Текст книги "Американская трагедия. (Часть 1)"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

И все время, вплоть до воскресного вечера, он уже не думал ни о Рите, ни о Дилларде и Зелле, а только о предстоящем визите. Это действительно событие – попасть в такие высокие сферы!

Единственная помеха всему – этот Гилберт Грифитс, который при встрече всегда смотрит на Клайда такими суровыми, холодными глазами. Он, возможно, будет дома и, наверно, примет надменный вид, чтобы заставить Клайда почувствовать себя ничтожеством (Клайд порою признавался себе, что Гилберту это удается). Несомненно, если Клайд попробует держаться с достоинством в доме Грифитсов, Гилберт потом постарается как-нибудь отплатить ему на фабрике. Он может, например, сообщать своему отцу о Клайде только плохое. Ясное дело, если человека держат в этом гнусном подвале и не дают никакой возможности проявить себя, – как надеяться на успех, на карьеру? И всегда ему так не везет: надо же было, приехав сюда, наткнуться на этого Гилберта, который так на него похож и неизвестно почему терпеть его не может.

Однако, несмотря на все свои сомнения, Клайд решил возможно лучше использовать счастливый случай и в воскресенье, в шесть часов, направился к дому Грифитсов; ему предстояло трудное испытание, и нервы его были натянуты. Он подошел к большим железным воротам, приподнял тяжелую щеколду и зашагал по широкой, выложенной кирпичом дорожке к главному входу, ощущая внутреннюю дрожь, словно на пороге какого-то опасного приключения. Он шел, и ему казалось, что на него уже устремлены испытующие, критические взгляды. Может быть, мистер Сэмюэл, или мистер Гилберт, или какая-нибудь из его сестер глядят на него из-за этих тяжелых занавесей. Из окон нижнего этажа лился мягкий, приветливый свет.

Впрочем, тревога Клайда была непродолжительна. Слуга открыл дверь, взял у него пальто и пригласил пройти в большую гостиную, которая произвела на Клайда сильное впечатление. Она показалась ему, даже после отеля «Грин-Дэвидсон» и клуба в Чикаго, необыкновенно красивой: такая прекрасная мебель, стенные часы, огромный стол, пышные ковры и драпировки. Огонь пылал в большом камине, перед которым полукругом расставлены были стулья и кресла; в разных концах комнаты горели лампы. В гостиной в эту минуту никого не было, но пока Клайд беспокойно оглядывался по сторонам, в глубине комнаты, где находилась большая лестница, ведущая наверх, зашуршало шелковое платье, и Клайд обернулся: к нему приближалась миссис Грифитс. Это была кроткая, худая, поблекшая женщина, двигалась она быстро, разговаривала любезно, хотя, по своему обыкновению, немного сдержанно, и через несколько минут Клайд уже чувствовал себя в ее присутствии легко и спокойно.

– Мой племянник, не так ли? – улыбнулась она.

– Да, – ответил Клайд просто и, благодаря волнению, с необычным для него достоинством. – Я – Клайд Грифитс.

– Очень рада видеть вас у себя, – начала миссис Грифитс с известным светским апломбом, который она приобрела наконец за годы, проведенные в местном высшем обществе. – И мои дети, конечно, тоже будут рады. Беллы и Гилберта как раз нет дома, но, я думаю, они скоро вернутся. Муж отдыхает, но я уже слышала шаги в его комнате, значит, он сейчас будет здесь. Не присядете ли? – Она указала на большой диван. – По воскресеньям мы почти всегда ужинаем дома, и я думала, что будет очень приятно, если мы с вами встретимся в тесном семейном кругу. Как вам нравится Ликург?

Она опустилась на диван перед камином, и Клайд довольно неловко уселся на почтительном расстоянии от нее.

– Город мне очень понравился, – ответил он с улыбкой, стараясь попасть ей в тон. – Конечно, я видел еще слишком мало, но то, что я видел, мне понравилось. И я нигде никогда не видел такой красивой улицы, как ваша, – прибавил он восторженно. – Такие большие дома, такие прекрасные сады!

– Да, мы все очень гордимся нашей улицей, – улыбаясь, ответила миссис Грифитс; она всегда с величайшим удовольствием думала о том, как красив и роскошен ее дом на Уикиги-авеню. Они с мужем так долго добивались всего этого! – Наша улица, кажется, всем нравится. Она была проложена давно, еще когда Ликург был просто деревней. Но обстроилась она и стала такой красивой только за последние пятнадцать лет… А теперь вы должны рассказать мне о своих родителях. Вы знаете, мне никогда не приходилось с ними встречаться, хотя, конечно, муж часто говорил о них, то есть о своем брате, – поправилась она. – Мне кажется, он не встречался с вашей матушкой. Как поживает ваш отец?

– Спасибо, он здоров, и мама тоже, – просто ответил Клайд. – Они живут теперь в Денвере. Раньше мы жили в Канзас-Сити, но года три назад они оттуда переехали. На днях я получил письмо от мамы. Она пишет, что у них все благополучно.

– Так вы с ней переписываетесь? Это очень хорошо.

Миссис Грифитс улыбнулась Клайду; он все больше интересовал ее: ей понравилась его наружность. Он так изящен, так хорошо держится и, главное, так похож на ее собственного сына… вначале она даже испугалась немного, а потом заинтересовалась. Пожалуй, Клайд был несколько выше, лучше сложен и поэтому казался красивее Гилберта, но она никогда бы этого не признала. Да, Гилберт порою нетерпим и высокомерен даже с матерью, и в его обращении больше привычного притворства, чем подлинной нежности, – зато он энергичный, способный юноша, он умеет отстаивать себя и свои мнения. Клайд мягче, неопределеннее, неувереннее. Ее сын, должно быть, унаследовал свою энергию от отца и родственников по ее линии, а Клайд, вероятно, получил некоторую слабость характера в наследство от этих незначительных людей – своих родителей.

Решив, таким образом, этот вопрос в пользу сына, миссис Грифитс собиралась расспросить Клайда о его сестрах и братьях, но тут вошел Сэмюэл Грифитс. Окинув Клайда, который встал при его появлении, проницательным взглядом и найдя, что он вполне приличен, по крайней мере внешне, Грифитс-старший сказал:

– А, вот и вы! Надеюсь, вас и без меня устроили здесь как следует?

– Да, сэр, – ответил Клайд почтительно, с легким поклоном. Он чувствовал, что находится в присутствии одного из великих мира сего.

– Ну, вот и прекрасно. Садитесь, садитесь! Очень рад, что все в порядке. Я слышал, вы теперь в декатировочной? Не очень приятное место, но начинать хорошо именно оттуда, снизу! Иной раз и лучшие люди так начинают.

– Он улыбнулся и прибавил: – Меня не было в городе, когда вы приехали, а то бы я с вами повидался.

– Да, сэр, – ответил Клайд; он не решался сесть до тех пор, пока мистер Грифитс не погрузился в широкое кресло около дивана.

В смокинге и крахмальной сорочке с черным галстуком – костюме, так не похожем на форму чикагского клуба, – Клайд еще больше понравился Сэмюэлу, чем при первой встрече, и совсем не показался незначительным и ничтожным, каким изображал его Гилберт. Однако Сэмюэл Грифитс почувствовал, что Клайд недостаточно напорист, ему не хватает деловых качеств, которые необходимы молодому человеку; хотелось бы видеть племянника более сильным и энергичным. Это было бы более по-грифитсовски и, вероятно, больше пришлось бы по душе Гилберту.

– Нравится вам ваша работа? – снисходительно спросил Грифитс-старший.

– Да, сэр, то есть, вернее сказать, не особенно, – откровенно ответил Клайд. – Но это не важно. Для начала, по-моему, всякая работа хороша.

Он думал в эту минуту, что хорошо бы произвести на дядю впечатление человека, способного на нечто лучшее, и, так как Гилберта здесь не было, нашел в себе смелость ответить откровенно.

– Вот это правильная мысль, – сказал Сэмюэл Грифитс, очень довольный. – Я знаю, это не очень приятная часть нашего производственного процесса, но для начала необходимо с ней познакомиться. И, конечно, в наши дни ни в одном деле нельзя выдвинуться сразу, на это нужно время.

Тут Клайд мысленно спросил себя, надолго ли еще его оставят в мрачном подвале под лестницей.

Пока он раздумывал об этом, вошла Майра; она с любопытством взглянула на него и очень обрадовалась, что он совсем не такой незначительный, каким его изображал Гилберт. Она уловила во взгляде Клайда какое-то беспокойство, выражение не то мольбы, не то тревожного испуга, и это ее тронуло; может быть, она почувствовала в нем что-то близкое, свое: она ведь и сама пользовалась не слишком большим успехом в обществе.

– Это твой двоюродный брат Клайд Грифитс, Майра, – сказал небрежно Сэмюэл, когда Клайд встал. – Тот самый молодой человек, о котором я тебе говорил. Моя дочь Майра, – прибавил он, обращаясь к Клайду.

Клайд поклонился и, пожимая холодную, несколько вялую руку Майры, почувствовал, что она отвечает ему более искренним, дружеским пожатием, чем все остальные.

– Надеюсь, вы не жалеете, что приехали сюда, – приветливо начала она. – Мы все любим наш Ликург, но после Чикаго, я думаю, он показался вам довольно жалким. – Она улыбнулась.

Клайд, который в присутствии своих именитых родственников держался несколько официально и натянуто, ответил ей церемонным «благодарю вас» и уже готов был сесть, но в это время открылась дверь, и вошел Гилберт Грифитс. (Перед этим на улице был слышен шум мотора, замолкший как раз у главного входа.)

– Одну минуту. Додж! – крикнул он кому-то в дверь. – Я сейчас! – Затем, повернувшись к своим, прибавил: – Простите, я сейчас вернусь. – И быстро направился к лестнице, ведущей наверх.

Через минуту он вернулся и, по обыкновению, бросил на Клайда ледяной, пренебрежительный взгляд, от которого Клайду и на фабрике всегда становилось не по себе. На Гилберте было светлое в яркую полоску пальто для автомобильной езды, перехваченное поясом, черное кожаное кепи и большие кожаные перчатки с крагами, которые делали его похожим на военного. Он сухо кивнул Клайду, сказал: «Здравствуйте», – потом подошел к отцу и покровительственно положил руку ему на плечо:

– Привет, папа. Добрый вечер, мама! Очень жаль, но я не могу посидеть с вами. Мы с Доджем и Юстисом только что приехали из Амстердама за Констанцией и Жакелиной и сейчас едем к Бриджменам. Но я вернусь к утру. Во всяком случае, буду завтра в конторе. Надеюсь, у вас все в порядке, мистер Грифитс? – прибавил он, обращаясь к отцу.

– Да, мне не на что жаловаться, – сказал отец. – А ты, кажется, намерен веселиться всю ночь?

– Совсем нет, – ответил Гилберт, не обращая никакого внимания на Клайда. – Я просто хотел сказать, что если не смогу вернуться к двум, то переночую где-нибудь, вот и все.

Он снова ласково похлопал отца по плечу.

– Пожалуйста, не езди так быстро, как всегда, – попросила миссис Грифитс. – Это вовсе не безопасно.

– Пятнадцать миль в час, мама, пятнадцать миль в час, я знаю правила! – Гилберт надменно улыбнулся.

Клайд не мог не заметить, каким снисходительным и авторитетным тоном Гилберт разговаривает с родителями. Ясно, что и здесь, как на фабрике, он важная персона, с которой все считаются. По-видимому, он ни к кому, кроме отца, не питает особого уважения. «До чего высокомерен», – подумал Клайд.

Должно быть, это великолепно – быть сыном богатого человека и без труда, без всякого усилия занять вот такое положение, держаться так гордо, пользоваться такой властью и таким авторитетом. Да, конечно, этот молодой человек смотрит на Клайда свысока и говорит с ним пренебрежительно. Но подумать только: такой молодой и обладает такой властью!

Глава 10

В эту минуту горничная доложила, что ужин подан и Гилберт тотчас простился. Все встали; миссис Грифитс спросила у горничной:

– Белла не звонила?

– Нет еще, сударыня, – ответила та.

– Тогда скажите миссис Трюсдейл, чтобы она позвонила к Финчли и вызвала Беллу. Пусть она сейчас же едет домой.

Горничная вышла, а все общество проследовало в столовую, находившуюся в том же этаже, рядом с гостиной. Клайд увидел еще одну великолепно обставленную комнату, всю в светло-коричневых тонах; посредине стоял длинный стол орехового дерева, очевидно, предназначавшийся для особо торжественных случаев, вокруг него – стулья с высокими спинками. Стол освещали канделябры, расставленные на нем на равном друг от друга расстоянии. В глубине комнаты, в просторной полукруглой нише с окнами в сад, был накрыт для ужина другой, небольшой стол на шесть персон. (Клайд почему-то представлял себе это совсем иначе.) За столом Клайду пришлось отвечать на множество вопросов, главным образом о его семье, о том, как его родные жили прежде и как живут теперь. Сколько лет его отцу? А матери? Где они жили до переезда в Денвер? Сколько у него братьев и сестер? Сколько лет его старшей сестре Эсте? Чем она занимается? А остальные дети? Доволен ли отец своим делом – ведь он теперь содержит отель? А чем именно он занимался раньше, в Канзас-Сити? Сколько времени они там жили?

Клайд не на шутку смутился и растерялся под градом этих вопросов, которые с важным видом задавали ему Сэмюэл Грифитс и его жена. По сбивчивым ответам Клайда оба они поняли, что вопросы эти – особенно о жизни семьи в Канзас-Сити – ставят его в затруднительное положение. Они, разумеется, приписали это чрезвычайной бедности своих родственников. Когда Сэмюэл Грифитс спросил: «Кажется, вы начали работать в отеле еще в Канзас-Сити, когда окончили школу?» – Клайд густо покраснел, вспомнив об истории с украденным автомобилем и о том, как мало, в сущности, пришлось ему ходить в школу. Больше всего ему не хотелось, чтобы здесь узнали что-нибудь о его жизни в качестве рассыльного в Канзас-Сити и особенно чтобы его имя связали с отелем «Грин-Дэвидсон».

К счастью, в это время дверь отворилась, и вошла Белла в сопровождении двух девушек, которые, как сразу понял Клайд, также принадлежали к избранному обществу. Какой контраст между ними и Ритой и Зеллой, о которых он еще совсем недавно думал с таким волнением! Он узнал Беллу по ее фамильярному обращению с Грифитсами. Одна из ее спутниц была Сондра Финчли, о которой так часто говорили Белла и ее мать. Клайд никогда еще не видал такой изящной, красивой и гордой девушки, – она была совсем особенная, никто не мог сравниться с нею! Английский костюм плотно облегал ее гибкую фигуру, и с ним прекрасно гармонировала маленькая темная кожаная шапочка, кокетливо надвинутая на глаза. Через руку у нее перекинуто было элегантное пальто в черную и серую клетку, модного, почти мужского покроя, и она вела за собой на кожаном ремешке французского бульдога. Клайду показалось, что он в жизни своей не встречал такой очаровательной девушки. Она сразу произвела на него необычайное, потрясающее впечатление, точно его пронизал электрический ток, и он с жгучей болью ощутил, что значит жаждать недостижимого, мечтать о любви и мучительно чувствовать, что ему не суждено добиться от этой девушки хотя бы ласкового взгляда. Это и терзало и пьянило его. Ему до боли хотелось то закрыть глаза и больше не видеть ее, то смотреть на нее без конца, не отводя глаз, – так она его пленила.

А Сондра сначала ничем не показала, что заметила его; она была занята только своей собакой:

– Ну же, Биссел, веди себя как следуем, а то я выведу тебя отсюда и привяжу у лестницы. О, боюсь, мне придется сейчас же уйти, если он не будет вести себя прилично! (Биссел увидел кошку и старался до нее добраться.) Вторая девушка далеко не так сильно поразила Клайда, хотя она была по-своему не менее изящна, чем Сондра, и многим, наверно, показалась бы столь же прелестной. У нее были белокурые, почти льняные волосы, миндалевидные серо-зеленые глаза, маленькая, грациозная фигурка и вкрадчивые, кошачьи манеры. Едва войдя, она скользнула через комнату к столу, склонилась над миссис Грифитс и замурлыкала:

– Как вы себя чувствуете, миссис Грифитс? Я так рада вас видеть! Как давно я у вас не была! Знаете, я уезжала с мамой. Сегодня они с Грэнтом поехали в Олбани, а я как раз встретила Беллу и Сондру у Лэмбертов. А вы, я вижу, сегодня ужинаете в семейном кругу?.. Как поживаете, Майра? – спросила она и, протянув руку из-за плеча миссис Грифитс, слегка, просто по долгу вежливости, дотронулась до руки Майры.

Тем временем Белла, которая показалась бы Клайду самой очаровательной из этих девушек, не будь Сондры, воскликнула:

– Ах, я опоздала! Мамочка, папочка, прошу прощения! Ну, пожалуйста, простите меня на этот раз!

Потом, как будто только сейчас заметив Клайда, хотя он поднялся, когда девушки вошли в комнату, и все еще стоял, она, как и ее подруги, замолчала с притворно скромным видом.

А Клайд, всегда чрезмерно чувствительный к подобным оттенкам в обращении и к разнице в материальном положении, ждал, пока его представят, и с мучительной остротой сознавал свое ничтожество. Юность и красота, стоящие столь высоко на общественной лестнице, казались ему высшим торжеством женщины. Его слабость к Гортензии Бригс (не говоря уже о Рите, далеко не такой привлекательной, как любая из этих трех девушек) показала, что он не в силах устоять перед женским изяществом, даже если у его победительниц нет иных достоинств.

– Белла, – сказал внушительно Сэмюэл Грифитс, видя, что Клайд все еще стоит, – это твой двоюродный брат Клайд.

– Вот как, – сказала Белла; она сразу заметила, до чего Клайд похож на Гилберта. – Здравствуйте! Мама мне говорила, что вы на днях приедете. – Она протянула ему два пальца, потом обернулась к своим спутницам и представила: – Мои подруги – мисс Финчли и мисс Крэнстон.

Обе девушки сухо и чопорно кивнули, внимательно и довольно бесцеремонно разглядывая Клайда.

– Как похож на Гила! – шепнула Сондра подошедшей к ней Бертине.

И Бертина ответила:

– Я никогда не видела подобного сходства. Но только он гораздо красивее, правда?

Сондра кивнула. Она в первое же мгновенье с удовольствием заметила, что Клайд красивее брата Беллы (она не любила Гилберта) и что он явно восхищен ею. Она приняла это как должное, – ведь она всегда покоряла молодых людей с первого взгляда. Но, увидев, что глаза Клайда неотступно и беспомощно следят за ней, она решила, что пока не стоит обращать на него внимания. Уж слишком легкая победа.

Миссис Грифитс, не ожидавшая этого визита, немного сердилась на Беллу: привела с собой подруг, когда здесь Клайд, и теперь придется упомянуть о том, что он не принадлежит к хорошему обществу.

– Может быть, вы обе положите пальто и присядете? – предложила она. – Я скажу, чтобы поставили еще два прибора. Белла, садись рядом с отцом.

– Нет, нет, нам пора домой! Мы не можем оставаться ни минуты, – в один голос заявили Сондра и Бертина.

Однако теперь, когда они увидели Клайда и убедились, что он хорош собой, им непременно хотелось узнать, будет ли он блистать в обществе. Гилберт Грифитс не пользовался особым успехом, и они обе не любили его, хотя очень дружили с его сестрой: для самовлюбленных красавиц он был слишком самоуверен и упрям, держался порой чересчур высокомерно. А Клайд, насколько можно судить по внешности, гораздо мягче и податливее. Остается только узнать, какое положение он занимает и что думают о нем Грифитсы: если в этом доме он принят как равный, то почему бы и местному обществу не принять его? А главное, интересно знать, богат ли он… На это они почти немедленно получили ответ, так как миссис Грифитс решительно и с умыслом сказала Бертине:

– Мистер Грифитс – наш племянник, он приехал с Запада; он пробует работать на фабрике моего мужа. Этот молодой человек вынужден сам пробивать себе дорогу, и муж мой так добр, что дал ему возможность испытать свои силы.

Клайд вспыхнул: ему ясно указывали, что по сравнению с Грифитсами и с этими девушками он ничто. Он заметил, как на лице Бертины Крэнстон любопытство мгновенно сменилось полнейшим равнодушием; ее интересовали только молодые люди со средствами. Но Сондра Финчли, хоть и стояла в своем кругу ступенькой выше (она была гораздо красивей Бертины, а ее родители – еще богаче Крэнстонов), не отличалась такой практичностью, как подруга. Она снова взглянула на Клайда, и на лице ее ясно отразилось, что она огорчена услышанным. Такой красивый и симпатичный юноша!

В это время Сэмюэл Грифитс, который был особенно расположен к Сондре (Бертину он не любил, как не любила ее и миссис Грифитс, считавшая ее слишком хитрой и неискренней), позвал:

– Идите-ка сюда, Сондра! Привяжите собаку к креслу. Пальто бросьте на тот стул и садитесь вот здесь. – Он указал ей место рядом с собой.

– Никак не могу, дядя Сэмюэл, – немного рисуясь, воскликнула Сондра таким фамильярно-ласковым тоном, словно ее с Сэмюэлом Грифитсом связывала самая нежная дружба. – Уже поздно, да и с Бисселом никак не сладишь. Правда же, нам с Бертиной пора домой.

– Знаешь, папа, – вдруг вмешалась Белла, – лошадь Бертины наступила вчера на гвоздь и теперь хромает. И ни Грэнта, ни мистера Крэнстона нет дома. Бертина хотела с тобой посоветоваться.

– Которая нога? – спросил заинтересованный Грифитс. (Во время этого разговора Клайд продолжал украдкой рассматривать Сондру. «Какая очаровательная, – думал он. – Носик такой маленький и чуть вздернутый, а верхняя губа так лукаво изогнута».)

– Левая передняя, – пояснила Бертина Грифитсу. – Вчера я ездила по Ист-Кингстонской дороге. Джерри потерял подкову и, наверно, занозил ногу, но Джон не может найти занозу.

– А вы долго ехали после этого?

– Весь обратный путь. Миль восемь, я думаю.

– Ну, скажите Джону, пусть смажет ногу какой-нибудь смягчающей мазью и забинтует. И надо позвать ветеринара. Ничего страшного. Я уверен, что лошадь скоро поправится.

А Клайд, на время предоставленный самому себе, все думал о том, какой приятной, легкой жизнью живут люди этого круга. Как видно, ни у кого из них нет никаких забот. Они только и говорят, что о своих домах и лошадях, о встречах с друзьями, прогулках и развлечениях. Его двоюродный брат Гилберт только что укатил куда-то с приятелями на автомобиле. Белла и ее подруги легкомысленно и весело живут в великолепных домах на красивой улице, а он, Клайд, заперт в комнатушке на третьем этаже в пансионе миссис Каппи, и ему некуда пойти, и он получает всего пятнадцать долларов в неделю – и на это должен существовать! И завтра утром он снова будет работать в подвале, а эти девушки встанут с мыслью о новых развлечениях. А в Денвере его родители с их жалкими меблированными комнатами и миссией живут так, что он даже не смеет здесь рассказать о них правду.

Внезапно обе девушки спохватились, что им пора идти. Клайд и Грифитсы остались одни, и Клайд ясно почувствовал, что ему здесь совсем не место: и сам Грифитс, и его жена, и Белла – все, кроме Майры, своим небрежным обращением показывали, что ему позволено только мельком заглянуть в общество, к которому он не принадлежит. Он понимал, что бедность помешает ему войти в это общество, сколько бы он ни мечтал ближе познакомиться с этими очаровательными девушками. Ему сразу стало очень грустно, и взгляд и настроение его так омрачились, что не только Сэмюэл Грифитс, но и его жена и Майра это заметили. Если бы только как-нибудь проникнуть в их мир! Но из всех Грифитсов одна лишь Майра почувствовала, как он одинок и подавлен. И когда все снова перешли в большую гостиную (Сэмюэл на ходу отчитывал Беллу за то, что она всегда опаздывает к ужину и заставляет себя ждать), Майра подошла к Клайду и сказала:

– Мне кажется, когда вы еще немного поживете в Ликурге, вам здесь больше понравится. Кругом столько красивых мест! Вам надо съездить посмотреть наши озера. И Адирондакские горы тоже не так далеко – семьдесят миль к северу. А летом, когда мы переедем на Лесное озеро, мама и папа, наверно, захотят, чтобы вы у нас бывали.

Она далеко не была уверена, что родители пригласят Клайда на дачу, но чувствовала, как нужно сказать сейчас Клайду что-нибудь в этом роде. И действительно, он приободрился и до конца вечера разговаривал больше всего с нею, стараясь только не казаться слишком невежливым в отношении остальных членов семейства. Наконец, около половины десятого, вдруг снова почувствовав себя совсем посторонним и одиноким, Клайд поднялся и сказал, что ему пора идти: завтра он должен встать очень рано. Сэмюэл Грифитс проводил его к выходу. В эту минуту он, как раньше Майра, почувствовал симпатию к Клайду, подумал о том, что и он сам и его семья будут и дальше пренебрегать этим юношей, потому что он беден, и чтобы как-то вознаградить Клайда, решил сказать ему на прощанье несколько ласковых слов.

– Как хорошо на улице, – сказал он приветливо. – Подождите, весной наша Уикиги-авеню покажет себя во всей красе. – Он испытующе взглянул на небо и вдохнул свежий апрельский воздух. – Вот придете к нам через некоторое время, когда все тут будет в цвету, тогда сами увидите, как здесь мило. Доброй ночи!

Он улыбнулся. Голос его звучал тепло и дружески, и Клайд еще раз почувствовал, что, как бы ни вел себя Гилберт, – Грифитс-старший, безусловно, не совсем равнодушен к своему племяннику.