Текст книги "Крюк"

Автор книги: Терри Брукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Сказка бабушки Уэнди

Роллс-ройс медленно двигался в ночи, прокладывая себе дорогу по снегу, который тут же превращался под его колесами в месиво. Питер положил свою голову на мягкую кожу сиденья и закрыл глаза. Вечер прошел хорошо. Он был доволен своей речью. Слова пришли к нему откуда-то изнутри, из того мира, где он давным-давно уже не был. Он удивился, обнаружив, что это все еще было в нем.

– Приехали, – прошептала Мойра ему на ухо.

Он открыл глаза и выпрямился. Кругом стояли все те же кенсингтонские дома. Их остроконечные крыши и увитые плющом стены были опутаны ветвями старинных деревьев, а сквозь задрапированные и закрытые ставнями окна пробивались лишь тонкие лучики света, которые падали на снег. Ролле остановился у дома номер 14. Снежинки падали на его ветровое стекло. Питер открыл заднюю дверцу и вышел из машины, протягивая руку Мойре. Она последовала за ним, выдыхая в морозный воздух струйки пара. От возбуждения прошедшего вечера она раскраснелась и была прехорошенькой. Мойра улыбнулась Питеру и дотронулась до его щеки.

Питер обошел ее и помог выйти бабушке Уэнди. Лицо ее было перекошенное и усталое – впечатления вечера все-таки утомили ее. Тем не менее она улыбалась, как молодая девушка.

– Неплохо, Уэнди Анджела Мойра Дарлинг, – мягко сказал Питер.

– Для такой старухи, как я, – завершила она.

Питер покачал головой и улыбнулся:

– Это не про вас. Вы были восхитительны.

– Ты тоже неплохо смотрелся, мальчик.

Он резко посмотрел на нее, но она в это время глядела в другую сторону, и ее уставшие глаза были далеко отсюда. Он взял ее под руку, и они пошли, немного наклоняя головы и защищаясь тем самым от измороси. Свежий снег тихо скрипел у них под ногами.

Мойра шла по другую сторону от него.

– Я рада, что ты, наконец-то, доволен собой…

Она неожиданно остановилась, слова застряли у нее в горле: «Питер!»

Питер поднял глаза. Парадная дверь перед ними была открыта настежь. Снег наметало через порог прямо в холл. При свете фонарей на крыльце Питер увидел глубокую выемку в тяжелых деревянных панелях – как будто кто-то процарапал отверткой.

Бабушка Уэнди взглянула наверх, и у нее сперло дыхание.

– Дети! – ахнула она.

Питер выпустил ее руку и пробежал в дверь. Дом лежал в кромешной темноте, там было холодно и пусто. Он слышал, как сзади него Мойра безуспешно пыталась включить свет. Электричества не было.

– Там рядом с тобой есть свеча в подсвечнике, – посоветовала бабушка Уэнди.

Питер ощупью пошел вдоль стены, нашел свечу, вынул из кармана зажигалку и зажег ее. От маленького язычка пламени загорелся фитиль свечи.

– Джек! Мэгги! – закричала Мойра.

Свет свечи отгонял темноту и стало видно, что глубокая и неровная выбоина на входной двери тянулась по всей прихожей и дальше по лестнице.

– Что здесь происходит? – пробурчал Питер себе под нос.

Они начали подниматься по ступеням. Впереди шел Питер со свечой в вытянутой руке, за ним Мойра и бабушка Уэнди. Откуда-то сверху доносился скрип, и залаяла Нана.

Питер побежал вперед и чуть не зацепился за Лайзу, лежавшую без сознания на полу. Питер быстро нагнулся над горничной и увидел у нее на лбу шишку, полученную, вероятно, в результате падения. Она приоткрыла глаза и тихонько застонала.

– Звоните в скорую помощь! – приказал Питер через плечо, а сам с бьющимся сердцем побежал в холл. Что здесь случилось? Где дети?

Впереди он увидел Нану. Она бешено царапала дверь детской, лаяла и, как загнанный зверь, тяжело дышала. На шее у нее висела оборванная цепь, а мокрая шерсть стояла дыбом.

Выбоина, которая начиналась на входной двери, заканчивалась на двери в детскую. Питер разом ворвался туда.

В комнате был такой беспорядок, словно здесь только что пронесся ураган: кровати перевернуты, а покрывала валялись в разных местах, по всей комнате разбросаны игрушки и книги. Лошадка-качалка валялась на боку, окна были распахнуты настежь, и занавески развевались на ветру.

Джека и Мэгги нигде не было.

Порыв ветра задул свечу у Питера в руках. Он стоял, не шелохнувшись, глядя в никуда, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Вошла Нана, с тревогой принюхиваясь ко всему и скуля. Она побежала в ванную и, со всей силы толкнув своими мощными лапами набалдашник ручки, открыла дверь.

Появилась Мойра, ее взгляд скользнул от царапины на стене к пустой комнате. Питер слышал, как она судорожно глотала воздух, подавляя рыдания, готовые вот-вот прорваться наружу. Она прошла мимо него, направляясь к открытым окнам.

– Джек! Мэгги! Откликнитесь! – закричала она.

Питер пошел за ней деревянной походкой, ступил на балкончик и перегнулся через перила. Двор внизу был пустынный и весь белый от снега. Он посмотрел в разные стороны, пытаясь справиться с нараставшим чувством страха и отчаяния.

– Дже-е-ек! Мэгги-и-и! – закричал он.

– Питер! – его имя было произнесено перехваченным слезами голосом. Бабушка Уэнди стояла и смотрела на что-то. Она медленно подошла и взяла бумажку, пришпиленную к стене кинжалам отвратительного вида. Она, как деревянная, подала бумажку Питеру.

Питер взял записку и внимательно осмотрел ее. Почерк был элегантным, уверенным, даже каллиграфическим. Было видно, что писала записку хорошо натренированная рука. В ней значилось:

ДОРОГОЙ ПИТЕР,

ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ НЕОБХОДИМО ПО ПРОСЬБЕ ВАШИХ ДЕТЕЙ. ПРИМИТЕ МОИ САМЫЕ ТЕПЛЫЕ ПРИВЕТСТВИЯ.

КАПИТАН, ДЖЕЙМС ХУК.

Питер вслух повторил содержание записки и в замешательстве уставился на нее, не веря глазам своим. Что, черт побери, все это означает?

Резкий, скрипучий голос раздался позади него и заставил Питера вздрогнуть от ужаса, так, что он ушибся головой об оконную раму.

Тутлс сидел, скрючившись, за кукольным домиком. Его редкие растрепанные волосы были наэлектризованы, а руки, сцепленные вместе, напоминали когтистые лапы. Что-то безумное было в его ярких глазах и обрюзгшем лице.

– Ты должен лететь! – пришепетывал он. – Ты должен спасти Джека и Мэгги.

Он задержал дыхание:

– Хук вернулся!

И вдруг Уэнди судорожно стала цепляться за Питера рукой, глаза у нее закатились и она упала на пол.

Через полчаса полиция была на месте происшествия. Включился свет. Лайза сидела на кухне с ледяной примочкой на лбу, в который раз рассказывая двум бесстрастным офицерам, как она ничего не видела и будет сожалеть об этом до своего смертного часа. Карета скорой помощи все еще стояла перед домом, и двое санитаров напрасно ожидали ее, чтобы отвезти в больницу.

Питер слышал ее голос, стоя у входной двери. Одну руку он положил на плечо Мойре. Он смотрел на улицу, на огни полицейских машин и свет в окнах соседей. В этот час никто не спал, и все пытались подсмотреть, что же происходит. У дома Дарлингов стояла приставная лестница. На нее взобрался офицер и среди зарослей плюща старался досконально осмотреть наружную сторону окон детской комнаты.

Рядом появился инспектор Гуд, стаскивая с себя пальто. Это был полный круглолицый мужчина с мягким взглядом и усталым голосом. Он слабо улыбнулся, когда увидел их.

– Итак, мистер и миссис Бэннинг, мы сделали все, что могли. Мы подсоединили телефоны. И я оставляю здесь на всякий случай двоих самых лучших людей… – Он опять накинул пальто на свои сутулые плечи и продолжил. – Мы не нашли никаких следов насильственного проникновения в дом. Все замки на месте. Нигде ничего из ряда вон выходящего, не считая этой странной царапины и собачьих когтей. Даже вон те окна на лестнице и то чистые. Должно быть, они были открыты изнутри.

Питер упрямо замотал головой:

– Но я сам закрыл их перед уходом.

– Хорошо, сэр, пусть будет так.

Гуд запустил руку в карман, пошарил там и достал целлофановый пакет, в котором лежали записка и кинжал.

– Ребята в Скотланд-Ярде посмотрят, что это такое. Разрешите спросить, вы когда-нибудь служили в армии? Вы не помните никого по имени Джеймс Хук?

Питер с сомнением покачал головой.

– Инспектор, – немного колеблясь, сказала Мойра. – Это может быть связано с историей моей семьи. Моя бабушка – та самая Уэнди, о которой написал свои сказки сэр Джеймс Бэрри.

Гуд посмотрел на не и спросил:

– Как, вы сказали, его имя? Повторите еще раз, миссис.

– Сэр Джеймс Бэрри, инспектор. Он написал «Питера Пэна». Он был старинным другом нашей семьи. Когда бабушка была еще маленькой девочкой, он написал для нее истории о ее же вымышленных приключениях. Гуд снисходительно кивнул головой:

– Тогда записка может быть как-то связана с этим, не так ли? Было бы хорошо, если бы все это оказалось шуткой, чьей-то глупой выходкой, данью вашей семейной истории, не более. Но я не думаю, что мы должны оставить это дело на произвол судьбы.

Позади него неожиданно вспыхнули огни на рождественской елке в кабинете. Все трое повернулись и молча посмотрели в ту сторону. Инспектор Гуд откашлялся.

– Кажется, что зима наступает с каждым годом все раньше и раньше. Вы согласны? – пробурчал он и задумался. Потом улыбнулся и дотронулся до края своего котелка. – Постарайтесь уснуть. А утром приходите, нам надо будет поговорить с вами еще раз. Не беспокойтесь. Мы сделаем все от нас зависящее.

Он откланялся и вышел за дверь, сопровождаемый одетым в форму полицейским. Дверцы полицейских машин сразу захлопали, и на их крышах опять засверкали сигнальные огни. Питер наглухо закрыл входную дверь и медленно повел Мойру в кабинет.

Тутлс стоял у окна напротив дерева и смотрел в одну точку.

– Я забыл, как летать, – шептал он. Голос его был сухой, как старые шуршащие листья. – Все мы забыли. Нет больше счастливых мыслей. Все потеряно… потеряно… потеряно…

Освободившись из бережных объятий Питера, Мойра стала машинально ходить по комнате и наводить порядок, собирая всякие мелочи и обломки разбитых вещей, расправляя и разглаживая то, что уцелело, и сметая пыль.

– Мойра, – тихо позвал ее Питер.

Она не обернулась, а продолжала заниматься своим бессмысленным делом, решительно наклонив голову. Она была уже у книжных полок, когда зацепилась за что-то, со звоном упавшее на пол. Все вздрогнули. Мойра бросилась в кресло и безудержно разрыдалась. Питер подошел к ней.

– Питер, о, Питер, – всхлипывала она.

Он погладил ее волосы, подавляя свои собственные слезы и ощущение беспомощности. Он посмотрел на пол. У его ног лежала разбитая бутылка. Ошеломленный, он нагнулся и поднял ее.

В ней была пиратская бригантина. А на мачте висел крохотный черный флаг с черепом и скрещенными костями.

Немного погодя Питер и Мойра поднялись в комнату бабушки Уэнди. Они уложили ее в постель после того, как она упала в обморок, и попросили инспектора Гуда, чтобы тот подождал со своими расспросами до утра. Они проделали этот путь молча, занятый каждый своими мыслями. Питер все еще старался решить, основываясь на фактах, что же все-таки произошло с его детьми. Это было непостижимо. На протяжении всей их жизни, пока они росли, он делал все, что знал и мог, чтобы защитить их и обезопасить. И теперь вдруг эти… эти питер-пэновские дела. Это – что-то невообразимое. И, главное, где? – здесь, в доме бабушки Уэнди, самом защищенном месте в мире. Разве он мог предвидеть такое?

Он чувствовал, что погиб. И это чувство было самым страшным из всех, какие он когда-либо испытывал.

Они открыли дверь в спальню бабушки Уэнди и заглянули внутрь. Старушка сидела в постели и смотрела на них.

– Полиция уехала? – спросила она тихо.

Мойра кивнула.

– Да, – выдохнул Питер.

Наступила жуткая тишина.

– Идите сюда, посидите со мной, – пригласила она.

Они вошли в комнату. Вокруг настольной лампы было немного света, мягкого и приглушенного благодаря матерчатому абажуру с оборочками. Питер сел на кровать рядом с Уэнди. А Мойра еще походила вокруг и аккуратно подоткнула одеяла, которыми была укрыта пожилая женщина. И лишь затем тоже присела.

– Эти неопределенность и ожидание так неприятны, – заметила бабушка Уэнди, в упор глядя на Питера.

– Я знаю, бабушка. Постарайся не… – он не нашел нужных слов и замолчал. Сегодня уже невозможно что-либо сделать, ничего не поделаешь, но… – он не хотел произносить слово «ждать». – Полиция делает все возможное, – заключил он.

– Что значит «ничего не поделаешь»? – в упор сказала Уэнди. – Это полиция ничего не может поделать.

– Бабушка, просто ты не веришь…

– Мойра, – сказала Уэнди, отвернувшись от Питера. – В критические моменты жизни мы, англичане, делаем все за чашкой чая. Ты не возражаешь?

Жена Питера улыбнулась, ее слезы теперь просохли, и она немного успокоилась.

– Да, конечно, бабушка.

– Согрей чайник. А ты, Питер, останься, пожалуйста, со мной.

Мойра вышла из комнаты. Питер проводил ее взглядом. Она была изящная, хорошенькая, и чувствовалась в ее походке какая-то уверенность и твердость. Он обхватил руками голову, и его мальчишеское лицо вдруг явило усталость.

– Не беспокойтесь, Уэнди. Я не покину вас, – сказал он.

Она уставилась на него каким-то резким, даже жестоким, взглядом.

– Эх, Питер, но ты всегда именно это и делал. Неужели ты не помнишь? Ты каждый год покидал меня. А когда возвращался, то ничего не помнил. И в конце концов однажды ты вообще позабыл вернуться.

Ее слова звучали так резко и неприятно, что Питер немедленно встал в оборонительную позицию:

– Отдохни, бабушка, тебе сейчас лучше не разговаривать.

Она сцепила перед собой свои тонкие руки:

– Не думай, Питер, я не брежу. – Она потянулась к нему и сжала его руку. – Слушай меня внимательно. То, что случилось с твоими детьми, связано непосредственно с тем, кто ты и что ты.

Она отвела от него свою руку и показала на потрепанную книжку «Питер и Уэнди», лежавшую на ночном столике.

– Дай мне, пожалуйста, мою книгу.

Питер замялся в сомнении:

– Я не знаю, бабушка… Лучше отдохни сейчас.

Она посмотрела на него, поджав губы:

– Делай то, что я сказала, Питер. Пришла пора рассказать тебе кое о чем – о том, что ты в принципе знаешь.

– Что знаю? Скажи мне, что?

Она помолчала, пока он передавал ей книгу. Потом открыла ее и стала читать:

– Все дети растут, кроме одного… – прочитала она и посмотрела на него. – Так начал свою сказку сэр Джеймс много лет назад. Было это в рождественские дни, да, 1910 года. Мне тогда было почти одиннадцать лет. Девочка в этом возрасте становится женщиной, она как бы зажата между двумя главами книги своей жизни. Что ты помнишь из своего самого раннего детства?

Питеру снова стало не по себе, он отодвинулся от Уэнди, рассматривая тени в комнате, как будто ответ на этот вопрос лежал именно там.

– Не знаю. Я помню приют на Грейт Ормонд Стрит, – раздраженно сказал он.

– Но тебе было тогда уже двенадцать, почти тринадцать лет. А до этого?

Питер хотел, чтобы Мойра поскорее вернулась. Он бросал взгляды то на Уэнди, то снова в сторону. Он старался вспомнить и не мог.

– А до этого – ничего.

Бабушка Уэнди опять положила ему на плечо свою руку, крепкую и удивительно сильную. Он невольно повернулся к ней.

– Подумай получше, – настаивала она.

Питер сделал глотательное движение.

– Мне было холодно, я был один… – он остановился, рассерженный. – Я не помню. Никто не знает, откуда я появился. Ты говорила мне, что я был подкидышем…

– Я нашла тебя, – оборвала она его. – Я! – Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Питер, теперь ты должен выслушать меня. И поверить мне. Ты и я детьми играли вместе. У нас обоих были удивительные приключения. Мы плакали и смеялись. – Она помолчала. – И мы летали. Но я не хотела остаться ребенком навсегда. Мне страшно хотелось вырасти и стать частью этого реального мира. И чтобы ты тоже вырос вместе со мной. Но ты не рос. Потому что ты боялся. И когда ты наконец решился и внутренне подготовился к этому, ты отстал от меня… от нас на пятьдесят лет.

Ее лицо скривилось в грустной, усталой улыбке.

– Я была уже старая, Питер. А ты – ты только начинал превращаться в мужчину.

Питер смотрел на нее, как на помешанную.

– Хорошо, бабушка, а теперь давай-ка отдохни. Я дам тебе валиума.

Но Уэнди не успокаивалась.

– Когда я была молодой, ни одна девушка не нравилась тебе больше, чем я. И даже в день своей свадьбы я в тайне все еще надеялась, что вот сейчас ты слетишь на церковь и простишь меня за все… На мне была розовая атласная лента… Но ты так и не появился. Я потеряла тебя…

Питер безуспешно пытался покончить с этим разговором. Что-то неприятное будоражило его, то, что было как бы за пределами его памяти. Он боролся с этим, не будучи уверен, что ему надо делать: будить эти воспоминания или же, наоборот, отмахнуться от них.

– Я была уже пожилой женщиной, когда ты вернулся в последний раз. И я, почти бабушка Уэнди, завернула тебя в одеяло и положила спать в детской комнате вместе со своей тринадцатилетней внучкой. Твоей Мойрой. И когда ты увидел ее, вот тогда-то ты и решил больше не возвращаться в Страну Никогда.

Питер широко раскрыл глаза.

– Что? Куда возвращаться?

– В Страну Никогда, Питер.

Питер затряс головой, вымученно улыбаясь, и сказал:

– Мне нужна Мойра. Мойра! – позвал он громко.

Бабушка Уэнди наклонилась к нему совсем близко, так, что ее лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от лица Питера.

– Питер, я старалась рассказать тебе это много раз. Но ты сам видишь, что все забыл. Ты думаешь, что я глупая старуха, у которой на старости лет крыша поехала. Но теперь ты должен это узнать.

Она взяла книгу и вложила ему в руки.

– Эти истории – не выдумка. Я клянусь тебе. Я клянусь всем, чем я дорожу в этой жизни. И теперь ОН вернулся, чтобы отомстить. Он знает, что ты пойдешь за Джеком и Мэгги хоть на край света, хоть за край, хоть на небеса. Ты должен найти способ сделать это! Только ты можешь спасти своих детей. Никто, кроме тебя. Ты и только ты. И затем отыскать дорогу назад. Ты должен заставить себя вспомнить все. Питер, неужели ты не понимаешь, кто ты?

Она отпустила его и взяла у него из рук книгу. Нетерпеливо пролистала ее и остановилась, ткнув пальцем в страницу.

Питер Бэннинг посмотрел туда. Книга была раскрыта на том месте, где нарисованный Питер Пэн с широко расставленными ногами стоял, упершись руками в бока, с запрокинутой вверх головой и готов был вот-вот закукарекать.

Уэнди смотрела на него и изучала его глаза в надежде увидеть в них понимание. Но тщетно.

Тинк

Мойра вернулась в комнату с чашкой чая для Уэнди, а Питер тут же поднялся и вышел. Он пробормотал, что хочет еще раз осмотреть дом, и поторопился покинуть комнату, едва кинув взгляд на обеих женщин. Он и сам был удивлен неотложностью этого вдруг возникшего желания. Он чувствовал, что задыхается. Что-то душило его. Он торопливым шагом направлялся в холл, из света в темноту, и единственное, что он мог сделать, – это не переходить на бег.

Все с ума посходили что ли?

Да, скверно, что его детей похитили – а он был уже убежден, что имел дело именно с похищением. Правда, история про Питера Пэна все же не давала ему покоя. Но была еще бабушка Уэнди, свято верившая во всю эту чертовщину и пытавшаяся действовать в рамках семейной истории и чудесных сказок. Это уже было слишком. За последние несколько лет психическое здоровье Уэнди пошатнулось гораздо больше, чем он предполагал. Или, может быть, это было просто результатом случившегося?

Питер замедлил свой бег и схватился за голову, запустив пальцы в волосы, а потом закрыл ладонью глаза. Он прислонился спиной к стене, держась за нее так, как будто боялся упасть, и затих.

Что же все-таки произошло? – спрашивал он себя. – И кто ответит за это? Должно быть, это кто-то из его врагов, кто хорошо знает и ненавидит его. Иначе записка была бы адресована Мойре, или мистеру и миссис Бэннинг одновременно, или что-нибудь еще в этом роде, только не Питеру лично. Лицо его искривилось в гримасе. Шутка. Джеймс Хук – Питеру. От бессилия и отчаяния он стукнул кулаком по своей ладони. Это мог быть какой-нибудь конкурент, который изнывал от зависти, что Питер подписал контракт. Похитив детей, он мог попытаться заставить Питера отступиться от этого.

Питер дрожал. Так что же ему теперь делать? И что он может предпринять в данной ситуации?

Он оторвался от стены и пошел дальше, совершенно вымотанный умственно и физически, абсолютно выбитый из колеи всем случившимся. Где-то по пути он порвал свой смокинг. Жилет и рубашка на нем были расстегнуты. Он осознавал, что выглядит эдакой развалиной. Ему следовало бы немного поспать. Надо бы вернуться к Мойре и бабушке Уэнди и сказать им, что все образуется.

Жаль только, что сам он не верил в это.

Он зажмурил глаза. Джек и Мэгги – разве он мог простить это себе когда-нибудь?

Неожиданно он оказался у двери в детскую. Он минуту постоял, глядя на нее и на выбоину, которая тянулась через всю стену, на след от кинжала в панели, к которой была прибита эта приводившая его в бешенство записка. Он дотронулся рукой до этих отметин, как бы желая открыть правду, таившуюся в них.

Затем он толкнул дверь и вошел внутрь.

Комната была такой же, какой он обнаружил ее и до того: темной, пустой и холодной. Окна опять были закрыты, лошадка-качалка уже стояла как положено, кровати и покрывала на них были в порядке. Снова горели ночники, и их ровный, постоянный свет опять отбрасывал повсюду тени. Только книги и игрушки все еще были разбросаны. А детские вещи оставались сложенными около бюро.

Он еще раз окинул комнату взглядом и подошел к окну. Отодвинул задвижку и открыл его навстречу ночи, чувствуя холодок на своем лице и наблюдая, как двигаются рюши на шторах. Он взглянул на небо. Облака теперь поредели, и вновь высыпали звезды.

Питер вдруг поймал себя на мысли, сколько возможностей побыть с Джеком и Мэгги он упустил. Они исчезли, как вода сквозь пальцы. Он все время обещал детям поиграть с ними и потом не выполнял своих обещаний. Бейсбольный матч Джека – он опоздал, не так ли? Школьная постановка, в которой играла Мэгги, – он пришел, но сколько внимания уделил ей? А сколько раз они хотели пошуметь вместе – и разве не был он всегда слишком занят?

Если бы у меня была еще хоть одна возможность, думал он печально, если бы мне только вернуть их снова…

На глаза ему навернулись слезы. Он старался справиться с ними, но потом оставил эти тщетные попытки и разрыдался, поникнув головой, сотрясаясь всем телом и до боли сжимая оконную раму.

Спустя некоторое время край занавески, словно паутинка, коснулся его лица. Он раздраженно отдернул ее, смахнул слезы и поднял голову, еще раз взглянув на ночное небо. Именно в этот момент он заметил свет. Свет был ярким и, мерцая, лился с небес на землю. Метеор, подумал он. И вдруг осознал, что тот летит прямо на него. Он смотрел и не верил своим глазам. Это необыкновенное зрелище заставило его попятиться назад. Падающая звезда выглядела уже, как комета, оторвавшаяся от Млечного Пути, с раскаленным добела ядром и огненно-ярким хвостом. Она продолжала приближаться, только теперь все быстрее и быстрее – молниеноснее, чем мысль. У Питера глаза вылезли на лоб.

И вдруг звезда ворвалась через открытое окно прямо в комнату. Это была не комета, она была слишком мала для того, чтобы быть чем-то таким грандиозным. Но тем не менее наводила одним своим видом ужас, так как казалась живой. Она с бешенной скоростью носилась по комнате, как бильярдный шар, сбивая со стен картины, кружась то так, то эдак, и в конце концов спикировала прямо на Питера. Он следил за ее сумасшедшим полетом, пытаясь хоть как-то защититься руками и крича «кыш-кыш», в то же время нащупывая дверь, чтобы дать деру. И тут ему подвернулась кипа журналов. Он схватил один журнал, скрутил его в трубку и хлопнул по ней. Какой-то свихнувшийся светляк, подумал он. Интересно, он жалит или кусает? И что еще ждет меня в эту полоумную ночь?

Он все отступал, а звездочка теперь как в насмешку кружилась вокруг него. Он зацепился ногой за валявшуюся куклу и полетел на пол. Правда, ему удалось вовремя подставить руки. Но при этом он выронил журнал. Обезоруженный, он быстро попятился на четвереньках назад. Звезда вспыхивала и, неутомимо продолжая преследовать его, проносилась со свистом туда-сюда, вверх-вниз.

В конце концов она загнала Питера в угол. Рядом стояла лошадка-качалка и кукольный домик. Двинуться было абсолютно некуда. Он, тяжело дыша, вжался в стену.

Звездочка сделала по комнате еще один вираж, а потом, перестав двигаться, медленно опустилась на край детской парты. Она стала постепенно видоизменяться, приобретая пока еще не совсем ясные формы. Перед Питером оказалось какое-то совершенно крошечное существо – не то девочка, не то женщина. На ней были одежды из смеси лунного света, утренней росы и опавших листьев. Они сверкали подобно бриллиантам и обтягивали ее фигурку, как перчатка – руку. Ее роскошные волосы были зачесаны наверх над заостренными слегка ушками. Они представляли собой золотисто-рыжую смесь солнечного заката и восхода и сияли, словно летнее солнце в полдень.

Она выпрямилась и стала ходить по парте, перепрыгивая через карандаши и пастельные мелки, с необыкновенной легкостью пробежалась по штемпельной подушечке и потом перелетела к Питеру на колени. Питер смотрел на нее и не мог пошевелиться, как ледяное изваяние. У этого создания были крылышки! Крошечные прозрачные крылышки! Она спокойно разгуливала вдоль по его ноге и по мятой белой рубашке, оставляя после себя на ней малюсенькие черные следы от штемпельной краски. Когда она добралась до его подбородка, она расправила крылышки, взлетела в воздух и поднялась к его носу.

Она слегка наклонилась к нему и хмыкнула.

– А, это действительно ты, – сказала она с некоторым изумлением. – Да. Ух, и огромный же! Я даже думала, может это не ты. Мне кажется, это не плохо, что ты такой большой – как бы то ни было, ты всегда был больше меня. Правда, конечно, не на столько больше. – Она посмотрела на его живот. – Та-а-ак, наверное, это означает, что таким образом ты будешь в два раза смешнее.

Питер сидел с опущенной головой. Он старался одновременно дышать и не дышать. Страх парализовал его.

– Мойра! – удалось прошептать ему, и он надеялся, что она придет.

Маленькое созданьице порхало вокруг и совершенно не слушало его.

– О, Питер, как здорово мы повеселимся – сколько у нас всего впереди, какие замечательные игры! Ты помнишь, как раньше бывало?

Питер предпринял последнее, решающее усилие взять себя в руки. Он глубоко, спокойно вздохнул и проглотил свой страх.

– Ты… ты… ты фе… фе…

– Да, фея, – согласилась она и с удовольствием поправила свои переливающиеся волосы.

– Ведь…

– Ведьма, – лукаво улыбнулась она. – И если меньше – это больше, то в таком случае мне нет конца, Питер Пэн.

Питер побледнел.

– Питер Бэннинг, – поправил он.

Она задрала нос:

– Пэн.

– Бэннинг.

– Пэн.

– Бэннинг.

Стоя в воздухе, она уперлась руками в бока и cмерила его взглядом:

– Жирный старый Пэн.

– Ух… жирный старый Бэннинг, – ему даже удалось выдавить из себя улыбку.

Фея поджала губы и подумала, что все кончено.

– Кто бы ты ни был, ты – это ты. Только один человек имеет ТАКОЙ запах.

Питер возмущенно заморгал:

– Какой такой запах?

Личико феи расплылось в широкой улыбке.

– Запах того, кто прокатился верхом на ветре. Запах сотен лет ночевок под деревьями, приключений и игр в индейцев и пиратов. Помнишь, Питер, а? Мир принадлежал нам, и мы могли делать все, что заблагорассудится. И это было чудесно, потому что МЫ творили все это!

Она подлетела к нему, дотронулась до его лица и резко отдернула ручку:

– Ай! Колючий какой!

– Щетина, – мрачно произнес Питер. Он откинул голову назад на панель и прикрыл глаза. «Наконец это случилось, у меня нервный срыв», – подумал он.

Кто-то дергал его за галстук-бабочку, и это заставило его снова открыть глаза. Фея, проявляя удивительную для столь крошечного существа силу, поставила его на ноги и потащила к открытому окну.

– Следуй за мной, Питер, и все будет хорошо, – сказала она, обернувшись к нему.

Питер не слушал ее: «…Или же у меня инфаркт, и я умираю. У меня клиническая смерть. Я плыву к белому свету… чего-то там. Смотри-ка, я совершенно покинул свое тело». – Он увидел под собой кукольный домик. – «Видишь, это – дом бабушки Уэнди на Кенсингтон, 14, вон там внизу, во-о-он там. Но погоди-ка минутку, а это – мои ноги, точно? Прямо там на полу? О, господи! Что происходит? Куда мы летим?»

Фея весело засмеялась:

– Спасать твоих детей, конечно.

– Подожди! А откуда ты знаешь про моих детей? – спросил Питер.

Она опять засмеялась.

– Все знают! Они у капитана Хука, и теперь тебе предстоит сразиться с ним, чтобы отвоевать их. Летим, Питер Пэн!

Она оторвалась от него и порхнула прямо перед его лицом. Когда она пролетала мимо, она дунула в свои сложенные пригоршней ручки, и на него посыпалась блестящая пыль. Часть ее осела на нем. Он стряхнул ее с себя и громко чихнул. От этого фея проскочила в одно из малюсеньких целлофановых окошек игрушечного домика. Вся внутренность домика мгновенно осветилась, как будто там зажгли свет. Питер прополз через весь пол к домику, наклонился еще больше и заглянул в окошки.

– Так это – правда, не так ли? – услышал он голос феи откуда-то изнутри. – Ты вырос Потерянные Мальчики говорили мне, но я никогда им не верила. Я отравилась из-за тебя, глупец! Неужели ты ничего не помнишь? Ты всегда называл меня Тинк!

Она расплакалась, и ее плач эхом разнесся по всему домику.

Питер пытался заглянуть внутрь.

– Эй, букашка, где ты там? – Он открыл парадную дверцу.

– Я не букашка! – сказала она, сгорая от бешенства. – Я – фея!

Он постарался разглядеть игрушечную лесенку. Но как только он положил голову на пол, его шея хрустнула.

– Я не верю в фей.

Он слышал, как она буквально задыхалась от возмущения.

– Каждый раз, когда кто-нибудь заявляет, что не верит в фей, одна из нас падает и умирает!

Питера опять обуяли инстинкт самосохранения и мысли о клинической смерти. Хотя, конечно, эта ситуация не имела с ними ничего общего.

– Я не верю в фей! – заорал он во все горло.

В кукольном домике раздался гром, и на верхней ступеньке лестницы появилась фея в полуобморочном состоянии. Она судорожно хваталась за стенку. А потом вдруг упала и скатилась вниз по лестнице.

Питер рывком поднялся. Лицо его было мертвенно бледным.

– Боже мой! Я, кажется, убил ее!

Он нащупал в кукольном домике откидную доску и открыл ее, чтобы получше разглядеть, что делается внутри. Фея приоткрыла глаза.

– Хлопай, хлопай в ладоши, Питер. Это – единственный способ спасти меня. Хлопай, Питер, хлопай! Громче! Громче!

Питер хлопал так громко, как только мог, и внезапно почувствовал звон в ушах, как будто звенели тысячи крошечных серебряных колокольчиков.

– Я хлопаю, хлопаю! А что это за шум, звон какой-то? Это ты так делаешь? Не надо, ладно! Эй, как ты там, с тобой все в порядке?