Текст книги "Статьи и выступления"

Автор книги: Теодор Драйзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Я не могу требовать от Твена, чтобы он был не тем, кем он был. Ибо он все-таки рассказал все то, что боялся опубликовать при жизни, и этими своими произведениями сам сказал, что хотел бы стать другим и творить иначе. Но условность, условность, вздорное ничтожное общественное мнение – вот что сдерживало его. Из-за таких людей, как Хоуэлс, Роджерс, Гей, Олдрич, Уорнер, Ленгдон, он не сделал того, что мог бы сделать. И он сам признается в этом. Он громко кричит из могилы: «Я подвергся насилию. Я потерпел поражение. Я ненавижу трусливый, лживый мир, окружавший меня. Человек плох. Он нечестен. Жизнь – ложь! Жизнь – ложь».

Прочтите «Что такое человек».

Прочтите «Таинственного незнакомца».

На самом деле, как вы видите, Твен – не два человека, а один – вдохновенный, на какое-то время отклонившийся от своего пути, гений, который все-таки стал самим собой. Твен видел мир таким, каким он был в действительности, но, увы, он попал в социальную среду, которой и по характеру и по существу своему был чужд и против которой в глубине души был озлоблен. Одним словом, этот простой, непосредственный, гениальный малый с речного парохода и из рудничного поселка, а затем из западноамериканской газеты растерялся и одно время был положительно ошеломлен, очутившись в том наглом, настойчивом, властном, полном условностей мире, к которому он необдуманно примкнул. И общество сбило его с пути. Ибо в то время – но не позже – в этом обществе воплощались для непосредственного, жизнерадостного молодого человека все стремления и соблазны того мира, который он еще не ясно представлял себе, – слава, любовь, женитьба? Но позже явился угрожающий перст общественного мнения. Непослушный шалун! Веди себя смирно! Будь хорошим! Иначе бабушка Грэнди побьет тебя! И еще как!

Я часто думал: во времена Твена жил Уитмен. Слыхал ли о нем Твен? Герман Мелвилл был его современником. Слыхал ли о нем Твен? Говорил он о нем? Об этом нет сведений. Эдгар По умер незадолго до того. Разве По был запретным писателем? Для Хоуэлса – да. Для Олдрича – да. Но для Твена?

У Твена был здравый смысл и яркий темперамент, и он крепко на них опирался. Это было его силой и отправной точкой, и благодаря этому, несмотря на поверхностную и пустую жизнь, окружавшую его, он в конце концов пришел к убеждению, что большая часть того, что он видел и чем был занят, – только бессмысленная суета, пестрая лживая мишура, которая отвлекает его от истинного призвания. Об этом откровенно говорит Твен в своей автобиографии и в тех действительно бессмертных произведениях, которые так и остались неизвестными его блестящим, но пустым современникам. Я опять имею в виду «Таинственного незнакомца», который все еще продается, – трудно поверить этому, – как рождественский подарок для детей, и «Что такое человек» – книги, которые прочтет даже за год лишь небольшая кучка любителей.

1935 г.

Перевод Л. Савельева

ГОРЬКИЙ БУДИЛ МЫСЛЬ

Горький был последним представителем великой мировой плеяды реалистических мыслителей, глядящих на наше настоящее и будущее с тех духовных высот, которых так трудно достигнуть и с которых открываются самые широкие и самые ясные перспективы. Коммунизм, прогресс техники, широчайшие пути, которые сулят нам астрономия, физика и химия, успехи науки в области социологии и экономики, – все это обещает мир, в котором нет насилия, в котором свободно развиваются человеческое чувство и разум.

Только та литература, мастером которой был Горький, которая видит великие горести и радости нашей реальной жизни, – только такая литература пробуждает и направляет человеческую мысль. Человек благодаря такой литературе может найти пути для своего экономического освобождения и построения счастливой жизни. Но неужели наши писатели будут пренебрегать знанием жизни, которым так владел Горький? Я в этом сомневаюсь. Я мысленно возлагаю венок на могилу этого великого человека.

1936 г.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДНАЯ ИСПАНИЯ!

На протяжении столетий испанский народ страдал под гнетом изощренно лживой грабительской церкви, загнивающей аристократии и капитализма. В наши дни этот старый враг принял новое обличье – обличье фашизма. Все, кому дорога идея равенства, кому ненавистен строй, основанный на социальной несправедливости, на страданиях и преследовании человека, должны радоваться мужественной борьбе испанских коммунистов против фашизма. Победа коммунизма в Испании принесет народу новую жизнь и дарует надежду тем, кто живет во мраке угнетения. Сторонники свободы уже добились такого влияния в испанском правительстве, что ничто не могло бы поколебать прочности их позиций, если бы не помощь, оказываемая испанскому фашизму государствами, идущими по пути фашизации, и не внутренняя слабость, являющаяся результатом длительного господства упомянутых сил реакции. Помощь испанским коммунистам извне может, разумеется, вызвать международный конфликт. Но поддержка фашизма и интервенция со стороны различных государств, как раньше, так и теперь, представляют еще большую угрозу миру. Поэтому я приветствую народы России, Франции и других стран, которые оказывают испанскому народу всяческую материальную и моральную поддержку в его борьбе за освобождение.

1936 г.

Перевод Н. Хуцишвили

БЕСЕДА С ФРАНЦУЗСКИМ ЖУРНАЛИСТОМ

…Я не думаю, что роман отжил свой век, как и повесть и рассказ. Но появились новые формы, которыми стремятся заменить роман. Кино ослабило и испортило литературную форму в Соединенных Штатах. Заранее известно, что любой роман, если он будет пользоваться успехом, немедленно купит кинематографическая фирма. Мне кажется, что постановщик фильма, режиссер приобретает большее значение, нежели автор печатного произведения. Если он истинный художник, то драма жизни интересует его так же, как писателя. Скоро наступит такое время, когда новый Шекспир кинематографии сможет взять плохую драму и превратить ее в «Макбета». В былое время книги, пользовавшиеся успехом, легко расходились в количестве ста или двухсот тысяч экземпляров. Теперь тираж в семь тысяч экземпляров считается большим успехом, тогда как в кино ежедневно бывают семьдесят миллионов американцев.

– Вы думаете, что кино убьет литературу?

– Кино ничего не сможет поделать с теми, кто твердо решил пользоваться печатным словом. Я не думаю, что кино окончательно убьет литературу.

Жизнь непрестанно меняется. Нет ничего постоянного и в искусстве. Работаешь для своей эпохи, для современной жизни и веришь, что труд твой не погибнет. Хочется, чтобы миллионы людей читали тебя и чтобы твои произведения были близки и понятны им. Подражать кино – этому модному и доходному искусству – в книгах, которые не будут расходиться? Зачем? Книга должна что-то давать автору. Не доллары, я не говорю о долларах. Но автор ждет поощрения, одобрения.

Мне очень хотелось бы, чтобы и роман и повесть продолжали существовать – это прекрасные литературные жанры. Но, знаете, я не уверен в том, что они выживут… Теперь следом за кино и радио идет телевидение. Я присутствовал на одном сеансе. И у меня создалось впечатление, что стоит поставить экран перед моей постелью, и я смогу видеть и слышать Рузвельта или Тосканини, дирижирующего оркестром, смотреть фильм или спектакль, лежа в постели. Это было бы так удобно. Возможно, весьма возможно, что благодаря телевидению я увидел и услышал бы столько разнообразного и интересного, что у меня не было бы уже ни времени, ни охоты читать книгу.

– Есть ли у современного писателя возможность заинтересовать читателя, найти в нем отклик?

– Во-первых, – вы сами должны это знать – большинство современных романов написано по шаблону. Вот возьмите с одной из полок моей библиотеки только что появившуюся книгу и какой-нибудь роман, вышедший лет десять, пятнадцать тому назад, – это ведь совершенно одно и то же. Молодой человек рассказывает о своей несчастной юности и не понимает при этом, что так дело обстоит во всех семьях. Некоторые делают попытки как-нибудь по-новому выразить свои наблюдения и впечатления, но великие романы редки. Так всегда было. Бальзаку удалось создать великие романы, и Гюго, и Теккерею, и Диккенсу, и Толстому, и Достоевскому. У нас в Соединенных Штатах была очень хорошая литература: Эдгар По, Марк Твен – великие писатели. Но у нас подлинный реализм в большинстве случаев не имел успеха, его просто отвергали. Писателей в некотором роде терроризировали. Некоторые из них начинали свою деятельность прекрасными реалистическими книгами, а кончали участием в «Сатердей ивнинг пост». Я веду борьбу постоянно, борюсь и теперь. Я писал, произносил речи; во время стачки углекопов отправился в Кентукки, и, когда я задал самый простой вопрос одному из свидетелей, наемный охранник приставил мне винтовку к животу и выгнал. Окажи я малейшее сопротивление – и он выстрелил бы в меня. Кому жаловаться? Смешно. Пресса, суд – все во власти трестов. Я написал книгу «Американская трагедия». И в сущности получилось так, что ее как бы запретили или изъяли из продажи. Ужасная страна, где происходят таинственные вещи, где группа дельцов Уолл-стрита контролирует кино, где нет возможности высказаться по радио по вопросам политическим, социальным. Меня однажды попросили выступить перед микрофоном. Я мог бы подготовить ряд докладов на интересующие меня темы. Я спросил, могу ли я свободно высказать все, что захочу. Мне ответили, что мои доклады будут предварительно просмотрены. Вот как! – ответил я. – В таком случае прощайте.

Я, конечно, очень хотел бы, чтобы коммунизм обеспечил нам мир и покой. Я сам, видите ли, начал с пустого места и добился многого, даже слишком многого. Но и теперь у меня не больше возможностей, чем тогда, когда я жил в одной комнате и писал свои первые рассказы. Сейчас в Америке столько доведенных до отчаяния людей страдают и нищенствуют, а некоторым в это время великолепно живется. Необходимы и роскошь, и игры, и развлечения, но они не должны быть привилегией немногих. Это несправедливо и ни к чему.

Я хотел бы быть очевидцем близких, грядущих перемен и посмотреть, действительно ли, как утверждают, тогда не будет ни злоключений, ни трагедий.

– А гибель «Челюскина»?

– Да, трагедии будут всегда. Но содержание их изменится. Тем лучше. Посмотрите, что делается у нас. Американские финансисты быстро воспринимают повадки фашистов. Им хотелось бы заменить либеральную олигархию олигархией тиранической. Они уже контролируют прессу, радио, кино. Им хотелось бы завладеть школой и обучать молодежь исключительно по стандартному методу, так, чтобы легче было удержать людей в рабстве. Я хочу, чтобы мир был свободнее, разнообразнее. Фашизм грозит смертью, гибелью.

Я всегда боролся против фашизма, и если бы он одержал победу, мне, несомненно, пришлось бы эмигрировать. И не только я один – многие оказались бы в эмиграции. Вы знаете, мои книги запрещены в Германии. Меня, Теодора Драйзера, как писателя ценят люди, обладающие чувством реальности, люди впечатлительные и отзывчивые. Мои читатели – против социальной несправедливости. У меня никогда не было других читателей. Никогда не писал я для приверженцев существующего порядка. Жизнь по самому существу своему изменчива, печальна, трагична и прекрасна. И я люблю ее…

1936 г.

ТОРЖЕСТВО МАРКСИЗМА

Я особенно благодарен советской революции за то, что она впервые остро поставила в мировом масштабе вопрос об имущих и неимущих. Советский Союз в 1917 году начал великий поход в защиту неимущих. В этом – мировое значение и торжество марксизма.

Использовать труд, сельское хозяйство, промышленность, естественные богатства, технику, человеческие знания, власть человека над природой, использовать все это на благо всех трудящихся, для того, чтобы обеспечить всем зажиточную и культурную жизнь, – вот урок, который советская революция преподает остальному человечеству.

Надеюсь, я еще доживу до того дня, когда увижу торжество марксизма во всех странах земного шара.

1937 г.

Перевод Т. Озерской

БЛАГОДАРЮ МАРКСА И КРАСНУЮ РОССИЮ

Позвольте мне вместо обычных поздравлений по случаю годовщины Октябрьской революции выразить Союзу Советских Социалистических Республик свою горячую благодарность.

Прошло двадцать лет с тех пор, как Октябрьская революция в России потрясла мир. Это были двадцать лет яростных обличений социальной несправедливости и социального неравенства, борьбы имущих и обездоленных за свои права; двадцать лет человечество живет надеждой на то, что социальная несправедливость будет ослаблена или вовсе исчезнет, и во многих странах за пределами России, а не только в самой России, существует твердое намерение добиться счастливого будущего.

Посмотрим на мир, каким он стал через двадцать лет после Октябрьской революции. Пусть в Италии диктаторствует господин Муссолини. Но даже он, этот диктатор, вынужден заявлять, что стремится к благу всех итальянцев, а не только кучки богатых и разжиревших бездельников да безнадежных выродков королевской крови. Пусть в Германии кайзер и его наследники были выброшены в мусорный ящик истории только затем, чтобы там явился новый властитель того же порядка; но ведь и этот диктатор добился успеха только настойчивым повторением лживых заверений, что он якобы стремится к благу всего народа, что он защищает интересы масс против привилегированных классов. Конечно, хладнокровное и жестокое убийство, которым занялись Гитлер и Муссолини в Испании, где они ведут войну против законного демократического правительства, опровергает все их демагогические тирады. Но социальная демагогия стала необходимой даже Гитлеру и Муссолини: они также вынуждены неуклюже склоняться перед мнением народных масс. Почему? Почему диктаторы не в силах пренебречь этим мнением?

Даже Япония, как известно, говорит о своем «священном долге» перед китайским народом спасти его из «лап коммунизма» и облагодетельствовать его «подлинным демократизмом» империи микадо.

Об искренности японского империализма вы можете судить сами.

Но японский империализм вынужден гримироваться, скрывать свое истинное лицо.

В Мексике идет подлинная гражданская война.

В Испании также.

В Южной Америке вооруженная диктатура уничтожает народное образование, ведет борьбу с грамотностью, – все это затем лишь, чтобы помешать массам броситься на своих угнетателей, на финансовых баронов, на союзницу тирании и плутократии – католическую церковь.

У нас, в Соединенных Штатах, несмотря на подрыв нашей традиционной свободы аристократией денежного мешка и ее наемниками, с 1917 года сорокачасовая рабочая неделя, установленный минимум зарплаты, планирование в сельском хозяйстве стали на повестку дня. Мы поставили вопрос о запрещении детского труда. На очереди вопросы здравоохранения, государственного страхования от безработицы и по старости, вопросы помощи потерпевшим от таких стихийных бедствий, как засуха, наводнения, неурожаи и проч.

Откуда этот внезапный интерес к социализму в демократической стране, которая в 1914 году не слишком отличалась своим демократизмом даже от какой-нибудь Германии или царской России?

Откуда?

Причина этому вы, большевики…

Причина этому Октябрьская революция.

Причина этому старик Маркс, красный доктор Маркс, автор «Капитала», его самоотверженная любовь к справедливости, его требование объединить ресурсы труда в сельском хозяйстве, промышленности и государственной деятельности во имя всеобщего благоденствия.

Старик Маркс стал красным пугалом в глазах богатых наследников и богатых наследниц, жалких и пустых представителей старого мира. Их юристы и банкиры, их лакеи и маклеры приходят в священный трепет при одном упоминании имени красного доктора.

За все это я благодарюМаркса и красную Россию, и я надеюсь,вопреки диктаторам современности, дожить до того момента, когда справедливость Маркса победит повсеместно, когда наступит триумф марксизма там, где ныне антисоциалисты Европы, Азии, Африки и Южной Америки посылают свои проклятия и угрозы человечеству, там, где они подавляют природную любовь человека к труду за справедливое вознаграждение, там, где они лишают человека честных и простых радостей свободного творчества.

1937 г.

ЗАЯВЛЕНИЕ, СДЕЛАННОЕ В МАДРИДЕ

Я прибыл в республиканскую Испанию совсем недавно – всего несколько дней назад. Я приехал сюда по просьбе Лиги американских писателей – Американской лиги борьбы против войны и фашизма. То, что я здесь увидел, никак не уменьшает ни той ярости, ни того негодования, которые кипят во мне уже два года. Я считаю, что поведение Англии, Германии, Франции и Соединенных Штатов безобразно. Их поведение внушает мне отвращение, и я смотрю на этот опыт как на один из худших в истории.

Отношение Америки к испанской войне определяется 60 семействами, то есть крупными концернами, контролирующими 70 процентов газет, политическими деятелями и 95 процентами богатых людей в Америке. Американский же народ – за Испанскую республику. Американцы считают эту войну пагубной, ибо она ведется, чтобы навязать Испании режим Гитлера. Они также обвиняют Англию в том, что она пытается помогать Гитлеру и в самой Англии… Американцы сочувствуют и испанскому и китайскому народам.

Замечательно ведут себя люди здесь. Я осматривал метро на протяжении многих миль и противовоздушные убежища. Впечатление очень сильное. Я слыхал, как люди поют и насвистывают на улицах, я видел, как они продолжают заниматься своими делами, как будто ничего необычного не происходит. Испанской республике отказали в праве покупать оружие и продовольствие, хотя у нее есть деньги. Во французских банках имеются деньги, принадлежащие республиканской Испании, но Франция не отдает их, потому что Гитлер, Муссолини и Франко ей это запретили.

Два года войны. Я видел солдат в госпиталях и в академиях. В академии за три месяца готовят офицеров. Почти невозможно охватить все то, что здесь организовано. После трехмесячной подготовки выходят боевые офицеры.

1938 г.

Перевод М. Лорие

ПОЕЗДКА В ВОЮЮЩУЮ ИСПАНИЮ

Вступление

В Испании все, до мельчайших черточек повседневной жизни, представляло для нас захватывающий интерес. Отчасти это объяснялось тем, что каждому из нас хотелось знать, как отражается на людях война. Война создает в стране какую-то особую атмосферу. Стоит переехать границу, и тотчас возникает ощущение притаившейся угрозы, чего-то страшного, что может произойти каждую минуту – а может и не произойти.

ВОЙНА И ЛЮДИ

Испания прекрасна. Когда въезжаешь в нее с севера, из Франции, перед тобой уходят к горизонту горы в зеленых лесах, мелькают фермы, стада овец и пасущие их пастухи, подводы, запряженные мулами, крестьяне и крестьянки, – смотришь на них, и кажется, что они такие же, какими были столетия назад. Все заняты, по-видимому, своим делом. Меня же мучит мысль, что вот-вот в ясном небе заревут неприятельские бомбардировщики, и от этого в душе какой-то неотвязный, прилипчивый страх.

Во Франции, например, птицы, реющие в поднебесье, будят в вас только поэтические ассоциации, – птицы, парящие над рекой, поющие, режущие воздух четким клином. В Испании же, завидев вдали ворону, черного дрозда, стаю галок, взлетевших над отдаленным полем или кружащих над вершинами деревьев, вы уже думаете: вот именно так, нежданно-негаданно, могут вынырнуть из пустоты налетевшие бог весть откуда вражеские бомбардировщики.

Мы проезжали разбомбленные города, местечки, деревни, и все они красноречиво говорили о пережитых ужасах. Мы видели разрушенные бомбами, обвалившиеся стены, груды щебня справа и слева от дороги, брошенные фабрики и мастерские. Мы побывали в местечке, значительная часть которого была сравнена с землей. Но больше всего поразила меня Герона – это порядочный городок, с обширной торговой площадью в центре, вокруг которой расположились лавки, кофейни, рестораны. Скамьи и камышовые стулья под деревьями свидетельствуют о том, что геронцы любили до войны посидеть здесь в свободные полуденные или вечерние часы. Теперь эту уютную площадь пересекает глубокий ров. Здесь построили бомбоубежище. Сюда, при первых гудках сирены, должно было устремиться все население города. Сирена за пять минут до налета предостерегает жителей об опасности. Сигнал передается по телефону из одного пункта в другой. Бомбежка может быть недолгой и очень продолжительной, в зависимости от объекта. Бомбежка Барселоны – вернее, целая серия бомбежек, следовавших одна за другой, – продолжалась три дня, причем налеты возобновлялись почти ежечасно. За это время было убито около 1500 человек. В городе уничтожено много зданий.

Бомбежки по-разному действуют на людей: на одних они наводят панику, других повергают в полнейшую апатию, в третьих рождают ярость и презрение к смерти. После каждого налета – десятки убитых и раненых; взлетают в воздух дома, мастерские, фабрики. Сколько бессмысленных разрушений и жертв!

Впрочем, ужасы войны не ограничиваются бомбежками. В стране уже властно заявляют о себе все муки бесприютности, голода и холода. Трудности и недостаток чувствуются во всем. Гражданская война тянется так долго, что иссякли чуть ли не все источники существования, питавшие население до войны. Ко времени моего приезда никаких продуктов уже не было, за исключением овощей. Ни мяса, ни сахара, ни молока, ни масла. Большинство населения нуждалось в теплой одежде.