Текст книги "Статьи и выступления"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ИЗУВЕЧЕННЫЙ ГОРОД

Барселона покорила меня своей необычайной красотой. Заново отстроенная в XX веке, она, несмотря на сравнительно скромные размеры, принадлежит к числу красивейших городов мира. Дома в большинстве новые, в деловых и жилых кварталах преобладает современная архитектура необыкновенного благородства и изящества. Немало также и старинных дворцов и исторических зданий, среди которых выделяется великолепная ратуша. Очарованию города способствует его расположение на морском берегу. До войны в Барселоне имелись многочисленные доки и обширная гавань, куда заходили огромные океанские суда. Все это увеличивало значение города как крупного торгового центра. Легко представить себе то двойное разрушительное действие, которое произвели здесь фашистские самолеты.

Большая электростанция, снабжавшая город светом, питавшая энергией его трамвай, его моторные установки, превращена в развалины – это значит, что в городе нет освещения, трамваи стоят в парках, не работают лифты. Повсюду изрытые бомбами мостовые, обнаженные пролеты лестниц, стены зияют пробоинами и трещинами, окна – пустотой. На восемь километров тянутся под городом извилистые траншеи, где жители ищут спасения от смерти. Зрелище изысканной и нежной красавицы Барселоны, поруганной и изувеченной насильниками и злодеями, заставляет сердце биться священным гневом.

ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ

Но все эти разрушения мирных городов бледнеют перед теми бедствиями, какие приходится терпеть всему населению борющейся Испании. Ее железнодорожные пути и шоссейные дороги искорежены бомбами, ее порты блокированы, ее торговые и грузовые суда лежат на дне морском, ее магазины и склады, само собой разумеется, превращены в груды развалин. Население в подавляющем большинстве так разорено, что ни у кого нет денег на самое необходимое. Редко где можно увидеть торгующие магазины. Большинство заводов и фабрик закрыто. Одежда на всех старая, потертая; нигде ни одной частной машины – все автомобили находятся в распоряжении армии, правительства, полиции и госпиталей. Нигде ничего не купишь: в стране нет самых нужных товаров.

Ранним утром и в первые часы пополудни тянутся по улицам вереницы бедняков – женщин и детей, глубоких стариков и молодежи. Торжественно, с неподражаемым достоинством они выходят из города и разбредаются по округе. У каждого в руках корзина или мешок за спиной. Все спешат в окрестные деревни или на огороды, в чаянии там раздобыть то, чего уже давно не дает им город, – что-нибудь из съестного или вязанку дров. Часам к пяти вечера добытчики возвращаются, кто с кочаном капусты, кто с одной-двумя головками салата, кто с охапкой дров, потому что в городе давно нет ни угля, ни керосина, ни газа. Позднее в населенных беднотой кварталах вы можете увидеть, как люди готовят себе пищу под открытым небом, на допотопных железных печурках или отдыхают от забот трудового дня, прикорнув где-нибудь у ворот или на железном балкончике. Особенно тяжело приходится старикам и тем, кого война лишила крова, – целые семьи зачастую ютятся в развалинах своего бывшего дома. Здесь они живут, готовят себе пищу и спят.

Но и зажиточной, в прошлом, части населения, так называемым средним слоям общества (богачи давно бежали из республиканской Испании), приходится немногим лучше. Правда, жизнь их протекает в укрытии стен, им не приходится выставлять напоказ свою нужду и горе, ночуя в разрушенных подъездах. Но где бы вы их ни повстречали, они неизменно производят на вас впечатление людей, которые героически борются с нуждой, еле сводя концы с концами. Я имею в виду представителей таких профессий, как учителя, преподаватели высших учебных заведений, чиновники, торговцы средней руки, мелкие служащие и их семьи.

Судя по одежде, эти люди давно уже махнули рукой на то, что называется хорошим тоном и приличиями. Как истрепано их платье, как помяты их шляпы, – впрочем, здесь почти все ходят с непокрытой головой, – как стоптаны башмаки! И все же каждый старается не показать, до чего ему трудно. Все передвигаются, конечно, пешком – таких вещей, как автобусы, трамваи и такси, здесь давно не видно, все это, вместе с прочими жизненными удобствами, сметено ураганом войны.

ЛОЖНЫЕ И ВЕРНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Я поселился в «Рице», одном из лучших отелей города, но и здесь остались лишь жалкие следы былого величия. Сохранилась роскошь внутренней отделки, гардины, – но вы с трудом допроситесь полотенца, а уж о простынях и не помышляйте. В столовой по-прежнему прислуживают официанты в манишках и фраках. Однако такой вещи, как мыло, и в помине нет. Все в «Рице» являет собой сплошное противоречие: завтрак, состоящий из худосочной булочки и чашки какой-то коричневой бурды, именуемой кофе, вам подают на дорогом серебряном подносе. Сверкающие зеркалами лифты дремлют в своих клетках. В нарядных салонах, предназначенных для развлечений элегантного, веселого общества, суетятся журналисты да озабоченно шушукаются какие-то правительственные чиновники и иностранные наблюдатели. Добавьте сюда еще кое-кого из артистической богемы и заезжих иностранцев, тех, что слоняются по всему свету, а также парочку-другую офицеров и летчиков, отпущенных в город на кратковременную побывку, – этим, пожалуй, и исчерпывается кучка избранных, от которых еще веет жизнерадостностью и беззаботностью. Только эти круги и пользуются свободой передвижения – в той мере, в какой это допускают бомбежки. Но, разумеется, не они выражают чувства и настроения народа.

Можно только дивиться необычайной выдержке и мужеству целого народа перед лицом тех тягот и страданий, какие терпит каждый рядовой испанец на своем участке фронта, – он живет под постоянной угрозой бомбежек, под страхом голода и полного разорения, зная, что в один прекрасный день может лишиться всех своих близких, преследуемый мыслью, что не сегодня-завтра у него не будет хлеба для его голодных детей. Страдания не придавили испанцев, они выковали в них твердую, несгибаемую волю. За все время моего пребывания в Барселоне, где населению приходилось так тяжело – а может быть, и во сто крат тяжелее, чем я описал, – ни один местный житель не обратился ко мне за помощью. Испанцам присуща горделивая сдержанность, которую не в состоянии сломить никакой упадок, никакая бедность. В этом народе есть какая-то внутренняя красота. Испанец всегда внушает уважение. Пусть он мерзнет в лохмотьях, это не мешает ему мужественно бороться. Он не бежит от опасности. Почему это меня так восхищает, спросите вы. А вас это разве не трогает? Или вы остаетесь равнодушны? Что касается меня, то мне трудно объяснить это чувство. Я благоговею перед людьми, которые восстают против несправедливости и презирают опасность. Презирают даже смерть. Их пример захватывает меня…

НЕГРИН И ДЕЛЬ ВАЙО

На третий вечер пребывания в Барселоне я получил приглашение поужинать с членами правительства. На ужине присутствовали Альварес дель Вайо, министр внутренних и иностранных дел, и доктор Хуан Негрин, премьер-министр, он же военный министр. Дель Вайо и Негрин рассказали мне о положении в Испании до фашистского мятежа и о теперешней своей деятельности, цель которой – благо испанского народа. Дель Вайо объяснил мне, что главной задачей правительства накануне франкистского мятежа было вывести Испанию на путь современного индустриального прогресса, помочь ей освоить все новейшие технические усовершенствования в области промышленности и транспорта, все достижения современной науки и техники, а также провести решительную реформу в деле народного образования. Как известно, предшествующее правительство либо открыто восставало против всяких разумных новшеств, либо потихоньку саботировало и сводило на нет любые начинания подобного рода.

Дель Вайо и Негрин меньше всего похожи на политических деятелей обычного типа. Они скорее производят впечатление ученых или лиц свободных профессий. Негрин – врач, и в душе остается им по сей день. Это вполне светские люди и, несомненно, искусные дипломаты, однако в них чувствуется незаурядный ум и прямота высокоразвитых людей, чуждых мелкого политиканства. Испанский народ, сказали они мне, так горячо предан идеям демократии, что, вздумай даже правительство капитулировать, это нисколько не изменит дела – народ восстанет и найдет себе других правителей, чтобы под их руководством продолжать борьбу. Народ, проявивший такое мужество, заслуживает победы. Он заслуживает такого правительства, какого желает.

Готовя наступление на Эбро, правители Испании с болью в душе сознавали, что республиканские войска снова идут в бой без того необходимого снаряжения, какого заслуживает их беспримерный героизм. Уже тогда им было известно, что Франко может выставить 521 самолет на том участке фронта, где они располагают лишь тремя. Если бы у них было хотя бы 25–35 самолетов, у бойцов создалось бы впечатление, что они не беззащитны в воздухе. Но помощи ждать было неоткуда. И Дель Вайо пришел к выводу, что бойцы должны знать правду. Войска были размещены вдоль линии фронта небольшими подразделениями – это позволяло думать, что они получат поддержку с воздуха, как не раз бывало раньше. Все эти заботы и тревоги стоили Дель Вайо не одной бессонной ночи. Наконец перед началом наступления он отправился на фронт и на собрании представителей командования и бойцов объявил, как обстоит дело – никакой поддержки с воздуха не будет. Пусть бойцы сами подумают и решат, могут ли они, готовы ли идти в бой при создавшихся условиях, или не могут. «Ответ их, – рассказывал Дель Вайо, – потряс меня. Один за другим бойцы выходили на трибуну и заявляли, что будут сражаться при любых условиях».

Дель Вайо и Негрин с горечью говорили о том, что народу предстоят еще более тяжкие испытания. Поскольку о капитуляции не может быть и речи, война, очевидно, протянется еще год-полтора, независимо от того, как она кончится. Их вера в народ непоколебима. Негрин, обладающий незаурядным писательским даром, сам составил ряд обращений и воззваний к народу, которые широко распространяются в виде плакатов и листовок. Вот содержание одной из них:

«Испанцы! Война, которую мы ведем, близка народу. Мы сражаемся за независимость Испании. Будьте же мужественны, не давайте врагу запугать себя! Мы – правомочные наследники великих испанцев, в свое время боровшихся за волю и счастье народное. Так будем же биться до полной победы. Нам не страшны никакие жертвы, никакие испытания! Наше мужество непоколебимо. Мы победим, и Испания станет свободной!»

ЗАДАЧИ И НЕОБОРИМЫЕ ТРУДНОСТИ

Речь зашла о политической программе республиканского правительства. Я очень удивился, узнав, что церковь в Испании пользуется полной автономией и что католики не терпят никаких притеснений. Правда, испанское правительство намерено создать новую систему образования, свободную от оков религии. Оно считает недопустимым вмешательство религиозных интересов и групп в дела государства. Но это вполне соответствует и нашей, американской, точке зрения, у нас церковь тоже не должна, по идее, оказывать влияние на государственные дела. Сколько в связи с этим было наветов на республиканскую Испанию и всяких кривотолков! А между тем я теперь полностью убедился, что верующие люди Америки глубоко заблуждаются, обвиняя республиканцев чуть ли не в открытых гонениях на религию.

На самом деле испанское правительство хочет одного: чтобы церковь была строго отделена от государства. Да я и сам не вижу, что собственно теряет католическая церковь при республиканском строе, не считая земельных латифундий. Кладется конец только ее честолюбивым домогательствам. И мне, откровенно говоря, непонятно, почему религиозная организация должна владеть такими угодьями и так упорно добиваться политического влияния.

Тяжелым ударом для молодой Испанской республики явилось резко изменившееся – сразу после мятежа Франко – отношение к ней Франции и Англии. Во Франции наложен арест на полмиллиарда песет, внесенных в тамошние банки законным испанским правительством. Теперь оно лишено возможности распорядиться этим вкладом для необходимых ему закупок. Франко демагогически заявил, что в случае победы он потребует у французского правительства отчета в этой сумме. И такое чистейшей воды вымогательство оказывает действие, несмотря на то, что республиканское правительство официально пользуется признанием иностранных держав! Французы позволили себе малоуместную шутку, предложив испанскому правительству обратиться с иском во французский суд. Нечего и говорить, что любой судья затянет это дело до окончания войны.

Испанское правительство не только давно пришло к выводу, что ему нечего рассчитывать на помощь извне, но и объяснило это народу: все, что нужно стране – продовольствие, оружие, деньги, народ должен обеспечить сам, не надеясь ни на какую помощь. Это потребовало перехода на рельсы строжайшей экономии, урезывания себя решительно во всем, что и позволило республике просуществовать до сих пор. А теперь страна на грани голода.

Возвращаясь домой через Францию, я счел своим долгом побывать у французского министра иностранных дел господина Жоржа Боннэ, чтобы рассказать ему о положении дел в Испании. Но господин Боннэ не нашел нужным принять меня. Секретарь его с готовностью отвечал: «Да, да, да» – на все мои заявления, и эти бесстрастные поддакивания звучали в моих ушах приговором борющемуся и страдающему народу.

Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать вам, – все, чему я сам был свидетелем и очевидцем.

1938 г.

Перевод Р. Гальпериной

ПАМЯТЬ О НЕМ СВЯЩЕННА

Ленин, за много лет до того как он получил возможность осуществить свою мечту о лучшем социальном порядке, глубоко изучил все стороны и все трудности задачи. В результате, когда отживший социальный порядок рухнул, Ленин смог возглавить великую русскую революцию и произвести социальное переустройство страны, создав советскую систему.

Не часто человек имеет возможность воплотить в жизнь свои идеалы или же обладает нужными способностями, когда эта возможность представляется. Ленин посвятил жизнь борьбе за свои идеалы, и он дожил до того времени, когда новый порядок уже упрочился, как бы знаменуя плодотворность его великой и пламенной борьбы. Память о нем не только священна, но и жизненно необходима всему борющемуся миру.

1938 г.

ОБРАЩЕНИЕ К ТРУДЯЩИМСЯ ФРАНЦИИ

Я не могу поверить, что Франция Великой революции, Франция 1848 года, Франция мировой войны подчинилась военной диктатуре, которая превратит французов в фашистов. Если трудящиеся, или даже только большая часть трудящихся, восстанут против власти капитала, стремящейся поработить их, они отстоят свое дело и одержат победу.

1939 г.

ЗАРЯ НА ВОСТОКЕ

Я не верю, будто поднявшаяся сейчас в Европе буря сметет с лица земли «цивилизацию». Признаюсь, что слово «цивилизация» имеет подозрительный привкус. Оно звучит в моих ушах, как звон фальшивой монеты. Это слово употребляют столько людей совершенно различного мировоззрения, с различным жизненным опытом, различной социальной среды! Поп, высказывающий самые фантастические взгляды по поводу нашего происхождения, государственного строя и проч., безапелляционно утверждает, что его догмы являются подлинной цивилизацией. Одновременно физики, химики заявляют, что мир идет к гибели, что будущее мира в опасности, и это несмотря на то, что никому еще не удалось разгадать загадку прошлого.

Некоторые (Джинс или Эддингтон, если не ошибаюсь) уверяют, что наша земля была в свое время гигантской звездой, которая разорвалась на части. Эти части несутся с бешеной быстротой куда-то в пространство, в какой-то хаос. Но приходится признать, что мы – люди – принимаем участие в этом полете уже по меньшей мере 200–300 тысяч лет. И самое курьезное то, что в течение всего этого времени мы, оказывается, эволюционировали, прогрессировали, создавали то, что именуется цивилизацией. Я читал, что еще до этого имело место происхождение видов – нечто вроде духовного, технического прогресса, в результате которого (это не я говорю, а ученые) мы появились на земле. Во всяком случае нет сомнения, что мы существуем и что нам предстоит выродиться или вовсе исчезнуть. Лично я, конечно, сомневаюсь в этом. Я знаю, что период с V до XIII столетия был эпохой мрачного средневековья, но только в Западной Европе. Не забывайте этого. В Китае в течение всего этого времени процветала, по всем данным, прекрасная цивилизация (Конфуций). Эта цивилизация с ее чудеснейшим искусством и архитектурой существовала до последнего времени. По сей день я отношусь к ней с любовью и благоговением.

А до Китая и Японии (Япония – производное Китая) была Индия с ее замечательнейшей философией и представлениями о происхождении жизни на земле (Брахма, Будда). Эти идеи отличались такой глубиной и человечностью, что они оказали мощное влияние на всю современную философию Европы, на Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Гете, Ницше и нашего Эмерсона. Теперь эта философия готова примириться с современной физикой и химией и хочет убедить нас в том, что источники интуиции и научного исследования не так уж далеки друг от друга.

Но еще прежде, или параллельно с Индией, существовал Египет с его Амоном Ра, Исидой, Осирисом и волнующей «Книгой мертвых», старающейся утешить человека, обреченного на «странное временное» пребывание на земле. После Египта – Греция, после Греции – Рим. А потом мрачное средневековье. И тотчас же вслед за этим – итальянский Ренессанс. Новая жизнь цветет в Англии, Франции, Германии, Нидерландах и в Америке. Затем пришла машина – научная эра и с нею – современная Европа. Французская революция, американская революция, наша Гражданская война за освобождение рабов и – недавно – Великая русская революция, которая, по моему твердому убеждению, способна вознаградить мир за все ужасы 1914–1918 годов.

Вы говорите: «дикие», «радикалы», «красные»? Это как вам угодно. Наш западный мир теперь склонен питаться одной пропагандой, как это было и в мрачную эпоху средневековья. Никто не читает советских газет, – ведь чтение такой газеты почитается преступлением! Ни одна американская газета не решается напечатать хотя бы одну правдивую строку о гигантской работе, которая проводится в Советском Союзе, – о том, что там создается новый мир, о том, что все без исключения обеспечены там работой и живут и работают в условиях, достойных человека. Ничего не пишут о всеобщем обучении, существующем на огромном пространстве от Берингова пролива до Китая, от Архангельска до Ирана и Афганистана. Ни одна газета не решится обмолвиться хотя бы словом о новых железнодорожных линиях, автострадах, авиалиниях, о расширении телеграфной и телефонной сети, о новых, полностью модернизированных методах сельского хозяйства, о множестве университетов, научно-исследовательских институтов, о гигантских заводах и промышленных городах, выросших на всем пространстве Советского Союза.

Только теперь вы с глубоким недовольством слышите от самого мистера Уинстона Черчилля – первого лорда адмиралтейства Англии, – что СССР является в настоящее время самой мощной державой в мире. Однако никто не объясняет, как это произошло. Тем не менее, если все в СССР хаос, то чем же объяснить, что там удалось обучить, накормить, обуть, обмундировать многомиллионную армию? А ведь небольшое количество бойцов этой армии смогло в боях нагнать такой страх на столь уважаемых японцев, что последние были охвачены паникой и запросили мира.

Чем же это объяснить? Неужели тем, что там стоят у власти обросшие волосами большевистские дикари или сумасшедшие?

Но если это так, то чем объяснить, что Англия и Франция посылали в Москву делегации с просьбой о помощи?

Этот самый Уинстон Черчилль заявил мне в 1928 году, когда я возвращался из СССР, что идея большевиков порочна и что все кончится крахом не позже, чем через семь лет. Однако с тех пор прошло уже одиннадцать лет, и теперь сам Черчилль признает, что СССР первая в мире держава по своей военной мощи. Чем же это объяснить? Разве Сталин все сам делает? И не объясняется ли это тем, что 170 миллионов человек живут новой жизнью, полны энтузиазма и твердо уверены в том, что когда-нибудь должен прийти конец ужасам социального неравенства, которые я видел в Англии в августе и до этого еще в 1928 и 1926 годах и еще раньше – в 1912 году (рабочие получали всего лишь 12, 15, 18 шиллингов в неделю)? Я уж не говорю о том, что я видел прошлым летом во Франции (где рабочие получали около 60 центов в день) и до этого в Америке – в Сент-Луисе, Канзас-Сити, на юге США, в Западной Виргинии, в Питтсбурге, Чикаго, в шахтерских городах штата Юта.

Когда вы спрашиваете меня, погибнет ли, так называемая, «цивилизация», то я прежде всего должен знать, что вы понимаете под этим словом. Может быть, экономические и социальные ужасы, свидетелем которых я был в Европе, Америке, не говоря уже о Египте, Африке, Индии, Китае, Южной Америке, Мексике и в других странах? Или, так называемое, «варварство», которое, по вашему мнению, царит в СССР? Если речь идет об ужасах, которые я наблюдал в Европе, Америке и в других странах, то я согласен, что «цивилизация» действительно погибнет – цивилизация Западной Европы и алчная капиталистическая система в США, тесно связанная с капитализмом других стран…

1939 г.