Текст книги "Голос Вессема. Радиомолчание (СИ)"

Автор книги: Теа Сандет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Что тебе нужно? – сказала она.

– От кого? – демонстративно удивилась я.

– Не прикидывайся, – Эрика разозлилась еще больше и надавила мне на шею сильнее.

Я улыбнулась:

– Ладно, не буду.

И пнула ее под колено.

Она ослабила давление лишь на секунду, но этого мне хватило, чтобы ударить ее лбом в переносицу, поднырнуть под ее руку и перехватить запястье. Эрика зарычала сквозь зубы, но теперь уже я прижимала ее к стене – лицом, выкрутив руку назад.

– Ты идиотка, – сказала я ей. – Ладно, ты не видишь, что мы с ним похожи как две капли воды, что у нас одинаково долбанутые имена, но у нас, блин, даже фамилия одна и та же. Тебя это ни на какую мысль не навело?

Я не успела заметить, что именно она сделала – только почувствовала боль в скуле, а в следующую секунду я оказалась прижатой к полу. Во рту был железный привкус.

– Мне плевать, кто ты, – сказала она. – Я тебе не доверяю, поняла?

Послышались шаги, и Эрика отпустила меня. Мы обе вскочили, оказавшись в метре друг от друга.

– Я буду делать то, что нужно армии, – процедила я. – Я, как и ты, подписала контракт и обязана выполнять приказы.

Мы развернулись и медленно двинулись к комнате, где должны были проходить занятия.

– Я тебе не верю, – снова сказала Эрика шепотом, не глядя на меня. – Не знаю, зачем ты здесь, но точно не для того, чтобы сделать военную карьеру. Ты от кого-то прячешься, так?

– Тебе бы книжки писать, – сказала я, заходя в класс и занимая место.

Следом за мной вошли Коди и Детлеф, о чем-то негромко переговариваясь, за ними – тот здоровенный молчаливый парень, имени которого я не знала. Все в сборе.

Кроме пятого модификанта, о котором никто не слышал.

Глава 5

За драку получили мы обе. Эрика – за то, что ее начала, а я – потому что тоже в ней участвовала. Я бы решила, что не понравилась сержанту Хольту, но ему, кажется, вообще никто не нравился. Той ночью мы обе оказались на дежурстве – наматывали круги по периметру и следили за порядком, а утром Хольт погнал нас на десятикилометровый кросс вместе со всем отделением М – как он и обещал мне, наказаны были все.

После я мечтала только об одном – поспать, но меня вызвали в желтую зону вместе с Коди.

– Мне нужно волноваться? – спросила я его, пока мы в сопровождении сержанта Хольта шагали в научный корпус.

– Нет, – сказал он. – Я был там несколько раз, когда ставил импланты.

– Ну вот теперь я совсем успокоилась, – сказала я нервно.

Коди рассмеялся.

– Тебя же не обследовали, сегодня резать точно не будут.

Желтой зоной называлось здание, в котором я уже была – именно там мне кололи красную жидкость, после которой я несколько часов пробыла в отключке.

Мы с Коди разошлись по разным кабинетам. Меня ждала доктор Эйсуле.

– Здравствуй, Реталин, – сказала она с улыбкой, от которой у меня все внутренности замерзли. – Садись вот сюда.

Она указала на кресло, и я села и откинулась на спинку. Где-то в подлокотниках прятались фиксаторы, и мне казалось, что я уже чувствую их на своих руках.

– Сегодня мы попробуем кое-что сделать, – сказала она и, подтянув поближе стул, села напротив меня. – Мы подключим одно устройство… и ты попытаешься с его помощью передать информацию своему брату. Он находится в соседней комнате.

– Я медиатор? – спросила я. – Мне говорили, это называется «медиатор».

Доктор Эйсуле снова улыбнулась. Ее раскосые темные глаза оставались холодными.

– Именно.

– А вы снова будете колоть мне то лекарство?

Улыбка стала еще шире.

– Сосредоточься, Реталин. Свои вопросы ты задашь потом… Когда я скажу. Сейчас ты должна как следует уяснить свою задачу. Найти своего брата. Связаться с ним. И передать ему последовательность цифр, которые я назову. Тебе ясно?

– Так точно, – ответила я, вспомнив, о чем говорил мне Кару.

Прикинуться тупой, но исполнительной, и не задавать вопросов.

– Связаться с рядовым Корто и передать последовательность цифр.

Еще бы я понимала, что она вообще имеет в виду.

Доктор Эйсуле посмотрела куда-то в сторону и мотнула головой. Словно ниоткуда появились двое, очкастый светловолосый парень и рыжая девушка, оба лет по двадцать пять или тридцать, оба в белых халатах, и молча стали включать приборы за моей спиной.

Девушка обошла мое кресло и принялась закреплять фиксаторы. Я не сопротивлялась, только косилась на нее. Работа была для нее явно привычная – наверное, раньше она проделывала это с Эрикой. Густые рыжие волосы ее были собраны в хвост, и она то и дело дергала головой, отбрасывая назад выбившиеся пряди. Доктор Эйсуле нахмурилась, и я подумала, что эта привычка ее, наверное, изрядно раздражает.

– Я сделаю укол обезболиващюего, – сказал парень. – Не шевелитесь. Будет больно.

Металлический обруч сжал мою голову, и теперь я не смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Рыжая девушка подкрутила что-то сбоку, и моя голова наклонилась вперед. Шее стало холодно.

Я почувствовала укол где-то у основания черепа и вцепилась ногтями в подлокотники кресла. Шея начала неметь, и через несколько минут мне казалось, что мою голову держит только этот металлический обруч, убери его – и голова повиснет, как цветок на сломанном стебельке.

– Давайте, – скомандовала доктор Эйсуле.

Все они переместились мне за спину.

Я чувствовала прикосновение чего-то металлического, чувствовала боль – приглушенную, но явную, чувствовала, словно что-то ввинчивается мне прямо в голову, мне хотелось кричать, и я сжала зубы, чтобы не издать ни звука. Коди в соседней комнате, напомнила я себе, он может услышать, как я ору, и сделать какую-нибудь глупость. Молчи, повторяла я про себя, молчи, вдох на четыре, выдох на три, молчи, это все ради Коди.

Наконец болезненные ощущения стали стихать, и я расслабила руки.

– Почему нельзя было сделать это под наркозом, – сказала я шепотом.

Я не ждала ответа, но доктор Эйсуле сказала:

– Не прикидывайся, это не так уж и неприятно. Уберите фиксаторы с головы.

Я смогла немного расслабиться. На шее все еще ощущалось что-то тяжелое, какой-то посторонний предмет, и я старалась не делать лишних движений.

– Это устройство связи. Оно легкое, современное, и не требует операции на мозге. – Доктор Эйсуле изобразила одну из своих улыбочек. – Удобно, правда же?

– Так точно, – выдавила я.

Шея и затылок побаливали.

– Сейчас мы вколем тебе нейростимулятор, – сказала доктор Эйсуле, и парень в белом халате направился к шкафу в углу кабинета.

– Не торопись, – сказала ему в спину доктор. – У нас же полно времени, куда спешить?

Парень ускорился и едва ли не бегом вернулся ко мне.

– Доктор Ланге считает тебя перспективной, – сказала мне женщина. – Надеюсь, он прав.

Парень воткнул мне в руку шприц, и алая жидкость стала медленно переливаться в мои вены. Я выбрала точку – прямоугольник магнитного замка рядом с дверью – и старалась не сводить с него взгляда.

Сейчас я окажусь под водой, но это не страшно, повторяла я себе. Мне нечего бояться. Вода не настоящая. Я не могу утонуть.

Мир подернулся зеленым, меня затошнило.

– Закрой глаза, – сказала мне доктор Эйсуле, и я послушалась. – Найди своего брата и передай ему последовательность цифр.

Ее голос стал каким-то глухим. Мне хотелось течь, растворяться, двигаться, переливаться, но я попыталась сосредоточиться. Мне надо найти Коди.

– Три, – доносился до меня голос, – два, четыре, пять, два, пять. – И снова: – Три, два, четыре, пять, два, пять.

«Коди, – мысленно звала я, – Коди, Коди, Коди».

Ничего не происходило, брат не отзывался. Я с трудом удерживалась, чтобы не выплеснуться за пределы здания, не стать снова потоком, рекой, дождем, штормом, из последних сил, на одном упрямстве я держалась в пределах собственного тела.

Я должна найти Коди, я должна, но я не понимаю, как!

– Три, два, четыре, пять, два, пять.

Да чтоб тебя, как мне передать ему это?!

Мне казалось, что моя голова сейчас взорвется, что изнутри на череп давит что-то огромное и злое, и, если я не найду выхода, мне конец – бум, и моя голова разлетится, и в этот раз я стану не водой – я стану Большим взрывом.

– Три, два, четыре, пять, два, пять.

Коди, где ты?!

– Ничего не выходит, – с досадой сказала доктор Эйсуле. – Ланге ошибся.

Нет, только не это. Если я не стану медиатором – я стану модификантом, меня разберут на части и соберут заново, и я превращусь в чудовище.

От ужаса я распахнула глаза. Доктор Эйсуле все еще сидела напротив, и через толщу зеленой воды лицо ее казалось распухшим и бледным, как у утопленницы.

Мы встретились взглядами.

– Выводите ее, – сказала она, и я не смогла сдержать то, что рвалось наружу из моей головы.

В глазах потемнело, и в одну секунду я перестала быть. Воде не нужно зрение, не нужны чувства, мне достаточно было того, что я могу течь, и это делало меня счастливой. Я выплеснулась за пределы кабинета, растеклась по коридорам, по зданию, просочилась на подземный этаж, устремилась вперед, огибая препятствия, наткнулась на какую-то преграду, которая втянула меня, и я закрутилась в воронку, в тонкую нитку, не переставая вращаться вдруг зависла в пустоте, собралась в шар, а потом оказалось, что у меня есть глаза, и я открыла их и увидела доктора Ланге.

– Три, два, четыре, пять, два, пять, – сказала я ему.

У меня был мужской голос.

***

Сначала я передавала цифры и слова, пока не кончилось действие стимулятора, потом некоторое время мне пришлось проваляться в кресле с капельницей, тянущейся к руке, и я рассеянно слушала в полудреме, как доктор Ланге спорит с доктором Эйсуле, молодец я или не молодец.

– Время до контакта – восемнадцать минут, – говорила она, и я как наяву видела ее якобы располагающую улыбочку. – Не очень хороший показатель.

– Но и не плохой, – говорил доктор Ланге, и от его лающего акцента я вздрагивала. – Мы видели и хуже. Это компромисс.

– Таф-ритмы неустойчивые.

– Значит, надо еще немного подождать. Нейрогенез еще идет, компенсаторные возможности есть. Она стабилизируется.

– Пока одно стабилизируется, другое развалится. Мы неплохо подготовили…

– Мы посредственно подготовили! Посредственно!

– Не так уж посредственно, если все работает. До уровня Перович она все равно не дотянет. А неприятностей с нестабильной нейроактивностью нам хватило. Вколем ей нейропротектор и отправим обратно в Чарну.

– И надолго ей этого хватит? Она все равно…

– Я могла бы связаться с этим доктором, как его… Доктор Кару?.. Который ее сюда направил.

– И что? Передать ему формулу? – спросил доктор Ланге неожиданно мягко.

Доктор Эйсуле помолчала.

– Я рекомендую не брать ее в программу, – твердо сказала она наконец.

– Я против! – почти крикнул доктор Ланге, и я вздрогнула. – Если нужно – я обращусь лично к полковнику Валлерту! Эрика не справляется, не справляется, нам нужен другой, более сильный медиатор! А когда программа будет расширяться…

– Она не будет расширяться, пока я не скажу, – перебила его доктор Эйсуле.

– Вы забываете, что программа не ваша, а национальная, – ответил ей Ланге. Его акцент сделался сильнее. – Если полковник Валлерт решит, что вы саботируете исследования…

– А почему же он вдруг так решит? – ледяным тоном осведомилась Эйсуле.

– Не надо делать из меня… как это… доносчика, – возмутился мужчина. – Я хочу успешного завершения эксперимента не меньше, чем вы. Я предлагаю оставить девочку и понаблюдать еще немного. Проверим ее в контакте с другими. Если окажется, что она нестабильна…

– Она пришла в себя, – сказала рыжая лаборантка, и все замолчали.

Хлопнула дверь – оба спорщика вышли, и теперь я едва слышала неразборчивое бормотание. Некоторое время я лежала в тишине и почти уснула, когда на лоб мне вдруг опустилась чья-то рука. Я вздрогнула и открыла глаза.

– Как ты, Реталин? – улыбнулась мне доктор Эйсуле.

– Прекрасно.

– Готова еще немного поработать?

Что? Опять?!

– Так точно.

Рыжая лаборантка смотрела на меня с сочувствием. Я потрясла головой. Меня мутило, после бессонной ночи веки, казалось, склеились, голова кружилась, перед глазами плавали цветные круги. Но если я скажу, что мне плохо – она может отправить меня в Чарну. А Коди останется здесь.

Очкастый парень отключил капельницу и вместо нее в ту же иглу вставил шприц с красной жидкостью.

Я закусила губу, и боль немного привела меня в чувство.

Бояться нечего, напомнила я себе, глядя, как комнату заливает вода. Это неприятно, но не опасно. Я справилась в первый раз, а сейчас вообще раз плюнуть.

Когда комната стала зеленой и зыбкой, я прикрыла глаза. Мое тело уже начинало исчезать, растекаться, и я ждала, когда же мне скажут, что я должна делать.

– Новая последовательность, – услышала я искаженный голос, – пять, три, восемь, два, один, девять.

Пять, три, восемь, два, один, девять, повторила я мысленно. И вновь стала водой. Только на этот раз я не сопротивлялась.

Это было словно прыгнуть с обрыва, зная, что сделанные Нико крылья тебя точно выдержат. Ужас пополам с восторгом, а потом – потрясающее чувство свободы.

Я рванулась вперед, вверх и в стороны, волной прокатилась по коридорам, разбилась на брызги, ударившись в стену – это было не больно, а смешно, а потом почувствовала направление, закрутилась маленьким водоворотом и оказалась внутри чужой головы. Это не был Коди, это был кто-то другой, и я заставила его открыть глаза – это было странно, словно одним глазом я видела лучше, чем другим, – и произнести последовательность цифр.

– Время до контакта – двадцать шесть секунд, – сказал доктор Ланге, и на лице его расплылась улыбка. – Реталин, ты слышишь меня? Если слышишь – вытяни руку.

Мне казалось, я раздвоилась. Сидя в кресле, я дернула рукой, максимально, насколько позволяли фиксаторы, вытягивая ее вперед. Одновременно я все еще находилась в соседней комнате, в голове Детлефа – теперь я была уверена, что это он. И я мягко качнулась, подталкивая его – давай же, мы можем это сделать, это будет наше движение, наше общее, – и почувствовала, что ему приятно было ощущать мое присутствие, и ему нравилось, что я не приказываю, а еще – что воде все равно невозможно сопротивляться, даже если бы он и хотел, – и мы вместе вытянули его руку вперед.

– Прекрасно, – кивнул доктор Ланге. – Реталин, передай доктору Эйсуле следующую последовательность…

***

– Я не сразу поняла, как это делается. Они же ничего не объясняют. Говорят просто – передай информацию. А у меня ощущение, что я вода, блин.

Я говорила, не переставая жевать. Обед я пропустила, и теперь была страшно голодной, хотя что-то питательное мне через капельницу точно заливали.

– Вода? – с интересом переспросил Детлеф.

Из желтой зоны мы вышли вместе и ужинали теперь тоже вместе – я, он и Коди. Эрика и здоровенный молчаливый парень – я уже знала, что его зовут Петер – сидели хоть и рядом, но вроде как сами по себе. Петеру было все равно, что я там рассказываю, а Эрика, я видела, слушает, хоть и не подает виду. Ну-ну, пусть послушает, мне скрывать нечего.

– Ага, – кивнула я. – Это странное чувство, тяжело описать. Ты вроде как растекаешься за пределы своего тела, потом такая воронка – и тебя засасывает в чужую голову. А я же не знала, сначала старалась наоборот как-то держаться. Почти двадцать минут продержалась. Потом уже, когда чуть голова не взорвалась, сопротивляться стало невозможно. Второй раз было легче. Не знаете, двадцать шесть секунд – хороший результат?

Коди поглядел на меня с гордостью.

– Хороший. И как это? Когда ты внутри моей головы? – спросил он.

Я помедлила, потом пожала плечами. Как же это описать?

– Темно… – сказала я неуверенно.

– И пусто, – радостно добавил Детлеф и тут же получил от Коди кулаком в бок.

– Нет, – помотала я головой, изо всех сил пытаясь перевести ощущения, для которых не было названия, в какую-то привычную форму. – Это как будто руки погружаешь в очень мелкий песок. Приятно.

– А у меня? – заинтересовался Детлеф.

По правде говоря, его голова больше всего напоминала комнату, где на полу набросано много мелкого цветного мусора. Если не считать того, что я не видела ни комнаты, ни мусора, да и цвета в этом странном зыбком мире не было.

– Свет и блестки, – сказала я. – Не знаю. Это сложно объяснить. Я же это не глазами вижу.

– Класс, – обрадовался Детлеф. – Эрика никогда не рассказывала, как она это видит.

Потому что она ничего и не видит, подумала я. Может, у нее вообще другие ощущения. Может, она чувствует не теплый мелкий песок, а что ее связали и заживо запихнули в гроб. Или еще что-то такое, что не захочешь рассказывать.

Я покосилась на девушку. Она злилась – это было заметно по тому, как она не смотрит на нас, как сжимает вилку, как алые пятна горят на ее щеках.

«Посредственно», – вспомнила я слова доктора Ланге. Им не хватает способностей Эрики, им нужна я. Двадцать шесть секунд – хороший результат, и меня не отправят в Чарну. Меня сделают основным медиатором. А в Измененную превратят ее.

Я потрогала языком ссадину, которая осталась у меня на щеке изнутри. Во рту все еще был привкус крови.

– Интересно, – сказала я громко, – как будет выглядеть изнутри голова Эрики?

Она бросила вилку на поднос, встала и направилась к выходу. Поравнявшись с нами, она притормозила и наклонилась ко мне.

– Только попробуй, – прошептала она мне на ухо, – и я тебе мозги выжгу.

Я проводила ее взглядом. Детлеф поднялся.

– Я тоже пойду. До вечерней проверки надо успеть написать письмо родителям – мне дали добро на связь.

– До завтра, – кивнула я ему.

Я была уверена, что никакое письмо он писать не пойдет – побежит за Эрикой.

– Что она тебе сказала? – спросил Коди, когда мы остались одни.

– Ничего такого, – пожала я плечами. – Это между нами, девочками. Хотя, честно говоря, она меня не очень любит.

Мы поднялись и, сдав посуду, направились к выходу.

– Ты же этого и хотела, – заметил Коди.

– Ага. Но она первая начала. Сам знаешь, что бывает, если не ответить.

– Это в Гетто. Здесь – другое дело, – возразил он.

– Ну да, – не поверила я. – Дело везде одно и то же. К тому же я твоя сестра, ты должен быть на моей стороне. Она что, твоя девушка?

– Я бы это так не назвал, – ухмыльнулся Коди.

– Не понимаю, как вообще ты умудрился влезть в какие-то отношения. Ты же не любишь разговаривать.

– А мы и не разговариваем, – хмыкнул он. Потом добавил, став серьезным: – Для нее это важно – быть медиатором, понимаешь? Она здесь из-за мачехи. Чтобы доказать ей, что она чего-то стоит.

– То есть вы все-таки разговариваете? Даже душу друг другу изливаете? – притворно удивилась я.

Коди толкнул меня плечом – вроде легко, мы в детстве постоянно так делали. Но тут я едва устояла на ногах.

– Вот черт, – сказал он, поймав меня за руку. – Прости. Мне усилили мышцы. Надо рассчитывать. Но я забываю.

«Новые мышцы из углеродных нанотрубок», – сказал голос Теодора в моей голове.

На секунду мне показалось, что я в подвале, воздух стал сырым и холодным. Миг – и все прошло, я снова была на улице, в сгущающихся сумерках.

– Усилили мышцы, – повторила я.

Похоже, в конфликты с Детлефом и Петером мне лучше не вступать.

– Да, это круто, – с воодушевлением сказал Коди. – Увидишь, когда поедем на полигон. Может, попросить, чтобы и тебе сделали?

Я покачала головой:

– Вроде бы медиаторам нельзя.

Не говоря уже о том, что я не хочу.

«А потом у него пошло отторжение, и ему что-то сделали с иммунной системой», – Теодор в моей голове все не унимался.

С Коди тоже это сделали? Или еще нет? Или они придумали что-то, чтобы не было отторжения? И как мне это узнать, не вызывая подозрений?

– Поэтому вы все так легко бегаете эти чертовы кроссы у Хольта? – решила я перевести тему.

– Нет, просто мы полгода только и делаем, что бегаем. Здесь и на полигоне.

– А что за полигон?

– Да просто полоса препятствий, – отмахнулся Коди. – Бегаешь, стреляешь... Эрика тоже ездила, медиаторов туда берут. Не бегать, конечно. Только подключаться и смотреть нашими глазами.

Мы остановились. Коди повернулся и взял меня за плечи.

– Вот увидишь, – сказал он с улыбкой, – будет здорово работать вместе.

Внезапно расчувствовавшись, я обняла его и притянула к себе.

– Да, – сказала я. – Будет здорово.

Будет здорово, когда мы наконец сможем отсюда свалить.

Глава 6

Я завела привычку повторять перед сном имена тех, кто остался в Чарне. Эме. Ди. Борген. Теодор. Марко. Анне. Илена. Ворон. Тенна. Лира. Потом мысленно я рисовала схему подключения пластинки «Голоса» к компьютеру. И только после этого, как бы я ни была вымотана, разрешала себе уснуть. Иногда я позволяла себе подумать о Ди подольше, но не часто.

Понемногу я начинала разбираться в жизни на базе.

Привыкла бегать кроссы – каждый день до завтрака вместе со всеми. Училась стрелять – и на тренажерах, и из настоящего оружия, зашивать и бинтовать раны, ориентироваться по бумажной карте, драться – днем в основном с Эрикой, в свободное время по вечерам – с сержантом Дале, который, как и обещал, помогал мне нагнать остальных. Я изо всех сил показывала, что очень стараюсь. Мне верили все, кроме Эрики. Иногда я была так убедительна, что сама себе верила, но она продолжала меня в чём-то подозревать, правда, сама не понимала, в чем именно.

Один раз нас водили учиться управлять экзоскелетами – здоровенными штуковинами, похожими на автоматические погрузчики, на оператора которых я когда-то хотела поступать. Ничего мы, конечно, за один раз толком не выучили, но нескольких ребят – не из наших, из отделения сержанта Дале – записали учиться дальше. Пару раз меня вызывали к психологу – приятный дядька, который то говорил со мной о каких-то отвлеченных вещах, то вдруг начинал расспрашивать про Гетто (меня неизменно спасал совет Боргена «прикинься тупой»), про школу и про друзей («Один умер, – говорила я ему, – еще одна вот-вот… того, ну вы поняли. Вентра»; он сочувственно кивал), то о том, что я вижу под стимулятором. Но большую часть времени я проводила в кабинете у доктора Эйсуле, пристегнутая к креслу.

Я ела как не в себя. Желудок, привыкший к синтетическому протеину и энергобатончикам, бунтовал, но потом один из медиков дал мне какие-то таблетки. Первые дни меня регулярно таскали на осмотры, и каждый раз я обливалась холодным потом – вдруг они найдут Нико? Но меня просто обследовали, провели какое-то лечение и отпустили.

Я знала, что кроме нас и медиков тут еще полно народу – какие-то снабженцы, техники, инженеры, связисты, простые, не модифицированные, солдаты, которые тренировались отдельно от нас, а вот некоторые занятия у нас были общие. Я не понимала, в чем смысл их присутствия, но вопросов не задавала.

Знала, что полковник Валлерт на базе бывает редко, но когда он приезжает – это сразу заметно, воздух словно наэлектризован.

Что Хольт – настоящий садист, что ему нравится унижать нас, ловить на мелких нарушениях и заставлять отвечать за них все отделение М, а не бьет он никого, кажется, только потому, что может повредить импланты.

Что сержант Дале, наоборот, нормальный – разные мелочи он предпочитает не замечать, а иногда даже может угостить запрещенной сигаретой. Коди и Детлефу он нравился, но я не могла заставить себя доверять хоть кому-то здесь.

И я знала, что все, на чьих бейджиках есть буква S, стараются лишний раз не попадаться на глаза доктору Сагитте Эйсуле.

А доктор Эйсуле постоянно собачится с доктором Ланге. Кто из них главнее, я пока не понимала.

Но вот где пятый модификант и как мне подключить к системе Нико – это пока оставалось загадкой.

Когда в конце второй недели я выходила – точнее, выползала – из желтой зоны после работы с Петером (его сознание похоже было на едва заметно мерцающий шар, и после контакта с ним я приходила в себя дольше всего), был вечер, и я прислонилась к стене здания, вдыхая запах леса, до которого было рукой подать. Нужно было бегом бежать в жилой блок – до вечерней проверки оставалось минут пять, – но я не могла заставить себя оторваться от нагретой шершавой стены, все гладила и гладила ее рукой, потом повернулась и потерлась щекой. Это возвращало меня в реальность, заставляло почувствовать, что я – это я, а не мягкая опалесцирующая субстанция, висящая посреди пустоты, что мир не заканчивается в ощущениях, для которых нет названий ни в одном языке. Мир состоит из бетонной площадки под ногами, ветра, приносящего запах хвои, теплой шершавой стены под ладонями, из верха и низа, из чувства голода, из чьих-то всхлипываний…

Я вздрогнула и открыла глаза. Кто плачет?

Медленно двигаясь на звук, я прошла вдоль здания и заглянула за угол. На ступеньках у пожарного выхода сидела Олли – рыжая лаборантка. В руках ее была сигарета, и у меня аж рот слюной наполнился. Курила она неумело, едва затягиваясь, наверное, и сигарета не ее – попросила у кого-нибудь, вспомнив, что, когда грустно, полагается покурить. Секунду поколебавшись, я решилась.

– Привет, – сказала я и шагнула к ней.

Олли вздрогнула и вскинула голову.

– Досталось от Сагитты? – спросила я сочувственно, присаживаясь рядом.

– Все в порядке, – помотала она головой и поднялась.

Я старалась не смотреть на едва начатую сигарету, которую она выронила. Кажется, все будет еще проще.

– Что бы она ни сказала, это неправда. Ты тут единственный нормальный человек. В смысле, единственная, кто к нам относится по-человечески, – я старательно заговаривала ей зубы.

Вообще-то мне и правда было ее немного жаль. Угораздило же ее вляпаться с работой. Еще эта доктор Эйсуле ненормальная…

– Все в порядке. Тебе пора на проверку.

– Ага, – кивнула я.

Олли развернулась и направилась к двери. Моя рука сама потянулась к оставленной сигарете, но она вдруг затормозила.

– Я видела, как ты стояла там, у стены, – неуверенно сказала рыжая.

Я кивнула и изобразила на лице что-то вроде улыбки.

Давай же, давай, проваливай, сигарета сейчас сама себя скурит.

– Ты каждый раз так стоишь. Что это? Что ты делаешь?

– Трусь щекой о стену.

– Для чего?

Ладно, черт с тобой.

– Меня это возвращает в реальность, – призналась я. – Там, в чужой голове… странно. Это невозможно описать, и из этого сложно вырваться. Поэтому я всегда так стою несколько минут и глажу стену. Тогда мир становится настоящим, а все, что там – нет. Вкусы, запахи, ощущения тела… Это помогает мне вернуться. Прийти в себя. Жаль, что нам тут почти ничего нельзя. Так что – вот. Стена.

Олли кивнула и наконец ушла, а я подняла ее сигарету и затянулась, ощущая неприятное, но зато понятное жжение в горле. Прикрыв глаза, я выдыхала дым, и вместе с ним уходило все то вязкое и больное, что налипло на меня в сознании Петера. Я успела сделать две затяжки, когда прямо над ухом у меня раздался голос:

– Так-так, рядовая Корто.

Я открыла глаза и вскочила, понимая, что мне конец.

– Что сказано в правилах отделения М насчет сигарет?

– Для отделения М курение запрещено, сержант Хольт.

– Так какого хрена я вижу тебя с сигаретой, Корто? – рявкнул он.

Потому что у меня скоро чердак отъедет от ваших экспериментов, хотела я сказать, но, конечно, не сказала. Такие слова будут стоить мне не меньше десяти кругов.

– Больше не повторится, сержант Хольт.

– Сорок отжиманий, – сказал он. – Тебе и тому, кто дал тебе курево. Где ты это взяла?

Ох, надо было спросить у Коди, как отвечать на этот вопрос. Интересно, если сдать Олли, он и ее заставит отжиматься?

– Нашла.

– Пятьдесят отжиманий тебе и всему отделению М. Спрошу еще раз, – сказал он зловеще. – Кто дал тебе сигарету, рядовая Корто?

– Это я, – услышала я голос за спиной.

В дверях стояла бледная и решительная Олли.

– Ничего подобного, – возразила я. – Сигарету я тут подобрала. Уже прикуренную. Можете меня проверить на детекторе лжи, у доктора Эйсуле он есть, я точно знаю.

– Шестьдесят отжиманий, – сказал Хольт, и я мысленно застонала.

Я тут до утра буду отжиматься!

– Это я дала ей сигарету, – снова сказала Олли. – Как часть постконтактной терапии для медиаторов. Энтероцептивные ощущения снимают остаточное напряжение и позволяют справиться с дереализацией после контакта с чужим сознанием.

Вот так, видимо, на умном звучит слово «раздуплиться».

– А доктор Эйсуле про это знает? – спросил Хольт насмешливо.

Олли кивнула, не колеблясь ни секунды.

– Это всего один раз, – сказала она. – Обычно мы используем другие раздражители.

Хольт покачал головой, но больше ничего не сказал.

– Докуривай, – бросил он мне.

Я затянулась без всякого удовольствия. Олли забрала у меня окурок и исчезла за дверью, Хольт проводил ее взглядом, потом уставился на меня.

Я вздохнула и опустилась на землю. Шестьдесят отжиманий, ну да.

– Раз, – считал Хольт с садистской улыбкой на лице, – два, три…

Я пыхтела и отжималась.

– Не солдат, а тряпка, – прокомментировал сержант.

Четыре, пять, шесть… Интересно, а если попросить разрешить мне отжиматься с колен?

– Жалкое зрелище.

Спокойно, Рета. Восемь, девять, десять…

– Встать.

Что?!

Я вскочила, не веря своему счастью.

– Завтра на полигоне ты получишь все ощущения, которые тебе так нужны, – сказал Хольт. – А сейчас марш в свой блок.

***

– Падаешь, как мешок с дерьмом, – сказал Хольт, когда я барахталась в грязи, пытаясь подняться.

С ночи зарядил дождь, и полоса препятствий, о которой я до этого только слышала, превратилась в болото. Хольт погнал меня проходить ее впереди всех, и я упала с первой же стенки. За моей спиной издевательски смеялась Эрика. Сжав зубы, я поднялась и кинулась на штурм стены второй раз.

– Ты солдат или макака? – орал мне снизу Хольт.

Полигон был огромным, и препятствий на нем было понастроено просто море. Какие-то полуразрушенные здания, лестницы, конструкции из досок и арматуры, растянутые мотки колючей проволоки… Я карабкалась по стенке, в которую на разной высоте были вбиты скользкие крепления. Перевалившись наконец через край, я спрыгнула с другой стороны.

– Бегом! – заорал Хольт. – Следующее препятствие! Отделение М, бегом!

На другом конце полигона надрывался сержант Дале, он гонял свое отделение – обычных, не модифицированных солдат. Наверное, все же не совсем обычных, но что в них особенного, я не знала. С нашей группой они общались неохотно. Может, это тоже было запрещено.

За моей спиной послышался шум шагов, я ускорилась, но через секунду меня обогнали буквально все. И как они так быстро перелезли на эту сторону? Последней была Эрика. Поравнявшись со мной, она спросила на бегу:

– Что ты сделала, что меня сегодня заставили бегать вместе со всеми?

– Это не я. Олли сказала Хольту, что нам это нужно – всякие сильные ощущения.

– Ну-ну.

Оттолкнув меня, она устремилась вперед, к следующему препятствию. На вид – такая же стенка, только вот креплений маловато. Я замедлила шаг.

На этой стороне остался только Петер, все остальные уже успели перелезть, пока я болтала. Эрика внезапно ускорилась и, с разбегу сделав два шага по отвесной стене, зацепилась за скобу на высоте метров трех. Я смотрела, как ловко она лезет вверх, и тихо радовалась, что я последняя и на этот раз моего позора никто не увидит. Вот сейчас еще Петер свалит, тогда и я попробую. Но Петер никуда не спешил.