Текст книги "Матери"

Автор книги: Теодора Димова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

вау! ох! Неужели? в самом деле? с ума сойти! круто! супер!

или

это потрясающе! Нет, правда, потрясающе, Орльо обалдеет, когда я ему расскажу!

Ее голос был плотным и сильным, довольно писклявым, просто пронизывающим, как иногда казалось Николе, но несмотря ни на что он его любил, как любил в своей матери всё – и то, что она сделала себе пластическую операцию, увеличила грудь и губы, и сейчас у нее огромная грудь, тонкая талия и пухлые, пухлые губы, когда она их слегка надувала, капризничая, то становилась ужасно похожа на тинейджерку, но Николе больше всего в Албене нравилось то, что она никогда его не ругала, никогда не требовала от него того, чего всегда хотят от своих детей другие матери – учиться, получать отличные отметки и вовремя возвращаться домой.

Сейчас на улице было жарко, а мать все время зябла, но ее желание сделать кондиционер потеплее было просто нелепым, и Никола повернул рычажок на холод, скоро он наверняка услышит притворно сердитый голос матери, Николка, ну что ты сделал, поросенок паршивый, мы зачем тебя воспитываем с твоим отцом? чтобы ты устраивал нам свои дурацкие пубертатные номера, она любила делать вид, что ругается, что ужасно строгая, что она, как и другие матери, воспитывает его, а он только создает ей проблемы, и ей очень тяжело с ним, не может справиться, ну просто мучение, но роль мученицы как-то не очень удавалась Албене, да и никто этому не верил, потому что Никола был самый лучший ученик в классе, самый примерный, и никогда еще никто не пожаловался на него, наоборот, все хвалили – такой воспитанный, такой очаровательный, такой находчивый, такой умный, Албена воспринимала это как должное – другого и быть не могло, ну верно же, ее сын не мог не быть умным, воспитанным, красивым и очаровательным, хотя все равно ей было приятно демонстрировать свои материнские чувства, свою заботливость, когда она его ругала за пустяки, то всерьез верила в свою самоотверженность по отношению к семье и к собственному ребенку, но напрочь забывала о его существовании, лишь только начинались фотосессии, съемки, дефиле, она забывала даже проверить, дома ли он, что ел, как спал, жив ли вообще, но Албену никогда и ничто не смущало, Никола получал достаточно денег – и на карманные расходы, и на еду, компьютеры, игры, клубы, роллеры, скейтборды, на девушек, кафе-кондитерские, чего еще требовать от нее? Он прятал эти деньги и копил их, ему было неудобно перед Яворой и другими ребятами, было неудобно пить кока-колу перед Калиной, когда она голодной приходит в школу, неудобно покупать снаксы, когда отец Даны снова пропил все деньги, Никола всегда умудрялся оставить деньги на парте Даны или купить самый большой бутерброд и засунуть его в сумку Калины, и когда вечером она начинала вынимать из нее свои учебники, находила колбасу, луканку[6]6
  Сорт дорогой сырокопченой колбасы.


[Закрыть] или сыр и не знала, как объяснить это матери, и давала их тайком своей бабушке Сие, а уже Сия делала с ними бутерброды для Калины, заворачивая каждый в отдельную бумажку.

И Орльо тоже любил Албену, и Орльо, как и его сын, был влюблен во всё её, в ее избалованность, очаровательную, чуть глуповатую наивность, ее неисправимый эгоизм, во всем свете лишь она одна важнее и значительнее всех, потому что победила на сотнях конкурсов красоты, она и девчонка была такой, любил говорить Орльо, мы ведь с ней знакомы с детства, ей было семнадцать, когда мы сошлись, она вырядилась тогда под цыганку, браслеты на руках и на щиколотках ритмично звенели в такт ее движениям в «танце живота», розовые шаровары, ярко-красные ногти, босая, волосы как вороново крыло и длинные, до попы, наверху – только бюстье с бахромой из нанизанных бусин, и я сказал себе: моя будет.

Это оказалось не очень трудным, и когда мы с ней были в постели, она все время постукивала в бубен, так сильно вжилась в роль цыганки, я вначале и не поверил, что она целка, такая красивая – и вдруг целка, думал даже, что-то затевает, какой-то номер, но нет, все было по-настоящему, и я полюбил ее навсегда, для нее и сына я делаю все, мужики, чтоб вы знали, говорил он своим приятелям в кожаных куртках и черных очках, когда они собирались у него дома, да, мужики, нет человека на свете, который бы балдел от своей семьи больше, чем я, чтоб вы знали, если когда-нибудь что случится, хоть волос упадет с их голов, знайте, мужики, голову даю, мужики, за любого из них двоих, клянусь, я так сильно рискую на границах, потому что делаю это для них, мужики, Бени при ее профессии нужна сильная поддержка, и я ее обеспечиваю, защищаю с тыла, она – супер, но вы ведь знаете, как это делается, мужики, как всё это делается – через большие деньги, Бени, естественно, на высоте, но ведь и другие не хуже, верно? вы видите ее на рекламах и в журналах и думаете, как легко всё это, ведь так? ложишься себе в девять, пьешь молоко, и ты ОК, но все не так просто, мужики, знаете, совсем не так просто, если не я у нее за спиной, выпихнут как собаку, и никто о ней и не вспомнит, потому что все сейчас стали умные, мать их в душу, обзавелись спонсорами, чтобы зады себе прикрывать, но Бени все равно на уровне, обожаю ее, мужики, знаете, с тех пор, как увидел ее в маскарадном костюме на Gipsy Queen[7]7
  Gipsy Queen – популярный в Болгарии конкурс красоты.


[Закрыть], обожаю с тех пор, как она постукивала в бубен и я услышал звон ее браслетов.

Албена и Орел всегда говорили друг о друге в присутствии посторонних, а его если и упоминали, то даже не по имени, а просто «ребенок», как будто его так и звали – «ребенок», и никогда специально о нем и слова не вымолвили, он был чем-то вроде приложения к Бени и имел значение лишь постольку, поскольку был их сыном – его и Бени, но все равно он еще слишком мал, чтобы быть ему сыном по-настоящему, то есть быть вовлеченным в бизнес, пусть пока что ничего не знает, посмотрим, что из него выйдет, грязь всё это – наши дела, мать их в душу, и лучше держать его в стороне, ну а уж если ничего другого из него не получится, то пущу его к нам разгребать это дерьмо, хотя совсем не хочу, чтобы он знал обо всех этих делах, нет, не хочу, чтобы знал, слишком уж он чувствительный, знаешь, постоянно читает книги, и где только их находит, мы здесь, в доме, все собираемся библиотеку устроить, хочу купить сто, нет, двести книг, в кожаных переплетах, темных, по несколько томов, я иногда, как размечтаюсь, мать ее, вижу, как я встаю с кресла у камина, как иду к полкам с книгами, как выбираю подходящую и снова возвращаюсь к тигровым шкурам, устраиваюсь поудобнее, закуриваю сигару, открываю книгу, глубоко погружаюсь в чтение, а всё это снимают ублюдки с телевидения, делают фильм обо мне, круто? Я все прошу Бени, давай родим еще одного, двух, трех, а она – подожди меня еще чуть-чуть, у меня апогей, когда мне рожать, когда их растить, нашего ребенка нам вполне достаточно, смотри, какой славный и какой чувствительный, но, Орльо, он столько читает, я боюсь, милый, как бы с ним чего не случилось, это ненормально, я спрашиваю у других матерей, никто, никто у них не читает так много, как наш, все нормальные дети ходят по клубам, играют себе в компьютерные игры, а наш? А откуда он берет все эти книги? строго спрашивает Орел, озадаченный странностями своего сына, он даже хмурится – и он умеет беспокоиться о сыне в важные моменты его жизни.

То ли из какой-то библиотеки, то ли из читальни, я точно не поняла, прощебетала Албена, Орльо, а это не опасно? ходить по читальням и библиотекам? еще не известно, что за типы там собираются?

Озабоченность Албены смешила даже Орела, и он по-отцовски притягивал к себе свою супругу. Орел не любил, когда она слишком много болтала, даже сказал ей прямо, еще давно: Бени, милая, старайся не говорить и не рассуждать слишком много, это вредит твоей красоте, не делай этого ни при посторонних, ни при мне тебе надо как-нибудь сходить со мной на родительское собрание, продолжала Бени невозмутимо, посмотришь, как там, мне даже плохо становится – все не переставая хвалят его, вообще этот ребенок совсем не похож на нас, вроде как мы взяли его напрокат, будто он нам неродной, никогда ни о чем не попросит, только учеба – чтение, чтение – учеба, я даже побаиваюсь его, особенно после того, как он стал носить эти очки, вот только за одно я немножко на него обиделась, но не посмела ему сказать, если хочешь, Орльо, объясни ему как-нибудь, вы ведь разговариваете между собой как мужчины, я о той вечеринке с шефом, в Бояне, ну, мы там были на прошлой неделе, и он поехал с нами, сам захотел, а зачем?

я напросился на ту вечеринку в Бояну, сам захотел, я давно слышал и догадывался о том, что бывает на таких вечеринках, но хотел убедиться сам, увидеть всё своими глазами, и мама сказала – ладно, но при условии, что ты пойдешь спать и заснешь сразу после одиннадцати, это показалось мне странным, она никогда не говорила, когда мне ложиться и засыпать, но я ответил – хорошо, обещаю, и вначале всё было нормально, барбекю, коктейли, спиртное, позвякивание льда в бокалах, не было никого ни под кайфом, ни пьяных, ну да, некоторые раздевались до купальников и купались в бассейне, но было жарко, так что ничего особенного, так – легкий джаз, приятная обстановка, сидят себе за столиками, ходят босые по траве, дурачатся – прячут обувь друг у друга, шуточки, шеф со своей внушительной сединой, расхаживает с трубкой, все разговаривают, смеются, он к одиннадцати уехал, мама подошла ко мне и сказала:

ну давай, ты обещал

да, мама, обещал, иду, ложусь

и я поднялся в спальню на втором этаже, надел для убедительности пижаму, открыл окно и помахал матери, которая снизу следила за тем, что я делаю, потом погасил свет, но через полчаса встал и увидел:

женщины были или совсем голые, или в мокрых прозрачных рубахах, мама – в трусиках и лифчике;

большинство мужчин тоже были голые или, как папа, в одних боксерках;

глаза у всех были какие-то красные и блестящие;

и все как один странно, демонически улыбались и дергались в ритме, который я не мог уловить;

целовались;

трогали, лаская, грудь и интимные места друг у друга;

некоторые вырывались и переходили к другим, а оставшийся в одиночестве приседал, обхватив голову руками, и тогда к нему подходил кто-нибудь и начинал его утешать, целовать и ласкать;

целовались в губы и ласкали друг друга мужчины с мужчинами и женщины с женщинами;

иногда кто-нибудь из этих двоек или троек издавал рёв, и тогда другие возмущенно оглядывались и кричали: рано, еще не время, потерпите немного;

движения у всех были замедленные, может быть, из-за травки, которую они явно курили;

все чаще и чаще звучал этот рёв, слышались хрипы;

я провертел маленькую дырочку в занавеске и смотрел сквозь нее, я весь дрожал;

если бы они заметили, что я смотрю на них, не знаю, что было бы; но, очевидно, все просто забыли о моем существовании или думали, что я давно сплю, я стоял выпрямившись, весь в поту, и дрожал, следя за всем этим из-за занавески, и не знаю почему, но стекла в моих очках все время запотевали, и мне приходилось протирать их о пижаму;

я не знаю точно, от чего я дрожал – от страха или от холода;

в основном я наблюдал за мамой и папой, другие меня не слишком интересовали;

мама начала танцевать, и все встали в круг возле нее;

я хотел не смотреть, но не мог оторваться от дырки в занавеске;

кровь подступала и билась в моем теле;

я начал неудержимо дрожать и не понимал от чего – то ли мне страшно, то ли приятно от того, что происходило со мной;

тысячи точек пульсировали у меня в висках и в паху, такие сильные, что мне хотелось упасть на пол, расплакаться или разбить обо что-нибудь свою голову, но я никак не мог оторваться от дырки в занавеске;

мама начала медленно раздеваться, продолжая танцевать так, как я видел где-то на видео, отец стоял, наклонив голову, и наблюдал за ней, неподвижный, две женщины рядом с ним обвивались вокруг, ласкали его, а он, словно окаменев, наблюдал за мамой, которая уже надела на себя что-то металлическое и кожаное, распустила волосы, достигавшие ей до пояса, все двигались в ритме, который задавала мама, все, кроме папы, он смотрел на маму мутными глазами, как будто готовый в любой момент убить ее

она медленно направилась к папе

в ее руках, я не заметил – откуда, появились наручники и плетка

она приблизилась к папе, он встал на колени, наклонил голову, протянул вперед обе руки, и мама защелкнула наручники

и встала над ним, расставив ноги;

и начала бить его плеткой;

и он ревел при каждом ударе;

и другие тоже кричали, как будто радовались этим ударам;

и я хотел побежать вниз и попросить ее перестать

я хотел спасти папу от ударов и от наручников

но, словно во сне, не мог и пошевелиться, мое тело было ужасно тяжелым, я не мог даже крикнуть, из горла не вылетало ни звука

господи, пусть мама перестанет бить папу плеткой

пусть снимет с него наручники

пусть займется ранами на его спине, из них уже идет кровь

пусть другие помогут ему, пусть спасут папу

но другие и не думали его спасать, они испускали те самые хриплые вороньи крики

сейчас кто-то стоял на коленях перед мамой и целовал внутреннюю поверхность ее бедер, а папа поднялся и грубо оттолкнул его

папа и мама начали целоваться целовались,

как будто ничего не случилось целовались

бешено и яростно, кусая друг друга

но все-таки целовались, а не дрались

и все остальные делали то же самое;

они делали это прямо на траве, при других;

везде были видны задранные вверх ноги или зады лежащих друг на друге людей;

отовсюду слышались крики, стоны, пыхтение;

мама и папа были единственной парой, все остальные поменяли партнеров;

мне было гадко, мерзко, я начал плакать

и тогда какая-то огромная сила вдруг высвободилась во мне, и вся пижама стала мокрой, это было со мной впервые, я чуть не рухнул на пол, но пришло облегчение, радость, освобождение, как у этих, внизу, у взрослых, и мне уже было не так гадко и страшно смотреть, наоборот, я даже начал привыкать, и меня это уже забавляло

я не заметил, чтобы кто-то смущался;

не заметил, чтобы кто-то смотрел, что происходит рядом;

все смеялись, перекидывались шутками, им был весело;

один из гостей, который до сих пор так и не разделся, решил уйти, но к нему тут же бросились сразу несколько женщин, они увивались вокруг него, расстегивали рубашку, брюки, впивались губами в его грудь, царапали своими длинными накрашенными ногтями, но он вырывался, все равно хотел уйти, и тогда одна из женщин спрятали ключ от его джипа в … своей сосульке, как бы выразился папа, повторяю, папа так бы сказал, а не я, и женщина, очевидно, сказала ему: если хочешь открыть и завести свою машину, возьми свой ключ, а он начал выворачивать ей руку и что-то ей говорить совсем тихо, так что она сама вынула, взяла ключ оттуда, куда его засунула, и отдала ему, и все остальные оставили его в покое, знаками показывая друг другу, что он «явно не в себе».

человек должен уметь прощать ошибки окружающим, так, по крайней мере, говорила нам Явора;

а когда я рассказал ей о том, что увидел, она ответила: а родителям своим – тем более, им в первую очередь мы должны научиться прощать.

И потому что я не очень сержусь на маму и папу, потому что они все же … хотя мне было … но я не мог отвести глаз от них и от других … валявшихся вокруг бассейна, на траве… не знаю, возможно ли это, но картина была… мне хотелось спуститься к ним и сказать, что… но мама бы страшно рассердилась, а папе наверное стало бы стыдно, да, иногда, когда папе стыдно, он спускается в гараж, берет ту самую плетку и начинает сам себя бить, я видел, подглядывал за ним в замочную скважину в гараже, как он бьет себя плеткой по спине и стонет, знаю, тогда он, наверное, сделал что-то очень плохое, раз сам себя наказывает и стонет, но я об этом не говорю Яворе, потому что мне … стыдно, и почему папа так делает, не знаю …

Николка, поросенок мой паршивенький, я же сказала тебе сделать теплее, а не холоднее, меня всю свело, и когда только ты вырастешь,

я вырасту, мама, каждый день расту, но ты не замечаешь

мне не хочется больше расти, мама

сделайте так, чтобы я не рос, мама, не смотрел, не слышал, не знал.

Ну что ты творишь, я же просила сделать потеплее! снова закричала Албена, закутывая свои роскошные плечи в шерстяную шаль, совсем скоро финал мирового первенства, папа вот-вот вернется, не мерзнуть же нам из-за … да выключи ты его совсем, слышишь, просто выключи этот проклятый кондиционер!

Но Никола уже мчался по лестнице на встречу с Яворой, он опаздывал, слишком долго пришлось ждать, пока мама разозлится, раскричится, и внизу встретил запыхавшегося отца – а вот и он! – тот спешил на финал, а ты что – не будешь смотреть финал! изумился Орел своему непонятному сыну, да как это вообще возможно? парень – и не будет смотреть финал?

Нет, папа, у меня встреча с Яворой и другими ребятами, а вы потом мне все расскажете, я вас целую, успокой маму, укутай ее чем-нибудь потеплее, а то она совсем замерзла!

* * *

Как вам снится Явора.

Я вижу ее во сне с распущенными волосами, в белой рубахе, босую.

И что она делает?

Наклоняется ко мне и целует.

Целует вас в губы или…

Целует меня в лоб, ее волосы касаются меня, я впадаю в блаженство и сразу засыпаю. Даже не знаю, я это себе представляю и тогда засыпаю или сначала засыпаю и тогда это мне снится.

И часто вам это снится?

Каждую ночь.

Вы лжете. Сны редко повторяются. Только кошмары снятся чаще. Как-нибудь иначе Явора вам снится?

Нет, никак.

Снова лжете.

Я имею право не отвечать на ваши вопросы?

Да, имеете. Но вы бы очень помогли нам своими ответами.

Значит, я больше не отвечаю на ваши вопросы. Не обязан.

Ну тогда расскажите о какой-нибудь подробности, о чем-то, что вас поразило в Яворе.

Явора была… была так красива, что …

Это мы слышим уже в десятый раз. А что-нибудь еще?

Она говорила нам ужасно важные вещи, уверенная, что мы запомним их навсегда, что они будут нам очень, очень полезны.

И что вы запомнили?

Что нужно прощать. Что больше всего нужно прощать своим родителям.

Своим родителям. И себе.

Это мы уже слышали от других. Мы хотим, чтобы вы рассказали о чем-то своем, о вашем личном отношении к Яворе. О чем-то, происходившем только между вами и ею.

Я стоял на холме. Стоял и ждал. Появилось какое-то существо, я не могу его описать. Очевидно, с другой планеты. У него был только один глаз и что-то вроде рожек, которые плавно покачивались, рта не было, не знаю, чем оно разговаривало. Существо было из метала или … да, наверное, из металла. Его тело было похоже на усеченный конус или что-то в этом роде. Не знаю. Оно сказало: я пришел, чтобы забрать Явору. А я спросил его – а куда забрать? Туда, к нам, ответило существо.

Куда к вам?

Он указал вверх, на небо, и я понял, что это означало – в другие миры. Небо светилось, была ночь, но было светло и как-то необъятно-просторно. А воздух – кристально чистый.

Ты не смеешь забирать Явору, закричал я и стал плакать. Я был совсем один. Я знал, что существо появилось, чтобы забрать ее. Я согнулся пополам от плача, я задыхался. Существо склонилось надо мной и удивленно спросило: а почему ты плачешь?

Потому что мне очень жалко Явору, потому что я не смогу жить без нее, потому что я ужасно люблю ее, потому что мне очень больно.

Но у нас ей будет гораздо лучше, чем у вас, ответило оно, и я понял, что оно говорит правду и что это похищение ничем ей не угрожает. А существо переживало из-за моего плача, оно было исполнено сострадания – не знаю, как я понимал всё это, но я точно знал это, точно знал.

– А что значит – боль? – спросило оно совсем тихо.

– Боль? – переспросил я. – Что значит боль?

– Да, – ответило оно, смущенное своим невежеством.

– Боль … это когда… что-то отрывается от тебя, когда что-то – твое, а его у тебя отнимают, когда ты никогда его не увидишь, когда тебе придется жить без него.

Глаз существа становился не больше, а как-то глубже, чернее, насыщеннее, он был полон изумления.

– Но Явора всегда будет с тобой, – промолвило оно, – разве ты не знаешь, если ты полюбил ее однажды, то она вечно останется с тобой.

– Я не хочу! Я не отдам ее! Прошу тебя, оставь ее мне! Прошу тебя! я кричал и метался по холмам.

Оно было поражено, это существо, моими криками, оно чувствовало, что я умру от горя, если оно заберет Явору. И было потрясено.

– Хорошо, сказало оно, – хорошо. Тогда я оставлю ее еще на немного, – его рожки нежно колыхались, походка была какая-то мягкая и пружинистая.

И оно исчезло.

Вы, наверное, пишете рассказы, молодой человек?

Нет.

Это вам приснилось, не так ли?

Нет. Не приснилось. Это случилось на самом деле.

Возможно. Ничего не имею против. Но хочу, чтобы нам вы сказали, что это был сон.

Я вам говорю, так было на самом деле.

Не слишком приятно, когда нас принимают за идиотов.

Вы и есть идиоты.

Если твой отец очень богат, это еще не значит, что ты можешь позволить себе все – разговаривать с нами в таком тоне, свысока!

Вы придираетесь ко мне, потому что мой отец богат.

Я хочу получить ваши показания. Я хочу записать в протокол то, что вы рассказывали нам о сне, а не о реальном случае.

Но я рассказал вам о реальном случае. Мне больше нечего добавить.

Именно к этому я тебя и призываю – не делай из нас идиотов. Я напишу, что ты рассказал свой сон.

Я описал реальный случай! А не сон!

Вы вредите себе самому, да и остальным тоже. Свободны.