Текст книги "Слон и кенгуру"

Автор книги: Теренс Хэнбери Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава XIV

В ночь убийства нашего героя он предавался одной из его нелепых забав. Возможно, он хотел дать своей голове отдых от проблем Ковчега, однако и в любом случае был убежденным сторонником всяких забав, и не видел необходимости искать для них какие-либо оправдания. К примеру, в дни «Мотыльков» де Хэвиленда он выучился водить самолет, но перестал летать, едва получив диплом летчика; он обучал охотничьему делу всех хищных птиц, какие водятся в Европе, и даже держал в течение двух недель кречета, однако, едва обучив, выпускал каждую на свободу; он научился правильно описывать и изображать все геральдические фигуры, а потом забыл эту науку; написал книгу об адмирале Бинге[29]29
  Джон Бинг (1704–1757) – командуя английским флотом в сражении при Минорке, отказался преследовать обратившийся в бегство более сильный французский флот, дабы сохранить свой, был обвинен военным судом в том, что он «не сделал всего, что от него зависело» и расстрелян на палубе корабля.


[Закрыть], которую никто не пожелал опубликовать, потому что в ней слишком часто встречалась фраза «я спрашиваю» и рассказывалось о разнообразных приказах Адмиралтейства, которых никто кроме бедного Бинга не понимал; был арестован, по ошибке, впрочем, за попытку покушения на Муссолини, а затем освобожден; в течение двух лет писал маслом удивительные портреты, к которым прилеплял мастикой стеклянные глаза, а потом все их уничтожил; совершая паломничество, был по ошибке принят архиепископом за Св. Патрика – и лишь для того, чтобы податься в вольнодумцы; взялся переводить бестиарий двенадцатого столетия и одолел три страницы, но устал; принял в охотничьем клубе должность смотрителя своры гончих, которые, как потом выяснилось, клубу не принадлежали; пытался выучить ирландский язык и мог даже сейчас поддержать сложную беседу фразами наподобие Konus Thaw Thu? Thaw May GoMoy, Gorrer Mealy Moy Agot; а однажды добился, чтобы ему удалили аппендикс, поскольку опасался пасть в будущем жертвой аппендицита. Вот, правда, татуировками так и не обзавелся.

На сей раз, мистер Уайт ни с того, ни с сего вдруг объявил миссис О’Каллахан, что каждому человеку надлежит знать о себе три вещи. А именно: его группу крови, отличительные свойства отпечатков его пальцев и его головной указатель[30]30
  Отношение максимальной ширины черепной коробки к ее максимальной длине (в процентах).


[Закрыть].

Сказано сделано. Несомый первой волной энтузиазма, мистер Уайт взлетел наверх, в игровую комнату, откопал там давно позабытый тюбик печатной краски, с помощью которой создавал линогравюры, щедро смазал ею, дабы снять отпечатки пальцев, миссис О’Каллахан, себя и Микки. Аппаратуры, которая позволила бы установить группу крови, у него не имелось, однако он снова поспешил наверх, чтобы изготовить хотя бы кронциркуль, необходимый для определения головного указателя.

Кронциркуль мистер Уайт соорудил из фанеры, вырезав его ножки, как вырезают ножки деревянных циркулей, что висят обычно пообок классных досок, а затем скрепив их медной заклепкой.

После этого – до девятичасовых новостей «Би-Би-Си» оставалось всего несколько минут, мистер Уайт торопливо вернулся на кухню, дабы обмерять Микки и миссис О’Каллахан. У Микки указатель оказался равным шестидесяти, у миссис О’Каллахан – шестидесяти двум, и мистер Уайт в превосходном настроении отправился к стоявшему в гостиной приемнику, включив при входе в нее электрический свет.

За окном гостиной его поджидал Герати.

Жертва суеверного страха, он прятался в том, что миссис О’Каллахан именовала «розовым дендраром». Герати уворовал принадлежавший мистеру Уайту «БСО магнум»[31]31
  Мощная винтовка или дробовик, производившиеся компанией «Бирмингемское стрелковое оружие».


[Закрыть] – мистер Уайт охотился с ним на диких гусей, до того как стал принципиальным противником убийства животных, – и приобрел в Кашелморе семь патронов; произведены они были в Ирландии, однако имя производителя на них не значилось. Всего лишь нынешним утром он предпринял последнюю попытку отомстить своему хозяину, не проливая его крови, а именно, порезал косой шины стоявшей в гараже машины. Мистер Уайт должен был, как полагается английскому каннибалу, тотчас прогнать Пата, или попытаться уморить его голодом, или принудить эмигрировать, или, по меньшей мере, ввергнуть в лапы «Гвардии Мира»[32]32
  Наименование полиции Ирландии.


[Закрыть]. Но взамен всего этого хранил непостижимое молчание. Чем и объяснялся суеверный страх, который терзал теперь его убийцу, не ведавшего, что мистер Уайт, давно уж не обращавший на свою машину никакого внимания, ничего о совершенном на ее шины покушении вовсе и не знал.

И то сказать, причин для страха у Пата было много. Красные бутылки, от которых людей так сильно рвало, кустистая борода, загадка Ковчега, злой дух (сиречь Домовуха), немыслимое коварство, с которым этот Сакс морочил людей, не давая им даже понять, что они обморочены, дьявольское искусство, с которым он лгал, оставаясь на лжи не пойманным, его сатанинский интерес к муравьям и прочим тварям, кои созданы лишь для того, чтобы разумные люди давили их ногами, и, прежде всего, само обличие мистера Уайта, косматого, полного энтузиазма, серьезного, энергичного, по-детски откровенного: ясно же, что все это – бесовское притворство.

Жертва убийства включила радиоприемник и уселась в нельсоновское кресло, сжимая в руке кронциркуль.

Яркий розовый абажур заливал светом ее растрепанные бакенбарды, благородное чело просвещенного человека клонилось вперед, в лице жертвы присутствовало нечто львиное, а приемник выкрикивал обычный перечень злодеяний, и поток их с воем разбивался о спокойный утес разума, обладатель коего блуждал в эти минуты по свету. Мистер Уайт с его кронциркулем, безмолвием и спокойным лицом странствовал…

Пат наставил «БСО магнум» на эту твердыню разума, в лоб мистера Уайта, но тут нутро его внезапно пронзила острая жалость. Он вспомнил доброту, какую выказывал ему хозяин. Стрелять из-за изгороди в не ждущего никакой беды, беззащитного, великодушного человека вдруг показалось Пату почти неприличным. Эта совершенно ему чуждая мысль заставила Пата, надо же, устыдиться себя самого. И он почти уж надумал оставить англичанина в живых.

А между тем, падения империй интересовали жертву покушения лишь отчасти. Их на его веку пало столь много, и столько новостей о кровопролитиях дождем осыпалось на него с небес, что его сострадательность по этой части несколько притупилась. А вот вопрос о головном указателе был нов. И мистер Уайт приступил, слушая новости, к измерениям своего черепа.

Пат Герарти наблюдал за ним с ужасом. О какой-то там жалости он мигом забыл, коленки его дробно стучали одна о другую, дуло ружья описывало круги близ его лба, он безмолвно следил за кабалистическими пассами своего хозяина. Интуиция мигом объяснила ему: ты видишь то, что всегда подозревали твои соседи. Мистер Уайт надевал рога.

Изогнутые ножки кронциркуля имели длину примерно в четырнадцать дюймов. Мистер Уайт держал его ножками вниз, ну да чего ж от него еще было и ждать? Сам Сатана, изображение коего можно увидеть в любом грошовом катехизисе, приодевался под ярким электрическим светом для полета невесть на какой шабаш в болотах Кашелмора, – хоть и выглядел при этом на удивление жалостно и одиноко, как то и положено человеку, который предается своим простым увлечениям, полагая, что никто его не видит.

Мистер Уайт встал, выключил приемник. И снова сел, поискал карандаш, вытащил из кармана складной фут, измерил расстояние между кончиками рогов и записал его. А потом приставил рога к голове по-иному, измерил, записал. И склонившись над поблескивавшим столом, разделил 98 на 123 – единицей измерения была у него одна шестнадцатая дюйма, – а результат умножил на 100. Ха, сказал он себе, да я без малого брахикефал[33]33
  У брахикефалов головной указатель превышает 81,1 %.


[Закрыть], но при этом темноволос и глаза у меня синие…

Для разумения Пата Герати, и так-то не шибко сильного, это было уже слишком. Акт писания – вестимой принадлежности черной магии – стал последней каплей. Пат дрожащими руками навел на цель «магнум», тяжелый, норовивший пригнуть эти руки пониже, наверняка обративший бы его в посмешище, если бы стрелял он по куропаткам, и нажал на собачку.

На счастье Ковчега, патроны были ирландскими.

Мистер Уайт, услышав щелчок, взглянул на индиговое окно. А затем, заинтересованный, но неудовлетворенный, прошел к входной двери и выглянул наружу. Пат все еще жал и жал на собачку, ужас не позволял ему вспомнить о другом патроне, который мог, при наличии удачи, даже и сделать свое дело.

– Кто тут?

Фигура, смутно рисовавшаяся в «розовом дендраре», звучно взрыднула.

– О, это вы, Пат, не так ли? Охотитесь? Заходите, я вам выпить налью.

Злой маг привел своего пленника в столовую, с легким неодобрением опознал свой «магнум», однако брахикефалия слишком увлекла его и потому он не стал останавливаться на этом скользком вопросе, а просто налил Пату, весело болтая, стаканчик виски.

Герати слушал его, как в тумане. Что-то такое про Фир Болг, и Племена богини Дану, и о том, желтые ли у тебя волосы, длинен ли или кругл череп. Его заставили сесть в кресло, только что освобожденное ведьмаком; он получил виски, которое заглотнул, как умирающая рыбка; к собственной его голове были приставлены рога; ни сказать что-либо, ни понять он был не в состоянии.

В конце концов, мистер Уайт отпустил его, сердечно улыбаясь, хлопая по спине, обещая почистить ружье своими руками, и Пат метнулся в кусты, как трепещущая птичка, вырвавшаяся из лапищ человека. Он лежал в них невидимый, задыхающийся, повторяющий слова общего исповедания. А немного придя в себя, снова оглянулся на освещенное окно.

Зловредный Сакс вернулся в свое кресло. Он улыбался с дьявольским спокойствием, чуть повернувшись к стене, отделявшей его от неудавшегося убийцы, свет падал на него сзади, а он, сложив вместе ладони, опирался локтями о подлокотники кресла. Герати увидел, как выпрямились два его пальца, затем четыре. Ладони переплелись, совершая судорожные пассы, перекрутились вокруг их осей, раскрылись вверх, большие пальцы затрепыхались. Мизинцы искривились в неописуемой угрозе. И наконец, указательные со страшной неторопливостью выставились вперед, направленные прямо в сердце жертвы ужасного злодея.

Жертва бросилась бежать, спасая свою жизнь.

Подвывая и поминая в голос Всемогущего Господа, Благословенную Приснодеву Марию, Благословенного Михаила Архангела, Благословенного Иоанна Крестителя, Святых Апостолов Петра и Павла и всех, всех Святых, и Отца Вашего, жертва сокрылась в ночи.

А мистер Уайт, который по-детски развлекался, посредством ладоней изображая на стене теневых зверей, передвинулся немного, чтобы картинка стала более четкой. Кролики у него получались хорошо – кролики, они каждому по силам, – он умел также показать крокодила с разинутой пастью, это тоже не трудно. Удавался ему и индюк, хотя для этого требовались обе руки, да и вообще индюк – это целая наука. Главная трудность, думал мистер Уайт, состоит в том, чтобы, пока ты сооружаешь индюка, глаз его все время оставался открытым.

Глава XV

Второй судостроитель на работу больше не выходил и потому оборудовать внутренноость Ковчега нашему герою пришлось в одиночку. Необъяснимое отсутствие его протеже расстраивало мистера Уайта, он послал глухонемой сестре Пата несколько записок, спрашивая не требуется ли им помощь. Ответы приходили одинаковые: у Пата двухсторонняя пневмония в обоих коленках, а на работу он выйдет завтра. Кроме того, на парадном крыльце, по которому можно было пройти лишь через строй обживших веерное окошко диких пчел, обнаружились две с половиной пары чулок и клин.

Ковчег, если не считать нутра его, был закончен. А то, что осталось сделать, не лежало за пределами возможностей одного работящего человека.

Прежде всего, следовало загрузить в лоток перевернутой крыши тяжелый балласт, состоявший из разобранных сельскохозяйственных машин: плуга, борон, конных грабель, культиватора и проч. – и из кузнечных орудий и запаса железных прутов; собственно говоря, всего тяжелого, во время плавания не нужного и вряд ли могущего пострадать от сырости. Возможно, в лотке разместится и сноповязалка, говорил мистер Уайт, вообще же, он предназначен только для крепких и менее других подверженных порче металлических предметов.

На этом этапе он сильно увлекся идеей сноповязалки. И сказал, что для одной, разобранной, место всегда найдется, что она станет для них бесценной помощницей, и что он научится ее собирать, даже если ему придется на это жизнь положить. Правда, оставался еще не решенным вопрос о сноповязальном шпагате.

– Взять столько шпагата, чтобы машина проработала на нем больше двух лет, мы не сможем, – сказал мистер Уайт, – нам для этого места не хватит, а как изготовить пригодный для сноповязалки шпагат, мне не известно, – ну, то есть, это я про Новый Свет говорю.

Теперь новый мир назывался у него именно так и писался в его мыслях с прописных букв, как у отважного Кортеса.

– Даже если мы погрузим в Ковчег, – продолжал он, – столько шпагата, что его хватит на десять лет, выбросив ради того другие необходимые вещи, это все равно окажется невыгодным вложением средств. Нам надлежит думать, – сказал он миссис О’Каллахан и ткнул в нее карандашом, – о грядущих поколениях. В сравнении с Будущим, десять лет значения не имеют, а потому нам не следует гнаться за временными удобствами, жертвуя ради них отдаленными целями.

– Как скажете, мистер Уайт, – вежливо согласилась миссис О’Каллахан.

– В таком случае, жать мы будем косами, – сказал он. – Если нашим детям потребуется жатка-сноповязалка, они ее сами изготовят, с помощью «Энциклопедии Британика». Кстати, надо будет установить насос так, чтобы он доставал до сноповязалки и держал все в сухости.

– Мистер Уайт, – начала миссис О’Каллахан тоном до того жалостным, точно она обсуждала с ним необычайно сложную вещь, которую он попросил внести в список покупок, – вы же знаете, от меня их ждать нечего.

– Знаю.

– Детки, они…

– Я все знаю, миссис О’Каллахан. Мы должны предоставить их Священной Воле Божией.

– Но ведь Бог, – сказала миссис О’Каллахан, смиренно принимая этот удар, – Он же не может сделать невозможное, мистер Уайт.

– Бог все может, – елейно ответил мистер Уайт.

Столь искусный ответ позволил ему вернуться к теме жатвы, отнюдь не исчерпанной решением о применении кос.

– Если мы все же надумаем взять сноповязалку, – сказал он, – я уверен, что смогу снять с нее вязальный узел целиком, не разбирая. Места он займет не больше, чем ведро, вот мы его таким и оставим. Разумеется, лучше бы нам было уборочный комбайн прихватить, – если б существовала надежда раздобыть его в этой проклятой стране, однако таковая отсутствует. Да и отдать за него пришлось бы златые горы.

И мистер Уайт устремил укоризненный взор на миссис О’Каллахан, которая по-прежнему отказывалась продавать ферму.

Ну, не то чтобы отказывалась – на самом деле, нередко и соглашалась, однако никаких шагов для этого не предпринимала. Тетушку Микки сменили многочисленные доводы иного толка, миссис О’Каллахан пришлось даже совершить грозный маневр, который военные называют захватом в клещи, – связан он был с вопросом о непогрешимости Архангелов, который естественным образом преобразовался в вопрос о непогрешимости Папы. Впрочем, тут миссис О’Каллахан занимала позицию сильную – она с железной логикой указала на то, что Архангел Михаил никакой не Папа.

– Если бы, – горестно продолжал мистер Уайт, – у нас было чуть больше денег, мы могли бы попробовать раздобыть комбайн, сколько бы он ни стоил. Однако мне предстоят и другие расходы, а кошелек у меня, видит Бог, не бездонный, так что обойдемся без комбайна. Попрошу Фрэнси продать нам его старую сноповязалку, – так она по меньшей мере четвертого хозяина сменит, надо будет только валек ее починить. Напомните мне раздобыть немного кожи угря, она хороша для соединений.

– Да и в любом случае комбайну требуется керосин, – добавил он.

Итак, решено было присовокупить сноповязалку к механизмам, которые поплывут в трюме, а те в конечном счете свелись к одному плугу, двум боронам, культиватору, газонокосилке, сноповязалке, дорожному катку, а также колесам и металлическим частям тележки. Добавлением к ним служили кузнечные орудия, металлические пруты, несколько тележных колес и разного рода скобяные изделия.

Все это и погрузили в Ковчег.

Когда трюм заполнился, а содержал он много чего и сверх названного – гвозди, вилы, лопаты, винты, сепаратор, маслобойку и т. д., – лоток перевернутого сарая был накрыт палубой. Иными словами, полуцилиндр крыши, теперь ставшей килем, застлали шпунтовыми досками, которые также могли пригодиться в Новом Свете. В палубе была просверлена дырка, сквозь которую труба насоса могла опускаться к сноповязалке, но, если не считать ее, Ковчег получил вместо прежнего бочковидного дна, ровный, как у танцевальной площадки, деревянный пол.

Времени это заняло не много. Несколько лет назад, трудясь над новым полом своей игровой комнаты, мистер Уайт обнаружил, что у шпунтов и пазов шпунтовых досок имеются сторона верхняя и сторона нижняя, а сделав это открытие, научиться настилать полы труда уже не составляло.

Теперь надлежало заняться помещением для животных.

^{_{А= Механизмы и скобяные изделия}}

^_В=Люди

^{_{С=Крупные животные}}

^{_{D=Зерно и вода}}

^{_{Е=Выход}}

^{_{F=Мелкие животные}}

^{_{G=Припасы}}

^{_{Н=Лестницы}}

^{_{К=Насос}}

^_L=Улья

^{_{М=Запасная вода}}

^_N=Люк

^{_{О=Ветровой генератор}}

^{_{Р=Спальные места}}

^{_{Q=Плитка}}

^{_{R=Холодильник}}

Это означало, что Ковчег следовало разделить на три палубы, причитая сюда и трюм. Палуба над трюмом делилась на три отсека, посередке кормового шел коридор, по обеим сторонам коего находились стойла для крупных животных: кобылы, коровы, свиньи с пометом, жеребенка и бычка, козы с козленком и ослицы с осленком. Средний отсек, от борта до борта Ковчега, предназначался для мешков с зерном, в том числе и с травным семенем, муки и проч. Здесь также располагались бочки с водой (бывшие смоляные), не считая тех, что содержали неприкосновенный запас и крепились вместе с ульями на верхней палубе. Носовой отсек предназначался для людей и должен был содержать плитку, холодильник, спальные места, необходимые в плаванье припасы, включая и провизию, инструменты и всякие вещи, о которых удастся вспомнить лишь в последнюю минуту. Возможность прямого сообщения между тремя отсеками отсутствовала. В людской каюте имелась лестница, которая вела на верхнюю палубу, еще одна шла с этой палубы в хлев. У зернового бункера имелся только люк в потолке. Палуба, устроенная над тремя отсеками, разделялась по всей ее длине проходом, по обе стороны которого находились каютки с двумя полками: нижняя предназначалась для запасов наподобие запасного ветрового генератора, различных семян, хрупких механизмов и инструментов, лекарств, сноповязального шпагата – да, собственно, для всех необходимых вещей, которые нельзя назвать скобяными изделиями; верхняя отводилась под клетки, в которых содержались кролики, лисы, мелкие птички и прочая фауна, сочтенная необходимой для будущего. Из прохода этой палубы третья лестница вела к люку, прорезанному в крыше из гофрированного железа, а к этой крыше, или верхней палубе были приторочены брусья два-на-два, к которым предстояло прикрепить ульи, запасные бочки с водой, работающий ветровой генератор и насос. Все проходы и отсеки были весьма невысоки.

На обдумывание всего этого ушел не один день.

Стойки и балки были изготовлены из брусьев три-на-три, стропила – из три-на-один, а каркас кают на палубе под «крышей» – из два-на-два. И опять-таки, одну палубу отделял от другой пол из шпунтованных досок, то есть всего их получилось две – верхняя палуба не в счет, она, разумеется была из гальванизированного железа.

Тем не менее, работа тут предстояла простая и проделать всю ее мог один человек.

Правда, концы основных балок требовалось прикрепить болтами к металлическим стоякам. То была единственная серьезная трудность, поскольку сверлить в стояках отверстия под болты, как прежде, с помощью коловорота и доски, было уже невозможно. Теперь по обеим сторонам каждого стояка шли металлические стены, мешавшие крутить коловорот. Однако мистеру Уайту удалось купить коловорот с трещоткой, о котором он всегда мечтал и который несомненно пригодится в Новом Свете, и это приобретение решило проблему.

А между тем, пошел дождь.

Поначалу самый обыкновенный, какой всегда шел в Беркстауне, и потому почти никто не заметил, что льет-то погуще прежнего. Медленно, монотонно, солидно, без настырности, дождь поливал остатки погибшего урожая и несчастный скот, который подставлял ему спину, едва подергивая хвостами. Время от времени, наиболее предприимчивые животины безрадостно встряхивались, облекаясь в нимб крошечных капель. Ковчег, по счастью, уже был накрыт гальванизированным железом, иначе его залило бы.

– Луна нынче сырая взошла, – сказала миссис О’Каллахан.

– А все треклятый Старый Мур[34]34
  Ирландский лингвист, математик и астролог Теофил Мур начал в 1764 году издавать «Альманак Старого Мура» (он публикуется и поныне в ноябре каждого года), содержавший, помимо многого иного, астрологические предсказания, в том числе и погоды. Не путать с английским «Альманахом Старого Мура», выходящим с 1697-го и основанным астрологом Фрэнсисом Муром, который служил при дворе Карла II.


[Закрыть], – сказал Микки.

И Микки, и миссис О’Каллахан верили, кстати сказать, что человек по имени Старый Мур имеет личный доступ к сведениям о намерениях Священной Воли Божией по части погоды, и перед сенокосом непременно консультировались с его предсказаниями на сей счет. Микки, впрочем, не только верил в касающиеся погоды предсказания Старого Мура на каждый день следующего года, но был уверен также, что сам этот Старый Мур погодой и правит, сам ее устанавливает. И если она совсем уж портилась в то время, когда Микки притворялся копающим картошку, он с превеликим отвращением втыкал вилы в землю и восклицал: «Треклятый Старый Мур!»

– О да, – сказал, вспомнив об этом, мистер Уайт, – надо будет взять с собой несколько мешков с картофельным семенем. Сколько я знаю, картофельная диета способствует плодовитости. По крайней мере, так говорят работники Дублинского зоопарка.

Дождь барабанил в стекла его игровой, стремглав соскальзывал по окну кухни, рокотал, ударяясь в гальванизированное железо Ковчега. Не барабанил, нет, то было не в его характере. В Беркстауне все делалось косвенно, украдкой. Дождь вздыхал и постанывал, и тихо порыкивал, непрестанно, бессолнечными днями и безлунными ночами. Раскисшая навозная куча обратилась в пространное кофейного цвета озеро бедствия; на коре буков появились темные пятна застойной воды; стены фермерского дома впитывали, как промокательная бумага, насыщенный влагой воздух и переносили его – в виде плесени – на разнообразные изображения Священного Сердца.