Текст книги "Порожденная иллюзией (ЛП)"

Автор книги: Тери Дж. Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14

Настраиваясь на спиритический сеанс следующим вечером, я осознаю, что нервничаю сильнее, чем когда-либо прежде перед выступлением. Страх разоблачения усиливается, да еще и это перемещающее вещи устройство мистера Дарби, которое мы добавили к своему репертуару… Я словно канатоходец над бездной. «Еще чуть-чуть, – обещаю я себе. – Еще немного, и мы сможем бросить это занятие».

Чуть ранее посыльный доставил записку, в которой говорилось:

«Готов я столкнуться и с чудом, и с юдом,

и с лешим оттуда,

и с тем, кто шуршит во тьме[11]11
  Начало про чудо-юдо Оуэн взял из старинной молитвы «…ghoulies and ghosties, and long-legged beasties and things that go bump in the night», а вот продолжение смело сочинил сам.


[Закрыть] –

все лишь бы с тобою побыть этой ночью… увидимся при луне».

Сейчас листок спрятан у меня в кармане. Текст заставляет меня улыбаться, прямо как Оуэн. Конечно, он ведет себя несколько наигранно. Но с такой-то матерью, как у меня, разве вправе я осуждать? В моей жизни все в какой-то мере помпезное и театральное.

«Только не Коул», – шепчет внутри тоненький голосок. Да, Коул не имеет со всем этим ничего общего. В сравнении с Оуэном он кажется немного угрюмым, кроме тех редких случаев, когда ослабляет свою оборону. В такие моменты он становится едва ли не другим человеком.

Я качаю головой, смущенная собственными мыслями. Сейчас не до мечтаний, необходимо готовиться к сеансу.

После полудня мама уехала, а мы с мистером Дарби провели весь день, настраивая его УПВ и убеждаясь, что оно будет работать с первого этажа. Сосед, несомненно, сейчас внизу, возится с машиной.

– Вы точно уверены? – спросила я его, а мистер Дарби воодушевленно потер руки:

– Жаль только, что не смогу увидеть выражение их лиц.

По крайней мере, его не мучает совесть из-за нашего замысла. Старик смотрит на все происходящее как на грандиозный розыгрыш.

Хитрость заключается в том, чтобы не позволить нашим гостям увидеть маленькие магниты, управляемые устройством, и не дать услышать, как я трижды стучу ногой об пол, подавая наш условный сигнал. Один магнит мы прикрепили к лампе над столом, другой спрятали в дешевых часах, которые я сегодня купила как раз по этому случаю. Даже если они разобьются вдребезги, пролетев через всю комнату, полагаю, люди все равно решат, будто кругляш – часть механизма.

«Всего несколько раз», – обещаю я себе, пытаясь успокоить совесть. Как только пойдут слухи, мол, у нас предметы летают по комнате, народ станет умолять, чтобы принять участие в одном из сеансов. Мы уже повысили цены и сегодня вечером заработаем более двухсот долларов. И раз уж мы получаем больше денег, я смогу отложить достаточно, чтобы спасти нас от нищеты. И тогда наконец можно будет завязать с мошенничеством.

В комнату, танцуя, вплывает мама в струящемся восточном платье из шелка с широкими рукавами. В одном из них спрятан ключ от наручников, которыми будет скована мадам Ван Хаусен, как только войдет в кабинет. Также платье скрывает маску «призрака», сделанную из муки и бумаги. Это один из наших самых шокирующих трюков, который смотрится весьма потусторонне и убедительно в мерцании свечей.

Если только один из гостей не побывал на последней лекции Гарри Гудини.

– Так кто сегодня придет? – Я ставлю чайник.

– Гейлорды, венгерская пара по рекомендации Жака – не припомню их имена – и мать и дочь из Кливленда, Джоанна и Лизетт Линдсей. Все они приверженцы спиритизма, так что на сей раз никаких скептиков.

Обведенные черным глаза матери выделяются на абсолютно белом лице; в волосах ее египетский обруч из бисера. Она похожа на Теду Бара из «Клеопатры» – экзотичная, прекрасная и таинственная. На мне платье попроще, из темно-синего жоржета с белым кантом. Мама считает, что мы создаем «восхитительный контраст». Что бы это ни значило. По-моему, так она просто хочет убедиться, что все взоры сегодня будут устремлены только на нее.

– О, еще в твое отсутствие звонил Оуэн и, считай, напросился. – Она бросает на меня косой взгляд, и я отворачиваюсь.

Наливаю себе чашку чая и ставлю тарелку с крошечными бутербродами для наших гостей. Пока мама опустошает шкафчик с алкоголем, снова проверяю лампу над столом, желая убедится, что магнит не виден.

– О, прекрати, – недовольно ворчит мама, потягивая херес. – Из-за тебя я нервничаю. Успокойся. Жак проверил едва ли не каждого и дал мне кое-какие пикантные сведения о Гейлордах.

Едва ли не каждого?

В дверь стучат, и я впускаю первых гостей: пару из Кливленда. С вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами чуть на выкате, они больше похожи на сестер, чем на мать и дочь. Я никогда не смогу их различить.

– Хотите что-нибудь перекусить? – Я протягиваю тарелку с сэндвичами.

Гостьи резко качают головами. Дочь отводит взгляд, тогда как мать смело смотрит мне в глаза:

– Но выпить я бы не отказалась. Что-нибудь, чтоб дух разогнать? – И громко лающе хохочет над собственным каламбуром.

– Джин? Херес?

– Джин подойдет, спасибо.

– Мне просто воды, – произносит дочь, посмотрев на мать.

Я наливаю и приношу им напитки, но миссис Линдсей залпом опрокидывает свой прежде, чем я успеваю повернуться и предложить что-нибудь только что прибывшей венгерской паре.

– Еще, пожалуйста.

Мои глаза округляются.

– Конечно...

Я делаю вид, что не заметила, как дочь бросает на мать очередной предупреждающий взгляд. Поддавшись внезапному порыву, протягиваю руку и мягко касаюсь плеча младшей гостьи:

– Уверены, что не хотите сэндвич?

Во рту внезапно пересыхает, когда мне передается ее волнение. Почему она так нервничает?

Не лучшее начало для этой ночи.

После этого семейство Линдсей в своих модных платьях молча стоит в углу. Странно. Большинство гостей обожают, когда их приглашают на наши эксклюзивные вечера, и сразу же стремятся завязать дружеский разговор.

В любом случае думать об этом некогда. В течение следующих несколько минут прибывают остальные гости, и я слишком занята, поддерживая беседу и наполняя бокалы и чашки. Венгерская пара сметает все бутерброды и кажется слишком жизнерадостной, чтобы действительно увлекаться спиритизмом. Мистер Гейлорд явно скучает. Но, подозреваю, он выглядит так всегда. Синтия же – как игривый щенок, которому он не может сопротивляться. Оуэн еще не пришел. Я замечаю, что тарелка с закуской опустела, и подаю матери сигнал: пора начинать.

Она хлопает в ладоши:

– Что ж, насколько я знаю, все вы пришли сюда не ради еды. Начнем?

И тут раздается стук. Хоть я и ждала, но все равно вздрагиваю от неожиданности. Оуэн. Глубоко вздохнув, иду открывать дверь.

Оуэн стоит, прислонившись к косяку и задиристо наклонив голову:

– Я же не пропустил явление призрака?

Несмотря на свою нервозность, я смеюсь:

– Нет, мы только начинаем.

Внизу щелкает дверной замок, и мое сердце замирает. Ну что еще? Еще до того, как Коул появляется, я уже знаю, что это он – по характерному размеренному шагу по лестнице. Новый гость скользит взглядом по Оуэну и поворачивается ко мне:

– Надеюсь, ты не против, если я присоединюсь?

– Смотри сам, старина. Но там может оказаться тесновато, – отвечает Оуэн с поддельным британским акцентом.

В ответ на насмешку Коул вскидывает бровь.

– Прошу, входите. – Я отступаю в сторону, пропуская обоих.

– Ты сегодня чудесно выглядишь, – говорит Оуэн, проходя мимо.

Я рассеянно улыбаюсь и закрываю дверь.

– Мама, последние гости прибыли, – кричу из коридора.

Оуэн присоединяется к остальным, но Коул хватает меня за локоть, задерживая.

– Я рад, что на мгновение мы одни. – Голос его тихий и настойчивый. – Мы обязательно должны поговорить сегодня о твоих способностях. Это важно.

Я сглатываю. Сердце колотится, мчится, словно старомодная двуколка, запряженная парой гнедых.

– Прошу прощения?

– Ты знаешь, о чем я, Анна. Нам надо поговорить. – В его голосе звучит нетерпение.

Мысли вращаются с бешеной скоростью. Я не могу ни признать, ни отрицать что-либо, пока не знаю, кто он и чего хочет. Я делаю глубокий вдох.

– Я иллюзионист, Коул, – говорю мягко. – А моя мать – медиум. И нам уже правда пора присоединиться к остальным.

Поворачиваюсь в сторону гостиной, но прежде, чем успеваю сделать шаг, Коул, стоя за спиной, близко склоняется ко мне:

– Анна, нужно, чтобы ты доверилась мне. Прошу.

Его дыхание щекочет мне ухо, касается шеи, и я дрожу. Не зная, что еще сделать, с трудом сглатываю и иду вперед. Коул двигается следом, и внутренности мои сворачиваются в самый тугой из всех тугих узлов.

Я занимаю место рядом с Оуэном, а Коул садится напротив, с семейством Линдсей, и обращается к присутствующим:

– Прошу прощение за опоздание. И благодарю за приглашение, мадам Ван Хаусен. Это большая честь.

Я хмуро смотрю на мать, и она в ответ улыбается мне, словно вкусившая сливки кошка, а затем закрывает глаза:

– Давайте возьмемся за руки и поприветствуем мир духов, чтобы он открыл нам свои двери.

Мама просит всех закрыть глаза и начинает привычную «распевку» А я тем временем закипаю. Почему она не могла просто сказать мне, что пригласила Коула? Почему всегда необходимо затевать какие-то игры?

С усилием я возвращаюсь в реальность, к сеансу. Мама, словно иллюзионист, голосом очаровывает зрителей. Я оглядываю всех, оценивая их реакцию. Волнение освещает миловидное личико Синтии, хотя ее муж, кажется, немного взвинчен. Я не виню его, учитывая, чему Гейлорды стали свидетелями на последнем сеансе. Пара из Венгрии почти исходит нетерпением. Оуэн сосредоточенно хмурит брови, лицо же Коула непроницаемо. И тут я замечаю, как переглядываются мать и дочь Линдсей. Прикрываю глаза, когда они смотрят в мою сторону, и сквозь опущенные ресницы наблюдаю, как дочь медленно наклоняется и заглядывает под стол. Мать, поджав губы, изучает комнату. В груди все сжимается – словно аккордеон захлопнули. Происходит что-то очень, очень дурное.

Слегка сдвинувшись, я под столом тяну ногу к старшей Линдсей. И в тот миг, когда касаюсь ее, меня, словно током, бьет ярой враждебностью. Нет, это не скептицизм. Гораздо хуже. Сразу за злобой следующий удар – зависть, от которой внутри все сворачивается. И тут до меня доходит.

Миссис Линдсей не скептик. Она конкурентка.

Я отдергиваю ногу, но пульсация нарастает, ползет по моей коже, словно личинки, и внезапно на меня накатывает озарение с такой силой, что аж дыхание перехватывает. Вот, кого я чувствовала после того, как Оуэн высадил меня на улице. Именно она в ту ночь смотрела на меня из тени.

Желудок сжимается. Я открываю рот, чтобы спросить маму, не хочет ли она воды, но прежде, чем успеваю выдавить хоть слово, мадам Ван Хаусен изящно поднимается со стула:

– Духи требуют, чтобы я вошла в кабинет.

– Может, хочешь выпить воды, перед тем как подвергнешь себя этому испытанию? – спрашиваю в отчаянии.

Мама распахивает глаза и качает головой.

– Слишком поздно, – говорит пустым голосом. – Духи уже во мне.

Я едва не кричу от досады. Почему она не обращает на меня внимания? Неужели так стремится показать, кто в доме хозяин, что готова рискнуть всем?

Я помогаю мадам Ван Хаусен с наручниками, по мере сил стараясь не спускать взгляда с двух женщин. Что они задумали? Хотят навредить моей маме? Пришли сюда, чтобы узнать и разоблачить ее уловки? В Англии одна медиум наняла кого-то, чтобы плеснуть кислоту в лицо соперницы во время представления. Я глазами пытаюсь подать маме знак, но она так погружена в роль «пустого сосуда», что либо действительно меня не видит, либо просто не обращает внимания.

Вдох-выдох. Я зову Синтию и ее мужа проверить наручники на мадам Ван Хаусен. Как правило, я прошу об этом всех гостей, но сейчас не хочу, чтобы миссис Линдсей и близко подходила к маме.

Я запираю кабинет и после секундной заминки гашу все свечи, оставив только одну – небольшую в центре стола. Все, что сейчас в моих силах, – это создание иллюзии. Продолжая следить за женщинами, я начинаю говорить нараспев. Голос у меня не такой эффектный, как у мамы, но с задачей справляется. И все только, чтобы мадам успела выскользнуть из наручников и платья-кафтана и пробраться через потайной выход.

В какой-то момент Коул открывает глаза, и в тусклом свете я вижу, как его голова дергается в сторону двух женщин справа от меня. Затем он смотрит на меня, лицо его темнеет от беспокойства.

Сосед понимает: что-то не так. Нутром чует.

Волосы на руках встают дыбом, когда я чувствую, как кто-то пытается меня прочитать. Как будто бросает ко мне серебряную нить и пробует наладить связь. Я на мгновение сбиваюсь с ритма, но тут же беру себя в руки. Мама рассчитывает на меня. В панике я оглядываюсь на женщин: они до сих пор на своих местах, по-прежнему настороже.

Взрыв, и возле кабинета образуется облако дыма. Мерцая в искусственном свете, он на какое-то время зависает в воздухе, и гости начинают задыхаться.

Синтия и венгерка кричат, когда призрачное видение выплывает из темноты. Маска скрывает мамины волосы и лицо, а из-за черной одежды голова кажется бестелесной.

Температура в комнате резко падает, и по моей коже ползут мурашки. Я верчусь по сторонам, вглядываясь во мрак, и ужас стягивает грудь. В последний раз я чувствовала подобное, когда…

Еще одна вспышка, и за маминой спиной проявляется силуэт. Я застываю и во все слезящиеся от дыма глаза смотрю, как образ вздрагивает, а затем становится более отчетливым. Я так сильно впиваюсь пальцами в край стола, что удивляюсь, как это не отломила кусок. Юноша, одетый в зеленую военную форму, стоит по стойке «смирно» и смотрит своими темными глазами прямо на меня.

Я оглядываюсь, чтобы узнать, видят ли остальные то же самое, но трудно определить. На лицах всех присутствующих читается потрясение. Только Коул, кажется, напряженно следит за чем-то позади моей матери, сосредоточенно хмуря брови.

Я вновь оборачиваюсь к силуэту и вижу, что его рука вытянута вперед.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Страх змеей ползет по моей спине.

Уолтер.

Нити света тянутся ко мне, в ушах стоит гул.

– Нет! – кричу я, ожидая, что Уолтер вторгнется в мое тело.

– Анна! – Я слышу голос Коула, но он будто пробивается ко мне сквозь слой инея.

Краем глаза замечаю, как миссис Линдсей встает со стула, при этом что-то бессвязно бормоча себе под нос.

В отчаянии я выкрикиваю:

– Go sabhala Dia muid ar fad!

«Боже спаси нас всех» по-гэльски. Чужой язык производит на клиентов впечатление. И трижды топаю ногой – сигнал для мистера Дарби.

На лице Уолтера играет улыбка:

– Я ведь всегда могу поговорить с твоей матерью.

Я вскакиваю, сжимая кулаки.

Миссис Линдсей движется к мадам Ван Хаусен, однако Коул удерживает ее, взяв за руку. Он бросает на меня предостерегающий взгляд, но у меня нет времени разбираться, что это значит. Я все еще пытаюсь сосредоточиться на Уолтере, который уже легонько касается пальцами маминого плеча.

– Go sabhala Dia muid ar fad! – снова кричу я, топая сильнее, отрывисто, посылая четкие звуковые сигналы.

Уолтер мешкает. Коул стискивает руку миссис Линдсей, которая продолжает напевать что-то странное и невнятное. Ее дочь, вцепившись в другую ее ладонь, яростно шепчет матери на ухо. Оуэн, должно быть, улавливает мое отчаяние, потому что тоже встает. Вдруг я слышу снизу тихий шум машины и едва не лишаюсь чувств. Должно получиться. В неразберихе, которая обязательно возникнет из-за летающих часов, мама успеет вернуться в кабинет.

Если Уолтер ее отпустит.

Женщина из Венгрии издает душераздирающий крик, указывая на часы, зависшие прямо над каминной полкой. Синтия цепляется за мужа и, замерев, смотрит туда же. Семейство Линдсей поворачивается к часам, и я вижу, как женщины задирают головы вверх, словно ожидают обнаружить нити.

Вдруг часы стремительно несутся через комнату и врезаются в нашу прекрасную хрустальную лампу. Венгерка истерично вопит, и даже соперница-медиум бледнеет в свете свечей.

Мама исчезает. И, к моему ужасу, Уолтер тоже.

Он пошел за ней? Прямо сейчас он вселяется в ее тело?

Я колочу в дверь кабинета:

– Мама! Ты в порядке?

Тишина.

– Уолтер! – выкрикиваю и тут же захлопываю рот рукой. Никто, кроме меня, даже не знает, что он здесь.

– Рядом, – раздается шепот откуда-то слева.

Тяжело дыша, я оглядываюсь. Многого в темноте не разглядеть, но очертания я вижу. И, дрожа всем телом, вновь отворачиваюсь.

– Прости за это дурачество. У меня не так много времени. Но ты помогла мне, теперь я могу помочь тебе.

Я хочу задать ему миллион вопросов, но замираю. Замираю, потому что говорю с мертвецом, и, боюсь, другие поймут, что я говорю с мертвецом. Я неотрывно пялюсь на двери в кабинет.

– Ты не хочешь, чтобы они знали, что я здесь, да? – В голосе Уолтера звучит разочарование.

Я едва заметно качаю головой. Сейчас я слышу Синтию, что склоняется над все еще стонущей венгеркой, и миссис Линдсей, которая что-то сердито шепчет дочери.

– Я здесь, чтобы предупредить тебя, Анна. Ты помогла моей бедной милой матушке, и я хочу помочь тебе. Вокруг тебя и твоей мамы сгущается опасность.

Я оборачиваюсь. И плевать, что другие решат, будто я сумасшедшая.

– Что за опасность? – спрашиваю шепотом.

Уолтер качает головой:

– Не знаю. Но здесь есть люди, которые желают причинить тебе боль. Будь осторожна.

Его образ в темноте начинает мерцать.

– Подожди!

Но Уолтер исчезает.

Я поворачиваюсь к кабинету. Неужели дух все-таки вселился в мамино тело?

– Мама!

Несколько мгновений проходит в напряженной тишине, а затем мама начинает рыдать – то есть действует по плану.

Мои колени подгибаются.

Коул молниеносно оказывается рядом, помогая устоять.

Все собираются возле дверей, чтобы увидеть мадам Ван Хаусен.

– Отойдите, – приказываю я.

С одной стороны я и сама беспокоюсь и желаю убедиться, что с ней все в порядке, но с другой… нужно дать маме время. Множество вещей может пойти не так при «появлении призрака», и мадам должна выглядеть точно так же, как тогда, когда мы видели ее в последний раз.

Пожалуйста, Господи, пусть она останется прежней и не будет одержима мертвым парнем…

– Необходимо убедиться, что духи ушли. – Я долго вожусь с замком и, задержав дыхание, наконец приоткрываю дверь.

Глава 15

Увидев маму, сидящую именно так, как задумано, я вздыхаю с облегчением. Несмотря ни на что, нас не поймали, и мама в безопасности.

Пока что.

Сейчас же я просто хочу, чтобы эти женщины покинули наш дом. Если нам грозит опасность, как сказал Уолтер, то вероятный источник – именно они.

– Что это было? – Синтия теребит бусы; ее голубые глаза широко распахнуты.

– Думаю, дорогая, мы удостоились визита из преисподней, – протяжно отвечает мистер Гейлорд, и я впервые вижу оживление на его лице.

Я освобождаю маму от наручников и провожаю к столу. Она все еще тихо плачет – по щекам текут самые настоящие слезы. Реши она продолжить карьеру актрисы, без сомнения стала бы лучшей.

– Она всегда так реагирует на общение с духом, – уверяю остальных. – Это тяжелое испытание. Пожалуйста, присаживайтесь. Скоро она придет в себя.

Садятся все, кроме Коула, который спрашивает, не хочу ли я, чтобы он убрал осколки.

Успокаивая маму, я киваю:

– Веник в кладовке.

Мадам Ван Хаусен делает глубокий дрожащий вдох и оглядывается, будто только что вышла из транса.

– Что произошло? – спрашивает голосом маленькой девочки, но, когда ее глаза останавливаются на мне, я слышу другое: «Что, черт возьми, произошло?!»

Синтия и венгерка подскакивают и начинают суетиться вокруг мадам, а я включаю свет. Затем быстрым взглядом окидываю комнату, желая убедиться, что все на месте. Все, как и должно быть.

– Это нечто невероятное! – восклицает венгр. – Никогда прежде не видел такого талантливого медиума. Надеюсь, вы не возражаете, если мы расскажем о вашей матери своим друзьям?

– Конечно, нет, – отвечаю устало.

Ведь этого мне и хочется. Да?

– Думаю, пора расходиться, – повышаю я голос. – Маме нужно отдохнуть.

Мадам Ван Хаусен изображает на лице жалостливую гримасу, но меня не обманешь. Уверена, она взвинчена из-за своего представления и готова учинить мне допрос с пристрастием по поводу разбитой лампы. Венгерская пара тут же нас покидает, но Синтия хватает меня за руку и тянет за собой к двери:

– Я говорила с доктором Беннетом. Завтра он устраивает первую встречу американского отделения Общества психических исследований и очень просил, чтобы мы пришли.

В волнении она хлопает в ладоши. И пусть я нервничаю из-за сеанса, все равно не могу удержаться от улыбки, глядя на Синтию. Ее энтузиазм заразителен.

– Завтра вечером у нас выступление.

– Я сказала ему, что и сама собираюсь присутствовать на вашем шоу, а после мы сможем прийти. Доктор будет нас ждать.

Несмотря на нервное трепыхание бабочек в животе, я с улыбкой соглашаюсь. Как бы ни пугало меня разоблачение, гораздо сильнее я беспокоюсь о маминой безопасности. Что там сказал Уолтер? Угроза исходила от кого-то из присутствующих на сеансе. Я поворачиваюсь к гостиной. Готова поспорить, что речь о миссис Линдсей. Но хотелось бы знать наверняка. А еще хотелось бы найти ответы на некоторые важные вопросы, и если доктор Беннет способен их дать, то неважно, насколько я ему не доверяю, – я должна воспользоваться шансом.

Гейлорды и пара из Венгрии уже ушли, но семейство Линдсей почему-то задерживается. Миссис Линдсей подходит к моей матери, и я напряженно застываю.

– Это на самом деле было весьма впечатляюще. – Соперница шныряет глазами по комнате в поисках признаков обмана. – Вы должны показать мне, как такое можно провернуть.

Мадам Ван Хаусен вскидывает брови и тут же устало опускается на ближайший стул:

– Мир духов – тайна, даже для меня.

– О, прекратите, – презрительно выплевывает Линдсей. – Мы с вами обе знаем, что это какая-то иллюзия. Точно. Никто не способен на то, что я…

– Мама! – Бледная кожа ее дочери заливается краской, и несчастная хватается за плечо матери.

Я быстро перевожу взгляд на собственную родительницу, которая тут же вытягивается в струнку:

– Уверяю вас, миссис Линдсей, это никакая не иллюзия. Пути духов…

– …неисповедимы, – заканчивает миссис Линдсей со скупой улыбкой. – Это ваши слова. Идем, Лизетт. Думаю, здесь нам больше делать нечего.

Как только женщины уходят, Оуэн приподнимает брови:

– Да уж, а вы знаете толк в веселье.

Мама фыркает и скрывается в кухне – уверена, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче. Я слышу голоса и понимаю: она говорит с Коулом, который как раз выбрасывал последние осколки стекла. Я беру Оуэна за руку и провожаю к двери:

– Огромное спасибо, что пришел.

Он смеется:

– Намек понял, но ты ведь в курсе, что на самом деле я здесь не ради спиритического сеанса? Я пришел спросить, не хотела бы ты составить мне компанию в пятницу вечером, после выступления? Мы с друзьями собираемся в какое-нибудь местечко в Гарлеме, где промышляют алкоголем. Думаю, тебе понравится.

Разговор на кухне внезапно стихает, и мое сердце ухает вниз.

– Не уверена, что мама…

– Конечно, иди! – доносится из кухни мамин голос. – Ты должна чаще общаться со сверстниками.

Мое лицо пылает, но злюсь я на себя. Какое мне дело, если Коул слушает?

– Ну, тогда с удовольствием.

Оуэн протягивает руку и сжимает мою ладонь:

– Жду с нетерпением.

От его прикосновения мой пульс ускоряется. Когда Оуэн только пришел, его волосы были прилежно зачесаны назад, теперь же пряди падают на лоб. А нос с горбинкой, сияющие голубые глаза и озорная улыбка делают его похожим на непослушного ребенка. Закрывая за ним дверь, я улыбаюсь.

Безусловно, Оуэн мной заинтересовался, но заинтересована ли я? А почему нет? Он красивый, забавный, искушенный и просто душа компании. И, что еще важнее, имеет стабильную работу и упорядоченную жизнь. Конечно, я заинтересована. Как и любая нормальная девушка на моем месте.

В коридор выходит Коул: рот плотно сжат, а в глазах плещется гнев и… что-то еще. Неужели ревность? Поразительно. Я с удивлением смотрю на соседа. Он почти всегда кажется гораздо старше меня, а еще таким правильным и серьезным, что мне и в голову не приходило, будто он может думать обо мне… в этом ключе.

«Да, так и есть», – шепчет внутри тоненький предательский голосок.

– Полагаю, мне тоже пора. Уже поздно, – говорит Коул и резко кивает.

Он пытается проскользнуть мимо, но я шагаю вперед и упираю руки в бедра. Теперь, когда я хочу поговорить с соседом, он пытается сбежать? Что ж, это мы еще посмотрим.

– Постой. Я думала, мы собирались…

Он прижимает палец к моим губам, и я замираю. Все нервные окончания внезапно начинает покалывать от тепла, что исходит от этого простого прикосновения. Наши глаза встречаются. Гнев во взгляде Коула ослабевает, а уголки губ едва заметно приподнимаются.

Он указывает головой в сторону безмолвной кухни.

– Завтра, – говорит беззвучно и отнимает руку от моих губ.

Я сжимаю их, жалея, что ушло тепло.

– Спокойной ночи, Анна, – прощается Коул и выходит за дверь.

Я мысленно встряхиваюсь. Ну ладно… но завтра я хочу получить ответы.

– Как тебе миссис Линдсей? – спрашивает мама, едва я вхожу в кухню. – Что за нахальная женщина! Терпеть не могу скептиков. Все они сплошь подлые лжецы.

Я прячу улыбку. Кто бы говорил…

– Не думаю, что она скептик, мама. Скорее, еще один медиум.

Мама прищуривается:

– Разумно. Я поговорю с Жаком. Впредь нам нужна более подробная информация о клиентах. Это становится слишком рискованно. – Она вытаскивает из рукава маску и кладет на стол ключ от наручников. – Итак, что же там произошло?

Я готова к вопросу и отвечаю без колебаний:

– Я запнулась о шнур. Миссис Линдсей выглядела так, будто собирается наброситься на тебя, так что я дернула его ногой. Сожалею, что учинила такой беспорядок, но ты, по крайней мере, смогла спокойно вернуться в кабинет.

На мамином лице читается сомнение, она явно пытается вспомнить, где я находилась в тот момент. Но я-то знаю, что маска ограничивает видимость, а еще в комнате было очень темно…

– Прости за лампу.

Мадам качает головой:

– Не переживай. Жак купит мне новую, если попрошу.

Я хмурюсь. Не хочу зависеть от того, кому не доверяю.

Мама поворачивается ко мне с таким невинным выражением, что я застываю в напряженном ожидании.

– Значит, ты и Оуэн.

Я вздыхаю:

– Я и Оуэн, что?

– Ну ты ведь идешь с ним в пятницу на танцы? Он тебе нравится?

Я пожимаю плечами. По-моему, немного поздновато для этих бесед в стиле дочки-матери. Когда заставляешь своего ребенка помогать тебе обманом вытягивать у людей деньги, то теряешь право учить его жизни.

– Вы повеселитесь.

– Зачем ты сегодня пригласила Коула? – спрашиваю небрежно.

Мама начинает хлопотать, вытирая уже чистую столешницу:

– Хотела, чтобы у тебя был выбор.

Я чувствую, что она желает развить тему, но не решается. А действительно ли я хочу знать, что у нее на уме? Один из принципов моего выживания – не слишком углубляться в мамины мотивы. Так что… Широкий зевок в качестве предлога – и я кошусь в сторону спальни:

– Я правда устала. Думаю, пора ложиться спать.

На какой-то миг на лице мадам будто бы вспыхивает разочарование, но она тут же улыбается:

– Спокойно ночи, дорогая. Спи крепко.

Наклоняется ко мне, и я послушно целую ее в щеку:

– Спокойной ночи, мама.

Ложась в кровать, я все думаю о том мамином взгляде. Она действительно разочарована, что я не доверяю ей свои мысли и мечты? Я только что упустила возможность сблизиться с собственной матерью? Или это игра? Наверняка и не скажешь.

* * *

Одежда тяжелым грузом тянет меня вниз. Я не могу дышать. Мама. Я должна ей помочь. Легкие горят огнем. Она выкрикивает мое имя. Я не могу дышать. Мне очень жаль.

Я просыпаюсь мокрая от пота; ноги запутались в клубке одеяла. Отпинываю его и прислушиваюсь. Тишина. Проверяю, как там мама, и сердце постепенно успокаивается. Сходив на кухню и попив воды, возвращаюсь в комнату. Мысли путаются. Почему это происходит? Все реально? Ложусь обратно в кровать и натягиваю одеяло до подбородка.

Страх усаживается мне на грудь, будто толстый кот, и заглядывает в глаза. Уолтер, видения, неизвестный преследователь… Как хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить. Кто-то понимающий. Кто сможет помочь. Я сворачиваюсь в клубок и накрываюсь одеялом с головой.

Никогда прежде еще не чувствовала себя такой одинокой.

Проснувшись через несколько часов, радуюсь солнцу, сияющему за окном. В солнечные дни страху не за что зацепиться. Сегодня я поговорю с Коулом.

Я быстро умываюсь, больше чем обычно переживая о своем внешнем виде. Вспоминая о пальцах Коула на моих губах, трижды меняю шляпку, хоть и обзываю себя при этом неразумной дурочкой. От нервозности сердце аж подпрыгивает, словно подбрасываемые жонглером кегли. И причина не только в предстоящей встрече с соседом, но и в том, чему он может меня научить. Потому что я точно знаю: вчера вечером я почувствовала, как он через стол протягивает ко мне свою нить эмоций. У Коула такие же способности, как у меня.

Я подкрашиваю губы, но тут же, недовольная, все стираю. Я не яркая и не таинственная. Глядя на себя в зеркало, гадаю: что же видят другие? «Красивая молодая девушка» – так назвал меня Оуэн. А Коул считает меня красивой? Рядом с моей матерью, вслед которой оборачиваются все мужчины на улице, трудно сказать.

В отличие от мадам Ван Хаусен, которая меняет облик в зависимости от настроения, я всегда выгляжу одинаково – серьезной и задумчивой, – независимо от того, что надеваю и пользуюсь ли косметикой. Сегодня на мне черные шелковые чулки, синее шерстяное платье и темное пальто с запахом. И, наконец определившись, я надеваю новую черную шляпку-клош с цветком из бисера на боку. Я выгляжу умной и современной, но никак не очаровательной. Горя от нетерпения, отворачиваюсь от отражения и собираю вещи.

Спускаюсь вниз и замираю перед дверью. Нужно постучать? Спросить у мистера Дарби, могу ли я поговорить с Коулом? Как бы себя повела приличная девушка?

От необходимости это выяснять меня спасают открывшаяся дверь и появившийся оттуда Коул.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Мгновение мы просто смотрим друг на друга, а затем он указывает на парадный выход.

На улице, может, и солнечно, но воздух потрескивает от мороза, и я натягиваю мягкие кожаные перчатки.

– Не хочешь сходить в кафе «Чайлдс» поесть вафель? – спрашивает Коул, протягивая мне руку.

Я киваю, и мы в молчании идем к надземной остановке поезда. Мимо нас снуют мужчины в темных костюмах и котелках; женщины, в основном служащие, спешат в свои конторы, чтобы выпить первую чашку кофе.

В вагоне тесно, и мы с Коулом пробиваем себе дорогу, прямо как настоящие ньюйоркцы. Здесь мы не можем поговорить, но, когда я цепляюсь за свисающий с потолка ремень, сосед ободряюще мне улыбается. Он прижимается ко мне так близко, что я чувствую чистый аромат его мыла даже под зловонным запахом тел, духов и сигарет, что источают другие пассажиры. Моя голова как раз достает до груди Коула, и я устремляю взгляд туда, где воротник его рубашки встречается с впадинкой на горле. С замиранием сердца смотрю на нее и думаю: каково это, прижаться губами именно туда? В лицо бросается краска, а во рту внезапно пересыхает. Никогда в жизни еще не чувствовала себя столь неуверенно и смущенно.