Текст книги "Крестоносец в джинсах"

Автор книги: Tea Бекман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Мне известно об этом, – негромко заметил епископ. – Обратный путь в преддверии зимы чреват многими опасностями. Детям не удастся перевалить через горы на севере до первых снегов, но и у нас в Бриндизи им более оставаться непозволительно. Мы достаточно позаботились о них, но целую зиму кормить сотни детей мы не можем. Расселить их в городе нельзя, ибо у нас собственных жителей в избытке, да и некуда нашему городу расти: Бари мешает нам.

Леонардо кивнул. Лицо его, всегда сохранявшее насмешливое выражение, было очень серьезно. Дон Тадеуш в бессильном отчаянии поднял сжатые руки к небу.

– И все же, – продолжал епископ, – помочь этим детям – наш христианский долг.

Он указал на купцов и мореплавателей, стоявших поодаль.

– Мы сговорились с богатыми купцами и надежными капитанами судов, которые перевезут детей в Венецианскую республику на своих кораблях. С детей не возьмут платы, достаточно, если они будут помогать команде. Их разместят на восьми кораблях, груженных товаром. В Венеции вы перезимуете, я вручу вам рекомендательные письма к епископу и правителям республики с просьбой приютить детей в городе до будущей весны и, поелику возможно, снарядить их в обратный путь на родину. Тем, кто пожелает навсегда поселиться в Венеции, это будет позволено. Мне известно, что среди вас есть много способных и разумных детей, которые не чураются любой работы, хоть за время долгого пути вы и отвыкли от послушания старшим…

Епископ остановился. Леонардо быстро переводил Долфу основное.

– Другого выхода у нас нет, – твердо закончил епископ.

Дон Тадеуш опустился на колени и припал губами к перстню прелата.

– Благодарю вас, монсеньор, – проговорил он, – Господь да вознаградит вас за вашу доброту.

– Встаньте, дон Тадеуш, не меня нужно вам благодарить, но всевышнего, что просветил нас мудрым решением. Через три дня корабли уйдут в море. Подготовьте детей к плаванию. Подробности вам сообщат хозяева судов. Прощайте. Да благословит вас Бог…

На том и завершилась аудиенция. Долф был на седьмом небе от счастья. Теперь, когда будущее ребят устроено, он может со спокойной совестью вернуться домой, если только…

Франк и Берто с нетерпением ожидали появления друзей, и ребята поспешили обрадовать их известием о предстоящем отъезде.

– Я не поеду с вами в Венецию, – быстро сказал Леонардо, – я собираюсь в Палермо ко двору императора Фридриха.

Вместе с купцами и моряками они направились в гавань осмотреть корабли, которые показались Долфу утлыми суденышками, зато отца Тадеуша их вид вполне удовлетворил. Видно, ему эти калоши представлялись достойными бороздить моря..

Долф не был уверен, как ему поступить: расстаться с Леонардо и отплыть в Венецию или задержаться в Бриндизи, на случай если послание доктора Симиака снова придет сюда? Колебания друга не укрылись от Леонардо.

– Ты скорчил такую мину, будто Венеция тебе не подходит. Пойдем тогда со мной.

– Я еще не знаю, – признался Долф. – Отец разыскивает меня, а если я уйду отсюда, он никогда не найдет меня.

– А ты хочешь, чтобы тебя нашли? – серьезно спросил студент.

– Да, теперь да.

– Тогда оставайся здесь и жди.

– Пожалуй, ты прав… А как же Марике?

– А в чем дело?

– Отец отыщет меня, и я вернусь домой, но я не смогу взять с собой Марике, то есть я очень хочу этого, но просто не могу.

– В этом нет нужды, – невозмутимо отрезал Леонардо. – Она остается со мной.

– Ты серьезно? Дружище…

Изумлению Долфа не было пределов, когда студент, отвернувшись, заговорил снова:

– Ты хоть раз внимательно посмотрел на нее, Рудолф? Милее ее на свете не сыскать. Я привезу ее в дом своих родителей, ей нужно учиться. Затем вместе с Франком и Петером я отправлюсь в Палермо и, если мои услуги понадобятся императору, вызову туда же Марике. Мы поженимся с ней.

– А если она не захочет?

– Захочет, когда ты не будешь крутиться поблизости.

Смысл этих слов не сразу дошел до его сознания, затем на мгновение его захлестнула ревность, вполне понятная в таких обстоятельствах, но потом он рассудил, что лучшей доли для Марике и пожелать нельзя. Она превратится в хорошенькую девушку, миловидную, заботливую, сообразительную. К Леонардо она относится почти с такой же нежностью, как к Долфу.

– Она совсем девочка еще…

– Одиннадцать. Через три года она достигнет брачного возраста.

Долф знал, что в те времена выдавать замуж тринадцати – и четырнадцатилетних девушек было самым обычным делом, особенно в знатных домах.

– Твоя семья не будет против? У нее же ничего нет.

Леонардо усмехнулся:

– У нее есть золотое сердечко, а это лучшее приданое.

Долф потупился. На душе было тяжело. Через несколько дней он простится с ними навсегда. Он вздохнул и отвернулся. К нему спешил Франк.

– Рудолф!..

– Погоди, – перебил его Долф, – не хочу ни о чем говорить сейчас.

– Но…

Долф направился было в аббатство – ему хотелось повидаться с Марике. Франк схватил его за руку:

– Ты же сам говорил вчера, как это важно.

– Ну что еще?

– Ларчик.

Долф застыл на месте.

– Ларчик? – спросил он, и у него перехватило дыхание.

Маленький подмастерье-кожевник достал коробочку из легкого металла.

– Ты о таком говорил?

Долф порывисто схватил коробочку.

– Где ты ее взял?

– Нашел сегодня утром.

– Где? Место запомнил?

– В городе. Я увидел ее под ногами, когда мы с Берто ждали вас у дворца епископа.

– Когда это было?

– Точно не могу сказать – вы были на приеме у епископа.

«Часов десять утра», – лихорадочно соображал Долф.

Едва сдерживая дрожь, он подцепил крышку и открыл коробочку. Внутри была записка, в точности такая же, как и в первый раз. Только цифры другие.

– Наверно, сразу было нужно показать тебе, – оправдывался Франк, – но, когда вы вернулись и рассказали нам о Венеции, я позабыл обо всем на свете.

– Не беда. Думаешь, мы сможем найти это место?

– Конечно.

– Тогда пошли.

– Что ты собираешься делать?

– Пойдем в город, я должен посмотреть, где лежал этот ларчик.

Не прошло и получаса, как ребята опять появились на Соборной площади Бриндизи. Франк показал на улочку, выходившую на площадь. Улочка вела к резиденции епископа.

– Мы с Берто стояли вон там, спиной к стене, вдруг я вижу: блестит под ногами, поднял, и вот…

– Так, понятно. Ты уверен, что он лежал именно там, у стены, и ни на метр дальше? – настойчиво расспрашивал Долф. Он с сомнением посматривал на выщербленную мостовую – куски засохшей грязи, пыль, мусор и никаких особых примет.

– Я стоял здесь, – продолжал Франк, – точно помню, что выступ стены приходился мне как раз между лопатками, ноги вот так… да. И вдруг вижу: блестит у левой ноги. Все точно, на этом камне.

Палец Франка уперся в грязь. Наклонившись, Долф разгреб слой грязи и удовлетворенно кивнул.

– Нужно пометить это место, чтобы завтра я сразу нашел его.

Он оглянулся в раздумье. Скромный вход в канцелярию епископской резиденции подсказал ему, как поступить.

– Подержи-ка здесь руку, Франк, и жди меня так. Я мигом.

Долф распахнул дверь и влетел в канцелярию. Он спросил секретаря епископа и после долгих объяснений был допущен к нему.

– Синьор, – заговорил Долф на своем ломаном итальянском, – позвольте обратиться к вам с просьбой. Нельзя ли мне воспользоваться вашим письменным прибором? Мне необходимо отправить письмо своему отцу.

– Ты обучен грамоте? – изумился монах, косясь на лохмотья мальчишки.

Он подвинул Долфу чернильницу, стоявшую перед ним, и вручил гусиное перо. Раскрыв рот, монах следил, как нищий оборванец достал из кармана белый листок, погрузил перо в чернила и начал старательно выводить буквы неизвестного языка.

– Не могли бы вы сказать мне, какое число… день у нас послезавтра?

– Послезавтра? Святого Маттеуса, разумеется.

– Ах, да…

На самом деле Долф и представления не имел, что это за дата такая, пусть они там дома разбираются. На другой стороне листочка, который прислал ему доктор Симиак, Долф написал: «Нахожусь в Бриндизи, координаты на обратной стороне. Через сутки, после того как получите ответ, буду находиться на этом же месте. День святого Маттеуса, числа не знаю. Заберите меня отсюда. Долф».

Получилось не очень аккуратно: гусиное перо царапало бумагу и разбрызгивало чернила, слишком густые для тонкой бумаги, ведь ими писали на плотном пергаменте. Затем пришлось долго ждать, пока чернила высохнут.

– Это письмо для епископа? – любопытствовал секретарь. – И что это за пергамент, столь мягкий и тонкий?

– Мы называем его бумагой, – уклончиво пояснил Долф. – Синьор, не могу ли я позаимствовать у вас эту чернильницу на короткое время?

– Позаимствовать?

Подозрительность итальянца была понятна Долфу.

Еще бы! Такой изящный алебастровый сосуд. Он умоляюще сложил руки.

– Прошу вас! Мне нужно лишь немного чернил, а чернильницу я верну вам в целости и сохранности.

– Зачем тебе чернила?

– Хочу начертить крест, вон там, перед домом.

– Как, на улице?

– Пойдемте со мной, увидите сами, что ничего дурного я не делаю. У меня на родине так поступают благочестивые люди.

– Что ж, пошли.

Долф появился на улице с алебастровой чернильницей под мышкой, сердце его радостно билось, секретарь поспешал за мальчиком. Долф приблизился к Франку.

– Ну-ка взгляни, – позвал он мальчишку.

Он тщательно очистил кусочек мостовой от наслоения грязи – руками естественно, – затем приподнял чернильницу и осторожно наклонил ее так, чтобы чернила перелились через край, оставляя несмываемую отметину на том месте, где Франк только что держал руку. Он постарался придать своему знаку очертания креста, зная отношение людей средневековья к знакам благочестия. Затем он поднялся и вернул чернильницу недоумевающему монаху.

– В вашей стране молятся Господу на улицах? – спросил тот.

Ну как было Долфу объяснить ему свой странный поступок? Он лишь дружелюбно улыбнулся и поблагодарил секретаря, которому ничего не оставалось, как удалиться.

Долф еще немного постоял рядом с Франком.

– Подождем, пока высохнет как следует.

– Что все это значит? – прошептал его верный друг. – Ты делаешь такие непонятные вещи.

Долф молча смотрел на черный крест. Завтра утром он положит контейнер на это место и будет наблюдать за ним.

Если все пройдет благополучно, через день он сам будет стоять на этом же камне и тогда, может быть…

Он продолжал стоять, ожидая, пока высохнут чернила; спустя четверть часа потер изображение рукой, потом послюнявил пальцы и потер еще раз, наконец потрогал носком ботинка.

– Все в порядке, можно возвращаться. Спасибо тебе, Франк, ты даже сам не знаешь, как ты выручил меня.

– Скажи, Рудолф, ты колдун?

– Что ты! Я просто очень хочу попасть домой. Люди моего отца, которые разыскивают меня, увидят крест и сразу поймут, что я здесь.

– Да, – ответил Франк, – наш поход закончен.

– Зато какие замечательные приключения у нас были, – подхватил Долф, – тяжело, конечно, но интересно ведь. Мне очень повезло, что удалось столько всего пережить вместе с ребятами.

– И даже выжить, – добавил Франк.

– Это уж точно!

Долф положил руку на плечо товарища.

– Франк, я скоро отправлюсь домой, но тебя я никогда не забуду. В самое трудное время я всегда мог положиться на вас с Петером. Правда ли, что вы остаетесь с Леонардо?

– Нет, – ответил Франк, – мы с Петером и Берто едем в Венецию, и дон Тадеуш с нам. Мы пройдем путь до конца.

Долф понял. Он научился уважать непреклонное упорство этих людей далекого прошлого.

Веселая суета царила в разрушенном аббатстве. Дети, возбужденные предстоящим отплытием в сказочную Венецию, собирали и укладывали немудреные пожитки. Леонардо и Марике нигде не было видно: они пошли в город, чтобы договориться с капитаном, который через несколько дней повезет их в Пизу.

Рано утром следующего дня Долф уже поджидал в заветном уголке на улице, ведущей к резиденции епископа.

Он положил металлический ящичек в самый центр нарисованного креста и сел рядом, чтобы случайным прохожим не пришло в голову отбросить с дороги непонятный предмет или подобрать его. Мимо прошел секретарь епископа и недоуменно пожал плечами. Долф ждал, ежеминутно глядя на часы. Ровно без четверти десять ящичек исчез.

Долф застыл на месте, сердце его то учащенно билось, то замирало. Он не мог отвести взгляда от опустевшего камня. Алюминиевый контейнер пропал. Приборы все рассчитали точно, машина времени работает! В этот самый миг доктор Симиак наверняка уже читает его записку. Возгласы радости. Бежит к телефону… «Долф нашелся! Мы все-таки отыскали его! Через двадцать четыре часа он будет здесь. Коллега Кнефелтур, заряжайте передатчик материи на полную мощность!» Что-нибудь в этом роде…

Полил дождь. Потоки грязной воды неслись в канавах, вода захлестывала крест, но чернила не смывались.

А Долф все не мог заставить себя подняться и уйти отсюда. Завтра… завтра он увидит родителей…

Он вымок до нитки, но продолжал все так же сидеть, уронив голову на колени, и слезы текли по его лицу.

– Рудолф ван Амстелвеен, что с тобой? – прозвучал над ним голос, полный дружеского участия, и ласковая рука легла на плечо.

Дон Тадеуш! Он вернулся из гавани, где завершаются последние приготовления к отплытию.

Долф кое-как поднялся.

– Я возвращаюсь домой, – прошептал он, – мой отец отыскал меня.

Он в волнении схватил священника за руку.

– Вы понимаете, что это значит? Я увижу маму!

– Так ты не едешь с нами в Венецию?

– Нет, мне уже не нужно, я смогу вернуться домой. А вы как же? Остаетесь с детьми?

– Я не покину их до той минуты, пока они не сойдут на берег в Венеции и каждый из них будет хорошо устроен.

– Какие замечательные люди живут в этом веке! – не удержался Долф.

– Я не понимаю тебя, сын мой.

– Я хочу сказать, – не очень уверенно поправился мальчик, – что мне так грустно уезжать отсюда и знать, что все это канет в прошлое.

Он обвел рукой вокруг себя: дома, тесно прилепившиеся друг к другу, почти все сплошь из дерева, площадь перед собором и разбегающиеся от нее во все стороны кривые улочки.

– Весь этот мир… Я хочу сказать, ничего этого уже не будет, все изменится, вот чего мне жаль. Раньше это время мне казалось захватывающим. Я выдумывал доблестных рыцарей в латах и на белых конях, юных красавиц, менестрелей и… Я думал, увижу, как возводились знаменитейшие соборы, полюбуюсь живописными празднествами торговых и ремесленных гильдий. А все повернулось по-другому. Я и в замке-то ни в одном толком не побывал, и турнир не посмотрел, а уж рыцарям в полном боевом облачении старался и вовсе не попадаться на глаза. Зато я повидал эту землю и крестьян, которые трудятся на ней, нищих бедняков и этих заблудившихся в своем странствии детей; видел простой народ, а не тех знатных феодалов, о которых начитался в романах. А люди… иной раз они бывали невежественны и злы, но сколько необыкновенных людей я повстречал тут… Я многому научился у них и у вас, отец Тадеуш.

– У меня? Чему же?

– Милосердию, любви к людям, верности.

– Это христианский долг всякого, сын мой.

– Но разве вами руководил долг, а не чувство?

«Чувство любви к ближнему, позабытое людьми, – задумался Долф, – ну не полностью, конечно, забытое. Вон в двадцатом столетии целая система общественного обеспечения не дает умереть с голоду инвалидам, больным, неимущим, которых в прежние времена ждала неминуемая гибель… Все так, но куда же делась любовь, просто любовь к человеку, ради спасения которого дон Тадеуш готов пойти даже на обман. Мы забыли о ней, подменив теориями, которых у нас в десять раз больше, чем самого чувства».

Ночью Долф почти не спал. Сумбурные мысли роились в голове, но стоило ему забыться, кошмары начинали преследовать его. Перед ним возник граф фон Шарниц и требовал полсотни пленников; всплывало искаженное злобой лицо властелина замка Тразимено, который хотел отрубить ему голову; на него галопом неслись всадники, они растопчут его прежде, чем он успеет выхватить нож. Боясь проспать, он поминутно открывал глаза и поднялся ни свет ни заря. В сумерках он различал Марике, спящую на своей соломенной постели. Он попрощался с ней вчера.

Оба были расстроены. Он заметил, что лицо девочки мокро от слез. Ох, Марике… Он посмотрел на Леонардо, свернувшегося калачиком во сне, бросил последний взгляд на Франка и Петера, а вот и маленький Тисс рядом с ними…

Он потихоньку встал, взял куртку, служившую ему вместо подушки, и осторожно накрыл ею Франка; поцеловал в лоб Марике, она ничего не почувствовала; еще раз взглянул на Леонардо; прислушался к мирному посапыпанию отца Тадеуша.

«Прощайте!» – шепнул он и на цыпочках выскользнул из зала, служившего ребятам спальней. Предрассветная стужа сковала его. Четверо мальчишек на страже у входа в аббатство не спали. Они узнали Рудолфа ван Амстелвеен, но он приложил палец к губам.

– Никому не говорите, что видели меня. Прощайте, ребята, и счастливого пути в Венецию.

Одинокая фигурка спешила по дороге в Бриндизи.

РЕШАЮЩАЯ СЕКУНДА

Он появился в городе слишком рано, до назначенного времени оставалось еще несколько часов. Старухи, поспешавшие к заутрене, кланялись, обходя Долфа, который неподвижно сидел на земле, обхватив колени руками. Он уселся прямо на крест, нарисованный чернилами. Скопление народа поразило его.

Торговый люд уже раскинул ряды, жонглеры зазывали прохожих посмотреть на свои фокусы. Люди принарядились, будто на праздник. Что у них сегодня – никто не работает, что ли?

Он ждал. Площадь и прилегающие к ней улицы заполнял народ. Мужчины, женщины, дети. Лотошники, акробаты, карманные воры вертелись среди толпы. Попадались матросы, купцы-арабы, так же мало понимавшие причину всеобщего волнения, как и он сам, воины, нищие попрошайки. Он взглянул на часы. Когда же стрелка доползет до без четверти десять? Он похолодел от ужаса. На часах – без четверти восемь. Не может этого быть! Он яростно потряс запястье, прислушался. Никакого движения. В течение долгих месяцев странствия часы верой и правдой служили ему, он и в воду с ними нырял, и карабкался по горным склонам, и с врагами бился – и ни разу часы не подвели его. Они выдержали все, и вот теперь, когда его жизнь зависит от часовой стрелки, они остановились.

Поживи не один месяц в средневековье, поневоле станешь суеверным. Долф предчувствовал, что начиная с этой минуты все пойдет вкривь и вкось. Сломается машина времени. Или машина в порядке, а он ждет не там. Или из-за какой-нибудь неожиданности все пойдет насмарку, как тогда в Спирсе. Или еще…

От его уверенности не осталось и следа. Взошло солнце и озарило площадь золотистым светом. Стало невыносимо жарко. Долф сбросил зеленый свитер, швырнул его на грязную мостовую и как был, в серой, изодранной рубашке и помятых джинсах, выпрямился во весь рост. Прохожие бормотали проклятия, налетая на парня, который и не думал уступать дорогу. Куда они торопятся? Долфу казалось, весь город столпился вокруг него.

И впрямь, что ли, собрались посмотреть, как исчезнет чужеземец? Кто-то вложил ему в руку монетку. Ага, его принимают за нищего! Монету он все-таки спрятал в карман. Над городом поплыл колокольный звон. Да что у них тут происходит? То ли хоронят кого-то из знати, то ли женят?

День святого Маттеуса! Большой праздник, наверно, тут и ярмарка, и шествия…

Ошеломленный происходящим, Долф огляделся. Он стоял точно посередине нарисованного им креста с твердым намерением ни на шаг не отходить в сторону, как бы его ни толкали. Узкую улицу теперь сплошь запрудил людской поток. Все взгляды были устремлены в направлении собора, люди будто ждали чего-то.

А колокола все трезвонили. С ума можно сойти от этого звона. Долф приготовился, еще раз проверил положение ног. Правильно ли он стоит? Когда он снова поднял глаза, торжественное шествие уже выходило из храма. Под сенью балдахина, который придерживали одетые в белое мальчики, величественно шествовал епископ Адриан в полном облачении, за ним выступали священники, служки, маленькие девочки в белом, украшенные цветами. Они несли мощи святых. Над процессией возносилась деревянная фигурка Богоматери в богатом убранстве. Долф вдруг вспомнил Хильду.

Люди, заполнявшие площадь, упали на колени.

Долф чертыхнулся. Шествие двигалось прямо на него.

«Нужно отойти в сторону, но я не двинусь с места. Ни на шаг не отойду на этот раз. Уже скоро».

Но почему-то пришли мысли об Эверарте, который пал в битве при Ольо, о том, как Хильда недрогнувшей рукой зашивала страшную рану Берто, поддетого кабаном.

Шествие медленно приближалось. Все, кто стоял рядом с Долфом, расступились, давая процессии дорогу, и преклонили колени. Дрожа всем телом, он продолжал стоять.

– Ой, да это же Рудолф! – раздался знакомый голос. – Вон он стоит!

Долф крепко сцепил руки и устремил взгляд в синее безоблачное небо. Хорошая погода сегодня.

«Скорее, скорее, – мысленно просил он, – только бы они не столкнули меня с дороги».

– Рудолф!

Голос, который он хорошо знал, перекрыл песнопения.

Петер! Наверняка все его друзья здесь, среди толпы. Он не будет смотреть на них.

– Рудолф!

Голос Леонардо за спиной.

– Отойди! – прошипел Долф. Неужели и Марике тоже здесь? Только не это!

Шествие подходило все ближе, до него оставалось метров пять, не более. Можно было предполагать, что они пойдут этой улицей, раз на нее выходит дворец епископа. Внезапно прямо перед собой он увидел самого епископа, который творил крестное, знамение. Теперь Долф был единственным человеком на площади, который не встал на колени. Сердце его, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Прочь с дороги! – прозвучал грубый окрик на городском диалекте Бриндизи.

Стражник с алебардой, расталкивая толпу, пробился вперед и уже протянул руку к Долфу.

– Дай дорогу!..

– Не трогайте меня, я не могу! – кричал Долф.

В глазах у него потемнело. Чьи-то руки схватили его и потянули в сторону. Он с воплями отбивался, сопротивлялся что было силы.

– Пустите меня! Отойдите все!

Но грубые руки не отпускали его, тащили куда-то.

Тяжелое, клокочущее дыхание у него над ухом заглушало звон колоколов.

– Нет! – кричал он. – Я не сойду с этого креста!

– Долф!..

Кто назвал его этим именем? Он Рудолф Вега ван Амстелвеен. Он зажмурился и, не глядя, колошматил, пытаясь сбросить цепкие руки.

– Черт бы вас всех побрал! Леонардо, на помощь!

Он шарил в поисках ножа, гримаса исказила его лицо.

Внезапно до его сознания дошел резкий голос:

– Опять не тот.

Он знал этот голос, и язык, на котором были произнесены эти слова, показался ему знакомым. Туман в голове понемногу рассеивался. Цепкая хватка рук, державших его, разжалась. Он покачнулся, метнул быстрый взгляд под ноги. Где же крест?

Изображение креста пропало. Он стоял на ровном полу, выкрашенном в зеленый цвет. Его бросило в жар, вокруг раздавались чьи-то голоса.

– Это же Долф! Долф…

Колокольный звон затих. Он медленно поднял взгляд на высокую красивую женщину, чьи серые глаза смотрели на него со страхом и ожиданием. Рядом с ней стояли и другие люди, непривычно одетые, с любопытством разглядывающие его… Нет, это не глаза Марике. Но какие знакомые глаза… Вокруг звучал чужой язык, но – странно! – он все понимал. Голова пошла кругом.

– Дайте ему прийти в себя.

– Господи, какой ужасный вид!

– Это шок…

– Долф, мальчик мой, Долф!..

Он вдруг спохватился, что все еще угрожающе сжимает свой нож. Женщина, всхлипывая, осторожно приблизилась к нему и чуть коснулась его руки. Только теперь происходящее стало медленно доходить до него. Он находился в лаборатории доктора Симиака. Красивая сероглазая женщина – его мама. Вокруг распространялся чад, от перенапряжения плавились провода транслятора материи. Мужчина, мягко удерживавший Долфа на стуле, – собственный отец Долфа. Нож выпал из внезапно ослабевшей руки и вонзился в пол.

Рудолф ван Амстелвеен вернулся в свое время.