Текст книги "Крюк"

Автор книги: Терри Брукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

В детской

Ночь опускалась на дом номер 14 в Кенсингтоне, постепенно таял дневной свет, замолкали звуки, превращаясь в полную отдохновения тишину, день угасал, уступая смену следующему дню. Питер стоял в прихожей и смотрел в окно. Пушистые хлопья снега казались кусочками серебра в свете уличных фонарей.

Он шаркал ногами по истертому ковру и задумчиво смотрел на свои лакированные туфли. Он обнаружил, что может видеть их только слегка нагнувшись. Он нажал на свой живот и вздохнул.

Он прошел в холл, где слышался смех, доносившийся из спальни бабушки Уэнди. Заглянув туда, он увидел Уэнди, одетую в элегантное шелковое платье розовато-лилового цвета с кружевными рукавами и отделкой. Она сидела за своим туалетным столиком и сдержанно улыбалась в то время, как Мойра, наклонившись над ней, застегивала ей пуговицы на рукавах.

С оттенком обиды в глазах, она двигала руками так, чтобы помешать Мойре сделать свое дело. Мойра тихонько хлопнула ее по рукам, и обе они рассмеялись. Казалось, не было всех тех долгих лет разлуки со времени их последней встречи, и связь между ними была столь же сильна сегодня, как и тогда, когда Мойра была еще девочкой.

За спиной Питера опять возобновилось какое-то движение. Джек и Мэгги ворвались в холл, опрокидывая все на своем пути. За ними неслась Нана. Проскочив мимо своего отца, дети влетели в комнату Уэнди и стали метаться между кроватью и креслом. Нана, слишком большая для того, чтобы иметь право влезать на кровать, с лаем кружила вокруг резных деревянных стоек.

Мэгги заметила отца и крикнула: «Папа, папа, поиграй с нами!»

Питер улыбнулся и стал неуклюже поправлять галстук. «Потом, дорогая», – сказал он и шагнул в комнату, поймав на себе взгляд Мойры. «Скользкие туфли, – обратился он к ней и прошел, скользя по полу. – Вы не видели мою золотую запонку, а?»

– Мойра посмотрела на него:

– Здесь?

– Я думаю, может, я уронил ее тут раньше?

Он обошел комнату в поисках запонки, затем нагнулся и встал на четвереньки, чтобы заглянуть под кровать. В этот момент Мэгги вскочила ему на спину и закричала: «Но-о-о, лошадка! Поехали, поехали!»

Питер стоически посмотрел на нее:

– Мэгги, бога ради…

Мэгги слезла с него и убежала. Питер продолжил свои поиски под матрацем, не находя ничего, даже пыли. Он попятился назад и продолжил свое занятие у другого конца кровати и под креслом.

Когда он пополз вокруг кресла, то чуть не уткнулся в лоб Тутлса, который тоже стоял на четвереньках и что-то разыскивал. Они вовремя остановились, чтобы не столкнуться.

Тутлс посмотрел на Питера. Его глаза были, как стеклянные.

– Я потерял свои стеклянные шарики, – пробормотал он.

Питер кивнул:

– А я – запонку. Я чувствую себя неодетым, если на мне нет запонок.

Они еще с минуту смотрели друг на друга, а потом поползли в разные стороны, продолжая каждый свои поиски.

Через минуту Питер поднялся, вдруг почувствовав себя совершенным идиотом. Он отряхнул брюки и вышел из комнаты. «Придется надеть перламутровые запонки. Проклятье, так и не нашел другую! что за денек выдался!» – с раздражением подумал он и пошел по коридору в свою комнату.

Проходя мимо окон, он видел, что снег все еще идет – огромные пушистые хлопья, тихие, как полночь, падали на землю.

Пройдя полпути, он оказался около детской комнаты, которую отдали теперь в распоряжение Джека и Мэгги. Он замедлил шаг. Дверь была приоткрыта, и он заглянул вовнутрь. Маленький огонек в каменном очаге давал тусклый свет, отбрасывавший фантастические тени по всем углам комнаты. Вещи Джека и Мэгги покоились на двух маленьких кроватях в викторианском стиле. Всего кроватей было три. Питер минуту смотрел на вещи, затем оглядел всю комнату, всматриваясь в тени. Он в нерешительности стоял у двери. Ему и хотелось войти, и одновременно было как-то не по себе.

Что-то было в этой комнате, что неприятно действовало на него.

В темном углу щелкнули часы с кукушкой и пробили шесть раз. Питер отпустил дверь и вошел в комнату. Шаг, другой, третий.

И вдруг он замер.

Комната была такой, какой он ее помнил когда-то, какой оставила ее мама Уэнди, миссис Дарлинг. Во всей ее остановке чувствовалось любящее сердце и достаток. Три уютных кровати с тонкой резьбой: две, для Джона и Майкла, стояли слева, и еще одна, для Уэнди, – справа. В сумеречном свете блестели покрывала из белого атласа. Над каждой кроватью на специальных полочках стояли фарфоровые домики величиной с птичье гнездо, служившие ночниками. Огонь в камине горел ровно и тихо, слегка потрескивали в тишине поленья. Каминная доска, скрывающая очаг, поддерживалась двумя вытянутыми в струнку грубо отесанными деревянными солдатами, которых сделали сами мистер и миссис Дарлинги. Когда-то мистер Дарлинг начал вытесывать их, впоследствии миссис Дарлинг докончила начатую им работу, а мистер Дарлинг как-то перекрасил их, и, надо заметить, довольно неудачно.

Воспоминания нахлынули на Питера и умчались. В какую-то минуту он узнал все это, а в следующую – это чувство растворилось. Он ходил по комнате, притрагиваясь то к тому, то к другому, то и дело останавливаясь в этой чужой стране, которая тем не менее казалась ему чем-то знакомой.

Плюшевый медвежонок сидел на каминной доске, прислоненный к мятому цилиндру. Питер шагнул к медвежонку и пальцами почистил ему мех и потертый нос.

Потом он увидел кукольный домик Уэнди и заглянул внутрь, желая узнать, живет ли там кто-нибудь. У стены одиноко стояло бюро. Питер подвинулся так, чтобы стать как раз напротив него. Он нажал на его гладкие кнопочки и потряс его тихонько, пытаясь представить, что там может быть внутри.

Наконец он подошел к решетчатым французским окнам, которые были закрыты на задвижки и занавешены шторами. Он встал на порожек, протянул руки, раздвинул занавески, потянул щеколду и открыл окно. Крупные снежинки упали ему на нос и губы. Он слизнул их.

Потом он осторожно ступил на крошечный балкончик с металлическими перильцами и посмотрел вокруг – сначала на убеленные снегом небеса, затем на улицы и верхушки крыш. Он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и мертвой хваткой вцепился в перила. Зажмурив глаза, чтобы не видеть ничего этого, он влетел назад в комнату.

Кружева на занавесках коснулись его лица, подхваченные дуновением ночного ветерка, и он опять открыл глаза. На кружевах, которыми были отделаны шторы, были вплетены особого рода рисунки, или сценки, которые следовали друг за дружкой, как картинки на стене. Он наклонился поближе, протянув руку к шторе, чтобы остановить ее движение.

Там он увидел мальчика, летящего по ночному, усыпанному звездами, небу, потом того же мальчика, который стоял, упершись руками в бока и запрокинув голову, как бы готовящегося закукарекать, и потом снова мальчика, сражающегося с капитаном пиратского корабля, у которого вместо недостающей руки был приделан крюк.

Питер Пэн.

Внезапно в дверях появилась Мойра и зажгла свет:

– Питер, тебя к телефону. Это – Брэд. Говорит, срочно.

Питер быстро повернулся и поспешил из комнаты.

В детской стало пусто и тихо. Но окно осталось открытым, и налетевший ветер подхватил занавески. На мгновение лунный свет пробился сквозь тучи и осветил комнату. Эти лучи были странного жуткого цвета, и от них в комнате появились новые тени, которые двигались и светились подобно привидениям.

Затем луч света побежал по полу и достиг дверцы с двойным зеркалом в массивном старинном шкафу, который стоял в самом дальнем углу. Это был темный деревянный туалет, в котором могли прятаться как мечты, так и ночные кошмары.

Питер вбежал в холл, ожидая самого худшего. Он возил с собой переносной телефон на всякий случай, потому что английские телефоны считал не столь надежными.

Бабушка Уэнди прошла мимо, вертясь, как девочка, и спросила:

– Тебе нравится мое платье, Питер?

Питер прошел мимо нее, не замедляя шага, и небрежно кивнул головой. Он вошел в гостевую спальню, которая была отдана на это время им с Мойрой, и схватил трубку, лежавшую на кровати.

– Да, Брэд? Что это значит, доклад Сьерра-Клаб? Я был уверен, что с ним все в порядке! Что? Коузи-Блю-Аул? – Его лицо налилось кровью. – Ну, если они опасаются, то, может быть, у них есть на то веские причины.

Появилась Мэгги, преследуемая Джеком. Они пробежали мимо него к дальнему концу кровати и умчались прочь. Через мгновение Мэгги появилась снова, хохоча и взвизгивая: «Папа, спаси меня! Спаси меня!»

Джек, изображая чудовище, рычал из-под кровати. Питер не обращал на них внимания и заткнул пальцем свободное ухо, чтобы не слышать их шума.

– С начала времен в эволюционном процессе случались всякие катастрофы! – рявкнул он. – Что, кто-нибудь жалеет о том, что передохли все тиранозавры?

– Я! – закричал Джек как бы в ответ на его вопрос и свирепо зарычал.

Питер повернулся к нему:

– Черт возьми, Джек, когда-нибудь ты станешь взрослее? Мэдджи, идите отсюда! Мойра!.. – Он опять обратился к телефону. – Десять дюймов высоты, и чтобы имели пятьдесят миль сопредельной площади? Господи, убейте меня!

Мэгги опять обежала вокруг кровати, вопя от удовольствия, и попробовала взобраться отцу на спину. Джек несся за ней, рыча и размахивая руками.

– Заткнитесь, наконец, – рявкнул Питер, пытаясь избавиться от них. – Замолчите все хоть на одну минуту! Мойра, ради бога, да забери ты их отсюда! Я говорю по телефону! Решается вопрос моей жизни!

Наконец появилась Мойра, ласково, но твердо взяла Джека и Мэгги за руки, позвала тихонько Нана и увела их всех в холл. Бабушка Уэнди стояла и ждала с вытянутыми руками, чтобы заключить детей в свои объятия. Ее сияющие глаза смотрели сквозь них на Питера в спальне.

– Знаете, – сказала она тихонечко, – когда ваш папа был маленьким мальчиком, мы любили стоять у окна и сдувать звездочки.

Джек фыркнул.

Когда Мойра снова вернулась в спальню, Питер уже закончил свой разговор и сидел на кровати, мрачно глядя в одну точку.

– Все полетело к черту, – схватился он руками за голову. – Я ни за что не должен был уезжать.

Мойра стояла рядом и не проронила ни слова. Он поднял на нее глаза и увидел, что она разочарована и зла. Она судорожно глотала слюну, чтобы на раскричаться на него. Они молча смотрели друг на друга. Затем он поднялся, подошел к ней, думая о том, что лучше предпринять, и остановился. Он тщетно стал жестикулировать руками, попытался заговорить и не смог.

Он покачал головой:

– Прости, Мойра, я… я не могу… – объяснение, которое он придумал, не получалось. – Я, кажется, потерял будущее, я не знаю почему…

Мойра заговорила низким, тихим голосом, но глаза у нее были жесткие:

– Ты не был в Кенсингтон Гарденс десять лет, хотя бабушка приглашает тебя каждый год. Питер, вспомни, сколько ты обещал… – она помолчала, – ты обещал детям, что здесь побудешь с ними, но ты даже не смотришь на них, только отчитываешь и кричишь…

Резко ворвавшись в тишину, на кровати снова зазвенел телефон. Питер стоял в нерешительности, но потом все же протянул к нему руку.

– Дай мне его! – приказала жена.

Питер посмотрел на нее:

– Не надо, Мойра.

– Дай мне телефон, Питер.

– Пожалуйста, Мойра.

Мойра протянула руку и выхватила телефон. Она решительным шагом направилась к окну и швырнула его на улицу. Питер, ошеломленный и притихший, наблюдал за ней.

Мойра повернулась к нему лицом:

– Мне жаль, что твое дело не удалось.

– Ты всегда ненавидела мое дело, – пробурчал Питер.

Мойра кивнула головой, поправляя свои темные волосы:

– Да, я ненавижу твою работу, но мне жаль, что у тебя сейчас неприятности. Питер, дети любят тебя, они хотят поиграть с тобой. Как долго, ты думаешь, это продлится? Всю жизнь? Три года ты не заходишь в комнату к Джеку. В нашем распоряжении есть всего лишь несколько лет, когда дети хотят, чтобы мы были с ними. Потом ты сам будешь выпрашивать, чтобы они уделили хоть немного внимания тебе. Слушай, Питер. Я сижу с ними дома. Я вижу их, я играю с ними. Я знаю, что ты теряешь, но я не могу описать тебе этого, потому что ты сам должен и посидеть, и поиграть с ними, чтобы все понять. Ты знаешь, сколько раз на дню они спрашивают: «А где папа? Когда он придет домой?» – Она глубоко вздохнула. – Да-а, к черту! Я просто говорю тебе, веселись, Питер! Наслаждайся их обществом, пока не поздно!

Она сжала губы и посмотрела на него, ожидая ответа. Он стоял и глядел на нее, не в силах произнести ни слова. Наконец, она подошла к окну и выглянула. Ее глаза были наполнены слезами, а на лицо легла глубокая печаль. Ей было так грустно за него.

– Я не собиралась выбрасывать твой телефон, – сказала она.

В голосе Питера прозвучала надежда:

– Я знаю.

Она повернулась лицом в комнату, и их глаза встретились.

– Но, я хотела, – прошептала она.

Нана пробежала через откидную доску в задней двери дома, бережно неся в зубах мусорную корзину. Большая собака поскакала по снегу к забору и высыпала содержимое корзины в контейнер. Она возвращалась домой той же дорогой, когда вдруг заметила телефон Питера. Она остановилась, обнюхала его, потом подобрала аппарат и со всеми предосторожностями отнесла его в палисадник. Там она положила его на землю и начала рыть ямку. Из-под се лап полетела земля вперемежку со снегом. Буквально в считанные секунды она вырыла ямку довольно приличных размеров. Потом взяла телефон и бросила его туда.

И стала закапывать.

Детская комната купалась в тенях. В камине прогорали поленья, превращаясь в угли, отбрасывавшие по комнате кроваво-красные блики. Джек стоял у раскрытого окна, опершись локтями на перила балкончика. Он перегнулся через перильца в ночь, вертя в руках диски и выключатели от своего Уокмена. Снег прекратился, и воздух был прозрачен и чист. На Джеке была бейсбольная рубашка, но лицо его выражало явную скуку.

– Все дети растут, кроме одного, – голос Уэнди был низким и завораживающим. Она сидела вместе с Мэгги на полу под простыней, служившей им палаткой, и читала им при свете карманного фонарика потрепанную книжку про Питера и Уэнди. Если бы Уэнди вспомнила, что на ней было ее вечернее платье, вероятно, она не поступила бы столь опрометчиво, усевшись в нем на пол, но она, казалось, не замечала и не заботилась об этом. Мэгги внимательно слушала ее, деловито пришивая тесемки к краю простыни.

– Ты знаешь, откуда появляются феи, Маргарет? – читала Уэнди и к ее голосу присоединился голосок Мэгги: – Когда первый младенец на земле засмеялся в первый раз, его смех раскололся на тысячи кусочков, и все они запрыгали кругом – это и было рождением фей.

Уэнди перевела лучик фонарика на картинку в книге, где была нарисована девочка Уэнди в ночном халатике, стоящая в окне.

– Смотрите, – прошептала она, – это – я, только много лет назад.

Мэгги посмотрела на рисунок, а потом снова на Уэнди:

– Но Джек говорит, что на самом деле ты – не настоящая Уэнди.

Уэнди фыркнула и раздвинула края простыни. Они вместе с Мэгги выглянули и посмотрели на Джека, который притворился, что ничего не замечает.

Глаза Уэнди озорно блеснули.

– А ты видишь, где стоит Джек? Это – то самое окно.

Уэнди и Мэгги обменялись многозначительными взглядами. Они и не заметили, как в комнату вошел в своем блестящем смокинге Питер, нервно теребя в руках листы бумаги с речью для бабушки.

– А это – та самая комната, где мы рассказывали истории о Питере Пэне и стране Никогда и о пугливом старом капитане Хуке. Мистер Бэрри, сэр Джеймс, наш сосед, придумал эти истории и записал их – о, боже! – больше восьмидесяти лет назад.

Шорох бумаг Питера привлек их внимание в наступившей тишине. Мэгги посмотрела на отца и неожиданно выпрыгнула из своего укрытия. Выхватив простыню у Уэнди, она побежала и протянула ее отцу.

– Папа! – закричала она. – Я сделала для тебя что-то. Это – пара… парашют! В следующий раз ты полетишь, и тебе не будет страшно!

Питер погладил Мэгги по головке, принял самодельный парашют, пронес его по комнате и повесил на стойку кровати. Вернувшись, он протянул руку бабушке Уэнди и помог ей встать. Уэнди улыбнулась. Она обняла Мэгги, послала воздушный поцелуй Джеку и отправилась включать ночники.

Когда она собралась уходить, то сказала тихонечко:

– Милые ночники, охраняйте моих спящих детей, горите ясно и не гасите свой свет сегодня ночью и никогда.

В дверях она помедлила минутку, оглянулась и вышла в холл.

Только теперь Питер заметил, что Джек стоит на балкончике, перевесившись через перила. Он подкрался сзади, нервно схватил своего сына и втащил его в комнату. А потом закрыл окно на задвижки. Впопыхах он оставил свои записи на туалетном столике около окна.

– Джек, что ты там делал? – спросил Питер. – Никогда не лезь туда. Открытые окна – это не игрушки. Ты видел когда-нибудь, чтобы мы дома держали окна открытыми?

Джек отпрянул от него:

– Нет, на наших окнах – запоры.

Он подошел к детской кровати и бросился на нее, явно недовольный. Затем пошарил под подушкой и вытащил оттуда свою бейсбольную перчатку. Надел ее, немного помял пальцами и положил обратно под подушку. Потом вдруг нахмурился, поднял подушку и посмотрел вокруг.

– Э, а где мой мяч? Он лежал вот здесь!

Серьезные глаза Мэгги скользнули к окну. Ее взгляд был устремлен вдаль, а голос звучал уверенно.

– Это тот пугливый человек стянул его, – тихо сказала она.

Питер подошел и сел рядом с ней:

– Никакого пугливого человека не существует. А я запру эти окна до самого нашего отъезда.

Мэгги с сомнением посмотрела на него, затем пошарила среди своих вещей и достала бумажный цветок. Она протянула его Питеру, а он в свою очередь аккуратно сунул его в волосы Мэгги.

– Это Тутлс сделал мне, – сказала она. – Приятно пахнет.

Питер улыбнулся:

– Это всего лишь бумага, хорошая моя. – Его лицо смягчилось, и странный покой вдруг пронизал все его существо. – А теперь запечатай себя в конвертик из простыней и отправляйся в страну снов.

Мэгги свернулась калачиком и натянула простыню до самого подбородка:

– Приклей на меня марку, почтальон.

Питер нагнулся и дважды поцеловал ее:

– Письмо – заказное.

Потом он поднялся и подошел к Джеку. Он сунул руку в карман, вытащил оттуда часы и протянул их сыну.

– Возьмешь меня на попечение, Джек? – спросил он. – Мы будем дома вместе по два-три часа, я обещаю.

Джек молча взял часы. В дверях показалась Мойра. На мгновение ее глаза встретились с глазами Питера, но она быстро отвела их.

– Мамочка, – позвала тихонько Мэгги. – Пожалуйста, не уходи.

Мойра подошла к ней, присела на край кровати и стала гладить Мэгги по волосам. Она взглянула на Питера, и в ее темных глазах была мольба. «Ну почему мы не можем жить всегда так, как сегодня?» – казалось, спрашивала она, будто ответ на этот вопрос мог хоть отчасти уладить все проблемы в их доме.

Она запела колыбельную. Джек и Мэгги легли в постель, и их глаза закрылись.

Прошлое возвращается

Полированные деревянные столы Роял Холла были накрыты морем белоснежных скатертей. Казалось, что не осталось ни дюйма свободного пространства в этих стенах, все кругом было заставлено столами, за которыми сидели гости. Большинство из них были приемными детьми той женщины, которую они сегодня чествовали. Они сидели бок о бок, развернувшись на своих стульях в сторону помоста, на котором выступал Питер Бэннинг.

– И смущенный путник сказал: «Где я могу найти это?»

Шутка вызвала в аудитории взрыв смеха, который, прокатившись по залу, отразился эхом от его стен. Питер улыбнулся и посмотрел направо, где сидели Мойра и бабушка Уэнди. За столом на помосте соседствовали дюжины две человек, каждому из которых Питер был лично представлен, но сам Питер не помнил почти никого из них. Лорд такой-то. Леди такая-то. Большинство из них были членами правления приюта на Грейт Ормонд Стрит. Питер перевел взгляд. Хрустальные люстры свисали с резного потолка зала, как доисторические птицы. Свет играл и переливался в их гранях, бросая золотистые блики на лица сидевших внизу людей. Драгоценные камни сверкали рядом со стеклянной посудой и серебром. Кругом были сплошные смокинги и меха. Всевозможные костюмы, галстуки и платья служили фоном для этого разноцветья и блеска.

В дальнем конце зала висел стяг, на котором было начертано: ФОНД СЭРА ДЖЕЙМСА М. БЭРРИ И ДЕТСКИЙ ПРИЮТ ГРЕЙТ ОРМОНД СТРИТ ЧЕСТВУЮТ УЭНДИ.

Роскошный обед подходил к концу. Начались выступления. Питер был гвоздем программы.

Смех затих. Питер переключил внимание присутствующих:

– Так что, пожалуйста, дамы и господа, будьте ко мне снисходительны, памятуя, что я привык обращаться только к акционерам…

Опять кое-где раздался смех, правда, на этот раз довольно сдержанный.

Питер сунул руку в нагрудный карман своего смокинга, собираясь вытащить заготовленную речь, и вдруг обнаружил, что ее нет на месте. Его рука быстро переместилась в другой нагрудный карман, затем стала поочередно обыскивать боковые карманы, затем карманы брюк. Он был в паническом состоянии. Где же речь? Он забыл и думать о ней с тех пор, как они уехали из дома, решив прочитать ее, как есть, и последствия такого решения были плачевными. Она же была у него, он помнил это. Что же с ней случилось?

Он быстро взглянул на Мойру, которая уже искала ее в своей сумочке. Ее глаза поднялись и она отрицательно покачала головой. Питер глубоко вздохнул:

– Извините, я, кажется, оставил где-то свою речь.

В ответ на его заявление последовала тишина. Он прокашлялся.

– Лорд Уайтхолл, уважаемые гости, дамы и господа. Более семидесяти лет Уэнди Дарлинг давала надежду сотням бездомных сирот…

Это было все, что он запомнил. Он опять откашлялся.

– Она была самым значительным лицом в приюте на Грейт Ормонд Стрит.

Что еще? Что там было дальше?

Он слышал, как в зале двигали стулья, шаркали ногами, кашляли и шептались. Он продолжал речь, потому что у него не было выбора. Он совершенно не знал, что скажет в следующую минуту, но отчетливо понимал, что теряет аудиторию.

Он не смотрел в сторону Мойры и Уэнди.

Темнота висела, как черный занавес, над домом номер 14 в Кенсингтоне, бездонная и неизмеримая. Хотя снег почти прекратился, и падали только редкие снежинки, облака плотно закрывали луну и звезды. Свет исходил лишь от двух далеких уличных фонарей, весело поблескивавших в туманной изморози.

Острые верхушки и коньки крыш старинных кенсингтонских домов застыли на фоне неба, врезаясь своими резкими очертаниями в ткань ночи.

На заднем дворе Нана подняла голову и ткнула своим влажным носом в подстилку на крыльце. Лайза выгнала ее почти час назад, разозлившись на нее за какую-то надуманную провинность, и преданная собака ждала возвращения своей настоящей хозяйки, чтобы та восстановила справедливость. Она сидела на длинной цепи, привязанной к врытому в землю столбу.

Неестественное движение на небе привлекло к себе ее внимание. Облака проплывали, все время меняя свои очертания, и вдруг что-то мелькнуло между ними. Слабый зеленый свет вспыхнул и потух.

Нана поднялась на лапы и зарычала.

В детской спали Джек и Мэгги. Джек разметался под одеялом, а Мэгги лежала, свернувшись калачиком, в то время, как плед сполз ей на голову. Над ними ровным светом горели ночники в виде фарфоровых домиков, лишь слегка отпугивая темноту и отбрасывая тени по углам.

Огонь в камине давно погас, и дрова прогорели, превратившись в серый пепел.

Шторы на окнах свисали мягкими фалдами, в которых скрылись картинки с приключениями Питера Пэна.

Вдруг ночники ярко вспыхнули, как будто увеличилось напряжение в электросети. Потом они вспыхнули еще раз и погасли. Ночь надвигалась постепенно, как зверь, вышедший на охоту. В темноте в дальнем углу комнаты, где стоял старинный шкаф с двойными зеркалами, появился отблеск, сначала слабый, но потом все усиливавшийся. Это был тот самый странный зеленый огонек. Появились какие-то образы, неразборчивые и далекие, но с каждой секундой они становились все явственнее и ближе.

Джек зашевелился и пробубнил что-то во сне.

Появившись из ниоткуда, заползали по стенам какие-то тени с клыкастыми мордами и пальцами, которые тут же превратились в когтистые лапы. Какой-то громадный, раскидистый силуэт поднялся среди угловатых фигур, проникая сквозь обшивку стен. Деревья джунглей переплетались своими ветвями, как паутина, и острозубые скалы на берегу острова были влажными от океанской волны.

В зеркалах шкафа образы стали вырисовываться – череп с пустыми глазницами, осклабившийся своими оголенными зубами, и древний парусник, который скрипит и стонет, вставая на якорь.

Неожиданно молния сверкнула над игрушечным корабликом, который стоял под стеклом на камине, как будто разразилась буря. Джек снова зашевелился. Звезда, висевшая как раз над его головой, бешенно завертелась. Старая лошадка-качалка, которая удобно примостилась около ящика с игрушками, начала взбрыкивать, размахивая уздечкой и хвостом в порывах налетевшего неизвестно откуда ветра.

Внизу, в саду, с цепи рвалась Нана, пытаясь освободиться и яростно лая.

В кабинете возле моделей кораблей стоял в это время Тутлс. Он, как зачарованный, смотрел, как их крепкие мачты начинают вздрагивать, а паруса наполняются невидимым ветром. Его слезящиеся пустые глаза смотрели на качающиеся корабли, и, глядя на них, он тоже стал раскачиваться из стороны в сторону. Когда он услышал, что Нана лает, то шагнул назад, поднял голову и прошептал: «Опасность!»

Лайза дремала на кухне, положив голову на руки. Странный скрип за дверь разбудил ее.

Ветер неистовствовал в детской и, подхватив позабытую речь Питера, разметал ее листы по всей комнате. Свет от шкафа становился все ярче, а образы – явственней и четче. По всей комнате раздавались крики и вопли мечтаний и снов, а также резкий скрип железа о дерево.

Одеяла, которыми были укрыты дети, слетели с них.

Чернота заполнила комнату.

А в банкетном зале Питер продолжал мужественно выступать.

Без своей речи, он был словно одинокий матрос, затерянный в море. Он ощущал неутомимость своих слушателей. И бесился от этого. Весь торжественный вечер грозил превратиться в жалкое сборище, где было не до чествования Уэнди. И все это – из-за него.

Вдруг он остановился на полуслове, отбросив всякую осмотрительность, и выпрямился. Гомон голосов в аудитории немного стих.

– Дамы и господа, я уже предоставил вам возможность пожевать риторики в достаточном количестве. А теперь разрешите мне сказать еще вот что об Уэнди Дарлинг. Много лет назад Уэнди подобрала и обогрела меня, подкидыша. Она научила меня читать и писать, когда я не умел делать ни того, ни другого. Она нашла людей, которые были готовы усыновить меня и стать моими родителями, когда у меня не было ни отца, ни матери. И даже тогда она ни на минуту не прекращала беспокоиться обо мне, заботиться обо мне и любить меня.

Теперь в зале воцарилась мертвая тишина. Все буквально внимали Питеру.

– Она сделала так много для меня. Я женился на ее внучке – Мойре. Мои дети обожают Уэнди, и уверены, что она может все. Они даже хотят, чтобы Уэнди научила их летать. Она подарила мне жизнь. И, слава богу, подарила жизнь стольким детям. Это – ее подлинное достижение – достижение, которое мы чествуем сегодня.

Он сделал паузу.

– Итак, если Уэнди значит для вас столько, сколько она значит для меня, если она помогла вам в вашей жизни столько же, сколько помогла мне – я прошу вас подняться. Поднимитесь, пожалуйста, если ваша жизнь изменилась благодаря этой удивительной женщине. – Он неожиданно взмахнул руками. – Встаньте же вместе со мной, и давайте поприветствуем се!

Они поднимались неуверенно, сначала один или два человека за столом, потом – целыми группами, пока, наконец, весь зал не оказался на ногах и не зааплодировал в бешенном порыве. Это была грандиозная овация, Питер стоял в центре всего этого, и его мальчишеское лицо расплылось в широчайшей улыбке. На мгновение его глаза встретились с глазами Мойры, и он был ошеломлен глубиной того чувства, которое увидел в них.

Уэнди Дарлинг медленно поднялась со слезами на глазах. Она поклонилась всем присутствующим и кивнула головой, крепко сцепив перед собой руки.

Небольшую тележку, стоявшую около стены позади помоста, выкатили вперед. На ней была укреплена модель здания, в котором должен был скоро расположиться филиал приюта Грейт Ормонд Стрит. Через весь ее фасад была протянута лента, на которой было написано: ФИЛИАЛ ПРИЮТА УЭНДИ ДАРЛИНГ. Появились руки, которые подняли этот транспарант над макетом, а Питер подошел к Уэнди и провел ее к месту, где должна была состояться символическая церемония открытия филиала. Аплодисменты усилились.

Неожиданно налетел ветер и подул изо всех окон, подметая помост. Уэнди с трудом противостояла его натиску, и Питер подскочил, чтобы поддержать ее. Появилась Мойра с ножницами. Транспарант бешенно бился на ветру. Люстры качались.

Уэнди с тяжелым чувством оглянулась через плечо на окна, затем подошла с ножницами к макету и разрезала ленту пополам. Все зрители приветствовали ее, и зал вновь взорвался аплодисментами. Питер улыбнулся и обнял свою бабушку, потом повернулся и обнял за плечи Мойру.

При этом он совершенно не заметил отблеска страха, который неожиданно промелькнул в глазах Уэнди.