Текст книги "Порожденная иллюзией (ЛП)"

Автор книги: Тери Дж. Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

С едва заметной гримасой я кладу доску на стол. Хотя мама часто просит меня поучаствовать в игре, я все время отказываюсь.

Я выхожу в коридор и выключаю последние светильники, в который раз восхищаясь тем, что мы живем в доме с электричеством. Пусть даже благодаря любезности нашего льстивого импресарио.

– Для начала возьмемся за руки.

– Разве ваша дочь к нам не присоединится? – глядя на меня, спрашивает Коул.

– Нет. Она должна присматривать за мной, когда я открываю себя для духов.

Уголки его губ чуть приподнимаются, и от его проницательного взгляда меня бросает в дрожь. Почему у меня возникает ощущение, что Коул знает обо мне больше, чем мне бы того хотелось?

– Но, дорогая мадам, я настаиваю. Это поможет успокоить мой разум и убедиться, что нет никакого обмана во всем происходящем.

И хотя он выглядит немногим старше меня, его манера выражаться настолько старомодна, что заставляет задуматься о его родине.

Мама выглядит так, будто вот-вот взорвется, но потом она встречается с взглядом миссис Кармайкл, полным неприкрытого любопытства. Я практически вижу, как крутятся винтики в голове «великого медиума», и она решает сменить тактику. Слегка наклоняет голову, так, что ее длинные сережки кокетливо покачиваются.

– Мой дорогой мистер Арчер, если вы такой неверующий, то что делаете здесь?

– Прошу, зовите меня Коул. И я не говорил, что не верю. Я открыт для всевозможных мистических переживаний, но я сегодня был крайне впечатлен фокусами вашей дочери. Она очень талантлива. И я бы предпочел, чтобы она была на виду.

Коул похлопывает по пустому стулу рядом с собой, и мое сердце подкатывает к горлу. Я всегда избегала спиритической доски, как чумы. Глупо бояться обыкновенной игры, но с другой стороны, кости маджонга или шахматные фигурки никогда не гудят в моих руках.

«Пожалуйста, не заставляй меня делать это», – мысленно упрашиваю маму.

Но так как ее взгляд опять направлен на сегодняшнюю цель, я понимаю, что обречена.

– Садись, Анна.

– Но, мама...

– Садись.

Чопорность Коула испаряется, и он смотрит на меня с пониманием. Уверена, он разгадал мамин блеф.

Я падаю на стул, вытираю ладони о платье, и мы все беремся за руки. Пальцы Коула медленно обхватывают мои. К моему облегчению, в этот раз от нас не летят искры, хотя ощущение его руки на моей по-прежнему заставляет меня краснеть. Я смотрю на соседа и с удивлением замечаю, что он смущен так же, как я. Интересно, он пришел сюда по собственной воле, или его прислал какой-нибудь другой медиум, завидующий маминому успеху? Также я теряюсь в догадках, что связывает Коула с Жаком. Импресарио сидит по другую сторону и тоже берет меня за руку, но его эмоции всегда запутаны. Некоторых людей я ощущаю именно так – мешанина из неразборчивых впечатлений. Жак один из этих «неразборчивых», и это главная причина моего к нему недоверия. Коул с другой стороны – это даже не беспорядок, это... ничего. Странно.

Мама начинает распевать своим таинственным мрачным голосом:

– О, духи, услышьте наш зов. Придите к нам. Говорите с нами. Учите нас. О, духи, взываю к вам. Мы с почтением просим вас присоединиться к нам, говорить с нами, учить нас.

Она приказывает нам повторять за ней. Мы повторяем и снова ждем.

Блондинка начинает нервно хихикать, но пожилая леди успокаивает ее, подаваясь вперед с ожиданием и надеждой. Все остальные тоже затаив дыхание ждут того, что вот-вот должно произойти, и в воздухе витает напряжение, столь же плотное и дымное, как горящий ладан. И даже Жак, который знает все секреты, напряженно затихает.

– Миссис Кармайкл, когда я попытаюсь связаться с Уолтером, первой положите руки на указатель. Остальные прикоснуться к нему следом за вами, – наставляет мама.

Мы разжимаем руки, и я снова вытираю ладони о платье.

Заставляю себя дышать ровно, размеренно. Вдох и выдох. Спокойно и медленно. «Не дури, – говорю себе. – Ты лучше других знаешь, что все это сплошной фарс».

Помедлив, миссис Кармайкл кладет пальцы на медиатор. Остальные следуют ее примеру. Все, кроме меня. Я закусываю губу.

– Анна? – В голосе матери слышится незаметное для других предупреждение.

Я протягиваю дрожащую руку, но никак не могу заставить себя прикоснуться к доске. Глубоко вздохнув, закрываю глаза и осторожно касаюсь медиатора кончиками пальцев. Он уже не холодный. Теперь он теплый на ощупь, а легкая вибрация усилилась. Я быстро окидываю взглядом окружающих, но, кажется, больше никто ничего не замечает. Повезло мне.

Прикосновение к пальцам миссис Кармайкл открывает для меня ее чувства. Я пытаюсь отгородиться от ее надежды, сияющей и трепетной. Да, вся правда в том, что это не привычное для клиентов моей матери страдание, разрывающее меня на части. Это надежда.

Красивое лицо мамы бесстрастно. Ее изогнутые губы расслаблены, а большие и обычно выразительные глаза сейчас тусклые и непроницаемые.

– Что должно произойти? – шепчет миссис Гейлорд.

– Черт его знает, – отвечает ее муж.

Моя мать не обращает на них внимания.

– Духи! – восклицает она. – Используйте меня как проводника. Я открыта для вас!

У миссис Гейлорд вырывается еще один нервный смешок, но остальные молчат.

– Уолтер, здесь твоя мама, и она очень хочет поговорить с тобой, – продолжает мадам Ван Хаусен чуть тише.

Миссис Кармайкл всхлипывает, и мое сердце болезненно сжимается.

Чувствовать эмоции других людей – одновременно и дар, и проклятие. Если бы я знала, как отключить это свое умение, так бы и поступила. Но я не знаю. И видит Бог, спросить не у кого.

– У вас есть вопросы к сыну?

Голос моей матери тих. Если бы я не знала ее лучше, то подумала бы, что она действительно переживает за миссис Кайрмайкл. Хотя, возможно, так и есть. С мамой никогда нельзя сказать наверняка.

– Спросите его... в порядке ли он и счастлив ли, – говорит пожилая леди прерывающимся от волнения голосом. Ее горе неумолимо, оно тяжким грузом давит на меня, и я с трудом могу дышать.

Внезапно температура падает, и я потрясенно смотрю, как ледяной луч воздуха тянется через всю комнату. Он направляется прямо ко мне, как будто у него есть цель. Проникает в меня, и я чувствую, как он двигается, меняется, захватывает власть... Я в ужасе, хочу кричать, но застываю на месте. Болезненные потоки вырываются из кончиков моих пальцев, и доска начинает дрожать. Мама и Гейлорды отдергивают руки. Глаза Коула расширяются, когда медиатор начинает двигаться.

«МАМА, – буквы под моими онемевшими пальцами складываются в слова, – БОГ НАШ БЛАГ И МИЛОСТИВ».

Глава 5

– Это мой Уолтер! – восклицает миссис Кармайкл. – Он был таким хорошим мальчиком, собирался поступать в школу богословия...

Ведь если указатель не двигал никто из людей… вероятно, его сдвинул Уолтер.

В моих ушах стоит пронзительный визг, а по коже одновременно проносятся волны болезненного жара и невыносимого холода. Дух Уолтера полностью проталкивается в мое тело, и внезапно я ощущаю себя заполненной до отказа, как если бы переела во время ужина на День благодарения. Я стискиваю зубы, чтобы сдержать крик ужаса, когда медиатор снова начинает медленно и неумолимо двигаться от буквы к букве.

«БУДЬ СПОКОЙНА».

Миссис Кармайкл уже откровенно рыдает, и я задыхаюсь, когда Коул хватает меня за свободную руку и сжимает ее. Между нами вновь вспыхивают искры, как в тот первый раз, когда мы коснулись друг друга. Уолтер покидает мое тело так же внезапно, как появился, и я вздрагиваю. Освобожденная, отдергиваю пальцы подальше от доски, тяжело глотая воздух. Мать смотрит на меня, прищурившись, но я уклоняюсь от ее взгляда.

Не зря я избегала спиритической доски.

Еще один порыв ледяного ветра задувает свечи и с грохотом захлопывает дверь в гостиной. Блондинка кричит.

– Черт возьми, – бормочет рядом Коул, выпуская мою руку.

Наступает минута молчания, пока все пытаются успокоиться.

– Не бойтесь. Духи ушли. – Голос матери слегка дрожит, когда она встает, чтобы включить электрическую лампу.

Миссис Кармайкл прижимает руки к груди:

– Это был мой Уолтер. Он говорит, чтобы я больше не искала… Он упокоился с миром и хочет, чтобы я тоже жила спокойно.

Мама бросает на меня ядовитый взгляд. Жак в замешательстве смотрит то на нее, то на меня. Миссис Гейлорд цепляется за своего уже не такого скучающего мужа и впивается в меня своими голубыми испуганными глазами. Коул вопросительно разглядывает мое лицо. Я смотрю на него в ответ, в моей груди оглушительно колотится сердце. Я чувствую притяжение, потребность как можно глубже заглянуть в его черные глаза, чтобы увидеть, что скрывается за этой бархатной тьмой. Тревожно вздрогнув, я рывком возвращаюсь в реальность.

– Моя дорогая мадам Ван Хаусен, – говорит Коул, вставая, – рискну предположить, что вы не единственный медиум в семье. Отлично сработано.

Волоски на затылке встают дыбом. Это была еще одна проверка? Коул что-то знает о моих способностях? Меня раздирает на части. Я желаю противостоять ему, выяснить, что ему известно, и в то же время хочу спрятаться под одеялом.

Гейлорды начинают собираться.

– Вы нас покидаете? – спрашивает мама.

– Ну… да, – бормочет муж, набрасывая на плечи жены меховую накидку. – Мы на все выходные собираемся на остров, к Гардинерам. Автомобиль уже ждет нас.

Миссис Гейлорд поворачивается к маме:

– Мои друзья будут взбудоражены, услышав о вас и вашей дочери! Я никогда не видела… – Она качает головой и разворачивается ко мне. – Ты просто высший класс, дорогуша!

Она снова качает головой и вместе с мужем покидает гостиную.

Коул отвешивает мне легкий поклон и следует за ними. Несколько мгновений спустя захлопывается входная дверь.

– Не хотите ли чашечку чая? – с мольбой в голосе спрашивает мама у миссис Кармайкл.

Пожилая дама решительно качает головой:

– Я должна успокоиться. Уолтер сказал мне прекратить поиски, и я уважаю его желание.

– Подождите, миссис Кармайкл. Я провожу вас до машины. – Жак поворачивается к моей матери и целует ей руку. – Мы ведь скоро увидимся, oui?

Миссис Кармайкл вытирает слезы и сжимает мою заледеневшую ладонь:

– Огромное спасибо, милая. Ты так сильно мне помогла.

Я в ответ улыбаюсь, на мгновение забыв, что скоро мне придется столкнуться с разъяренной матерью. Каким бы ужасающим ни был этот опыт, я впервые кому-то помогла во время сеанса. Я поворачиваюсь к маме и нервно сглатываю. Вот только кто поможет мне?

Глубоко вздохнув, отвожу взгляд и начинаю собирать посуду. Мама может сама убрать дурацкую спиритическую доску куда подальше. Я ни за что не прикоснусь к ней еще раз.

Мадам Ван Хаусен поднимает свой бокал и залпом допивает остатки джина.

– И что, черт возьми, это было?

Я колеблюсь. Правду сказать не могу, но если притворюсь, что сделала все нарочно, мама захочет узнать, зачем я прогнала ее клиентов. В любом случае я обречена.

– Спиритический сеанс, – отвечаю, по-прежнему избегая ее взгляда. – Мне показалось, все прошло довольно неплохо.

– Ты должна была предоставить это мне. Миссис Кармайкл вернулась бы.

– Но Гейлорды сказали, что расскажут друзьям. Это же хорошо. – Я отчаянно пытаюсь удержать ее внимание на обсуждении клиентов. Так она не будет сосредоточена на мне.

– Да, но я бы предпочла на какое-то время удержать их всех. Мне не нравится, когда ты начинаешь управлять моим выступлением. – Она на мгновение замолкает. – Почему?

– Почему что? – спрашиваю, растягивая время.

– Не прикидывайся дурочкой, ты прекрасно знаешь, о чем я, – говорит мама, уже не скрывая раздражения. Без зрителей у нее нет никаких причин продолжать спектакль, и все очарование испаряется без следа.

Я стараюсь, чтобы на моем лице не отразилось ни одной эмоции, несмотря на бешеный стук сердца.

– Я устала. И хотела, чтобы все они ушли.

Что ж, по крайней мере это правда.

Мама хмурится, но ничего не говорит. Она вела себя, как всегда, а вот я никогда прежде не рвалась на ведущую роль в сеансе, и ей это не нравится. Ни капельки.

– Но как ты это провернула?

Теперь ее голос скорее озадаченный, чем сердитый, но в нем все еще слышатся скептические нотки, и это заставляет меня нервничать. Мама никогда не должна узнать о моих способностях. Тот же инстинкт самосохранения, что заставлял меня молчать о них в детстве, помогает мне найти ответ, который ее успокоит.

– Перед тем как сесть за стол, я открыла окно.

Мама смотрит на окно.

– И закрыла его, пока света еще не было, – добавляю быстро. – Ветер задул свечи.

Даже мне самой эта версия кажется неубедительной. С другой стороны, а как еще можно объяснить произошедшее? Моя мать не верит в призраков.

– А доска? Как ты узнала, что сказать миссис Кармайкл?

Объяснить это еще труднее. Я смотрю ей прямо в глаза, чувствуя, как сердце колотится в горле:

– Может, сказалось то, что я многие годы наблюдала, как ты это делаешь?

Мы неотрывно смотрим друг на друга. Какое-то мучительное мгновение между нами плещется подозрение, а затем мама отступает.

– Будь так добра, в следующий раз, когда решишь захватить мой сеанс, дай знать. Это могло плохо закончиться. И мы потеряли клиента.

Она все еще что-то подозревает, но принимает решение не задумываться об этом. До поры до времени.

– Но есть и светлая сторона – Гейлорды вернутся.

– Действительно, – соглашается мама. – И Жак сказал, что семья Джека Гейлорда почти так же богата, как Вандербильты.[1]1
  Знаменитая семья американских миллионеров.


[Закрыть] Вот только где он откопал свою жену? Ей удалось тебя провести?

Я мысленно перебираю события сегодняшнего вечера, но не могу вспомнить, чтобы Синтия Гейлорд совершила что-то из ряда вон выходящее.

– Что ты имеешь в виду?

– Она может сколько угодно демонстрировать, какая она изящная и изысканная, но меня не обмануть. Эта девчонка – просто неотесанная провинциалка. Бьюсь об заклад, ее семейство всего пару поколений назад выползло из лодки.

Мама утонченно фыркает, как будто сама не эмигрантка и попала в Америку как-то иначе. Я держу рот на замке.

Меня все еще трясет. Я собираю оставшуюся посуду и ставлю в раковину – утром помою. Я хочу спросить у мамы, знает ли она, что Коул живет внизу, со старым мистером Дарби, но придерживаю язык. Ни к чему начинать еще один разговор. Сейчас я мечтаю просто забраться в постель и укутаться одеялом – сделать что угодно, лишь бы прогнать этот леденящий душу и пробирающий до самых костей холод.

– Спокойно ночи, мама, – говорю и быстро удаляюсь по коридору.

Внутренности скручивает узлом, когда я в полной мере осознаю события сегодняшнего вечера. Видимо, мои способности выходят далеко за рамки простого «читаю ваши эмоции и могу предсказывать будущее». Я закрываю глаза и дрожу, пока истина проникает глубоко в душу.

В мое тело вселился парень, погибший во время Великой войны[2]2
  Первая мировая война (28 июля 1914 – 11 ноября 1918) Это название утвердилось в историографии только после начала Второй мировой войны в 1939 году. В межвоенный период употреблялось название «Великая война» (англ. The Great War, фр. La Grande guerre).


[Закрыть]. Он использовал спиритическую доску, чтобы отправить сообщение с того света.

Я могу делать то, что по мнению большинства – невозможно. Я способна общаться с умершими. У меня внутри все сжимается, и я спешу в свою комнату.

Там закрываю дверь и подпираю ручку стулом. Затем опускаюсь на колени и вытаскиваю из-под кровати несколько больших шляпных коробок. В первой – множество наручников и связки ключей и отмычек. У меня есть несколько массивных «Гигант Бин», изготовленных в 1880-х, и все они открываются одни и тем же ключом. Глупо.

Также я храню наручники от Ивера Джонсона с их забавными круглыми ключами и пару манжетов Ловелла. С помощью отмычки я могу открыть любые из них, и неважно, каким образом я скована. У меня даже есть особые наручники для мамы, которые были специально переделаны таким образом, чтобы ей было проще из них выбраться. Мы пользуемся ими, когда необходимо приковать мадам Ван Хаусен к стулу в нашем трюке с «кабинетным призраком». Мама не знает, что у меня тут есть целая коллекция, и я хочу, чтобы так и оставалось дальше. Это доставит ей слишком большое удовольствие. Еще бы... знать, что я разделяю навязчивую идею своего отца.

Да, разделяю, к ее же счастью. Мне было тринадцать, когда впервые пришлось вытаскивать маму из тюрьмы. Потом стало полегче, хотя, должна признать, даже мне было сложновато вскрывать замок, повиснув на задней дверце полицейского фургона. Это не тот опыт, который хочется повторить.

Я уже забыла, что это был за городишко, но отчетливо помню, как была испугана, пока пряталась за грузовиком и ждала, когда полицейский фургон окажется поблизости. Они не приставили к матери охранника, полагая, что хорошенькая маленькая женщина не доставит никаких проблем. Дождавшись нужного момента, я словно кошка, быстро и бесшумно, прыгнула на фургон. Вцепилась в решетку и, помню, подумала, что мама в своем кружевном платье цвета шампанского – слишком красива, чтобы торчать в кузове полицейской машины.

– Мама, – позвала я тихо, давая ей знать, что пора выбираться.

– Почему так долго? – все, что она сказала, снимая туфли, чтобы было проще выпрыгнуть на улицу.

Я уже возилась с замком и ничего не ответила. Потребовалось две попытки, но я все-таки справилась, и дверь распахнулась.

Молюсь, чтобы это был последний раз, когда мне пришлось делать что-то подобное.

Я вздыхаю и перехожу к следующей коробке – со смирительной рубашкой, которую я купила у бездомного в Канзас-Сити. Я с содроганием представляю, откуда он мог ее взять, и вспоминаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы научиться из нее выбираться. Швайнгард Великолепный много недель помогал мне надевать и снимать рубашку, прежде чем у меня наконец-то стало получаться без единой заминки. Об этом мама тоже не знает.

И вот я медленно снимаю крышку с коробки, заполненной газетными вырезками со статьями о многочисленных подвигах Гудини. На меня накатывает знакомая грусть, та самая детская тоска, которую я впервые ощутила, когда поняла, что, скорее всего, не нужна своему отцу. В противном случае он бы меня не бросил, так ведь?

Я опускаю взгляд вниз, на листовку, которую взяла в Сан-Франциско, когда мы с цирком колесили с туром по всей Калифорнии. Горящие глаза Гарри Гудини смотрят на меня в ответ.

– Я получила это проклятье от тебя? – шепотом спрашиваю у величайшего в мире мага и иллюзиониста.

Потому что я этого не хочу. Всего этого. Не желаю видеть будущее, чувствовать чужие эмоции и, конечно, говорить с мертвецами. Все, о чем я когда-либо мечтала, – быть обыкновенной девушкой с обыкновенно жизнью. Вряд ли беседы с мертвыми или способность предсказывать будущее могут считаться чем-то нормальным.

Я кладу листовку обратно в коробку и снова засовываю все свои сокровища под кровать. Боль жгутом стягивает мою грудь... словно смирительная рубашка.

Мой отец не узнает меня, если мы случайно столкнемся на улице.

Он никогда не признает меня своей дочерью.

Ему даже не известно о моем существовании.

И готовясь ко сну, я не могу не задаваться вопросом: являются ли мои способности проклятием, бременем, которое я должна нести как незаконнорожденная дочь Гарри Гудини?

Глава 6

Несмотря на усталость, чтобы заснуть, мне требуется целая вечность, и когда это наконец удается, сплю я беспокойно. Постоянно просыпаясь и в глубине души испытывая страх, что Уолтер вернется. Но постепенно мое тело расслабляется, и я погружаюсь в глубокий сон.

Электрические вспышки. Картинка за картинкой. Меня окружает черная как смоль вода. Сбитая с толку и растерянная, я никак не могу выбраться на поверхность. Мои руки, крепко связанные за спиной, бесполезны. Легкие горят от нехватки воздуха. Смерть кружит вокруг словно акула, но боюсь я вовсе не за себя. Перед глазами появляется прекрасное лицо моей матери, ее ноздри раздуваются, глаза расширены от страха... И я слышу, как она снова и снова выкрикивает мое имя.

Задыхаясь, я резко сажусь в кровати. Сердце бешено стучит. Вокруг все еще чувствуется аромат жженого сахара. Дрожа, я сбрасываю одеяло, выскальзываю из комнаты и на цыпочках крадусь по коридору. И только увидев маму, все еще мирно спящую, услышав ее тихое дыхание, я чувствую, как мое сердце начинает успокаиваться.

Был ли это обыкновенный кошмар? Или предчувствие грядущего? Что со мной происходит? У меня никогда не было таких вот повторяющихся видений. И, конечно, никогда прежде я не предсказывала ничего, связанного со мной и мамой. Великая война, эпидемия испанки[3]3
  Испанский грипп, или «испанка» (фр. La Grippe Espagnole, или исп. La Pesadilla) был, вероятней всего, самой массовой пандемией гриппа за всю историю человечества. В 1918—1919 годах (18 месяцев) во всем мире от испанки умерло приблизительно 50-100 млн. человек или 2,7-5,3 % населения Земли. Было заражено около 550 млн человек, или 29,5 % населения планеты. Эпидемия началась в последние месяцы Первой мировой войны и быстро затмила это крупнейшее кровопролитие по масштабу жертв.


[Закрыть] и «Титаник»... Предвидеть все это было достаточно жутко, но нынешние видения ужасны совершенно по-новому. Возможно, это и не видения вовсе. Но что же тогда?

Правда я и с мертвыми парнями никогда прежде не разговаривала.

Я моргаю и растираю лицо ладонями, стараясь избавиться от тупой, ноющей боли в голове. Возможно, после краткого визита Уолтера в мое тело осталось нечто большее, чем просто плохие воспоминания. Сколько раз мы с матерью находили в номерах отелей отвратительные следы пребывания предыдущих постояльцев? Может, в этот самый момент мои внутренности испачканы какими-нибудь призрачными отбросами.

Не в силах побороть дрожь, я умываюсь, надеваю сине-белое матросское платье и быстро провожу гребнем по своим темным волосам. Теперь, когда они такие короткие, за ними гораздо проще ухаживать. Мама возражала против стрижки, утверждая, что мои длинные волосы увеличивают контраст между нами на сцене. Но я думаю, что это связано, скорее, с ее нежеланием признать, что я уже взрослая. Ведь если я уже превратилась в молодую женщину, то кто же теперь она сама?

Я надеваю туфли и синее шерстяное пальто с запахом, беру корзину и выхожу из квартиры. Не забываю дважды проверить замок и только потом спускаюсь вниз по лестнице. Я и в обычные дни крайне осторожна – вы же помните, чем я занимаюсь? – но сейчас я совершенно напугана. Приближаясь к последним ступенькам, слышу, как открывается дверь на первом этаже и здороваюсь:

– Доброе утро, мистер Дарби.

Старик с ворчанием закрывает дверь. До сих пор он не то чтобы с распростертыми объятиями принимал от меня знаки дружеского внимания, но я настойчиво не оставляю попыток. Мне до смерти хочется заглянуть в соседскую квартиру и выяснить, что же стоит за всем этим доносящимся оттуда шумом, но я не уверена, что готова снова столкнуться с Коулом. У меня скопилось слишком много вопросов, и я боюсь получить на них ответы.

Я открываю дверь, и меня встречает поток холодного октябрьского воздуха. Я поплотнее запахиваю пальто, сожалея, что вместо теплых шерстяных чулок теперь ношу шелковые. Во взрослении есть и свои недостатки.

В газетном киоске на углу я покупаю «Дэйли Ньюс», «Таймс» и «Сан» и кладу газеты в корзину. Мама захочет посмотреть, есть ли в прессе какие-нибудь отзывы о нашем вчерашнем шоу. Затем разворачиваюсь и иду в сторону Бродвея. Вчера по пути в театр я заметила книжный магазин, притулившийся между кафе и шляпной лавкой. Судя по тому, что я разглядела, это был магазин как раз того типа, который нравится мне больше всего: старый, затхлый и доверху набитый книгами. Книгами, в которых однажды могут найтись ответы на вопросы о моих способностях.

В изданиях о спиритизме, парапсихологических явлениях и колдовстве, как правило, встречается сплошная чепуха, но иногда удается найти и интересные лакомые кусочки информации, и я добавляю их в гобелен знаний, который пытаюсь сплести. И сейчас, учитывая посетившие меня видения, найти ответы кажется важным, как никогда.

Я спешу вниз по оживленной улице, сильнее кутаясь в пальто от порывов холодного ветра. Если я правильно запомнила, книжный должен быть как раз перед Площадью Колумба. Пешком это оказалось гораздо дальше, чем я думала, и к тому времени, как я вижу вывеску шляпной лавки, мои пальцы уже немеют.

Какое облегчение оказаться в тепле книжного магазина! Мгновение я не двигаюсь, позволяя глазам привыкнуть к тусклому освещению, и оглядываюсь вокруг. Вместо того, чтобы ровными рядами стоять на полочках, книги как попало громоздятся везде, где только можно. Это, конечно, означает, что найти что-то полезное будет гораздо сложнее, но мне импонирует беспорядок.

Пожилая женщина за прилавком строго смотрит на меня поверх очков:

– Если вы ищете светскую хронику, то ошиблись адресом.

Я качаю головой и заверяю:

– Нет. У вас есть что-нибудь по… – Я уже готова сказать «оккультизму», но что-то в том, как женщина поджимает губы, меня останавливает. – Эм-м… по истории?

Скептически хмыкнув, она ведет меня к секции в задней части магазина. Я жду, пока женщина уйдет, и только потом начинаю разглядывать полки. Возможно, мне удастся найти что-нибудь самостоятельно. Есть и худшие способы провести субботнее утро. Однажды я совершенно случайно обнаружила книгу Роберта Хаэра, написанную более пятидесяти лет назад. Называется «Экспериментальное исследование проявления духа, доказательства существования призраков и их общения со смертными». Тогда я впервые прочитала книгу, где спиритизм рассматривался с научной точки зрения, а не просто перечислялись непроверенные данные. Конечно, я и сама до вчерашнего дня относилась к общению с мертвыми более скептически.

Мысли о прошлом вечере напоминают мне о разговоре с Синтией Гейлорд. Что это за Общество психических исследований? Они изучают экстрасенсорные способности? Стоит спросить об этом у миссис Гейлорд при следующей встрече. Я уныло пялюсь на старые талмуды по истории – найти что-либо в таком беспорядке вряд ли возможно. Собравшись с духом, я возвращаюсь к служащей. Она стоит за прилавком, уткнувшись в лежащую перед ней большую книгу, и даже не замечает моего приближения. Звенит колокольчик над дверью за моей спиной, но женщина по-прежнему остается неподвижна.

– Простите, – наконец не выдерживаю я.

Она прижимает палец к месту, на котором остановилась, и одаривает меня хмурым взглядом:

– Могу я вам чем-то помочь?

– Да. У вас есть книги по оккультизму? Или что-то об Обществе психических исследований?

Служащая хмурится еще сильнее.

– Я никогда не слышала об Обществе психических исследований. Но небольшой раздел с оккультной литературой у нас есть. Вы ищете что-то конкретное?

– Есть что-нибудь об Эмме Хардинг-Бриттен[4]4
  Эмма Хардинг-Бриттен (англ. Emma Hardinge Britten, 1823—1899) – активистка первой волны спиритуализма, получившая широкую известность как практикующий медиум и автор книг, наиболее известными из которых остаются «Современный американский спиритуализм» («Modern American Spiritualism», 1870) и «Чудеса XIX века» («Nineteenth Century Miracles», 1884).


[Закрыть] или Нелли Бригхем?

Обе эти женщины были спиритуалистками в конце прошлого века, и некоторым из сверхъестественных событий, произошедших на их сеансах, так и не смогли найти объяснения.

Служащая фыркает:

– Вам придется искать самостоятельно.

Ее каблуки нетерпеливо стучат по деревянному полу, а я иду следом и задаюсь вопросом: эта женщина ненавидит свою работу или просто испытывает ничем не объяснимую неприязнь ко мне? Она указывает на полку в полуметре над нашими головами, разворачивается и торжественно удаляется. Я замечаю в конце прохода стул-стремянку и беру его.

– Я могу вам помочь? – холодно спрашивает служащая у другого клиента.

Значит, неприязнь она испытывает не только ко мне.

Я забираюсь на стул и провожу пальцем по корешкам с названиями. Некоторые книги я уже читала, другие, кажется, совершенно бесполезны. На секунду я замираю на «Заклинаниях и магических формулах», но затем двигаюсь дальше. Мы с мамой часто использовали заклинания во время сеансов, чтобы добавить реалистичности, но я больше не заинтересована в улучшении сеансов. Я устала защищать нас от властей.

– Прошу прощения. Я случайно подслушал, как вы спрашивали о медиумах и оккультизме, – говорит кто-то с сильным британским акцентом. – Вы читали что-нибудь о Ди Ди Хьюме[5]5
  Дэниел Данглас Хьюм (англ. Daniel Dunglas Home, род. 20 марта 1833 года – умер 21 июня 1886 года) – шотландский медиум-спиритуалист, прославившийся феноменальными способностями к ясновидению, левитации и демонстрации других проявлений так называемого «психического феномена».


[Закрыть]?

Захваченная врасплох, я хватаюсь за полку и, обернувшись, вижу, что на меня смотрит пожилой джентльмен.

– Простите?

– Извините, что подслушал, но спиритуализм – мое хобби.

– О. Нет. Я не читала.

– Если вам нравится Нелли Бригхем, то будет интересен и Хьюм. – Он смотрит мимо меня и достает книгу «Необъяснимые тайны девятнадцатого века». – Здесь автор посвящает ему целую главу.

Когда незнакомец протягивает мне издание, наши пальца соприкасаются, и на меня обрушиваются чужие эмоции. Любопытство, веселье и какое непонятное мне чувство, отчего по телу проходит легкий озноб.

– Спасибо. – Я быстро разворачиваюсь обратно к полке и зажмуриваюсь, надеясь, что мужчина просто пойдет дальше. Через мгновение он так и поступает, и я вздыхаю с облегчением.

Жду, пока дверь за ним закроется, и только потом спешу к прилавку заплатить за выбранную книгу. Уже поздно, а я еще не сходила за покупками.

Все домашние обязанности лежат на мне с самого детства. Моя мать слишком устает, чтобы делать что-то по дому. В любом доме, какой у нас только был. Обычно я этим наслаждаюсь, но утренний холод и тревоги прошлого вечера подгоняют меня поскорее купить все необходимое, как только я возвращаюсь в наш район.

Я вхожу в «Чайный магазин Ву», и волоски на руках тут же встают дыбом. Это чувство не такое сильное, как в тот раз, когда по пути из театра домой на нас с мамой напал грабитель. Тогда предчувствие было всепоглощающим, и я почти рухнула на колени. Сейчас же это просто тревога, как будто вокруг что-то не так.

Сглотнув, я оглядываюсь, но в магазине находятся только продавец – пожилой китаец с длинной косой и безупречным английским – и полная женщина, вероятно, экономка какой-нибудь семьи.

Но если угроза не внутри, значит она исходит снаружи? За мной следят? Но если так, то почему?

Я медленно иду по магазину, притворяясь, что поглощена разнообразным ассортиментом чая и многочисленными восточными безделушками. Колокольчик над дверью звенит, и я вздрагиваю, но это всего лишь экономка вышла на улицу.

– Могу я вам помочь? – спрашивает продавец, и я киваю.

– Да. Я беру вот это. – Поддавшись внезапному порыву, я хватаю еще одну пачку чая – для мистера Дарби. – И это тоже.

Пожилой китаец убирает выбранный чай в бумажный пакет и пробивает чек. Я тяну время, задержавшись у прилавка и болтая с продавцом, которым оказывается сам мистер Ву.

Когда откладывать уже больше нельзя, я прощаюсь и, покинув магазин, замираю у двери. Район теперь еще оживленнее. Улицы заполнены бегающими по магазинам матерями, детишками, играющими в шумные игры, чтобы не замерзнуть, и стариками, что обмениваются окрестными сплетнями.

Я делаю глубокий вдох и раскрываюсь. За эти годы я поняла, что можно различить несколько отдельных граней моего ясновидения: эмоции, которые я чувствую, прикасаясь к другим людям; неконтролируемые видения, что появляются из ниоткуда; и те редкие случаи, когда на меня накатывает жуткое чувство, что вот-вот произойдет нечто плохое.

Ради выживания мне пришлось оттачивать свою наблюдательность, так как истина заключается в том, что слова и эмоции людей зачастую разнятся между собой.

Хотя я не вижу и не чувствую ничего из ряда вон выходящего, все равно спешу поскорее покончить с покупками и даже не задерживаюсь, как обычно, поболтать с лавочниками. За время работы в цирке я научилась защищаться, но не желаю рисковать. К тому же хочу вернуться домой и убедиться, что с мамой все в порядке.