Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Тед Хьюз

 
С бинтами и бальзамирующим мёдом наперевес
Мумии штурмовали его изодранные внутренности.
Его скрутило, вырвало пустотой —
Он улетел.
 
 
Могильный камень упал ему на ногу
И пустил корни —
Он прокусил кость и убежал.
 
 
Водяная нимфа в долине счастья
Заплела ему мозги примулой, шиповником,
Затянув его рот во влажный перегной —
С воем он оставил ей добычу.
 
 
И бежал он, подгоняем звуками шагов, эхом
И часами на запястье,
 
 
Одноногий, робкий, безмозглый, не Ворон, а тряпка —
 
 
Так Смерть ему поставила подножку
И подвесила, хихикая, едва живого.
 
 
И часы его убежали вперёд в облаке праха.
 
 
Ворон висел на единственном когте – исправленный.
 
 
Предостережение.
 

 
Пристально глядя в зеркало зла Ворон увидел
Дымку цивилизаций башни сады
Битвы он протёр стекло но появились
 
 
Дымки небоскрёбов паутины городов
Стекло запотело он протёр его появились
 
 
Болотные заросли папоротников расползавшиеся в дымке
Сочащийся паук он протёр стекло мельком
 
 
Увидел знакомое ухмыляющееся лицо
 
 
Но ничего хорошего дышал он слишком тяжко
И слишком горячо а в космосе так холодно
 
 
И появились дымчатые балерины
Горящие заливы висячие сады зловещая картина
 

 
Когда коричневый земляной змей возник
Из родильного атома
С обвившимся вокруг двойником
 
 
Поднимая длинную шею
Уравновешивая бесплодный и каменный взгляд —
Сфинкс окончательного факта —
 
 
И ворочая на сдвоенном огненном языке
Слоги шуршания сфер,
 
 
Бог скорчил гримасу, лист в печи
 
 
И колени мужчины и женщины расплавились, они рухнули
С оплавленными шейными мышцами, стукнулись лбами о землю
Брызнули слёзы
Они шептали «Твоя воля – наш мир».
 
 
А Ворон всё смотрел.
Затем сделал пару шагов вперёд,
Схватил создание за обвисший затылок,
 
 
Вышиб из него мозги – и съел.
 

 
Он хотел о ней петь
 
 
Он не нуждался ни в сравнениях с землёй ни в чём подобном
Разрекламированном пуще моющих средств
Ему не требовались даже слова
Прилюдно крутящие длинными хвостами
С их распутными восклицаниями
 
 
Он хотел петь предельно чисто
 
 
Но на горле его припарковался бак
А глотку его протянули меж пальцами римского императора
Словно шею коноплянки
Пока Кинг-Конг лично
Держал его кровеносную систему словно гарроту
А магнаты проигрывали его гланды в клубах сигарного дыма
 
 
Он задрожал всем существом он так обнажился
Когда он коснулся её груди ему стало больно
 
 
Он просто хотел петь для её души
 
 
Но Манхэттен тяготил ему веки
 
 
Он взглянул в уголок её глаз
Язык его петлял отравленным устьем
 
 
Он прикоснулся к уголку её улыбки
Голос его дрожал медленным лондонским жерновом
Поднимая грязную дымку,
её очертанья поблекли.
 

 
Ворон чует, как у него едет крыша,
И каждое перо становится окаменевшим убийством.
 
 
Кто это всё убил?
Живущих мертвецов, все нервы до корней, всю кровь его,
Пока он весь не почернел?
 
 
Как улететь ему от собственного оперенья?
И почему все перья поселились вдруг на нём?
 
 
Он что – архив их обвинений?
Их призрачная цель, тоска о мести?
Их непрощённый пленник?
 
 
Ему прощенья нет.
 
 
Его тюрьма – земля. Одетый в приговор,
Пытаясь вспомнить все свои злодейства,
 
 
Он тяжело летит.
 

 
Машины сталкиваются, извергая багаж и детей
Смеясь
Пароход опрокидывается и тонет под звуки салюта будто каскадёр
Смеясь
Ныряющий самолёт завершает пике ударом
Смеясь
Руки-ноги летают туда-сюда
Смеясь
Измождённая маска на кровати вновь находит свои мучения
Смеясь, смеясь
Метеорит
С исключительным невезением падает на плоскодонку
 
 
Глаза и уши связаны
Сложены в воздухе
Завёрнуты в ковёр, в обои, привязаны к настольной лампе
Лишь зубы ещё работают
И сердце танцует в открытой пещере
Беспомощно вися на нитках смеха
 
 
Пока никелированные монетки слёз со стуком пролетают в двери
 
 
И вопли наполнены страхом
И кости
Сбегают от пытки, ожидающей плоть
 
 
Немного проходят, шатаясь, и падают у всех на виду
 
 
Лишь смех всё бродит рядом в башмаках сороконожки
Всё бегает вдоль гусеничной нитки
И валится на матрас ногами кверху
Хоть это так по-человечески
 
 
Но вот ему хватит – хватит!
Усталый, он медленно садится
И медленно начинает застёгиваться,
С длинными паузами,
 
 
Как тот, за кем пришла полиция.
 

 
Итак, он собственная сила?
Где же тогда её подпись?
Или он клавиша, холодящая
Пальцы молящегося?
 
 
Он – молитвенное колесо, сердце его гудит.
Пища его – ветер,
Терпеливая сила его зова.
Следы его атакуют бесконечность
 
 
Подписями: Мы тут, мы тут.
Он – долгое ожидание, пока что-то
Как-то использует его для всего,
Столь тщательно создав его
 
 
Из ничего.
 

 
Ворон подумал о дворце —
На него обрушилась крыша, нашли одни лишь косточки.
 
 
Ворон подумал о скоростном автомобиле —
Тот вырвал из него хребет, оставив пустым и безруким.
 
 
Ворон подумал о свободном ветре —
Испарились его глаза, ветер свистел над турецким седлом.
 
 
Ворон подумал о расплате —
Она задушила его, её вырезали целой из его мёртвого желудка.
 
 
Ворон подумал о мягком и тёплом, столь памятном —
Оно надело на него шёлковую повязку, завело в жерло вулкана.
 
 
Ворон подумал о разуме —
Тот запер его на ключ, Ворон бросался на бесплодные решётки.
 
 
Ворон подумал об оцепенении природы —
Из уха его вырос дуб.
 
 
На верхушке сели в ряд его чёрные детишки.
И улетели.
 
 
Ворон
Больше не пытался.
 

 
Я гонимый царь
Мороза и сосулек
И адского холода
В ботинках из ветра.
 
 
Я свергнутый владыка
Мира дождя
Гонимый громом-молнией
И реками.
 
 
Я потерявшийся ребёнок
Ветра
Летящего сквозь меня за чем-то другим
Не узнающего меня и плач мой.
 
 
Я творец
Мира
Что катится к крушению
Замалчивая моё знание.
 

 
Итак, осталось ничего.
Его засунули в ничто.
И чтобы доказать, что его нет,
Добавили ничто и раздавили
В ничто, прижав ничем.
 
 
С ничем нашинковали,
В ничём встряхнули,
Вывернули наизнанку
И на ничто рассыпали —
Чтоб каждый мог увидеть: вот ничто,
И ничего с ним больше не поделать.
 
 
И так оставили под гром аплодисментов рая.
 
 
Грохнувшись оземь, оно разбилось —
 
 
Внутри лежал оцепеневший Ворон.
 

 
Ворон
Решил натаскивать слова.
 
 
Представил себе несколько годных слов, отличную стаю —
Ясноглазых, звучных, тренированных,
С крепкими зубами.
Породистее не найти.
 
 
Он указал им зайца, и слова рванулись
Звучным эхом.
Ворон есть Ворон, ясно, но что такое заяц?
 
 
Он превратил себя в бетонный бункер.
Слова окружили его, звучно протестуя.
 
 
Ворон превратил слова в бомбы – они разнесли бункер.
Осколки бункера взлетели – стаей скворцов.
 
 
Ворон превратил слова в ружья, они отстрелили скворцов.
Падавшие скворцы превращались в ливень.
 
 
Ворон превратил слова в бассейн – собирать воду.
Вода разразилась землетрясением, поглотив бассейн.
 
 
Землетрясение превратилось в зайца и запрыгало к холму,
Сожрав слова Ворона.
 
 
Ворон глядел вслед скачущему зайцу
С немым обожанием.
 

 
Он пел
О том как лебедь побелел навеки
Как волк вышвырнул своё предательское сердце
И звёзды перестали притворяться
Воздух утратил все обличия
Вода добровольно умолкла
Скала оставила последнюю надежду
И холод умер не раскрыв загадки
 
 
Он пел
О том как сущему вдруг стало нечего терять
 
 
И сел охвачен страхом
 
 
Видя следы когтей звезды
Слыша хлопанье крыльев скалы
 
 
И собственное пение
 

 
Она не может пройти весь путь
 
 
Она идёт не дальше воды
 
 
Она приходит с родовыми схватками
В глаза в соски в подушечки пальцев
Она проходит весь путь крови до кончиков волос
Оно доходит до края голоса
И остаётся
Даже после жизни даже в костях
 
 
Она приходит с песней она не умеет играть
Она приходит слишком замёрзшей опасаясь одежды
И слишком медленной с испуганными дрожащими глазами
Когда глядит в колёса
 
 
Она приходит неряшливой она не может следить за домом
Она может лишь поддерживать чистоту
Она не может считать она не может оставаться
 
 
Она приходит немой она не справляется со словами
Она приносит лепестки в нектаре фрукты в плюше
Она приносит плащ из перьев звериную радугу
Она приносит свои любимые меха и так говорит
 
 
Она пришла с любовью вот и всё
 
 
Не будь тут надежды она бы не пришла
 
 
И не было бы плача в городе
 
 
(И города бы не было)
 

 
Однажды
Бог создал Слона.
Тогда он был хрупким и мелким,
Совсем не уродливым
И не печальным.
 
 
Гиены пели из кустов: Ты так прекрасен —
Показывали обугленные ухмыляющиеся головы
Словно полусгнившие культи после ампутации —
Сколь дивна грация с которой
Ты вальсируешь в колючем подлеске
О возьми нас с собой в Мирную Землю
О вечно юные невинные и добрые глаза
Поднимите нас из печей
Из ярости наших почерневших лиц
Мы корчимся в адских урочищах
Заперты за решётками наших зубов
В вечной битве со смертью
Величиной с землю
И с силой земли.
 
 
И бежали Гиены под слоновьим хвостом
Когда он гибким резиновым овалом
Радостно прогуливался по окрестностям
Но он не Бог и не его дело
Исправление проклятых
Тогда в безумной ярости они оскалили рты
Они выдрали из него кишки
Разбросали его по урочищам ада
Чтоб сожрала преисподняя
Все кусочки его и сожгла их
Под аккомпанемент инфернального хохота.
При Воскресении
Слон собрал себя воедино исправленным
Могучие ноги зубостойкое тело кости бульдозера
И совершенно другие мозги
За старыми хитрыми мудрыми глазами.
 
 
И вот в оранжевом сиянии и голубых тенях
Жизни после жизни, спокойный и огромный,
Слон идёт своим путём, ходячее шестое чувство,
А навстречу и рядом
Идут бессонные Гиены
Вдоль безлиственного горизонта, дрожа как банный лист
Бегут под плетью
Знамёна их стыда прибиты долу
Над животами
Набитыми гниющим смехом
Дочерна измазанными протечками
И поют они: "Вовеки наша
Земля любви и сколь прекрасна
Вонючая пасть леопарда
И могилы сгинувших в лихорадке
Ибо это всё что имеем" —
И изрыгают они свой хохот.
 
 
А Слон поёт глубоко в чаще
О звезде мира без смерти и боли,
Но ни один астроном не может найти её.
 

 
Тает старая морозная луна.
 
 
Агония за агонией, покой праха,
Да ворон беседует с каменистым горизонтом.
 
 
Одинокий крик ворона, морщинистый,
Словно рот старухи,
Когда веки закончились,
А холмы продолжаются.
 
 
Крик
Без слов,
Словно жалоба новорождённого
На стальных весах.
 
 
Словно глухой выстрел и отзвук
Среди хвои, в дождливых сумерках.
 
 
Или внезапно упавшая, тяжело павшая
Звезда крови на толстом листе.
 

 
Одинокий Ворон создал богов, чтобы с ними играть —
Но горный бог вырвался на свободу,
 
 
И Ворон свалился с горной гряды,
Рядом с которой так сильно поник.
 
 
Речной бог изъял реки
Из его жизнетворных жидкостей.
 
 
Бог за богом – и каждый лишал его
Места для жизни и жизненных сил.
 
 
Обессиленный Ворон, хромая, осмотрел остатки.
От него остался лишь он сам, свёрнутая шея.
 
 
Мозг его никак не мог понять, кто же он.
 
 
Так последний из оставшихся в живых
Скитался в бессмертном величии
 
 
Более одиноким, чем когда-либо.
 

 
Ворон следовал за Улиссом, пока тот не превратился
В червяка, которого Ворон съел.
 
 
Сцепившись с двумя змеями Геракла,
Он по ошибке задушил Деяниру.
 
 
Золото, выплавленное из Гераклова пепла,
Стало электродом в мозгу Ворона.
 
 
Выпив кровь Беовульфа и обернувшись его шкурой,
Ворон причастился полтергейстом из старых прудов.
 
 
Крылья его – твёрдый переплёт его единственной книги,
Сам он – единственная страница из твёрдых чернил.
 
 
Так вперился он в трясину прошлого,
Как цыган в кристалл будущего,
 
 
Как леопард в тучную землю.
 

 
Родившись в шуме древнейшего леса,
Она прошла сквозь облака третьим светом
И пронзила кожу земли
 
 
Она окружила землю
Словно поднятый лук
Разрезающей волны подлодки
Касаясь ив, задевая верхушки вязов
Ожидая удобного случая
 
 
Но люди подготовились
И встретили её
Улыбками из-под козырьков, зеркалами рикошетов
Улыбками, срывавшими кости
И улыбками, убегавшими с кровью во рту
И улыбками, оставлявшими яд в укромном месте
Или скрючившимися
Прикрывая отход
 
 
Но улыбка была столь огромна, что обошла всех
Столь мала, что проскользнула между атомами
Так что сталь отворилась со скрипом
Как выжатый кролик, кожи будто и не было
А мостовые и воздух и свет
Сдерживали бьющую кровь
Не лучше бумажного пакета
Люди бегали перевязанные
И мир стал сквозящей прорехой
Всё творение
Превратилось в разбитую протёкшую трубку
 
 
А тут ещё глаз несчастливца
Пронзённый под самой бровью
Расширяющийся от тьмы позади
Что становилась всё шире, темнее
Словно душа бездействовала
 
 
И в тот самый миг прибыла улыбка
 
 
И толпа, пытаясь поймать отблеск души человеческой
Обнажённой до пределов стыда,
Встретила эту улыбку
Что проросла сквозь выдранные корни
Касаясь губ, меняя глаза
И на мгновение
Залечивая всё
 
 
Прежде чем умчаться через всю землю.
 

 
Взявший солнце в одну руку, лист в другую —
Проскочившая искра сожгла его имя.
Тогда он взял лавандовый мешочек с предками под одну руку
А вертлявую собаку под другую —
Мелькнувшая искра мгновенно расплавила его взгляд на вещи
И оставила чёрную дырку на месте его чувства времени.
Тогда он взял битву при Сомме в одну руку
А таблетку снотворного в другую —
Возгоревшаяся искра взорвала клапаны его смеха.
Тогда он взял череп убитого человеком коня в одну руку
И счастливый коренной зуб малыша в другую —
Ударившая искра выжгла его сентиментальность.
Тогда он опёрся рукой на могильный камень
Держа в другой весёлого роджера —
Грянувшая искра укрыла его Игуаной.
Тогда он оставил в одной руке полевую мышь
А другой ухватил Относительность —
Пробившая искра выдолбила его словарный запас.
Тогда одной рукой он поймал девичий смех – всё что было —
Другой – семилетний медовый месяц – всё что помнил —
Пронёсшаяся искра закоксовала его гонады.
Тогда в одну руку он взял притворившегося мёртвым паука
А другой дотянулся до библии —
Громовая искра выбелила ему виски.
 
 
Тогда он взял первый чих новорождённого в одну руку
А смертный холод в другую
И позволил искре сжечь себя в пепел.
 
 
Так улыбка, какую даже Леонардо
Не смог бы себе представить,
Растаяла в воздухе, оставив груды смеха,
Воплей, благоразумия, неосторожности и прочего.
 

 
Ворон был настолько чернее
Лунной тени,
Что на нём были звёзды.
 
 
Он был чернее
Любого негра,
Как негритянский зрачок.
 
 
И даже, подобно солнцу,
Чернее
Любой слепоты.
 

 
Когда пациент, пылающий от боли,
Внезапно бледнеет,
Ворон издаёт звук, подозрительно похожий на смех.
 
 
Видя, как ночной город на синем горбу горизонта
Трясёт свой бубен,
Он хохочет до слёз.
 
 
Вспоминая раскрашенные маски и лопающиеся шарики
Умерших от укола,
Он беспомощно катается по земле.
 
 
И видит он вдали свою ногу и задыхается и
Держится за ноющие бока —
Мучения почти невыносимы.
 
 
Один его глаз тонет в черепе, мелкий как шпилька,
Другой открывает огромное блюдо зрачков,
Височные вены раздуваются, каждая с голову месячного младенца,
Пятки раздваиваются спереди,
Губы поднимаются над скулами, сердце и печень взмывают к горлу,
Кровь хлещет фонтаном из темечка —
 
 
Так в этом мире не бывает.
 
 
На волосок от мира
 
 
(С приклеенным на место выпученным лицом
Подключёнными к глазницам глазами мертвеца
Ввинченным под рёбра сердцем мертвеца
Пришитыми обратно разодранными кишками
Накрытыми стальным кожухом разбитыми мозгами)
 
 
Он делает шаг вперёд,
ещё шаг,
ещё шаг —
 

 
Когда Богу осточертел человек,
И Он обратил свои взоры к Небу,
А человеку осточертел Бог,
И он обратил свои взоры к Еве,
Казалось, что всё разваливается.
 
 
Но Ворон Ворон
Ворон сколотил всё заново,
Прибил Небеса к земле —
 
 
И человек закричал голосом Бога.
А из Бога потекла человечья кровь.
 
 
Затем точка сборки Неба и земли треснула,
Стала вонять гангреной —
Подобный ужас не искупить.
 
 
Агония не слабела.
 
 
Человек не мог быть человеком, а Бог – Богом.
 
 
Агония
 
 
Усиливалась.
 
 
Ворон
 
 
Ухмыльнулся
 
 
И каркнул: «Это моё Творение»,
 
 
Размахивая собой как чёрным флагом.
 

 
Жил-был человек,
Что никак не мог избавиться от матери,
Словно был её главной колотушкой.
И долбил он её и рубил он её
Числами, уравнениями и законами,
Что изобрёл он и нарёк истиной.
Он расследовал, предъявил обвинение
И наказал её, как Толстой,
Запрещая, вопя, проклиная,
Кидаясь на неё с ножом,
Уничтожая её отвращением,
Бульдозерами и моющими средствами,
Конфискациями и центральным отоплением,
Винтовками, виски и скучными снами.
 
 
Со всеми детьми на руках, рыдая как призрак,
Она умерла.
 
 
Его голова отлетела как лист.
 

 
Однажды жил-был человек
Почти человек
 
 
Он как-то не очень мог видеть
Как-то не очень мог слышать
Не очень мог думать
Его тело как-то немножечко
Было прерывистым
 
 
Он мог видеть хлеб который резал
Мог видеть буквы слов которые читал
Мог видеть морщины на руках на которые смотрел
Или глаз человека
Или ухо, ногу, другую ногу
Но как-то он не очень мог видеть
 
 
Тем не менее Большой Каньон разверзся для него
Словно хирургическая операция
Но как-то у него там оказалось только пол-лица
И как-то ног его там не было
И хоть кто-то говорил он не мог слышать
Хотя к счастью его камера работала отлично
Морское дно забыло о скромности
И показало своих самых тайных рыб
Он глядел он пытался почувствовать
Но руки его в нужный момент стали смешными копытцами
И хоть глаза его работали
Полголовы его стало медузой, ничто не контачило
И фотоснимки выходили размытыми
Огромный боевой корабль с грохотом развалился пополам
Словно приглашая его взглянуть
Землетрясение обрушило город на сограждан
Как раз перед тем как он пришёл
С резиновым глазом и заводным ухом
И прелестнейшие девушки
Клали головы на его подушку высматривая его
Но глаза его глядели куда-то не туда
Он смеялся шептал но как-то не мог слышать
Он хватался но пальцы его как-то не могли держать
Он был каким-то смоляным чучелком
Как-то кто-то налил его мозги в бутылку
Как-то он уже слишком опоздал
И стал грудой кусочков под одеялом
И когда морское чудовище вылезло и уставилось на шлюпку
Глаза его как-то не смогли моргнуть
И когда он увидел разрубленную топором голову
Пустой взгляд как-то заглотнул всё его лицо
Как раз в критический момент
Затем выплюнул его целиком
Будто ничего не случилось
 
 
Так что он просто шёл и ел что мог
И делал что мог
Хватал что мог
Видел что мог
 
 
А затем сел писать автобиографию
 
 
Но руки его почему-то стали просто палочками
Живот стал старой цепочкой для часов
Ноги стали парой старых открыток
Голова стала разбитым оконным стеклом
 
 
«Сдаюсь», – сказал он. И сдался.
 
 
Творение вновь не удалось.
 

 
Когда Бог расколошматил Ворона
Он создал золото
Когда Бог поджарил Ворона на солнце
Он создал алмаз
Когда Бог раздавил Ворона под грузом
Он создал спирт
Когда Бог разорвал Ворона на части
Он создал деньги
Когда Бог надул Ворона
Он создал день
Когда Бог подвесил Ворона на дереве
Он создал фрукт
Когда Бог закопал Ворона в землю
Он создал человека
Когда Бог попробовал разрубить Ворона пополам
Он создал женщину
Когда Бог сказал «Ворон, ты победил»
Он создал Искупителя.
 
 
Когда Бог в отчаянии отступился
Ворон заточил свой клюв и взялся за двоих воров.
 

 
Болезнь не могла его вытошнить.
 
 
Мир разматывался клубком шерсти,
Конец нитки зацепился за его палец.
 
 
Решил принять смерть, но что бы
Ни попадало в его засаду,
Всегда оказывалось собственным телом.
 
 
Где тот некто, под кем я сижу?
 
 
Он нырял, путешествовал, бросал вызов, карабкался – наконец,
Сияя кончиками волос, повстречал страх.
 
 
Глаза его закрылись от шока, отказываясь смотреть.
 
 
Он ударил со всей силы. Почувствовал удар.
 
 
Упал, устрашён.
 

 
Жил-был мальчик Эдип
Застрял в животе у мамы
Отец его запер выход
Он был ужасный малый
 
 
Мама Мама
 
 
Сиди-ка там закричал отец
Птица-пенис давным-давно
Сказала: когда родишься на свет
Ты втопчешь меня в дерьмо
 
 
Мама Мама
 
 
Его мама толстела рыдала толстела
Он выскочил резко звонко
Отец заточил большой тесак
Услышав крик ребёнка
 
 
Мама Мама
 
 
О не руби ему башку
Вскричала в страхе мать
Ведь он нам радость принесёт
Опять опять опять
 
 
Мама Мама
 
 
Но отцу было Божье слово
Он схватил вопящий предмет
Связал ему ноги двойным морским
И швырнул коту на обед
 
 
Мама Мама
 
 
Но Эдипу крупно повезло
Когда он упал без сил
Он подскочил как чёрт в табакерке
И отца своего свалил
 
 
Мама Мама
 
 
Он так долбанул отца родного
Что тот отбросил коньки
Крик его полетел на небо к Богу
Душа в ад на угольки
 
 
Мама Мама
 
 
Птица-пенис сказала Эдипу
Ты криминальная мразь
Сфинкс откусит тебе полжопы
Таков уж Божий указ
 
 
Мама Мама
 
 
Сфинкс протянула к нему свои лапы
И жадно разинула пасть
Эдип одеревенел и заплакал
Увидев такую напасть
 
 
Мама Мама
 
 
Он стоял на связанных ногах
Сфинкс завела как на грех
Четыре ноги три две одна
Кто ходит на них на всех
 
 
Мама Мама
 
 
Схватив топор Эдип разрубил
Сфинкса от холки до днища
Во мне сказал он ответов нет
Давай-ка в тебе поищем
 
 
Мама Мама
 
 
Оттуда в сгнивших своих телах
Рванулся сонм душонок
Твердя: Теперь не узнает никто
Какой же Бог подонок
 
 
Мама Мама
 
 
Затем появляется мёртвый отец
И шныряет вперёд-назад
Пыряет маму ножом в живот
И смеётся ей в глаза
 
 
Мама Мама
 
 
За ним появляется лично мать
Кровь из неё рекой
Кричит: Ну что же тебе непонятно
Ты или спи или пой
 
 
Мама Мама
 
 
Эдип снова поднял топор
Закричал: Небеса темны
Тёмен Мир над моей головой
Но что там с другой стороны?
 
 
Мама Мама
 
 
Он разрубил свою маму как дыню
Стоит промок и сражён
Он ощутил себя скрюченным в чреве
Словно и не был рождён
 
 
Мама Мама