Текст книги "Американская трагедия. (Часть 1)"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

Глава 45

У людей с болезненной чувствительностью и обостренным воображением, если их интеллект – притом не наделенный особой силой – сталкивается с трудной и сложной задачей, бывают такие минуты, когда рассудок, еще не сброшенный со своего пьедестала, все же выходит из равновесия и корчится, словно в пламени; когда человек потрясен и сознание до того одурманено, что – по крайней мере на время – безрассудство или смятение, заблуждение или ошибка могут одержать верх над всем остальным. В таких случаях воля и мужество, встретив серьезные трудности, которых они не могут ни перенести, ни победить, как бы отступают, обращаются в поспешное бегство, оставляя место панике и временному безумию.

И рассудок Клайда можно было сравнить теперь с маленькой разбитой армией, бегущей перед сильным противником; иногда среди поспешного бегства она останавливается на мгновение, обдумывая, как спастись от полного разгрома, – и в своем паническом страхе хватается за самые роковые, самые рискованные планы спасения от грозящей и совершенно неизбежной судьбы. Взгляд Клайда становился напряженным, порою безумным; минута за минутой, час за часом он снова и снова возвращался все к тем же мыслям и поступкам, проверяя их шаткое равновесие. Но выхода не было – нигде ни малейшей лазейки. И тогда снова напрашивалось решение, как будто подсказанное газетной заметкой, но психологически порожденное его собственными мучительными, страстными и безуспешными поисками выхода и потому особенно навязчивое.

В самом деле, словно из глубин какого-то низшего или высшего мира, о существовании которого он никогда не догадывался и куда ни разу не проникал, из мира, находящегося вне жизни и смерти и населенного совсем иными существами, чем он сам, – как дух от случайного прикосновения к лампе Аладдина, как джин, возникший в виде дыма из таинственного кувшина, попавшего в сеть рыбака, перед ним вдруг предстал некий коварный, дьявольский замысел, таившийся в его душе, чудовищный, но властный, коварный, но манящий, дружелюбный, но жестокий; он предоставлял Клайду выбор между злом, грозившим ему гибелью (несмотря на его сильнейшее сопротивление), и другим злом, которое хотя и наполняло его душу отвращением и жгучим ужасом, но все же обещало впереди свободу, успех и любовь.

Его мозг можно было в это время сравнить с запертым безмолвным залом, где, против собственной воли, он оказался в полном одиночестве и вот размышляет над таинственными и страшными желаниями или советами какой-то темной, первобытной части своего «я», не в силах ни отречься от нее, ни бежать и не находя в себе мужества как-либо действовать.

Ибо теперь заговорило его худшее и слабейшее «я». Оно говорило: «Хочешь избежать требований Роберты, которые доныне, до этой самой минуты, казались тебе совершенно неотвратимыми? Слушай! Я укажу тебе путь. Он ведет через озеро Пасс. Та газета – ты Думаешь, напрасно она Попала тебе в руки? Вспомни Большую Выпь, глубокую иссиня-черную воду, остров на юге, пустынную дорогу к Бухте Третьей мили. Как раз то, что тебе нужно. Перевернись лодка или байдарка на таком озере – и Роберта навсегда уйдет из твоей жизни. Она не умеет плавать! Озеро… то озеро… которое ты видел, которое я показал тебе… разве оно не идеально подходит для этой цели? Такое уединенное, редко посещаемое и в то же время сравнительно близкое – не больше ста миль отсюда. И как просто вам с Робертой отправиться туда, – как будто в это мнимое свадебное путешествие, о котором вы уже уговорились. Ты должен сделать только одно – изменить свою и ее фамилии… или даже и этого не нужно. Пусть она сохранит свою, а ты – свою. Ты никогда не позволял ей говорить о тебе и ваших отношениях, и она никому не говорила. Ты писал ей только самые официальные записки. И теперь, если ты встретишься с ней где-нибудь, как вы уже уговорились, и никто вас не увидит, ты можешь отвезти ее на озеро Большой Выпи или куда-нибудь по соседству, как раньше ездил с ней в Фонду».

«Но на Большой Выпи нет гостиницы, – тотчас поправил Клайд, – просто лачуга, где могут поместиться лишь несколько человек, да и то кое-как»

«Тем лучше. Значит, там будет меньше народу».

«Но нас могут заметить по дороге, в поезде. Меня потом опознают как ее спутника».

«Разве вас заметили в Фонде иди Гловерсвиле? Вы всегда ездили в разных вагонах иди купе, – разве нельзя и теперь сделать то же? Ведь предполагается, что это будет тайный брак, – тогда почему же не тайный медовый месяц?»

«Верно… верно».

«И когда все будет устроено и вы приедете на озеро Большой Выпи или на какое-нибудь другое – их столько кругом, – как просто будет поехать покататься на лодке! Никаких вопросов. Никаких записей под твоей или ее фамилией. Нанять лодку на час, или на полдня, или на день. Ты видел остров в южной части того пустынного озера. Правда, красивый остров? Его стоит осмотреть. Почему бы не совершить такой приятной прогулки перед свадьбой? Роберта будет очень рада… она теперь так утомлена и измучена, а тут – загородная прогулка… отдых перед испытаниями новой жизни. Ведь это разумно? Правдоподобно? И, очевидно, ни один из вас не вернется. Вы оба утонете, не так ли? Кто может вас увидеть? Один или два проводника, лодочник, который даст вам лодку, хозяин гостиницы. Но откуда им знать, кто ты или кто она. А ты слышал, как там глубоко?»

«Но я не хочу ее убивать, не хочу убивать. Не хочу причинять ей никакого вреда. Если только она согласится отпустить меня и пойти своей дорогой, я буду так рад, так счастлив больше никогда ее не видеть».

«Но она не отпустит тебя и не пойдет своей дорогой, если ты не пойдешь с нею. Если же ты от нее убежишь, значит, потеряешь Сондру, и все, что связано с Сондрой, и все удовольствия твоей здешней жизни: свое положение у дяди, у его друзей, их автомобили, танцы, поездки на дачу. А что потом? Ничтожное место! Ничтожный заработок! Снова скитания, как после несчастья в Канзас-Сити. Больше никогда и нигде не представится тебе такой счастливый случай. Ты предпочитаешь это?»

«Но ведь и здесь возможен какой-нибудь несчастный случай, который разрушит все мои мечты… мое будущее… как было в Канзас-Сити?»

«Несчастный случай? Конечно… но только не такой. Теперь весь план в твоих руках… Ты можешь устроить все, как пожелаешь. И как это просто! Сколько лодок опрокидывается каждое лето… и катающиеся тонут, потому что большинство не умеет плавать. А откуда станет известно, умел ли плавать мужчина, который был на озере с Робертой Олден? Ведь из всех видов смерти самый легкий – утонуть… ни шума, ни крика… может быть, случайный удар веслом или бортом лодки… А потом безмолвие! Свобода… Труп никогда не будет найден. Или, если он будет найден и опознан, разве не легко будет сделать вид (дай лишь себе труд подумать об этом), что ты был в другом месте, на каком-нибудь другом озере, прежде чем отправился на Двенадцатое. Чем плохо придумано? Где тут уязвимое место?»

«Но предположим, я опрокину лодку, а Роберта не утонет. Что тогда? Она будет цепляться за лодку, кричать, ее спасут, и потом она расскажет, что я… Нет, я так не могу… и не хочу. Я не ударю ее. Это слишком страшно, слишком подло…»

«Но легкий удар… самого легкого удара при таких обстоятельствах достаточно, чтобы оглушить ее и все кончить. Печально, да, но ведь у нее есть возможность идти своей дорогой, не так ли? А она не хочет – и не дает тебе идти твоей. Что ж, в таком случае… разве это уж так несправедливо? И не забывай, что тебя ждет Сондра… красавица Сондра… жизнь с нею в Ликурге… богатство, высокое положение в обществе, – нигде и никогда больше ты не добьешься ничего подобного… никогда… никогда! Любовь и счастье… и будешь из первых в ликургском обществе… даже выше, чем твой двоюродный брат Гилберт».

Голос умолк на время, затерявшись в сумраке… в тишине… в мечтах…

Но Клайд, обдумывая все слышанное, не был, однако, им убежден. Темные опасения или лучшие чувства заглушали советы голоса, звучавшего в большом зале. Но стоило Клайду подумать о Сондре, обо всем, что она олицетворяет, а потом о Роберте, – таинственный некто тотчас же возвращался, еще более хитрый и вкрадчивый.

«А, все еще размышляешь о том же! И не находишь выхода – и не найдешь. Я указал тебе верный путь, спасительный, единственный путь… единственный путь: через озеро. Разве так трудно, катаясь по нему, отыскать какой-нибудь укромный уголок, незаметную бухточку поближе к южному берегу, где вода глубока? И как легко оттуда пройти лесом к Бухте Третьей мили или к Серому озеру! А оттуда к Крэнстонам. Туда ходит пароходик, ты же знаешь. Фу, какая трусость! Какое малодушие! Ведь ты можешь приобрести то, чего больше всего жаждешь: красоту, богатство, положение в обществе… утолить все свои материальные и духовные желания. А в противном случае – бедность, скука, тяжелый, плохо оплачиваемый труд…

Ты должен сделать выбор! И потом – действовать. Ты должен! Должен! Должен!»

Так закончил голос, глухо раздававшийся откуда-то из дальнего угла огромного зала.

И Клайд слушал – сначала с ужасом и отвращением, потом с бесстрастным философским спокойствием человека, которому, каковы бы ни были его мысли и поступки, все же дано право обдумывать даже самые дикие, самые отчаянные планы спасения. Под конец, из-за присущей ему духовной и физической склонности к наслаждениям и мечтам, которую он не в силах был преодолеть, он внутренне до того запутался, что такой выход стал казаться ему возможным. Почему бы и нет? Ведь – как говорил тот голос – это единственно разумный и доступный выход… совершить одно лишь злое дело – и тогда исполнятся все желания и все мечты. Однако Клайд, при болезненной слабости своей шаткой и крайне изменчивой воли, не мог решить трудную задачу при помощи таких соображений… ни тогда, ни в последующие десять дней.

В сущности, предоставленный самому себе, он никогда не мог бы решиться и не решился бы на такой шаг. Как всегда, ему оставалось либо ждать, что его заставят действовать, либо отказаться от этой дикой, ужасной мысли. Но в это время пришло много писем – семь от Роберты, пять от Сондры, – и первые мрачными, а вторые самыми радужными красками с поразительной наглядностью подчеркнули противоположные стороны лежавшего перед Клайдом страшного ребуса. На мольбы Роберты, как ни были они убедительны и угрожающи, Клайд не решился ответить даже по телефону: он рассудил, что отвечать – значит только ускорить ее гибель – решительную развязку, подсказанную ему трагедией на озере Пасс.

В то же время в нескольких письмах Сондре он дал волю самым страстным признаниям…

Его дорогая, его чудесная девочка!.. Он так мечтал утром четвертого июля приехать на Двенадцатое озеро… Он безумно жаждет снова увидеть ее! Но увы! – писал он также (настолько он был не уверен даже и теперь в том, что будет делать), – некоторые обстоятельства в связи с работой могут задержать его на день, два или три, – он еще не может сказать точно, но напишет ей не позднее второго числа, когда все окончательно выяснится. И при этом он говорил себе: если б только она знала, что за обстоятельства… если бы только знала! Но и написав это – и притом не ответив на последнее настойчивое письмо Роберты, – он все-таки продолжал говорить себе, что это еще вовсе не значит, будто он рассчитывает поехать с Робертой, а если даже и так, – это вовсе не значит, что он собирается ее убить. Ни разу он честно – или, вернее сказать, прямо, смело, хладнокровно

– не признался себе, что задумал совершить такое жестокое преступление. Наоборот, чем ближе подходил он к окончательному решению, тем более отвратительной и страшной представлялась ему эта мысль, отвратительной и почти неосуществимой, и потому все невероятнее казалось, что он когда-либо это сделает. Правда, в иные минуты, – по обыкновению, споря с собой, внутренне содрогаясь и отступая перед всеми. ужасами, какими грозили мораль и правосудие, – он думал о том, что можно бы съездить на озеро Большой Выпи, чтобы успокоить Роберту, которая сейчас так донимает его своими настояниями и угрозами, и, значит (снова отговорка, увертка перед самим собой), получить еще отсрочку, возможность окончательно обдумать, как же ему быть.

Путь через озеро.

Путь через озеро.

Но по приезде на озеро – будет ли целесообразно так поступить, нет ли… как знать. Может быть, он даже сумеет переубедить Роберту. Ведь что ни говорите, а она, конечно, поступает очень несправедливо, она слишком многого от него требует. Поглощенный роковой мечтой о Сондре, он считал, что Роберта напрасно делает такую грандиозную трагедию из самого обыкновенного случая. Если уж говорить прямо, она оказалась в таком же положении, как и Эста. Однако Эста никого не пыталась на себе женить. А чем Олдены, бедные фермеры, лучше его собственных родителей, бедных проповедников? И чего ради так беспокоиться о том, что подумают родители Роберты, – ведь Эста вовсе не думала, каково будет ее родителям?

Что бы там ни говорила Роберта о его вине, разве она сама ни в чем не виновата? Да, конечно, он старался обольстить и соблазнить ее, если угодно, – пусть так, но разве это снимает вину с нее? Разве она не могла отказать ему, если уж она была так строго нравственна? Но она этого не сделала. А что касается несчастья, которое случилось с ней по его вине, – так разве он не сделал все, что мог, чтобы ее выручить? К тому же у него так мало денег. И положение у него такое сложное. Нет, она достойна порицания в такой же мере, как и он. И, однако, Роберта упорно толкает его на этот путь, настаивает на браке, тогда как, согласись она пойти своей дорогой, – а почему бы ей этого не сделать при его помощи? – она избавила бы и его и себя от всех ужасов.

Но нет, она не желает, – ну, а он не желает жениться на ней, вот и все! Напрасно она думает, что сможет его заставить. Нет, нет, нет!

По временам, приходя в подобное настроение, он чувствовал, что способен на все, что с легкостью утопит Роберту и она сама будет в этом виновата.

А потом возвращалось устрашающее сознание того, что подумают в обществе и как поступят, когда узнают, и что он сам впоследствии должен будет думать о себе. И Клайд убеждался, что, как ни велико его желание остаться в Ликурге, он не способен действовать и, следовательно, должен бежать отсюда.

Так прошли вторник, среда и четверг после последнего письма Роберты, полученного в понедельник. А в четверг вечером (и его и Роберту весь этот день терзали тяжелые мысли) Клайд получил следующее письмо:

«Бильц, среда, 30 июня.

Дорогой Клайд!

Предупреждаю тебя, что, если я не дождусь от тебя телефонного звонка или письма до полудня пятницы, я приеду в Ликург в тот же вечер, и все узнают, как ты со мной поступил. Я не могу и не стану ждать и мучиться ни часу больше. Мне жаль, что я вынуждена сделать такой шаг, но все это время ты так упорно молчишь, а суббота – уже третье июля, и я ничего не знаю о твоих намерениях и планах. Вся моя жизнь разбита, и твоя тоже будет отчасти испорчена, но не я одна в этом виновата. Я сделала все, что могла, чтобы облегчить тебе эту жертву, и, конечно, мне очень тяжело причинять столько горя моим родителям и друзьям и всем, кто тебе дорог, тоже. Но я ни часу больше не стану ждать и мучиться.

Роберта».

Держа это письмо в руках, Клайд оцепенел от сознания, что теперь он, безусловно, должен действовать. Она приезжает! Если только он не сумеет успокоить ее и как-нибудь задержать, завтра, второго, она будет в Ликурге… Однако ни второго, ни третьего он не может ехать с нею, это возможно лишь после четвертого июля. В праздничные дни везде будет слишком много народу, их могут увидеть, узнать… А тут нужно все держать в тайне. И ему нужно еще немного времени, чтобы подготовиться. Теперь он должен быстро все обдумать и затем – действовать. Великий боже! Подготовиться. Может быть, сказать ей по телефону, что он был болен, или слишком озабочен поисками денег, или еще что-нибудь в этом роде, и потому не мог писать… и что, кроме того, дядя пригласил его на Лесное озеро как раз на четвертое. Дядя! Дядя! Нет, это не годится. Он слишком часто ссылался на дядю. И какое теперь имеет значение для него или для нее, увидится ли он лишний раз с дядей. Ведь он уезжает из Ликурга навсегда, так он говорил Роберте. Пожалуй, самое лучшее – сказать ей, что он отправляется к дяде, чтобы как-то объяснить ему свой отъезд: может быть, тогда он сумеет вернуться сюда, скажем, через год. Она этому поверит. Во всяком случае, он должен сказать ей что-нибудь, что успокоит ее и задержит в Бильце хотя бы до пятого, до тех пор, пока он не составит окончательного плана… пока не приготовится сделать либо одно, либо другое… Одно либо другое…

Не медля ни минуты, не раздумывая больше, он бросился к ближайшему телефону, где его вряд ли могли подслушать. Он вызвал Роберту и приступил к длинным, уклончивым и на сей раз вкрадчивым объяснениям; он уверял ее, что был по-настоящему болен, простужен, не выходил из дому и потому не мог добраться до телефона… далее, он решил, что ему следует как-то объясниться с дядей, чтобы иметь возможность когда-нибудь впоследствии сюда вернуться… Он говорил самым умоляющим и почти ласковым тоном, просил Роберту понять, в каком состоянии он был в эти дни, – и в конце концов не только сумел заставить ее поверить, будто в самом деле есть какие-то оправдания его медлительности и молчанию, но и изложил ей свой новый план. Пусть она подождет до шестого, – и тогда он наверняка, непременно встретит ее в любом месте, какое она выберет, – в Гомере, Фонде, Ликурге, Литл-Фолз… Но поскольку они хотят сохранить все в тайне, он предложил бы ей приехать шестого утром в Фонду, чтобы дневным поездом выехать в Утику. Там они смогут переночевать, – нельзя же им обсуждать свои планы и принимать решения по телефону, – а затем поступят так, как будет решено. Кроме того, он тогда сможет рассказать ей подробнее, как именно, по его мнению, им надо действовать. У него явилась одна идея – совершить маленькое путешествие, прежде чем они поженятся, или после, как ей захочется… но… во всяком случае, это будет приятная прогулка… (При этих словах голос его стал хриплым, а колени и руки слегка задрожали, но Роберта не могла заметить его внезапного смятения.) Она не должна сейчас его расспрашивать. Он не может рассказать ей все по телефону. Но шестого в полдень он непременно будет на вокзале в Фонде. Когда она увидит его, ей останется только купить билет до Утики и сесть в вагон, а он купит билет отдельно и сядет в другой вагон, в соседний. Если она не увидит его на станции до отхода поезда, он пройдет по вагону, чтобы она видела, что он здесь, но не больше: ей не следует с ним заговаривать. В Утике она сдаст на хранение свой чемодан, а он пройдет за ней до ближайшего спокойного уголка, потом сходит за ее вещами, они вместе отправятся в какую-нибудь скромную гостиницу, а обо всем остальном он позаботится сам.

Она должна сделать, как он говорит. Может же она настолько ему поверить! Тогда он позвонит ей завтра – третьего и потом, конечно, утром шестого; таким образом, оба они будут знать, что все в порядке: что она выезжает, а он будет на месте. Что? Она хочет взять с собой сундучок? Маленький? Конечно, раз он ей нужен, пусть возьмет. Но на ее месте он не стал бы сейчас брать с собой много вещей. Когда они устроятся где-нибудь, нетрудно будет переслать все, что ей понадобится.

Клайд говорил все это, стоя в телефонной будке в маленькой аптеке на окраине (аптекарь сидел в задней комнатушке, среди своих банок и склянок, погруженный в чтение какого-то глупого романа), и казалось, великан-джинн, что прежде являлся в молчаливом зале в его мозгу, снова встал за его плечом, – поистине это он говорил устами Клайда, а не сам Клайд, застывший, оцепеневший, испуганный.

«Поезжай на то озеро, где ты был вместе с Сондрой!

Достань путеводитель по этой местности в отеле «Ликург» или на вокзале.

Плыви к южному концу озера, а после оттуда иди на юг.

Выбери лодку, которая легко опрокидывается, – лодку с круглым дном, какие ты видел на озере Крам и на других здешних озерах.

Купи новую шляпу, не похожую на твою, чтобы она не могла тебя выдать, и оставь ее на воде. Можно даже вырвать подкладку, чтобы неизвестно было, где куплена шляпа.

Уложи все свои вещи в сундук, но оставь его дома; в случае неудачи можно будет, вернувшись сюда, тотчас взять его и скрыться.

Возьми с собой только такие вещи, которые ты мог бы взять для поездки на дачу, на Двенадцатое озеро, а не для окончательного отъезда; если тебя разыщут на Двенадцатом озере, все будет выглядеть так, словно ты только туда и ехал, – никуда больше.

Скажи Роберте, что ты намерен с ней обвенчаться, но после того, как вы вернетесь из этой поездки, не раньше.

И если будет необходимо, нанеси легкий удар – только чтобы оглушить ее, не больше… чтобы, упав в воду, она легче потонула.

Не бойся!

Не будь слабым!

Пройди через лес вечером, а не днем, – чтобы тебя могли увидеть только в Шейроне или в Бухте Третьей мили и чтобы ты мог сказать, что приехал с озера Рэкет, или с Длинного, или из Ликурга.

Называй себя вымышленным именем и, насколько можешь, меняй почерк.

Твердо верь в успех.

И говори с Робертой тихо, совсем тихо, – мягко, нежно, даже влюбленно. Так надо, чтобы подчинить ее теперь твоей воле».

Так говорило его второе, темное «я».