люди не понимают, что у тирании есть границы, – продолжал Витинари, словно обращаясь к самому себе. – Они думают, я могу делать что хочу только потому, что я могу делать что хочу. Но стоит минуту подумать, и, разумеется, становится ясно, что это не так.