Текст книги "Умри, маэстро! (авторский сборник)"

Автор книги: Теодор Гамильтон Старджон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– У чертова таксиста наверняка нет сдачи, – пробормотал я и схватил деньги прежде чем она оправилась настолько, что оказалась в состоянии продемонстрировать мне фокус с исчезновением банкноты. Не переставая пьяно ухмыляться, я достал бумажник и небрежно затолкал в него смятую сотенную, проделав это настолько неловко, чтобы девица могла заметить внутри еще две банкноты такого же достоинства. Убирая бумажник за пазуху, я специально положил его мимо кармана, и, когда он выпал, повернулся, чтобы идти в зал. К счастью, я успел вернуться за ним до того, как девица, приподняв на петлях часть перил гардероба, сумела им завладеть. Подобрав бумажник, я улыбнулся ей самой глупой улыбкой, на какую был способен.

– Если бы кто-нибудь знал, сколько визиток я потерял подобным образом, – сказал я и, правдоподобно покачиваясь, сфокусировал на ней взгляд.

– Эй, да ты просто чудо!.. – "Чудо" было одним из тех кратких, эмоционально насыщенных слов, которые характеризовали ее лучше всего. – А как нас зовут?..

– Черити[17]17
  Черити – благотворительность, отзывчивость, любовь к ближнему (англ.).


[Закрыть], – сказала она. – Только пусть это не наводит тебя на всякие мысли...

Она была так густо напудрена, что я никак не мог разобрать черт ее лица, зато мне были хорошо видны следы помады на ее бюстгальтере, ибо теперь Черити стояла наклонившись вперед и опираясь локтями о перила гардероба.

– Я еще не выбрал свой любимый вид благотворительности, – пробормотал я. – Ты постоянно здесь работаешь?

– Нет, – кокетливо ответила она. – Время от времени я ухожу домой.

– И во сколько это бывает?

– В час.

– Давай сделаем так, – сказал я заговорщическим тоном. – Встретимся у входа в четверть второго и проверим, кто кого перепьет. О'кей?

Не дожидаясь ответа, я отправился в главный зал, предварительно засунув бумажник в задний карман брюк так, чтобы пиджак зацепился за него фалдой, и она могла его видеть. Пока я шел, я чувствовал устремленный на бумажник взгляд ее глаз, похожих на блестящие от жира шляпки только что поджаренных грибов, и в результате чуть не потерял его по настоящему, наткнувшись в дверях на старшего официанта.

В четверть второго она была на месте, да я и не сомневался, что она придет. С шеи у нее свисало боа из поредевших желтоватых перьев, каблуки были такими тонкими и острыми, что их можно было забивать в сосновые доски, а руки до самых локтей скрывали блестящие латунные и хромированные браслеты, позвякивавшие при каждом движении.

Когда мы оказались в такси, Черита сразу бросилась на меня, хищно разинув свой ярко-алый ротик. Я никогда не отличался особенно хорошей реакцией, но на сей раз я не сплоховал и так быстро наклонил голову, что она чувствительно врезалась скулой мне в лоб. Черити возмущенно пискнула, но я сказал, что я, кажется, снова уронил бумажник, и она поспешила принять участие в поисках.

Довольно долго мы кочевали по барам и ночным заведениям, которых Черити знала великое множество. В каждом таком месте ей, не задавая лишних вопросов, приносили то херес, то виски, без зазрения совести удваивая стоимость заказов и подавая совершенно фантастические счета, по которым я без малейшего звука расплачивался. В одном баре я оставил официанту восемь долларов на чай, но Черити ухитрилась прикарманить пять из них. В другой забегаловке она вытащила у меня из кармана кожаную записную книжку, приняв ее за бумажник, который к этому времени я для пущей безопасности спрятал в трусах, и все же мне пришлось расстаться с авторучкой и одной эмалевой запонкой со вставкой из горного хрусталя.

Это была настоящая дуэль. Я был по брови нагружен цитратом кофеина и тиамингидрохлоридом, однако изрядная порция алкоголя все же просочилась сквозь эту блокаду, и я держался из последних сил. К счастью, мне удалось довести мою игру до логического завершения. Перекрывая Черити все возможные пути к отступлению, я в конце концов поставил ее в такое положение, что она вынуждена была пригласить меня к себе. Ей просто не оставалось ничего другого, и это привело Черити в ярость, которую она не особенно старалась скрыть.

Помогая и поддерживая друг друга, мы долго поднимались по едва освещенным первыми лучами рассвета ступеням, то и дело пьяно шикая и прикладывая палец к губам. На самом деле мы оба были гораздо трезвее, чем казалось по нашим движениям и жестам, и каждый втихомолку клялся себе не дать другому того, что подразумевала ситуация. Наконец мы достигли нужной двери, и Черити, относительно быстро справившись с замком, распахнула ее передо мной.

Откровенно говоря, я не ожидал, что в квартирке будет так чисто и так холодно.

– Окно открылось! – жалобно воскликнула Черити. Быстро подойдя к окну, она захлопнула створку и поплотнее замотала шею своим боа. – О, как неудачно вышло... – простонала она.

Я тем временем успел оглядеться по сторонам. Это была длинная комната с низким потолком и тремя окнами. В дальнем ее конце, отгороженная подъемными жалюзи, угадывалась кухня. Дверь во внутренней стене вела, очевидно, в ванную.

Черити перешла к кухонным жалюзи и подняла их.

– Сейчас будет теплее, – пообещала она.

Я оглядел открывшуюся моему взгляду кухоньку.

– Как насчет кофе? – спросил я, когда она зажгла небольшую плитку.

– Хорошо, хорошо, – хмуро отозвалась она. – Только говори потише, ладно?

– Ш-ш!.. – Я помахал возле губ пальцем и обошел комнату кругом, мимоходом отметив дешевый проигрыватель с набором пластинок, телевизор с крошечным экранчиком, широкий кожаный диван казенного вида и книжный шкаф, где вместо книг на полках красовались пыльные фарфоровые собачки.

Вероятно, понял я, грубовато-примитивные манеры Черити способны были привлечь не так много клиентов, как ей хотелось.

– Эй, мне нужно попудрить нос! – заявил я.

– Ванная вон там, – ответила она. – Ты не можешь потише?

Я прошел в ванную комнату. Она оказалась совсем крошечной. В углу находилась мелкая сидячая ванна, над которой был укреплен металлический обруч с веселенькой пластиковой занавеской, испещренной крупными ярко-алыми розами.

Прикрыв за собой дверь, я осторожно заглянул в аптечку. Ничего необычного здесь не было, и я так же бесшумно ее закрыл, стараясь, чтобы не щелкнул замок. Во встроенном шкафу тоже ничего кроме полотенец не оказалось.

"В комнате, наверное, есть чулан, – подумал я. – Придется проверять все шляпные картонки, чемоданы, сундуки. А где бы я спрятал дьявольскую куклу, если бы хотел напустить на кого-нибудь порчу?"

"Я бы не стал убирать ее далеко", – ответил я себе. Объяснить это я не мог, но я действительно держал бы подобную вещь под рукой, почти на открытом месте.

Машинально я сдвинул в сторону душевую занавеску, потом снова задернул. Ванна была квадратной, а обруч над ней – круглым.

Есть!..

Я снова сдвинул занавеску, собрав ее у внешнего края ванны, и увидел в углу, прямо на уровне глаз, треугольную металлическую полку. На ней стояли четыре грубых фигурки, вылепленных, судя по всему, из глины и пчелиного воска. На головах у трех из них топорщились пряди волос, прилепленные с помощью капелек воска со свечи. Четвертая фигурка была лысой, но зато ее пальцы заканчивались слегка изогнутыми роговыми чешуйками, в которых я признал обрезки ногтей.

Несколько мгновений я в задумчивости рассматривал эту странную выставку. Потом, выбрав лысую куклу, я повернулся к двери, но вовремя остановился. Спустив воду в унитазе, я снял с вешалки полотенце и, развернув, небрежно бросил на край ванны и только потом вернулся в большую комнату.

– Эй, крошка, смотри, что я нашел! – радостно провозгласил я.

– Ты не можешь не орать? – с досадой откликнулась она. – Сколько раз тебе повторять! И положи, пожалуйста, эту штуку на место.

– А все-таки, что это такое?

– Не твое дело, – отрезала она. – Положи на место, я сказала.

Я погрозил ей пальцем.

– Ты обещала быть со мной нежной и ласковой, – проговорил я обиженно.

Черити не без усилия взяла себя в руки и, вооружившись остатками терпения, сказала:

– Это просто.., игрушка. Дай-ка ее сюда. Я отдернул руку.

– Нет, ты все-таки не хочешь быть со мной нежной и ласковой! – С этими словами я запахнул куртку и стал неловко застегивать ее одной рукой, продолжая удерживать куклу вне пределов досягаемости Черити.

Она со вздохом закатила глаза и шагнула ко мне.

– Ну ладно, пупсик, идем пить кофе, и давай не будем ссориться. – Она потянулась к кукле, и мне снова пришлось отдернуть руку.

– Ты должна сказать мне, – надулся я.

– Но это.., личное.

– Вот и скажи, чтобы я знал, как ты ко мне относишься.

– Хорошо... – Она снова вздохнула. – Когда-то я снимала квартиру пополам с одной девчонкой, которая умела делать такие куколки. Она говорила, что, если тебе кто-то разонравился или ты с кем-нибудь поссорилась, надо сначала слепить такую куклу, потом взять волосы или обрезки ногтей твоего дружка и... Вот, допустим, тебя зовут Джордж. Кстати, как твое имя?

– Джордж, – быстро сказал я.

– Хорошо. В общем, я называю куклу Джорджем и начинаю втыкать в нее иголки или вязальные спицы. И все. А теперь дай мне ее сюда.

– А это кто?

– Это Эл.

– Гэл?

– Эл. Но Гэл у меня тоже есть, ты его наверняка видел в ванной. Его я ненавижу больше всего.

– Ага, ясно... – пробормотал я. – А что бывает с Элом, Джорджем и прочими, когда ты втыкаешь в них иголки и булавки?

– Считается, что они должны заболеть. И даже умереть.

– А они...?

– Нет, никто из них не заболел, – сказала Черити совершенно искренним тоном. – Говорят тебе, это просто игра, вернее – не совсем игра, но что-то вроде... Если бы это срабатывало, то, можешь мне поверить, старина Эл уже давно бы истек кровью. Но он по-прежнему жив и здоров, хозяйничает в своей кондитерской.

Я молча отдал ей куклу, и Черити посмотрела на нее с сожалением.

– Честно говоря, мне хотелось бы, чтобы колдовство иногда срабатывало. По временам я как будто даже верю в это. Представляешь, я втыкаю в них иглы, и они просто орут!

– А ну-ка, представь меня своим друзьям! – потребовал я.

– Что?

– Представь меня Элу, Гэлу и Джорджу, – повторил я, пьяно усмехаясь, и, схватив ее за руку, потащил в ванную. Черити раздраженно фыркнула, но подчинилась.

– Это – Фриц, это – Бруно, а это... А где же еще один?

– Который?

– Может быть, он упал за... – Черити встала коленями на край ванны и заглянула за нее, в узкий промежуток между ней и стеной. Когда она выпрямилась, ее лицо было пунцовым от усилий и гнева.

– Что тебе от меня надо? – прошипела она. – Прекрати валять дурака, слышишь? Я только развел руками.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, хватит... – сказала она сквозь зубы и ловко ощупала сначала мою

куртку, потом – пиджак. – Куда ты ее спрятал?

– Кого? – удивился я. – Здесь было только четыре куклы. – Я показал пальцем. – Эл, Фриц, Бруно и Гэл. Кстати, я так и не понял, который из них Гэл? Вон тот, крайний?

– Это Фредди, – отрезала Черити. – Он дал мне двадцатку, а сам вытащил у меня из сумочки двадцать три доллара. Грязная, грязная... Нет, Гэла здесь нет, а ведь он был самым лучшим. Ты точно не врешь, пупсик?

Внезапно она с размаху хлопнула себя по лбу.

– Окно!.. – воскликнула она и выбежала в комнату.

Я опустился на четвереньки, чтобы еще раз заглянуть под ванну, и только тут понял, что имела в виду Черити. В последний раз оглядевшись по сторонам, я вышел вслед за ней. Черити стояла возле открытого окна и, заслонив глаза ладонью, смотрела вниз.

– Кто бы мог подумать! – проговорила она в недоумении. – Кому могла понадобиться эта безделица?..

Я почувствовал, как под ложечкой у меня засосало от предчувствия неудачи.

– Ну и черт с ней, – продолжала Черити. – Я слеплю нового Гэла, хотя, конечно, у меня он вряд ли выйдет таким уродом. Идем, кофе уже, наверное... Эй, что с тобой, тебе нехорошо?

– Да, мне нехорошо, – ответил я.

– Из всех вещей, которые можно было украсть, – проговорила она уже из кухни, – этот ворюга выбрал именно восковую куклу. Хотела бы я знать, кто бы это мог быть?

Неожиданно я понял, кто это мог быть и, хлопнув кулаком по раскрытой ладони, расхохотался.

– Что с тобой? Ты спятил?

– Да, – ответил я. – У тебя есть телефон?

– Нет. Эй, ты куда?..

– Домой. Прощай, Черити.

– Постой, дорогой, не уходи. Я же только что сварила тебе кофе!

Я распахнул дверь, но она схватила меня за рукав.

– Ты не можешь уйти просто так! Как насчет того, чтобы дать Черити что-нибудь на память?

– Никак. Завтра ты подцепишь нового кавалера и наверстаешь все, что упустила сегодня. Если, конечно, после сегодняшних коктейлей из виски и хереса тебя не замучит похмелье, – бодро ответил я. – И не забудь те пять долларов, которые ты стащила с тарелки для чаевых. На твоем месте я бы в этом кабаке больше не появлялся – по-моему, официант видел, как ты лишила его честно заработанной пятерки.

– Ты не пьян!.. – ахнула она.

– Да и ты не такая уж красавица, – парировал я с ухмылкой и, послав ей воздушный поцелуй, выскользнул за дверь.

Наверное, я еще долго буду помнить ее такой, какой она была в этот момент – ее удивление и обиду, ее карие глаза, жалобно вытаращенные вслед уплывавшим из рук долларам, даже жалкое и бесполезное движение бедрами, которое она послала мне вслед, как последнюю мольбу.

Вы когда-нибудь пробовали найти телефонный автомат в пять часов утра?

Мне пришлось пройти не меньше девяти кварталов, прежде чем я поймал такси. А к тому времени, когда мы с водителем отыскали, наконец, работающий аппарат на одной из ночных бензоколонок, мы уже переехали мост Триборо и оказались в Квинсе.

– Алло? – послышалось в трубке, когда я набрал номер.

– Келли! – радостно завопил я. – Почему ты ничего мне не сказал? Я бы сэкономил не меньше шестидесяти долларов и избавил бы себя от самого сомнительного удовольствия, какое я только...

– Это не Келли, – сказал в трубке голос Милтона. – Гэл только что умер.

Это сообщение застало меня с открытым ртом, и я, наверное, некоторое время оставался в таком положении. Во всяком случае, когда я его закрыл, во рту у меня было холодно и сухо.

– Я сейчас приеду, – пробормотал я.

– Лучше не надо, – ответил Милтон. Голос у него дрожал, и я понял, что ему не вполне удается владеть собой. – Если только ты не хочешь... Нет, лучше не приезжай. Ты все равно ничем не сможешь помочь, а я в ближайшее время буду.., очень занят.

– А где Келли? – прошептал я.

– Я не знаю.

– Ну хорошо, – вздохнул я. – Позвони мне, когда освободишься.

Я снова сел в такси и велел везти меня домой. Дороги я не запомнил.

***

Иногда я думаю, что в то утро Келли мне просто приснился.

Большое количество спиртного, сильное волнение и тридцать часов без сна способны вырубить человека как наркоз, после которого он ничего не помнит. И все же просыпался я неохотно, чувствуя, что этот мир – далеко не самый лучший и не самый счастливый, чтобы спешить к нему возвращаться. Во всяком случае, не сегодня.

Несколько минут я лежал, тупо разглядывая свой книжный шкаф. Потом я закрыл глаза и, перевернувшись на другой бок, зарылся головой в подушку.

Когда я снова их открыл, то увидел Келли, который с непринужденной грацией расположился в моем кресле: длинные ноги свободно вытянуты, длинные руки лежат на поручнях, зоркие глаза до половины прикрыты веками.

Я не стал спрашивать, как он попал в квартиру – какой смысл, раз он все равно уже вошел? Я вообще ничего не сказал, ожидая, пока он заговорит сам, ибо мне вовсе не хотелось быть первым, кто сообщит Келли о смерти брата. К тому же я еще не совсем проснулся, так что я просто лежал и смотрел на него.

– Милтон мне сообщил, – сказал Келли. – Я этого ждал, так что все в порядке. Я кивнул.

– Я прочел твой рассказ, – неожиданно добавил Келли. – Я нашел и другие твои рассказы, и прочел их тоже. У тебя богатое воображение.

Он сунул в рот сигарету, тотчас прилипшую к его нижней губе, и не торопясь прикурил.

– Милт много знает, и до какого-то момента вы оба соображаете очень неплохо. Но потом знания заставляют Милтона отклоняться к северо-западу, а твое воображение уводит тебя на северо-восток...

Некоторое время он молча курил.

– Я способен удерживать прямой курс, – сказал он наконец. – Но, чтобы дойти до цели, мне требуется время.

Я потер глаза.

– Не понимаю, – сказал я. – О чем ты говоришь?

– Неважно, – отозвался Келли. – Я хочу добраться до того, что убило Гэла.

Я закрыл глаза и увидел перед собой смазливое, пустое, злобное личико Черити.

– Я провел с ней большую половину сегодняшней ночи, – сказал я.

– Жаль, что ты не видишь ее сейчас.

– Слушай, Келли, – начал я. – Если ты собираешься ее наказать, то лучше оставь эту затею. Черити, конечно, просто мерзкая маленькая шлюха, но на самом деле она еще ребенок, которому с самого начала не повезло в жизни. Она не убивала Гэла.

– Я знаю, что не убивала, и она мне совершенно безразлична. Но я знаю, что убило Гэла, и не остановлюсь ни перед чем. И, насколько мне известно, у меня есть только один путь...

– Ну хорошо, – сказал я, снова роняя голову на подушку. – Что же его убило?

– Милтон рассказал тебе о гаитянской кукле, которую Гэл ей подарил?

– Да, разумеется, рассказывал, но, можешь мне поверить, это пустой номер. Для того чтобы стать жертвой сглаза или порчи, Гэл сам должен был верить в колдовство.

– Хе-хе, Милтон и мне рассказывал то же самое. Мы проговорили с ним несколько часов.

– Тогда в чем же дело?

– Ты наделен богатым воображением, – повторил Келли спокойно. – Давай повоображаем вместе. Милт рассказывал тебе о людях, которые умирают, даже если выстрелить в них из ружья, заряженного холостыми патронами?

– Нет, но я, кажется, где-то об этом читал. Общая идея, разумеется, та же.

– А теперь вообрази, что все перестрелки или убийства с применением огнестрельного оружия, о которых ты когда либо слышал – все были именно такими, то есть, стрельба велась только холостыми патронами.

– Ну, вообразил. И что дальше? Но он как будто не слышал меня.

– Представь, что каждый раз, когда кого-нибудь убивают, – сказал Келли, – ты собираешь множество свидетельств, улик, экспертных оценок, которые неопровержимо доказывают, что стреляли именно холостыми и что человек погиб, потому что верил...

– Я понял. Дальше?..

– А теперь давай представим, что в городе появился преступник, чье оружие заряжено настоящими, боевыми патронами. Как ты думаешь, какая для пули разница, кто во что верит?

Я молчал.

– На протяжении долгого времени люди лепили кукол и пронзали их булавками. Там, где в это верят, это непременно начинается снова. А теперь представь, что кому-то в руки попала кукла, с которой были скопированы все остальные фигурки. Настоящая кукла.

Я продолжал лежать неподвижно.

– Тебе вовсе не обязательно знать, что именно у тебя в руках, – неторопливо продолжал Келли. – И не обязательно обладать какими-то особенными способностями. Тебе не надо понимать, как работает эта механика, не надо даже ни во что верить. Все, что тебе нужно, это задать кукле определенное направление и слетка подтолкнуть.

– Как? Как ее подтолкнуть? – шепотом спросил я.

Келли пожал плечами.

– Назвать куклу чьим-нибудь именем. Или ненавидеть ее.

– Господи Иисусе, Кел, ты спятил!.. Откуда ты знаешь? Ведь этого просто не может быть!

– Ты ешь бифштекс, – медленно сказал Келли. – Откуда твой желудок знает, что нужно усвоить, а что – выбросить вон? Ты это знаешь?

– Некоторые люди знают.

– Но не ты. И тем не менее твой желудок работает нормально. Существует множество естественных законов, которые действуют вне зависимости от того, понимает ли кто-нибудь механизм их действия или нет. Сколько матросов стоит у штурвала, даже не зная толком, как устроен рулевой механизм? Так и я... Я знаю, куда идти и знаю, что достигну своей цели. Какое мне дело, как это действует, и верит в это кто-нибудь, или нет.

– Хорошо, – согласился я. – И что ты собираешься делать?

– Я должен прикончить то, что прикончило Гэла.

Голос его по-прежнему звучал сонно, почти лениво, но тон его показался мне очень серьезным, и я не решился расспросить Келли поподробнее. Вместо этого я не без раздражения спросил:

– А зачем ты мне все это рассказываешь?

– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Что?

– Во-первых, тебе придется некоторое время молчать о том, что я только что тебе говорил. Кроме того, я хочу, чтобы ты сохранил для меня одну вещь.

– Какую? И как долго?

– Я тогда тебе сообщу.

Я, наверное, вскочил бы и как следует на него рявкнул, если бы Келли не выбрал это же самое мгновение, чтобы встать и выйти из спальни.

– Что мне не дает покоя, – сказал он из соседней комнаты, – это мысль о том, мог ли я догадаться об этом полгода назад, или не мог.

Потом я уснул, даже сквозь сон стараясь уловить момент, когда он уйдет. Но Келли двигался тише, чем любой другой человек его габаритов.

Когда я проснулся во второй раз, было уже за полдень. Кукла сидела на каминной полке и злобно смотрела на меня. Такого уродства я не видел еще никогда в жизни.

В следующий раз я встретился с Келли на похоронах Гэла. После похорон мы втроем, включая Милтона, слегка выпили за упокой его души. О куклах никто из нас не говорил. Насколько мне известно, вскоре после этого Келли ушел в рейс – так, во всяком случае, думаешь о моряках, когда они вдруг надолго пропадают. Что касается Милтона, то он был занят как всякий доктор, то есть – очень, и мне так и не удалось спросить у него, что он обо всем этом думает.

Чудовищную куклу я оставил на каминной полке, где она пролежала неделю или две. И все это время я гадал, когда Келли вернется, чтобы взяться за осуществление своего плана. Мне казалось, что он явится за куклой, как только будет готов. Выполняя свое обещание, я никому не рассказывал о том, что он мне поведал, и когда ко мне пришли какие-то гости, убрал куклу на верхнюю полку стенного шкафа. Там она и осталась, и со временем я стал о ней забывать.

Примерно месяц спустя я заметил, что в комнатах появился какой-то странный запах. Он был еще очень слаб, и мне не удалось сразу определить, что это такое. Я знал только одно: что бы это ни было, запах мне не нравится. В конце концов я определил, что он исходит из стенного шкафа, и вспомнил о кукле.

Встав на цыпочки, я снял ее с верхней полки и понюхал.

Запах действительно исходил от нее, и меня едва не стошнило. Это был тот самый запах, который многие люди тщетно стараются забыть – запах некротического разложения, как определил бы его Милтон, и я едва сдержался, чтобы не отправить куклу в мусоросжигатель. Но обещание – есть обещание, и я положил куклу на стол, где она сразу же повалилась на бок.

Ее странная податливость и мягкость были отвратительны. Одна нога оказалась сломана чуть выше колена и выглядела так, словно у куклы было два коленных сустава. Вся она казалась распухшей и не вызывала ничего, кроме омерзения.

Где-то в кладовке у меня хранился высокий стеклянный колпак, которым когда-то накрывали часы. Я отыскал его, положил куклу на кусок мозаичного линолеума и накрыл колпаком, чтобы не сойти с ума от запаха.

Некоторое время я напряженно работал, встречался с людьми (один раз даже пообедал с Милтоном), и дни летели незаметно. И вот как-то вечером мне пришло в голову снова взглянуть на куклу.

Состояние ее было весьма плачевным. Я старался держать колпак в прохладном месте, но кукла продолжала таять и оплывать, растекаясь по линолеуму омерзительной лужей. В первый момент я подумал о том, что скажет мне Келли, но потом проклял и его, и его мстительные планы, и отнес куклу в подвал.

Со дня смерти Гэла прошло почти два месяца, когда я впервые спросил себя, с чего я вообще решил, что Келли должен вернуться за своей кошмарной куклой до того, как начнет осуществлять свой замысел. Он сказал, что собирается разделаться с тем, что погубило Гэла, и, насколько я его понял, гаитянский божок и был истинным виновником смерти его брата.

Что ж, он добрался до куклы, и я нисколько об этом не жалел. Однажды я даже принес из подвала часовой колпак и, подставив к лампе, вгляделся в то, что осталось от куклы. В луже на линолеуме еще можно было угадать очертания человеческой фигурки и какие-то не до конца оплывшие куски, но все остальное превратилось в отвратительную, гниющую массу.

– Ай да Келли! – злорадно воскликнул я. – Добей его, дружище!

Потом мне позвонил Милтон и спросил, могу ли я встретиться с ним у Рули. Голос его мне очень не понравился, но я не знал, что могло случиться. За последнее время мы только раз с ним выпили, да и то немного. Когда я вошел, Милтон сидел в самом дальнем углу и, втягивая то одну, то другую щеку, нервно закусывал их зубами. Губы у него были какими-то серыми, и, поднося к ним стакан, он расплескал его содержимое.

– Что это с тобой? – ахнул я. Милтон страдальчески сморщился.

– Я знаменит, – сказал он, и я услышал, как стекло звякнуло о его зубы. – Я так часто приглашал к Гэлу консультантов, что теперь меня считают чем-то вроде эксперта по этой.., по подобным состояниям.

И Милтон двумя руками поставил стакан на стол. Он явно пытался улыбнуться, и я сказал, что лучше бы он этого не делал. Тогда он бросил насиловать себя и чуть не заплакал.

– Пойми! – почти выкрикнул он. – Я не могу, просто не могу выхаживать еще одного такого больного. Я просто не выдержу!

– Скажешь ты наконец, что случилось? – резко спросил я. Иногда подобные приемы оказываются самыми действенными.

– Д-да... Да. Недавно в отделение общей патологии привезли.., еще одного такого больного. Естественно, вызвали меня. Клиническая картина в точности такая же, как у Гэла. В точности!.. Все дело только в том, что я не могу снова заниматься этим. Не могу и не хочу! К счастью, через шесть часов она умерла.

– Она?.. Это была женщина?

– Знаешь, что нужно сделать с человеком, чтобы довести его до такого состояния? – спросил Милт, не ответив на мой вопрос. – Нужно туго перевязывать конечности и ждать, пока они не омертвеют и не начнут разлагаться. Нужно сдирать кожу рашпилем, расплющивать ткани дубинкой и втирать в раны грязь, чтобы вызвать заражение. Нужно ломать кости тисками, нужно...

– Ну хорошо, хорошо, но ведь никто не...

– ..И все это нужно было повторять ежедневно на протяжении, наверное, двух месяцев, – закончил Милтон и принялся тереть кулаками глаза. Он проделывал это с таким ожесточением, что я не выдержал и схватил его за запястья.

– Я знаю, что никто этого не делал! Разве я сказал, что это – дело человечески рук? – рявкнул Милтон. – Разве Гэла кто-нибудь тронул хоть пальцем?

– Выпей, – сказал я, но он не стал пить. Вместо этого он наклонился вперед и зашептал:

– Каждый раз, когда с ней кто-нибудь заговаривал, она отвечала одно и то же. Например, когда ее спрашивали, что случилось и кто сделал с ней такое, она отвечала только одно: "Он называл меня куколкой". Вот и все, что она говорила: "Он называл меня куколкой"!..

Я встал из-за стола.

– Пока, Милт.

Он ошарашенно поглядел на меня.

– Постой, куда же ты? Не уходи! Ты должен...

– Мне пора идти, – сказал я и вышел не оглядываясь. Мне необходимо было как можно скорее остаться одному, чтобы задать себе несколько вопросов и как следует пораскинуть мозгами.

Кто виноват в убийстве, спрашивал я себя, ружье, или тот, кто спустил курок? Я вспоминал пустое, смазливое, маленькое личико, алчный взгляд карих глаз и слова Келли, который сказал:" Она мне совершенно безразлична".

Потом я подумал, что испытывала кукла, когда Черити ломала, выкручивала, колола ее. Готов спорить, она об этом даже не задумывалась.

Я думал: "Действие: девушка бросает в человека вентилятором. Ответное действие: человек бросает девушку в вентилятор. Проблема: колесо не снимается с оси. Решение: выбить ось".

Это – образ мышления.

Как убить человека? Использовать восковую куклу.

А как убить куклу?..

Кто виноват: ружье, или тот, кто спустил курок?

Он называл меня куколкой.

Он называл меня куколкой.

Он называл меня куколкой...

Когда я вернулся домой, в комнате надрывался телефон.

– Привет... Это был Келли.

– С ней покончено, – сказал я. – Твоя кукла умерла. И еще, Келли... Знаешь, держись от меня подальше.

– Хорошо, – ответил Келли.