Текст книги "История Рима"

Автор книги: Теодор Моммзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава VII. ВЛАДЫЧЕСТВО ДЕМОКРАТИИ. ЦИННА.

Неурядицы в Риме после отъезда Суллы. Изгнание сенатом консула Цинны. Цннна и Марий с толпами своих сторонников идут на Рим. Бессилие сената. Рим во власти Цинны и Мария. Жестокая расправа с оптиматами. Управление Цинны. Возвращение Суллы. Междоусобная борьба. Торжество Суллы.

Мы выше рассказали, в каком трудном положении был Рим, когда Сулла отправлялся на Восток. Сулла не имел времени достаточно глубоко провести в жизнь те меры, какие успел он принять. Для того чтобы сохранить порядок и достичь благотворных результатов на основаниях, указанных Суллою, нужны были и добрая воля, и уменье лиц, стоявших у власти, и прежде всего время. Между тем побежденная партия вовсе не примирилась со своим положением, она непременно хотела вернуть проскриптов и восстановить отмененные Суллою Сульпициевы постановления. Чтобы провести это, и был избран в консулы Цинна, человек ранее совершенно неизвестный, правда проявивший храбрость в союзнической войне, но не обладавший ни умом, ни достойным уважения характером, человек, руководствовавшийся только эгоистическими соображениями, упрямый и тупой.

Едва Сулла удалился, как Цинна и внес предложение о возвращении изгнанников и о восстановлении Сульпициевых законов. Чтобы провести в народном собрании эти предложения, сторонники его собрались в Риме в огромном количестве. Но не дремала и противная партия: консул Октавий держал наготове военную силу, и, едва приверженцы Цинны обнаружили намерение поддержать свои желания силою, он пустил в дело войска и произвел жестокое избиение: не менее 10 000 трупов покрыли улицы Рима. Цинна и его сторонники бежали, сенат же постановил неслыханное решение – лишил Цинну консульства и объявил его и его ближайших помощников вне закона.

Если бы сенат проявил какую-нибудь энергию в преследовании беглецов, они спаслись бы в Африку и тем дело, вероятно, и кончилось бы. Но сенат этого не сделал, и Цинна и его сторонники получили возможность разъезжать по городам Италии и раздувать пламя только что потушенной гражданской войны. Они явились даже к армии, осаждавшей еще Нолу, и частью увещеваниями, частью золотом привлекли к себе из числа легионеров немало перебежчиков. С ними соединились многие изгнанники, прибывшие из Африки. Явился в Италию и Марий и, объявляя свободу рабам, которые к нему присоединятся, набрал до 6000 человек и с ними явился к Цинне. Цинна был настолько недальновиден, что объявил Мария главнокомандующим, хотя этот свирепый старик не пользовался уже ничьим уважением, был заведомо не способен к политической роли, а его озлобление и жажда мести внушали серьезные опасения более благоразумным из сторонников Цинны.

Цинна, Марий и толпы их приверженцев двинулись к Риму, заняли несколько ближайших городов и затрудняли снабжение столицы съестными припасами. Сенат призвал армию, находившуюся под командою Страбона. Но Страбон ограничился только тем, что воспрепятствовал бунтовщикам овладеть Римом, а каких-либо мер к уничтожению их вовсе не принимал, хотя имел к этому полную возможность: он торговался с сенатом, хотел продать свою помощь ценою каких-то обязательств, на которые сенат не соглашался. Сенат вызвал тогда армию Метелла из-под Нолы. Это развязало руки самнитам и дало им возможность в огромном количестве подкрепить Мария и Цинну.

В войсках сената обнаруживалось колебание. Консул Октавий, человек прямой и честный, но недалекий, не внушал солдатам почтения к себе, и когда Страбон умер от моровой язвы, развившейся в столице, его войско не пожелало поступить под команду Октавия, а требовало, чтобы начальство над ними передано было Метеллу, Метелл же не соглашался подчиняться требованиям легионеров – тогда из сенатских армий толпами начался переход в лагерь Мария и Цинны. Силы сената в скором времени совершенно растаяли, и ему пришлось отдаться на волю тому человеку, которого он еще недавно лишил консульства, сенат просил только, чтобы Цинна удержался от кровопролития. Цинна обещал, но не пожелал поклясться, Марий же, присутствовавший при переговорах, хранил зловещее молчание.

Марий и Цинна вступили в город с войском, затем ворота были заперты – и началась неслыханно зверская расправа. Пять суток продолжались убийства, убивали без обвинения, без суда, убивали всякого, кого считали принадлежащим к партии оптиматов. Рабам была дана воля расправиться со своими господами. Были убиты три консула, три консуляра, множество магистратов. Убивали по прямому приказу Мария, убивали по его суровому взгляду и несли головы убитых свирепому старику, словно обезумевшему от злобы и крови. Сам Цинна был в ужасе, но не смел остановить этого ужасного человека и даже должен был объявить его своим товарищем по консульству. Марий, потрясенный нравственно и физически расстроенный оргиями, в которых он искал забвения, заболел горячкой и через 7 дней умер (в январе 86 г.). Некогда первый человек в Риме, гордость и надежда демократии, он умер всеми ненавидимый и проклинаемый.

Его ближайших помощников – до 4000 человек, преимущественно беглых рабов,– Серторий, наиболее твердый и благоразумный из всей партии, вскоре собрал под предлогом раздачи наград и перерезал всех до последнего. Оргия убийств была прекращена.

Целых три года после этого (86-84) Цинна управлял полновластно, провозглашая себя без выборов консулом и произвольно назначая себе товарища. За все это время не было проведено решительно ни одной меры сколько-нибудь серьезного значения. Отменены были нововведения Суллы, восстановлены предложения Сульпиция – и только. Затем исполнялись лишь текущие дела. Не подумал Цинна даже о том, как установить отношения с Суллою, хотя вопрос об этом не мог не возникнуть самым естественным образом и хотя вообще настроение Италии было благоприятно Цинне: огромная масса населения была, во всяком случае, против олигархии, и человек, сколько-нибудь достойный того положения, какое выпало на долю Цинны, мог бы многое сделать для упрочения своей власти. Когда от Суллы получено было письмо, извещавшее, что он заключил мир и возвращается, и довольно осторожно намекавшее, что он примет лишь самые необходимые меры строгости, сенат решил сделать попытку соглашения: Сулле предложено было явиться под охранною грамотою в Италию. Сулла ответил, что он не просит охраны, а сам надеется принести ее нуждающимся. Тогда Цинна отправился к армии в Анкону и отдал приказ садиться на суда, чтобы плыть в Грецию навстречу Сулле. Но войско взбунтовалось, Цинна был убит, преемники его не двинули войска в Грецию, но продолжали вооружаться.

Они имели до 100 000 человек, против которых Сулла мог выставить не более 40 000. Правда, его войска были безгранично преданы своему вождю, семь лет дрались и в военном отношении не могли быть и сравниваемы с тем буйным сбродом, который был собран под знаменами демагогов. Но Сулла все-таки отлично понимал, что его положение, его задача чрезвычайно трудны. Он думал не о том, как разбить войско своих противников,– это было ему слишком легко, он обдумывал меры, которыми можно было бы успокоить страну, он старался внушить массе новых граждан уверенность, что не будет предпринято ничего для ограничения их прав иначе как по крайней необходимости и с величайшею осторожностью, он всего менее грозил, он не говорил о мести, он даже особою клятвою обязал солдат соблюдать полнейшую дисциплину по отношению ко всем мирным жителям, и самые опасливые люди могли сомневаться разве что в способности Суллы заставить свою партию подчиниться его обещаниям, а уж никак не в его доброй воле. Сулла действовал теперь замечательно последовательно, в духе патриотической и благоразумной умеренности.

Весною 83 г. Сулла высадился в Брундузиуме. Правившая партия была ни к чему не приготовлена, сенат объявил отечество в опасности и вручил консулам диктаторскую власть. Сулла медленно подвигался вперед, армия его вела себя образцово, и города один за другим отворяли ему ворота. Уцелевшие оптиматы стекались в лагерь проконсула, но большинству из них Сулла был не рад и говорил, что эти баричи готовы снизойти до того, чтобы позволить спасти себя, но сами ничего для этого не умеют, да и не хотят сделать. Значительную помощь оказал Сулле молодой Гней Помпеи, сын недавно умершего Страбона, который, владея огромными поместьями на юге Италии и пользуясь там большим влиянием, привел значительный отряд своих клиентов.

Наконец Сулла двинулся к северу. Разбив совершенно при горе Тифате армию одного консула, он вскоре сошелся и с другою армиею – и во время переговоров, которые начал Сулла с консулом Сципионом, предводившим этою армиею, сенатское войско почти поголовно перешло в ряды суллинского. Однако сенат все еще думал бороться и к кампании следующего года начал готовиться с величайшею энергиею. Золотая и серебряная утварь храмов была обращена в деньги, собраны новые легионы, консулами выбраны отважные и способные люди – Карбон и Гай Марий-сын, юноша едва 20 лет, по храбрости и энергии достойный сын своего отца. Особенно ожесточенно бились против суллинцев восставшие самниты, они слишком ненавидели Рим, чтобы не пользоваться случаем и не нанести исконному врагу хоть несколько ударов, да к тому же они понимали, что восстановленная олигархия не будет так снисходительна к их попыткам отпадения, как была демократия.

В начале новой кампании (82 г.) Марий встретился с Суллою и был решительно разбит. После этого защищать Рим уже не было никакой возможности, и Марий предписал своему помощнику, претору Дамазиппу, покинуть столицу, но предварительно перебить там всех значительных граждан – и это дикое приказание было исполнено с беспощадностью, в самом заседании сената была произведена резня.

Вскоре после этого Сулла занял Рим. Затем он, оставив на юге только самые необходимые силы, главные свои силы сосредоточил в Этрурии и очень стеснил там своих противников. Партия сената, и особенно самниты, напрягала в то же время все усилия, чтобы разбить корпус, блокировавший Пренесту, и это почти уже удалось им – но Сулла лично прибыл в эту область и восстановил здесь перевес своего оружия.

Борьба решилась в это время в долине По: здесь сулловские помощники Лукулл, Помпей и др. одержали ряд побед над войском сената. Предводители бежали в Африку, а остатки разбитого войска частью рассеялись, частью были истреблены Помпеем. Теперь все силы Суллы стали собираться на юге, и полное поражение противников его было несомненно.

Тогда демократические вожди и вожди самнитов, уже не думая об успехе, а руководясь только чувством злобы и мести, вдруг оставили свои позиции против Суллы и быстро двинулись на Рим, отстоявший от их лагеря всего на день усиленного марша, чтобы хотя разорить, выжечь ненавистный город… 21 октября 82 г. союзники подошли к Риму. В столице войска было очень мало, и в ней распространился ужас… Но скоро показались и еще всадники: это была армия Суллы, который, узнав о движении врагов, тотчас же бросился за ними, поздно к вечеру подошла его армия, изнемогая от усиленного перехода. Лучшие офицеры советовали Сулле дать отдых истомленным солдатам, но Сулла, взвесив, чем грозит Риму предстоящая ночь, немедленно дал знак к битве. Битва была упорная и жестокая, дрались всю ночь, и только утром следующего дня войско Суллы победило. Кровопролитие было ужасное, пощады не давали и не просили, армия сената и самнитов была уничтожена, около 4000 человек, в том числе многие командиры, были взяты в плен, и утром того же дня Сулла приказал их всех перерезать. Звук мечей и стоны умиравших были явственно слышны в храме Беллоны, где Сулла открыл заседание сената. Нечего и говорить об ужасе такой расправы, но не надо забывать и того, что те, кто гибли в этот момент на Марсовом поле, сами точно так же поступали ранее и так же расправились бы и теперь со своими противниками, если бы одолели хотя на несколько часов…

Теперь борьба стала уже безнадежна, Пренеста сдалась. Прежде, желая избегнуть напрасных жертв, Сулла предлагал ее защитникам безопасность, теперь милости не было. Город был разграблен и разрушен, жители и гарнизон тысячами перебиты. Другие восставшие города после такой жестокой расправы стали защищаться с еще большим упорством, но один за другим и они были взяты. Те из граждан, которые не хотели дожидаться казней, во множестве кончали самоубийством, бросаясь на свои мечи. Особенно жестоко отнесся Сулла к самнитам. Он прямо заявил, что Рим не безопасен, пока есть это племя, и избил самнитов во множестве, прошел всю страну огнем и мечом, с того времени этот край так и остается полупустынным. Два года еще оборонялась Волатерра, и ожесточение осаждающих достигло такой степени, что когда гарнизон сдался на капитуляцию, то даже влияние Суллы было бессильно сдержать солдат: они бросились на выходивших и всех перебили (79).

Некоторое время демократические генералы держались в Испании, Сицилии и Африке, но в 81 г. Флакк подчинил Сулле Испанию, а в Сицилии и Африке быстро справился с противной партиею Помпей (82). Этот молодой офицер потребовал себе триумфа, хотя не имел еще на него права по своим летам и по своему рангу,– и Сулла уступил (79), даже приветствовал молодого честолюбца пышными, едва ли не ироническими похвалами. В том же году уладились мирно затруднения, возникшие было в Азии с Митридатом.

После десяти лет революции и междоусобий Италия была замирена и повиновалась одному господину. Теперь тому замечательному человеку, который прошел без всякой неудачи через столько труднейших моментов, предстояло показать, способен ли он на самое трудное и важное дело – сумеет ли он восстановить на прочных устоях расшатанный политический и социальный строй государства.

Глава VIII. ГОСУДАРСТВЕННОЕ УСТРОЙСТВО, ВВЕДЕННОЕ СУЛЛОЙ.

Сулла во главе государства с неограниченными полномочиями. Подавление оппозиции, проскрипции, наказания отдельных общин, награждение ветеранов. Усиление значения сената, его пополнение. Трибунат. Новые должности. Реформы финансовая и судебная, новая организация общинного самоуправления. Удаление Суллы от дел. Его характер, значение его деятельности.

Революция была побеждена. Победа дала в руки Суллы всю полноту власти. Люди посредственные думали, что возможно просто восстановление старого порядка вещей, но Сулла понимал, что необходимы серьезные меры,– с одной стороны, уступки настолько обширные, насколько это было совместимо с сохранением по существу олигархического правления, с другой – суровые, энергические репрессивные меры, чтобы ввести в русло и затем сдерживать расходившиеся страсти и разнузданную волю. Меры такого рода вообще не могут быть проводимы коллегиальными правительствами, по существу своему медленными и малоподвижными, менее всего годился для этого римский аристократический сенат: он и всегда не богат был дарованиями, а событиями последних лет унесены были и все сколько-нибудь заметные силы его, так что Сулле пришлось выбирать своих ближайших помощников не из представителей аристократии, а среди перебежчиков из лагеря демократической партии.

Намереваясь восстановить господство законности, Сулла желал узаконить и свою власть и обратился к сенату с посланием, в котором говорил, что дело устроения государства он находит нужным вручить одному человеку, облеченному неограниченными полномочиями, и что в себе он чувствует силы исполнить это дело. Сенат немедленно постановил, что проконсулу Сулле дается санкция на все, совершенное им ранее для блага государства, и предоставляется на время, которое он определит сам по собственному усмотрению, неограниченное право решать вопросы жизни и имущества граждан, управлять Италией и провинциями, вводить новые и уничтожать прежние учреждения и должности, назначать и сменять магистратов и т. д.,– Сулле, одним словом, предоставлена была на неопределенное время власть более широкая и полная, чем диктаторская.

Новый повелитель Рима по природе не был ни жесток, ни злопамятен, неоднократно проявлял он полную готовность забывать вражду и козни и нежелание мстить даже тем, кто злоумышлял на его жизнь, подвергал опасности жизнь его близких, убивал его друзей. Но теперь он счел своим долгом с корнем вырвать мятежный дух, а людей, которые как бы совершенно позабыли, что такое законы и власть, заставить снова законы уважать и власти повиноваться – и это решение проведено было с беспощадностью.

Приблизительно в течение полугода составлялся и пополнялся список проскриптов, т. е. людей, которые были объявлены вне закона: имущество этих людей конфисковывалось, убиение их не наказывалось, а награждалось. Когда этот список был закончен, в нем значилось до 4700 имен, в числе их были все сколько-нибудь значительные должностные лица, служившие при Цинне, и особенно со времени высадки Суллы в Италии, затем более или менее известные сторонники демократии. Ужас воцарился в Италии, когда по ней разошлись для экзекуций особые отряды Сулловых солдат. Явилось немало и добровольцев, желавших принять участие в этой расправе. Во всех партиях, в том числе и демократической, нашлись люди, которые сделали убиение проскриптов своим ремеслом и средством для наживы, иные сводили тут и личные счеты, известны случаи, что искренние сторонники аристократии были убиты людьми, которые имели основание опасаться, что убиваемые могут раскрыть такие их поступки, которые грозили проскрипцией им самим, а такие случаи не преследовались. Убито было до 1600 всадников и до 50 сенаторов. Имущество проскриптов конфисковалось и распродавалось по ценам страшно низким, приблизительно раз в 100, в 200 ниже действительной стоимости. О размерах конфискаций можно судить по тому, что все-таки выручено было до 350 млн. сестерциев. Много земель было роздано даром, огромные приобретения сделали родственники Суллы, больше же всех известный впоследствии Марк Красс.

Различным наказаниям были подвергнуты и целые общины. В соответствии с упорством и продолжительностью их сопротивления на них налагались денежные штрафы, разрушались стены городов, отбиралась земля, частью и даже целиком. Некоторые общины лишены были прежних прав и получили самое ограниченное италийское право. Сулла хотел, чтобы их граждане растворились в массе пролетариата и чтобы в будущем латинские общины уже не могли давать поддержки революционным попыткам, особенно пострадали некоторые округа Этрурии и весь Самниум. Но вместе с тем Сулла признал за всеми остальными союзниками права римского гражданства. Это было единственное из мероприятий революционного правительства, которое он не отменил. Права вольноотпущенников были опять ограничены по-прежнему.

Конфискованные и оставшиеся не распроданными земельные участки Сулла роздал своим старым легионерам, до 120 000 человек получили тут свою долю. Этим диктатор, с одной стороны, исполнил свое обещание – щедро наградить своих верных сподвижников, с другой – содействовал увеличению в Италии числа мелких собственников, чему он всегда сочувствовал. Новые владельцы во многих общинах не были введены в число прежних членов их, а поселены рядом, организованы отдельно и являлись как бы гарнизонами, которые по всей Италии обеспечивали сохранение порядка, установленного Суллой и давшего им привилегированное положение. С такою же целью из числа рабов, принадлежавших проскриптам, было отобрано 10 000 наиболее смышленых и молодых, и всем им дарована свобода. Они все назвались Корнелиями, приняв по обычаю имя освобождавшего их господина.

Со времени Гракхов правительство как бы признавало право бунта и откупалось разными уступками. Теперь система уступок была брошена. Почти все нововведения Гракхов были отменены: раздача хлеба прекращена, откупы в Азии уничтожены и введен сбор налогов, всаднические суды уничтожены и восстановлены сенаторские. Класс всадников потерял свое политическое значение.

Сенат Сулла постарался поставить так высоко, как стоял он прежде. Он немедленно пополнил сильно поредевшие ряды сенаторов. Затем он уничтожил цензуру с ее правом исключать сенаторов и отменил назначение в сенат, отныне членами сената становились обязательно только все те, кто был или консулом, или претором, или квестором. Эдильство не открывало дверей в сенат, число же квестур было повышено до 20. Таким образом, в сенат вступали исключительно люди, ранее получившие по прямому народному избранию одну из перечисленных должностей, и вместе с тем окончательно был утвержден принцип, лежащий в основе всякой олигархии,– пожизненность и несменяемость членов властвующего сословия. Законодательная инициатива была вручена исключительно сенату, и это было определено так ясно и бесспорно, что поголовные собрания граждан, сохраненные диктатором, фактически лишились возможности вторгаться в дела управления. Сулла отлично понимал незначительность этих собраний, потому-то он вовсе и не проявлял старой, совершенно неосновательной ревности к дарованию прав гражданства, а, напротив, раздавал их очень широко. Выбор всех должностных лиц по-прежнему сохранен был за гражданством, но точно определены условия избираемости: возраст, необходимый для занятия той или другой должности, обязательность пройти все низшие должности, начиная с квестуры, для того чтобы занимать высшую, обязательный двухгодичный промежуток между исполнением двух различных должностей и десятилетний – между двукратным избранием на одну и ту же должность. Трибунат был сохранен с правами трибунов на интерцессию[15]  [15] Интерцессия – вмешательство, сопротивление (лат.). Своим вмешательством трибун мог отменить или приостановить решение суда.


[Закрыть] и привлечение к суду всех должностных лиц, но с ограничением, что для этого, как и для внесения новых предложений в народное собрание, трибун должен был испросить разрешение сената и за неосновательную интерцессию подлежал огромному денежному штрафу. Кроме того, чтобы отвлечь от должности трибунов честолюбивых людей, было восстановлено старое правило, по которому человек, занимавший эту должность, не мог уже быть ни консулом, ни претором, ни даже квестором, следовательно, не мог войти и в сенат.

Важные перемены произвел Сулла и в положении высших административных лиц. С его времени цензоры уже не избирались и одна часть их функций – замещение убылых мест в сенате и составление призывных списков – отпала сама собой с установлением нового порядка пополнения сената и с введением системы вербовки, другая же – заведование финансами – передана была консулам. Новые постановления были сделаны и относительно консульства и претуры. Ранее все отрасли высшего управления распределялись между двумя консулами и шестью преторами, но достаточно определенных правил на этот счет не существовало, и наиболее выгодные или приятные места распределялись по интригам, поличным соображениям и с разными злоупотреблениями. Не было точных узаконений и относительно того, как поступать, когда долго не назначался или не являлся преемник какому-либо должностному лицу, действовавшему вдали от Рима. Сулла, в виду усложнившихся задач администрации, увеличил число преторов и постановил, что консулы и преторы остаются в должности не по году, а по два, причем первый год – непременно в Риме, и исполняют только гражданские обязанности, а второй – непременно в провинции, где на них лежали и военные обязанности. При этом было строго узаконено, что в область, находящуюся под управлением гражданской власти, не может быть вводима вооруженная сила, а так как продление консулу или претору его власти на второй год формально зависело от сената, то сенат имел возможность не поручать военной силы человеку, не внушавшему к себе полного доверия.

В отношении финансов Сулла не произвел реформ особенно значительных, но уничтожение даровой раздачи хлеба и возвращение в казну множества земель заметно облегчили государственное казначейство. Зато в судопроизводство Сулла ввел высокозамечательные реформы, которые доказывают, что он обладал истинно государственным умом, большою практичностью и чувством меры. Устройство, приданное Суллою римским судам, послужило источником замечательного и в высшей степени полезного юридического развития. Оставляя в стороне подробности, скажем только, что Сулла строго и правильно разграничил судопроизводство по делам уголовным и по делам гражданским и установил целый ряд специальных судных комиссий по определенного рода делам, от чего дело правосудия весьма существенно выиграло по сравнению с порядками, сложившимися постепенно в течение веков, не согласованными одни с другими и часто крайне запутанными. Сулла ускорил отправление правосудия, значительно усилив численный состав судей, а устранением от судопроизводства всадников суды были возвращены к их истинной задаче – отправлению правосудия,– политическая борьба партий изгнана из них.

Особенно замечательна произведенная Суллою реформа местного управления. В древности не умели устроить того порядка, какой применяется теперь во всех образованных государствах: тогда не умели в состав государства вводить как органическую его часть отдельные общины, не имевшие государственных прав, но свои местные дела ведавшие самостоятельно. И в Греции каждый город был непременно вместе с тем и государством, и в Риме если включали в союз какую-либо общину, оставляя ей ее собственные общинные власти и узаконения, то признавали ее формально самодержавным членом союза. Если же жителей общины включали в тот или другой разряд римских граждан, то самостоятельных муниципальных властей община уже не сохраняла и все дела в таких общинах ведались уже соответственными властями, жившими и избираемыми в Риме. Такой порядок применялся и в провинциях, только там место Рима заступал наместник. Когда в состав римского гражданства включена была большая часть Италии, стало почти невозможным управлять из Рима всею Италиею так же, как управлялся город Рим и ближайшие поселения, пришлось внутри самоуправляющейся римской общины организовать более мелкие. Устройство этих общин, разграничение между ними и Римом прав и обязанностей постепенно вырабатывались в течение всего седьмого века, но окончательную, строго обдуманную и способную к дальнейшему развитию организацию придал им именно Сулла. Он мудро выделил те вопросы, которые без ущерба для государства могли быть предоставлены в ведение местных общин, ввел муниципальное управление в общий механизм государства и определил те основы, из которых развилось впоследствии все городское устройство западноевропейских государств. Суллинское устройство областного самоуправления – это один из замечательнейших и самых богатых последствиями фактов римской истории, тут Рим с особенною ясностью является в своем существенном значении соединительного звена между древним и новым миром в области идей государственного устройства.

Таково было в общих чертах государственное устройство, приданное Риму диктатором. Современники подчинились беспрекословно железной воле этого человека. Только некоторые видные офицеры, сподвижники Суллы, были недовольны тем, что Сулла выдвигает на первое место не свою победоносную армию, не военную силу, а сенат и ему подчиняет армию, двое из них попробовали идти против диктатора и нарушить им изданные законы. К одному из них – Помпею – Сулла отнесся с оскорбительною уступчивостью, а другого, которого считал человеком более серьезным, просто приказал заколоть публично. Тогда и эта оппозиция притихла.

Неограниченную власть Сулла применял только для мер, имевших временное значение или таких, которые казались слишком жестокими, так что участие в них компрометировало бы сенат. Диктатор постоянно имел в виду как можно скорее сложить свои исключительные полномочия. Уже на 81 г. Сулла приказал выбрать консулов, на 80 г. он принял консульство на себя, в сотовариществе с Квинтом Метеллом, и управлял как высший по закону сановник. Все распоряжения, которые должны были иметь значение закона, Сулла, раз издавши их, сам строго исполнял, и на 79 г. отказался, согласно закону, вторично выступить кандидатом в консулы, а предписал избрать новых консулов и, когда они были выбраны, вышел на площадь, заявил, что слагает с себя свои полномочия, отпустил свою вооруженную стражу и просил всякого, кто имеет его в чем-либо обвинить, безбоязненно выступить с обвинениями. Многие глубоко ненавидели Суллу, но все молчали в этот действительно величественный момент, когда человек, обладавший безграничною властью и применявший ее во всей полноте, сам добровольно обратился в рядового гражданина, простого сенатора по закону,– и среди почтительно расступавшейся толпы Сулла удалился в свой дом, сопровождаемый только своими личными друзьями.

Единственное явление в истории представляет этот человек. Аристократ по рождению, человек богатый, утонченно образованный, любивший блеск и удовольствия столичной жизни, склонный к шутливости и веселью, он вовсе не казался призванным к той великой роли, какую исполнил. По складу ума и воспитанию человек уравновешенный и несколько скептик, ничуть не обуреваемый честолюбием, он выступил на поприще государственной деятельности, по-видимому вовсе не чувствуя к ней особого призвания, а просто потому, что все люди его круга так поступали,– и прошел это поприще с удивительным счастьем. С полным правом и искренно Сулла заявлял, что почитает себя под особым покровительством богов и принял официально титул «Счастливого». Своенравная богиня счастья словно решила относительно этого своего любимца быть постоянною. Самые решительные предприятия удавались Сулле неизменно, дважды именно на долю его выпали те успехи – захват Югурты и победа над Митридатом,– о которых мечтал и которых страстно желал Марий. Союзническая война Марию принесла одни обиды и разочарования, а Суллу вознесла на первое место. После беспримерного похода в Азии Сулла счастливо побеждал в Италии и наконец стал полновластным владыкою города, повелевавшего полумиром. В этом положении Сулла обуздал партию крайней реакции, сломил демократию, сорок лет потрясавшую государство, разрушил могущество капиталистов, подавил оппозицию собственных сподвижников и успокоил Рим – и все это без единого поражения, без единой неудачи, без необходимости хоть раз исправить сделанный шаг.

С чудесным, почти божественным совершенством Сулла исполнил свою роль, и его деятельность, в тех пределах, какие он сам ей ставил, была не только грандиозна, но и полезна. Не только поддержал он падавшую аристократию с таким уменьем, с каким не послужил своей партии какой-либо другой вождь, он совершил дело безотносительно великое: он не просто завершил революцию, а заставил и свою партию признать равноправие всех италийцев пред лицом закона и таким образом явился истинным творцом полного государственного объединения Италии. За 40 лет непрерывных потрясений Италия ко времени Суллы пришла в состояние такой анархии, что, весьма вероятно, Римское государство погибло бы, если бы Сулла не спас его в Азии и в Италии. Сулла сделал все, что консервативного образа мыслей человек может сделать для спасения аристократической правительственной системы, и если дело Суллы не было прочным, то не по его вине, а потому, что в данных обстоятельствах оно и не могло быть прочным, так как не во власти какого-либо человека вдохнуть новые силы и новую бодрость в ту олигархию, которая правила Римом ранее и которой Сулла теперь передавал реформированное государство. Бесспорно достойно изумления и то, как Сулла задумал свою грандиозную попытку, и то, как он ее выполнил среди бесчисленных препятствий.