Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Тед Хьюз

 
Белый сыч раздобыл надёжное оружие —
Завещания своих жертв.
 
 
Раздобыл глаза, что смотрят дальше жизни
Из старых фосфоресцирующих трупов,
 
 
Стащил, как мог, их кости
Из-под обжигающей пурги.
 
 
Смерть одолжила ему живот.
Он носит лицо, найденное в море.
 
 
Сплетая жилы последних дыханий,
Он связал это всё вместе.
 
 
Призрачной иглой скрипа
Он сшил снежное платье,
 
 
Из узловатого зоркого льда
Выдавив кровь и жир.
 
 
О гляди Сыч гляди
Сквозь стену ледника
На смертное поле
Рыдающего снега и берёзового листа
Где я ем твою душу ложкой из чаши
И песнь моя воспаряет.
 

 
Держись подальше от корабля, держись подальше.
Или пусть заходит только душа. И то на цыпочках.
Оберни ноги целлофаном.
Не заноси ни страхов, ни пальцев.
Забудь про рот и лёгкие, иначе поймёшь, о чём я.
Тебя сошлют в путешествие
В королевство Личинки.
 
 
Держись подальше от корабля.
Это тюрьма. Заключённые в кандалах
С галактиками и снежинками ждут приговора.
Ни вздоха не слышно, ни слезинки не видно.
И если ты крикнешь, крик твой отправится вниз
Свидетельством против тебя, и за борт
Полетят твои шмотки и фотки.
 
 
Так что держись подальше от корабля —
Это корабль смерти. С грузом
И экипажем – незримыми бесами,
У которых нет других крючков для твоих надежд,
Кроме раковых клеток или клешней в твоих почках —
Бандой хозяина, заскучавшей и озверевшей
В бесконечных скитаниях между этим светом и тем.
 
 
Вот прелестная синеликая старая леди,
Словно сошедшая с плаката об азиатской дизентерии.
Она машет руками, усохшими до овечьих ножек.
Спорит лично с Ангелом Смерти.
Он уже начал нетерпеливо глодать её
Под одеялом, слушая все её речи
И не прерывая.
 
 
Не трудись поднимать одеяло.
Взгляни на эти лица с аккуратными причёсками,
Безмолвно глядящие с подушек: они глядят сквозь трёп
На посетителей, словно картинки из рамок.
Это космический корабль, рухнувший из другого измерения
В нашу юдоль камня, времени и железа
И мёртвых от шока слов.
 
 
Ибо это корабль увечных,
И крики, слишком высокие для уха,
Оставляют тебя онемевшим от изумления,
Испаряют твои молитвы, как близко подошедшее солнце.
Так что пусть мозг капитулирует, просто тупо гляди
В глаза, что не глаза, а всего лишь дыры, в которых
Есть только кровь и бактерии.
 
 
И уходи с корабля, уходи,
Последний груз ошибок собирается двигаться дальше —
Последняя волна несчастных
Освещает тебе путь к зубной щётке.
Так возвращайся. Иначе
Под твой последний вой тебя утянет из мешка нервов
В Рай экипажа.
 

 
Младенец звал Маму – череп чудовищно жал,
Злоба смертного голода, ловушка-зажим без ласки.
Младенец звал Маму – скелет схватил его,
Клацали хрупкие кости, звякали стёкла суставов.
Младенец звал Маму – могила мигала, цепляла,
Распахнутые зубы и распластавшийся флагом язык
Ползли к серванту, Младенец звал Маму.
 
 
Мама пришла с бычьими ноздрями
Мама пришла пером на палочке
Мама пришла в шкуре ласки
 
 
Оседлав, она поймала нечто бёдрами, сдавила его
Пока змеиное лицо не взмолилось О явись Красота.
Она раскусила уловку, нечто обетовало землю.
Скелет клялся своей столетней силой.
Челюсти черепа отворились. Она расслабилась, отпустила его.
 
 
Родила его.
 
 
Младенец звал Маму.
 

 
В начале начал
Море крови: вздымалось под волосами.
Топочут копыта, подняты рога.
Бежит. Первочеловек поймал. Освежевал.
Укусил в сердце. Медведь
Бежал и ревел. Он поймал его. Освежевал.
Укусил в сердце. Лосось
Скользил сквозь стену воды. Поймал его,
Съел его сердце. Но пощадил яйца.
 
 
Ночь: кости и навоз.
Он счистил кровь с мышц.
Лицом вверх. Уснул.
Сплавил свой призрак подальше от кровавых пальцев,
Подвесил к звёздам.
Мать Всего Сущего его омыла.
Он проснулся с новым ножом.
 
 
Испуганный Красный Лис: боялся за свою шкуру.
Укусил Лося: тот стал мёртвым деревом на краю земли.
Укусил лосося: тот утонул якорем
В морской тине.
Укусил медведя: тот сонно зарычал
В каменных корневищах.
 
 
В коже слишком тесной для костей,
Ощущая, как ворочается в кишках гнилая трава,
Рыдал Первочеловек.
И Мать Всего Сущего рыдала.
А Лис смеялся под землёй.
 
 
Затем Мать Всего Сущего набухла, и море крови расплескалось
Изобилием для голодного человека.
Но Лис крепко зажал её живот.
Казалось, он лижет камень.
Его клыки крепко сжимали её живот.
Он словно хрустел синицей
Или глодал кусочек старой кожи.
Его зубы плевались, его хватка ухмылялась,
И ничто не могло родиться.
 
 
И Первочеловек рыдал на скале голода,
И Мать Всего Сущего рыдала.
Её слёзы капали. Лишь её слёзы капали. Ничто не могло родиться.
Лишь слёзы капали, замерзая на лету,
 
 
Ковыляя по земле,
Толпой стремясь к Первочеловеку: «Мы любим тебя, мы любим тебя».
 
 
Они лизали его рот. Тыкались носом в его глаза.
Вили гнездо в его руках.
 
 
А Лис на небесах смеялся.
 
 
Крик человека становился всё резче. Снег – всё глубже.
 

 
Когда Адам расслабился,
А Рай закрылся на денёк,
Ева снова принялась за то,
Что ей нашёптывал во сне
Маленький знакомый змей.
 
 
Каждый день Адам с трудом дожидался
Закрытия Рая
И нового выпуска
Кровавого любовного триллера змея
Из нежных губ Евы.
 
 
Бог услыхал об этом от Михаила,
Подполз поближе, обернувшись мышью,
И прислушался —
Там-то Его, скрытого в кустах,
И ослепила Ревность.
 

 
Жила-была девочка
Пыталась отдать свой рот
Его схватили её шлёпнули по лицу
Она пыталась отдать глаза
Их выбили на пол раздавили мебелью
Она пыталась отдать груди
Их отрезали и законсервировали
Она пыталась отдать вагину
Ей устроили открытый суд и приговорили
 
 
Она стащила всё обратно
 
 
Она обезумела от боли до полного озверения
Изменила пол он вернулся
Увидев её рот он ударил ножом
Увидев её глаза он ударил ещё раз
Увидев её груди её вагину он бил
 
 
Его приговорили
 
 
После лоботомии он сбежал изменил пол
Ссохся до маленькой девочки она вернулась
 
 
Она пыталась сохранить свой рот
Его схватили и шлёпнули её по лицу
Она пыталась сохранить глаза
Их выбили на пол раздавили мебелью
Она пыталась сохранить груди
Их отрезали и законсервировали
Она пыталась сохранить вагину
Ей устроили открытый суд и приговорили
 
 
Жизнь удалась
 

 
Ворон потерял терпение, стучась в двери Бога.
«Поторопись с моей невестой, – кричал он, – ведь годы уходят!»
Он видел въезжавшие тележки со старыми женщинами,
Слышал шум печей
В дымоходах рая,
Пока Бог ковал тело его невесты
Из скелетов старух.
"Заткнись! – заорал Бог. – Ты меня отвлекаешь
От Великого Труда! Уймись и убирайся".
 
 
Ворон пошаркал у двери, побурчал себе под нос.
Уставился на холмы, поросшие садами —
Стоял в поту, пронзённый фантазиями.
 
 
Не приходя в сознание, заколотил в дверь Бога:
«Поторопись с моей невестой, ведь годы уходят!»
Тела старух, мёртвые и докрасна раскалённые,
Визжали под молотами Бога,
Ламинат из старух —
Миллионы слоёв в лезвии тела невесты.
"Убирайся! – заорал Бог. – Ты всё портишь.
Уймись и убирайся".
 
 
Ворон связал свои лапы узлом, грудь его стала кипящим котлом
Боли нетерпения —
 
 
Он распахнул дверь пинком. Бог разрыдался.
 
 
Ворон деревянным взглядом уставился на груду пепла.
 
 
«О, ужасный миг! – скулил Бог. – Ужасный миг!»
 

 
Кто-то сидит
У ворот рая
Под притолокой
С надписью «Живым вход запрещён»
Клубок глазниц и глаз, безжизненный, но в форме жизни
Старый дубовый пень, весь в корневищах, на мели
В тине какого-то гнилого устья,
Сучковатый от ампутаций,
С поломанными покусанными ногтями на руках
Бесцельными остатками волос, ненужными погнутыми ногтями на ногах,
Кровь сочится
В кольцах его тела, словно пиявка
В коричневом илистом пруду
Под тлеющим коллапсом городской свалки,
Мозг его болит как разрубленный, тупой кремень,
Его солнечное сплетение с трудом втиснуто в кишки,
Пластмассовое тело
В грязной луже
Перед загсом —
Кто-то
Сидит у ворот рая
 
 
Голова свесилась вперёд
Словно у вздёрнутого на фонарном столбе
На проволоке для резки сыра или электрошнуре
Или на собственном ремне,
Штаны на лодыжках,
Лицо в пятнах от тени, словно деревня в пятнах от бомб,
Плачет плазмой,
Плачет скотчем,
Плачет яичным белком,
Задохнувшись от бифштекса с кровью свисающего на подбородок,
Кто-то
Прислонился к воротам рая
Прислушиваясь к тиканью своих часов
Во сне грязном как блевотина
Что он не может выблевать, не может проснуться, чтобы выблевать,
Он лишь поднимает голову и откидывает её назад
Прислоняясь к воротам рая
 
 
Как сломанный подсолнух
Пусты глазницы
Живот раскрыт
Для инспекции звёзд
Операция не закончена
(Врачи убежали, кто-то другой вызвал скорую)
По лбу стекает пот
Руки свисают – какой теперь смысл
Их поднимать?
Они висят
Сгустками крови, варикозными и бессмысленными
Как послед —
 
 
Но Бог не видит этого персонажа
Его глаза заняты Его собственным страхом
И Он бормочет
Мой Спаситель грядёт,
Грядёт Тот, кто не боится смерти,
Кто делит с ней свою кожу,
Кто отдаёт ей сигареты,
Готовит ей еду, кормит словно младенца,
Держит её в тепле лелеет её
В опустошённом космосе,
Одевает её во всё лучшее, зовёт своею жизнью —
 
 
Он грядёт.
 

 
Ворон издевался – лишь над собственной смертью.
Ворон плевал – лишь на собственную смерть.
Распространял слухи – лишь о собственной смерти.
Ограбил – лишь собственную смерть.
Сбил с ног и пинал – лишь собственную смерть.
Поклялся отомстить – лишь собственной смерти.
Обманул – лишь собственную смерть.
Убил – лишь собственную смерть.
Сожрал – лишь собственную смерть.
 
 
Так ему удалось сохранить совесть чистой
Он был чёрен
 
 
(Чернее
 
 
Зрачков
 
 
Ружейных стволов.)
 

 
Когда Вселенная его атаковала.
Солнца столкнулись, взорвались, испарились
Из пара выплыло яйцо.
 
 
Огонь его атаковал
И железо отказалось от всех своих узлов и ядер
Яйцо проплывало над тяжёлой поверхностью
 
 
Вода его атаковала
И горы преклонили колени перед морями
Яйцо качалось на волнах
 
 
Земля его атаковала
Мир скорчился словно в гримасе
Яйцо присело словно муха.
 
 
Жизнь его атаковала, да, ворон
Ворон слопал эту муху
Яйцо вывалилось из яйцевода ворона
 
 
Сойка съела яйцо, жуки съели сойку
А ворон съел жуков
Яйцо вывалилось из яйцевода ворона.
 
 
Затем в небесах наступила тишина —
 
 
Солнце перестало воевать с луной, стихии притихли,
Деревья расцепили свои ветви
 
 
И белый сыч и горностай
И дикий пёс остановились
 
 
Вулканы замерли, моря замерли, водопады замерли
Часы замерли – как проводник, подняв руки стрелок
 
 
И на открытое место вышел Ворон.
 
 
С яростным криком всё бросилось в атаку
 
 
Ворон поднялся на крыло
и спел
 
 
Когда Бог расколошматил Ворона
Он создал золото
Когда Бог поджарил Ворона на солнце
Он создал алмаз
Когда Бог раздавил Ворона под грузом
Он создал спирт
Когда Бог разорвал Ворона на части
Он создал деньги
Когда Бог надул Ворона
Он создал день
Когда Бог подвесил Ворона на дереве
Он создал фрукт
Когда Бог закопал Ворона в землю
Он создал человека
Когда Бог попробовал разрубить Ворона пополам
Он создал женщину
Когда Бог сказал «Ворон, ты победил»
Он создал Искупителя.
 
 
Когда Бог в отчаянии отступился
Ворон заточил свой клюв и взялся за двоих воров.
 

 
Под ангельским взором девочки
Ворон растерял все перья
Под любопытным взглядом мальчика
Кости Ворона треснули
 
 
От страсти девочки
Кишки Ворона свалились в пыль
От розовых щёк мальчика
Ворон стал неузнаваемой тряпкой
 
 
Ворон забрался в кусты ежевики, капитулировав
Перед ничем, закрыв глаза
Пусть детские ножки топают по Вселенной
 

Экзистенциальная песнь

 
Давным-давно
Жил человек,
Всю жизнь бежавший что есть сил.
Такая вот судьба.
Тяжёлая судьба.
Но на то она и Судьба.
Надо бежать.
 
 
Как-то он усомнился в Судьбе
И в пожизненном беге.
Кто? Почему?
Неужто он всего лишь
Разгоняющий на беговой дорожке?
 
 
Вот наконец-то он решился.
Нет, он – не чей-то шут.
Понадобится смелость,
Но он может.
Да, да, он может остановиться.
Мучительно! Мучением
Стала борьба за то,
Чтоб прекратить бежать.
Чудовищно! И вдруг
Покой
Среди бескрайней пустыни.
 
 
И он стоял там – остановившись.
И так как не увидел никого
Ни к северу, ни к западу, ни к югу, ни к востоку,
Он воздел кулаки
С гомерическим хохотом
И потряс ими пред Мирозданием.
 
 
И его кулаки отвалились
И руки его отвалились
Он зашатался и ноги его отвалились
 
 
Он слишком поздно понял,
Что собаки рвут его на части,
Что он и впрямь всего лишь
Разгоняющий на беговой дорожке,
 
 
А полной жизнью живут лишь собаки.
 
 
Сражение за Иерусалим
 
 
Вроде бы мёртвого человека
 
 
С Буддой в улыбке
С Иисусом в простёртых руках
С Магометом в склонённом челе
 
 
Ногами в аду
Руками в раю
Спиною к земле
 
 
Сопровождают
К вечному блаженству
Поющие легионы
 
 
Вроде бы мух
 

Крабы-призраки

 
В вечерних сумерках, когда темнеет море,
Густеет тьма глубин, подтягиваясь от бесплодных отмелей, заливов
К берегу. Сначала
Она похожа на распахнутые скалы, разглаживающие собственную бледность.
Затем прилив, устало отступая,
Бросает все свои плоды,
Сползает обессиленно с блестящих батискафов, и вот пред нами крабы.
Крабы-гиганты в плоских черепах, внимательно глядящие на сушу
Как каски из окопа.
Они не просто крабы: крабы-призраки.
Они сбивают
Невидимой волной морского холода
Гуляющего в дюнах человека.
Вливаются в простор материка, в дымящий пурпур
Лесов и городов – колючим всплеском
Высоких неуклюжих привидений,
Скользящих импульсивно через воду.
Ни стены, ни тела им не помеха.
Голод диктует им другие цели.
Для нас они незримы, мы не можем о них не думать.
Их пузырящиеся рты, глаза
Безмолвной каменистой яростью
Вторгаются в ничтожность нашей жизни – валяемся ли на кроватях,
Сидим ли в комнатах. То наши сны тревожны,
То мы внезапно просыпаемся во власти одержимости
В одышке и в поту, и мозг наш слепнет
В сиянье лампочки. Порою, ненадолго, скользящая
Внимательная
Толща тишины
Протискивается между нами. Крабы владеют этим миром.
Всю ночь, то рядом с нами, то сквозь нас,
Они выслеживают друг друга, они цепляются друг к другу,
Они влезают друг на друга, они рвут друг друга на куски,
Они изнуряют друг друга до изнеможения.
Они – войска вселенной. Мы – их бактерии,
В их жизни наша смерть, в их смерти наша жизнь.
Чуть рассветёт, они вновь отступают к берегу.
Они – сумбур истории, конвульсии
В истоках крови, в циклах конкуренции.
Для них вся перенаселённая земля – пустое поле битвы.
Весь день они в себя приходят под водой.
Их пенье – слабый бриз, крутящийся в прибрежных скалах,
Где слушают одни лишь крабы.
 
 
Они – единственные игрушки Бога.
 

Печальная история человеческого детёныша

 
Жила-была девушка, девушка, девушка,
Просто шикарная.
О, будь моей невестой, рыдал я, кричал я, готовый умереть.
И мне она ответила, и что ж она ответила?
 
 
«Давай сюда свой нос, я чмокну, – вздохнула она. – Это по-честному!»
И я отрезал свой нос,
А она скормила его своему щеночку.
 
 
Леди, Вы довольны?
 
 
«О, дай мне свои ушки, чтоб я не рыдала в подушку, глубокой ночью, в постели, чтобы никто не подслушал, мой милый!»
И я отрезал свои уши,
А она скормила их своему щеночку.
 
 
"О, отдай мне свои ножки, чтоб не унесли тебя по дорожке,
Далеко от меня, о, мой милый", – зарыдала она.
И я отрубил свои ноги, а она отдала их своему щеночку.
 
 
Леди, Вы счастливы?
 
 
«О, я хочу твоё сердечко, сердечко, сердечко, неужто оно не станет моим? Дай подержать!» – закричала она.
И разрубил я себя на части, и отдал часть ей,
А она скормила её своему щеночку.
 
 
Леди, Вы довольны?
 
 
"О, отдай мне печень, а то оставлю тебя навечно.
Отдай мне язык, язык, язык,
Чтобы он не шептался с другими.
Отдай мне лёгкие, что измучили тебя вздохами", —
Закричала она.
Со слезами любви, со слезами любви я отрезал эти лакомства,
А она скормила их своему щеночку.
 
 
Леди, Вы довольны?
 
 
"О, отдай мне глаза, свои закатывающиеся глазки,
Что брызгают на меня слезами, что вечно следят за другими.
И отдай мне свой ум, полный тяжких дум
И сомнений в моей любви, сомнений в моей любви.
И отдай мне руки, чтоб, когда ты далеко, они обнимали б меня всю ночь, обнимали всю ночь".
И она закричала: «Я буду твоей невестой!»
Так что я вырвал свои глаза и выдолбил мозги и отпилил руки и всё отдал любимой
А она скормила всё своему щеночку.
 
 
Леди, Вы довольны?
 
 
"Нет, отдай мне и кожу, без которой не можешь,
Налей свою кровь в стакан и дай мне выпить, стань моим.
Срежь свою плоть, и я обглодаю твои косточки, о, милый!"
И я спустил с себя шкуру смочил в своей крови закатал в неё плоть сложил кости в корзинку оставил всё у её дверей а она закричала она закричала
 
 
Щенок, щенок, щенок.
 
 
Леди, сказал я, пусть я всего лишь душа, я заплатил всё сполна, теперь стань моей невестой.
Но щенок подрос, щенок стал собакой, большой толстой сукой, и милая моя зарыдала
"Возьми моего щенка, – рыдала она, – о, возьми его.
Ты всего лишь душа, как же нам теперь пожениться?
Так возьми собачку, ведь эта собачка – моя душа,
Отдаю тебе душу!" И она дала мне свою собачку.
 
 
Леди, Вы довольны?
 
 
Теперь живу я с сукой с мрачной старой сукой живу я с сукой с сукой с сукой и вот живу я с сукой с мрачной старой сукой а ведь жила-была девушка девушка девушка…
 

Сражение за Иерусалим

 
Вроде бы мёртвого человека
 
 
С Буддой в улыбке
С Иисусом в простёртых руках
С Магометом в склонённом челе
 
 
Ногами в аду
Руками в раю
Спиною к земле
 
 
Сопровождают
К вечному блаженству
Поющие легионы
 
 
Вроде бы мух
 

Уиддоп

 
Где было пусто
Кто-то поместил испуганное озеро.
 
 
Где было пусто
Каменные плечи
Стали стеной на защиту.
 
 
Ветер со звёзд нырнул
Пытаясь прислушаться к дрожи.
 
 
Деревья, взявшись за руки, прикрыв глаза,
Предстали перед миром.
 
 
Трава-трёхзубка в страхе подобралась ближе.
 
 
И больше ничего
Лишь чайка иногда несётся сквозь
 
 
Разрыв материи
 
 
Из ничего в ничто
 

Кот и мышь

 
К овечьему холму под жарким солнцем
Прижалась мышь: спасенье вроде близко,
Но не хватает духу. Время, мир
Стары для изменений.
Горизонт Лесов, ферм, деревень тяжёлым смрадом
Вгоняет в ступор. Что с двумя ногами,
Что с четырьмя – молитва маловата.
Пред Богом – всё равно что пред котом.
 

Ястреб на макушке дерева [2]2
  Какое-то время я жил в Америке и начал длинный цикл стихов, которые должны были стать… ну, это всё стихи об Англии и мои воспоминания об Англии… Все они – о животных и птицах, я даже разработал подробную схему, к тому же это было своеобразным упражнением в стиле. Большинство я даже не написал, получилось всего несколько стихотворений… (Прим. перев.)


[Закрыть]

 
Вершина леса. Я закрыл глаза.
Бездействую, не притворяясь спящим,
От клюва и до крючковатых пальцев:
Мозг чертит идеальную охоту.
 
 
На высоте деревьев так удобно!
Воздушные потоки, солнца луч —
Всё мне на пользу; и лицо земли
Обращено ко мне – я наблюдаю.
 
 
За грубую кору держусь когтями.
Достигнута цель Сотворенья мира —
Моя нога и каждое перо:
И я в когтях Творение держу
 
 
Или в полёте медленно вращаю —
Убью, где захочу: тут всё моё.
Софистики во мне нет ни на грош:
Я отрываю головы от плеч —
 
 
Работник смерти.
Единственный мой путь лежит
Через живую плоть и кости.
Моим правам не нужно подтверждений:
 
 
За мною – солнце. С самого начала
Моих трудов ничто не изменилось.
Мой глаз не допускает изменений.
Я сохраню порядок всех вещей.
 

Полная луна и малышка Фрида

 
Прохладный ранний вечер сжимается до собачьего лая и звона ведра —
И тебя, прислушивающейся.
Нити паутины, туго натянутые касанием росы.
Поднятая бадья, неподвижная, полная до краёв – зеркало,
Искушающее до дрожи первую звезду.
 
 
Коровы по тропинке возвращаются домой, замыкая изгороди тёплыми кольцами дыхания —
Тёмная река крови, много валунов,
Равновесие непролитого молока.
«Луна! – кричишь ты вдруг. – Луна! Луна!»
 
 
Луна чуть отступает, как художник, изумлённо вглядывающийся в своё произведение,
Изумлённо уставившееся на него.
 

Теология

 
"Нет, змей не искушал
Еву яблоком.
Налицо обычное
Искажение фактов.
 
 
Адам съел яблоко.
Ева съела Адама.
Змей съел Еву.
В кишечнике темно.
 
 
Тем временем змей
Сыто спит в раю —
И с улыбкой слушает
Ворчливый зов Господа".
 

Земля-Луна

 
Давным-давно жил человек,
Бродил по свету
И встретил полную горящую луну,
Катившуюся прямо на него,
Сминая камни и круша дома.
Глаза закрылись, не стерпев сиянья.
Он выхватил кинжал,
Ударил – и ещё – всё бил и бил.
Крик, вырывавшийся из ран луны,
Всю землю обогнул.
Луна сжималась, как пробитый дирижабль,
Сжималась и сжималась – меньше – меньше,
Пока не стала пустотой,
Всего лишь рваным шёлковым платком,
Как слёзы мокрым.
Его-то человек и подобрал. И
Безлунной ночью брёл, держа в руках
Столь странную добычу.
 

Ветер

 
Наш дом всю ночь швыряло в бездне моря,
Леса трещали, грохотали горы,
Ветра топтали поле за окном,
Гремели ставни, заливало стёкла;
 
 
А поутру оранжевое небо
Увидело, что горы не на месте;
Нож ветра всё сверкал – то изумрудом,
То чернотой хрусталиков безумца.
 
 
К полудню я доковылял от дома
До двери в угольный сарай – и видел
Глазами, ветром вдавленными внутрь,
Натянутый шатёр звенящих гор
 
 
И дрожь полей, гримасу горизонта,
Готового взорваться и исчезнуть;
Под ветром уносились прочь сороки
И спины галок гнулись кочергой.
 
 
Наш дом звенел зелёным чудным кубком,
Готовым разлететься на куски.
Мы вжались в кресла у огня, сердца
В комок, не в силах ни читать, ни думать,
 
 
Ни говорить. Мы смотрим на огонь,
А корни дома движутся, и окна
Дрожат, пытаясь спрятаться внутри,
И крик камней доносится с холмов.
 

Не бери телефонную трубку

 
Пластмассовый Будда издаёт боевой вопль каратиста
 
 
Перед пушинками нежных слов
Перед косметическим дыханием могильного камня
 
 
Телефон придумала смерть он и впрямь как алтарь смерти
Не молись телефону
Он тащит молящихся в реальные могилы
Множеством приёмов, разнообразными притворными голосами
 
 
Оставайся недвижным безбожником под набожный стон телефона
 
 
Не считай свой дом убежищем – дом твой телефон
Не думай, что идёшь своей дорогой – ты идёшь телефонным путём
Не думай, что спишь у Христа за пазухой – ты спишь в пасти телефона
Не считай своё будущее своим – оно ждёт телефона
Не считай свои мысли своими – они лишь игрушки телефона
Не считай свои дни днями – это жрецы у жертвенного алтаря телефона
Тайная полиция телефона
 
 
О телефон, изыди из дома моего
Ты скверный бог
Иди и шепчи в другую подушку
Не поднимай своей змеиной головы в моём дому
Не кусай больше добрых людей
 
 
О пластмассовый краб
Почему твои предсказания заканчиваются всегда одинаково?
Сколько тебе отстёгивают кладбища?
 
 
Твоё молчание столь же мерзко
Когда ты нужен, ты молчишь с озлобленностью безумного провидца
Звёзды слитно шепчут в твоём дыхании
Океан мировой пустоты разливается в твоей глотке
Твои провода тупо звенят в пропастях
Ты пластмасса, затем ты камень, разбитый почтовый ящик
И ты не можешь говорить
Ни ложь, ни правду – только зло
Заставляет тебя дрожать от внезапной страсти увидеть чьё-то разрушение
 
 
Почерневшие клеммы
Смерть отбеливает своими кристаллами
Ты распухаешь и скручиваешься
Разеваешь рот широким зевком Будды
От вопля твоего корчатся корни дома
 
 
Не хватай детонатор телефона
Пламя последнего дня вырвется из телефона кнутом
Из телефона выпадет мёртвое тело
 
 
Не бери телефонную трубку