Текст книги "Уроки Литературы"
Автор книги: Таяна Нестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Учитель понимающе кивает, наблюдая за тем, как я освобождаю батончик от упаковки. За окном уже темно, а свет в кабинете зажжен не до конца – освещена только половина.
– А как бы тебе хотелось, чтобы это закончилось? – задает неожиданный вопрос Максим Михайлович, глядя мне в глаза.
– Я бы хотела, – признаюсь я, – чтобы это вообще не заканчивалось.
Мое заявление звучит слишком пафосно, в лучших традициях дешевых сериалов, что вечно крутят по телевизору. Мне тут же начинает казаться, что Максим Михайлович, имеющий дело с высоким словом, начнет смеяться надо мной, но этого не происходит.
– Маша. – Я вздрагиваю, когда он произносит мое имя. – Рано или поздно ты поймешь, что часто наши самые сокровенные мечты и желания не сбываются. И это, поверь мне, иногда к лучшему.
– Вы ведь знаете, о чем говорите? – почему-то шепотом спрашиваю я. – Всегда знаете…
А учитель кивает. Я несколько секунд смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и вдруг осознаю, что с этого момента все изменится. Не знаю почему. И не знаю как. Но я твердо уверена.
Уже ничего не будет так, как прежде.
Глава 12
Рита
– Уже ничего не будет так, как прежде.
Рита услышала тяжелый вздох сидящего рядом Егора и улыбнулась уголками губ. До конца урока оставалось несколько минут и, отбросив химические формулы в сторону, классный руководитель 11В – строгая и всегда уверенная в себе Ольга Матвеевна решила посвятить разговору о будущем ее подопечных после выпуска из школы. Ее слишком низкий для женщины голос звучал немного высокомерно, будто бы учительница выступала в Министерстве образования, а не разговаривала со своим классом.
Ребята слушали ее невнимательно – впереди еще целый год, организацией выпускного занимаются родители, а к ЕГЭ, как им самим казалось, они старательно готовятся и без нравоучительных речей Ольги Матвеевны. Даже Рита, всегда ловившая каждое слово учителей, сегодня не смотрела на классного руководителя. Все мысли девушки занимал предстоящий урок физики, а точнее, встреча с Игорем Сергеевичем после него, на которой Зуева должна предложить учителю идею для совместного номера.
Рита, проворочавшись полночи в постели, так ничего и не смогла придумать. Встав за два часа до звонка будильника, она попробовала найти что-нибудь в Интернете, но Всемирная паутина не удовлетворила ни одного запроса Зуевой. Все вокруг обсуждали предстоящие репетиции и концерт. Директор школы похвалил учеников за идею, обрадовав их своим решением не ограничивать темы выступлений.
Даже Егор уже успел договориться с Агнессой Илларионовной: они будут петь старинный романс. Рита, бросив печальный взгляд на друга, подумала о том, что окажись на ее месте кто-то другой, Игорь Сергеевич бы уже получил сотню предложений.
– Рит, – рука Егора коснулась ее плеча. – Звонок уже был.
Кивнув, девушка аккуратно сложила вещи в сумку и вместе с Егором вышла за пределы кабинета химии. Соколов что-то увлеченно рассказывал ей, но Рита никак не могла сосредоточиться на тех словах, что он произносил.
– У тебя все в порядке? – спросил Егор на подходе к кабинету физики. – Ты весь день молчишь, о чем-то думаешь…
– Ну, я всегда думаю, – попыталась отшутиться Рита, бросая взгляд на открытую дверь. – А любовью к разговорам я, кажется, никогда не отличалась.
Егор, закатив глаза, тоже посмотрел в сторону кабинета физики и спросил, улыбаясь:
– Спорим, Игорь Сергеевич опять открыл окно?
Учитель физики отличался особой любовью к проветриваниям, поэтому сквозняки гуляли в его кабинете даже зимой. Рита, вспомнив о промозглой погоде сегодняшним утром, пожала плечами. Махнув рукой, Егор переступил порог, тут же возмутившись:
– Игорь Сергеевич! Так и заболеть можно!
Учитель усмехнулся, продолжая сидеть на месте. Замешкавшись, Рита вошла в кабинет через несколько секунд после Егора, мгновенно ощущая прикосновение ветерка к обнаженным плечам – кремовая блузка без рукавов сегодня была явно не в кассу.
– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – тихо поздоровалась Рита, обняв плечи руками.
Физик, нахмурившись, быстро поднялся со стула и, за считанные секунды, добравшись до окна, закрыл его, перекрыв ветру путь в кабинет.
– Другое дело! – воскликнул Егор, не скрывая удивления.
Рита, едва заметно улыбнувшись, открыла учебник по физике. Она вдруг подумала о том, что Игорь Сергеевич закрыл окно из-за того, что увидел, как ей холодно. Какое-то незнакомое тепло заполнило все внутри, и весь мир, кажется, стал совсем неважным.
– … явно спит сегодня! – голос Олеси Афанасьевой донесся до Риты только после того, как одноклассница потрясла ее за плечо. – Зуева! Прием! Перемена не длится вечно!
Вздрогнув, словно от испуга, Рита постаралась сфокусировать взгляд на Олесе.
– Вы уже решили, что будете делать с Игорем Сергеевичем? В смысле, номер? – поинтересовалась девушка, и получила в ответ отрицательный кивок. – Отлично! Просто супер!
Олеся даже быстро-быстро хлопнула в ладоши, не скрывая удовольствия. Но, поймав на себе озадаченный взгляд Риты, успокоилась и объяснила:
– Семен Юрьевич, как и я, когда-то занимался бальными танцами! Мы решили станцевать румбу! А вы с Игорем Сергеевичем споете!
– Думаю, Афанасьева, вы забыли пригласить в этот разговор меня, – сказал физик, вставая из-за стола.
Олеся, густо покраснев, пробормотала нечто похожее на извинения. Рита взглянула на Игоря Сергеевича, вновь мысленно восхитившись удивительным цветом его глаз. Учитель, скрестив руки на груди, внимательно слушал то, что предлагала Афанасьева. За минуту до звонка девушка включила песню, под которую собиралась танцевать с физруком, и Игорь Сергеевич неожиданно засмеялся.
– Афанасьева, песня, несомненно, хороша, – улыбнулся он, – но она женская. И я, вы не поверите, не умею петь.
Судя по гримасе, исказившей лицо Олеси, она явно рассчитывала на другой исход этого разговора. Рите было трудно представить, что обладающий таким приятным голосом Игорь Сергеевич не умел петь.
– Подыщите себе других напарников, Афанасьева, – уже после звонка бросил учитель. – Итак, класс! Записываем новую тему – магнитный поток.
Изо всех сил пытаясь сосредоточиться на голосе Игоря Сергеевича, Рита с досадой понимала, что вместо определения магнитного потока то и дело прокручивает в своей голове слова песни, которую включала Олеся.
Спустя несколько минут в голове Зуевой словно зажглась крохотная лампочка – огонёк надежды, который обрадовал бы Олесю. Идея, возникшая так неожиданно, принесла Рите долгожданное спокойствие, и девушка наконец-то смогла сосредоточиться на новой теме урока.
* * *
А потом были репетиции. Вся школа стояла на ушах. В коридорах то и дело шли разговоры о костюмах, аранжировках, шероховатостях номеров, нехватке микрофонов и мест в актовом зале. Учителя начальной школы решили выступить все вместе с грандиозным танцем, тем самым сократив общее количество выступлений. Егор неожиданно для самого себя сдружился с Агнессой Илларионовной, и она даже стала хвалить его на уроках – чуть ли не впервые за несколько лет Соколов с усердием делал домашние задания и по русскому, и по литературе.
Рита, Игорь Сергеевич, Олеся и Семен Юрьевич репетировали так же, как и все остальные. Получалось из рук вон плохо: физрук, забывший целую уйму танцевальных тонкостей то и дело получал неодобрительные взгляды требовательной Олеси, а Рита, жутко волнующаяся в присутствии физика, постоянно сбивалась, то забыв слова, то вообще не попадая в ноты. Репетиции были выматывающими и долгими, каждый из участников этого номера уходил с них в плохом настроении. Особенно сильно расстраивалась Олеся, ведь грандиозная картинка, сложившаяся в ее голове, никак не совпадала с реальностью. Рита же постоянно испытывала чувство вины, помешанное на жгучее чувство стыда.
За полторы недели до Дня Учителя, Игорь Сергеевич встретил как всегда взволнованную Риту у дверей актового зала с полуулыбкой на губах. Она мерила шагами небольшой холл и смотрела на часы до тех пор, пока не увидела мужчину.
– А где Олеся и Семен Юрьевич? – спросила девушка, когда учитель открыл перед ней дверь. – Обычно они приходят вперед нас.
– Сегодня мы порепетируем вдвоем, – неопределенно ответил Игорь Сергеевич и почему-то закрыл актовый зал изнутри. – Надеюсь, ты не будешь против.
Рита, встретившись с проницательным сапфировым взглядом, резко отшагнула назад, едва не упав. Она не была против, но все еще не могла сохранять спокойствие в присутствии Игоря Сергеевича. Вздохнув, физик подошел к ней и взял за руку, точно так же, как в тот день, когда рассказывал о своих первых рабочих днях в другой школе.
– Ты меня боишься? – прямо спросил Игорь Сергеевич.
Рита пришла в ужас, даже не догадываясь, что и учитель долго собирался силами, чтобы начать этот сложный разговор. Физик был выше нее, и девушка чувствовала себя глупой первоклассницей, испортившей классный журнал. Она понимала, что должна ответить «нет», но слова не желали произноситься, застряв тяжелым комком где-то в грудной клетке.
– Значит, – Игорь Сергеевич склонился над оцепеневшей Ритой, заправил белокурую прядь волос ей за ухо и прошептал, – боишься.
Рита, высвободив руку и отскочив назад, почувствовала позади себя преграду – мягкие кресла актового зала, обитые бордовой тканью. Все внутри горело странным огнем, и Зуева в очередной раз возненавидела жеребьевку. Когда рядом были Олеся и Семен Юрьевич, девушке было проще. Да, она все равно ошибалась, но присутствие Игоря Сергеевича не давило на нее так, как сейчас.
– В понедельник мы начинаем готовить твой урок для седьмого «А», – напомнил он, оставаясь на месте. – Скоро концерт. Впереди – учебный год. А ты и слова произнести в моем присутствии не можешь.
Игорь Сергеевич уже пожалел, что согласился на эту авантюру. Пожалел, что поддался на горящий взгляд Риты и кивнул, когда она все же нашла способ выступить вчетвером. А еще он пожалел о том, что привел ее в актовый зал и остался с ней наедине.
Впервые учитель подумал о том, что Рита никогда не была влюблена в него, как ее одноклассницы.
Она любила его. И это было опасно – не только для нее, но и для него тоже. Для них обоих.
– Рита, я все знаю. – Тихий голос физика разрезал тишину. – И в этом, поверь мне, нет ничего страшного. – Он никогда не лгал, но хрупкое душевное равновесие Риты стоило любой лжи. – Правда.
Девушка вскинула голову, явно не ожидая поворота разговора в такую личную для нее сторону. Но раз учитель был с ней откровенен, Рита решила ответить тем же. Быть может, после этого разговора все станет намного проще.
– Это совсем не страшно, Игорь Сергеевич, – прошептала она. – Это просто… неправильно. Я испугалась, когда поняла, что буду выступать вместе с вами, поэтому так живо откликнулась на идею Олеси. Я чувствую себя неловкой в вашем присутствии, глупой. Я не попадаю в ноты, потому что слушаю, как вы играете, пытаясь словно отпечатать это в своей голове, потому что знаю, что после концерта все закончится. Я боюсь этого выступления и в то же время жду его. И все это… – Она развела руками. – Все это очень сложно.
Уже второй раз Рита позволила себе быть откровенной с учителем. И пусть ее «я люблю вас» не прозвучало вслух, но им было пропитано каждое произнесенное девушкой слово. Игорь Сергеевич осознавал, что не понимает, что ему делать с этим, а потому поступил так, как не делал уже очень давно – поддавшись эмоциям и доверившись собственной интуиции.
– Я обещал тебе, что научу не бояться. – Физик протянул Рите руку, и она неожиданно смело вложила в нее свою ладонь. – Мы начнем с самого простого. Я сделаю так, что ты перестанешь нервничать в моем присутствии.
– С простого? – усмехнулась Рита. – Вы уверены?
– Вот видишь, можешь шутить, – ответил учитель. – Значит, мы на верном пути.
* * *
Рита не знала, в чем точно заключалась особая методика Игоря Сергеевича, казалось, он и сам в ней периодически сомневался. Они делали все то же, что и раньше, но как-то по-другому. И в определенный момент, когда Олеся повисла на ее шее, Рита поняла, что все получилось.
– Ты спела идеально! – закричала Афанасьева. – Семен Юрьевич, а вы ни разу не наступили мне на ногу! Сегодня исторический день!
Это случилось за два дня до концерта. Счастливая Олеся тут же убежала домой, физрук вернулся в спортзал, где его уже ждали волейболисты, а Рита и Игорь Сергеевич снова остались вдвоем.
– Даже не верится, что у нас получилось, – сказала девушка.
Игорь Сергеевич, сидя за фортепиано, одной рукой наиграл нечто похожее на фанфары, и Рита рассмеялась. Олеся выбрала для их номера взрослую, как казалось Зуевой, песню, которая требовала от вокалистки глубокого, даже напористого исполнения. Игорь Сергеевич смог изменить мелодию, сделав ее мягче и нежнее, но не менее пронзительной. И сейчас Рита была счастлива оттого, что сегодня смогла спеть так, как нужно – с нежностью и надрывом.
– Ты прекрасно поешь, Рита, – похвалил ее учитель и отошел от инструмента. – Ох, уже поздний вечер, – бросил он, взглянув на часы. – Я отвезу тебя домой.
– Не стоит, – тут же ответила Рита, вспоминая их прошлую, неловкую для нее поездку. – Я доберусь сама.
– Стоит-стоит, – прищурился Игорь Сергеевич, – заодно проверим, не будешь ли ты нервничать в моей компании в замкнутом пространстве.
– Это шутка, да? – против воли улыбнулась Рита.
– Разве я похож на шутника? – улыбнулся в ответ физик.
В машине – темно-синем «Фольксвагене» пахло одеколоном Игоря Сергеевича, играла ненавязчивая музыка, и Рита снова и снова прокручивала в голове их первую совместную поездку, которая, казалось, была в какой-то прошлой жизни.
Учитель и его ученица молчали на протяжении всего пути, но это молчание было каким-то уютным и ненавязчивым. Каждый из них думал о своем.
– Спасибо, что подвезли, – улыбнулась Рита, когда Игорь Сергеевич остановился у ее дома.
– Завтра меня не будет, поэтому встретимся только в День Учителя, – сказал Игорь Сергеевич. – Твой урок – самый первый, даже не выспишься.
Рита улыбнулась, пожав плечами.
– Рита, я все время забываю спросить твое отчество, – озадаченно произнес физик. – Нужно ведь представить тебя перед учениками.
– Юрьевна, – ответила Рита, – Маргарита Юрьевна.
Игорь Сергеевич на мгновение задумался, а потом мягко произнес, будто пробуя ее полное имя на вкус:
– Маргарита Юрьевна.
Глава 13
Окулова
– Маргарита Юрьевна!
Учительница останавливается посреди коридора, когда я окликаю ее. Протягиваю женщине свою тетрадь с исправленной контрольной работой, виновато улыбаясь.
– До сих пор не могу поверить, что ты завалила ее. – Маргарита Юрьевна бегло просматривает задачи, выведенные моим корявым почерком. – Молодец, Маша, все верно. Но ты понимаешь, что я могу поставить тебе только «четыре»?
– Конечно, Маргарита Юрьевна, – киваю я. – В следующий раз буду собранее.
Учительница поджимает губы.
– Максим Михайлович говорил мне, что у тебя были неприятности. Но, Маша, ты уже взрослая девушка и должна понимать, что проблемы надо оставлять дома, а не ходить с ними в школу.
– Максим Михайлович говорил с вами? – Я хмурюсь.
– Он твой классный руководитель, – напоминает Маргарита Юрьевна.
– Что именно он сказал вам? – Я произношу это чересчур грубо, и будь на месте Маргариты Юрьевны кто-нибудь другой, меня бы уже ждала воспитательная беседа.
Учительница смотрит на меня с каким-то странным прищуром. В ее карих глазах, которые мне всегда казались неживыми, плещется нечто похожее на удивление.
– Максим Михайлович всего лишь предупредил меня, что ты можешь быть слегка… рассеянной. – Учительница прикасается к моей руке. – Маша, все в порядке?
Со «дня чаепития», как я окрестила его, прошла неделя. У Максима Михайловича отлично получилось вытеснить из моей головы мысли о Викторе, заменив их постоянными размышлениями о… нем. Я начала спокойно спать по ночам, круги под глазами постепенно рассасывались, ко мне вернулся аппетит, но вместе со всем этим в моей голове теперь постоянно обитал учитель литературы.
Я думаю о нем за завтраком, по дороге в школу, на уроках. Постоянно. Мне хочется понять, почему Максим Михайлович проявил ко мне такое участие, если не сказать больше – заботу.
– Все в порядке, Маргарита Юрьевна, – спустя минуту отвечаю я. – Просто это было неожиданно. Вы ведь помните Инну Владимировну, она бы никогда так не побеспокоилась обо мне.
– Конечно, Маша, я понимаю.
Но по глазам учительницы я понимаю, что она мне не поверила.
* * *
После «дня чаепития» у меня было три дополнительных урока литературы, и сегодня должен был состояться уже четвёртый. Максим Михайлович вёл себя так, словно это не он отпаивал меня чаем со сладостями в пустой школе, словно и не было того странного разговора в полутемном кабинете. Не знаю почему, но от мысли, что для него это ничего не значило, меня выворачивало.
Уроки закончились, и я уже сижу за своей партой в кабинете литературы. Сегодня мы будем разбирать мое сочинение по «Судьбе человека» – провальное, насколько я знаю.
Дождавшись, когда последний ученик покинет кабинет, Максим Михайлович запирает дверь и садится напротив меня. На его лице я вижу чудовищную усталость – учитель даже закрывает глаза, словно солнечный свет причиняет ему физическую боль.
– Чай? – предлагаю я.
Максим Михайлович кивает, не говоря ни слова. Пока закипает чайник, я достаю из ящика коробку с чашками. На дне все также лежит кольцо, про которое мне каждый раз так отчаянно хочется спросить. Максим Михайлович сидит спиной ко мне, и я делаю то, на что не решалась до этого дня – достаю украшение из коробки. Оно тяжелое; на кольце нет ни камней, ни гравировки, но я уверена в том, что стоит оно недешево. Судя по размеру, украшение явно принадлежит мужчине. И прежде чем я успеваю задаться вопросом на эту тему, Максим Михайлович устало произносит:
– Это мое кольцо.
Каким-то чудом, не выронив украшение из своих рук, немедля прячу его в коробку. Сколько времени учитель уже смотрит на меня?
– Максим Михайлович, – хриплым голосом произношу я, – извините, пожалуйста…
Он встает и медленно подходит ко мне.
– Мы с тобой пьем много чая, Окулова, – тихо говорит учитель. – Рано или поздно ты бы все равно спросила про кольцо. Ты ведь увидела его еще в первый раз?
Я киваю и чтобы не встречаться глазами с Максимом Михайловичем, снимаю чайник с подставки и разливаю кипяток по чашкам. Жаль, что их всего две.
– О чем ты сейчас думаешь? – вдруг спрашивает он.
– О своей бестактности, конечно, – фыркаю я. – Я никогда не лезу с вопросами, никогда не беру чужого, но это кольцо… Каждый раз, когда я вижу его, мне почему-то хочется узнать о нем поподробнее. – О об учителе тоже, но об этом я благоразумно умалчиваю. – Извините.
Максим Михайлович достает кольцо, и некоторое время вертит его в своих пальцах.
– Я не помню, как оно оказалось в этой коробке, – через несколько секунд говорит учитель. – Я носил его около года, потом снял. Знаешь, Маша, я никогда не чувствовал, что оно принадлежит мне.
Он убирает кольцо обратно, а затем смотрит мне прямо в глаза. Я вспоминаю взгляд Маргариты Юрьевны – безжизненный и словно ненастоящий. Глаза Максима Михайловича совсем другие – более мягкий оттенок карего, наполненные живыми эмоциями.
– На мое пятнадцатилетие родители подарили мне золотой медальон, – вспоминаю я. – Это было какое-то фамильное украшение, передающееся по женской линии. Цепочку застегивал отец под шквал аплодисментов. В первую же минуту, как медальон лег мне на грудь, я почувствовала, что это неправильно.
– И ты сняла его?
Вместо ответа касаюсь рукой своей шеи – на ней нет никакой цепочки.
– А как отреагировали твои родители? – спрашивает Максим Михайлович.
Он берет со стола чашки с уже слегка остывшим чаем и идет с ними к моей парте. Сажусь напротив учителя и, сделав пару глотков, отвечаю:
– Они даже не заметили.
Учитель удивленно смотрит на меня, а потом хмурится, что-то вспомнив.
– Твоих родителей не было на собрании, – говорит он.
– Они и на последний звонок не придут, – признаюсь я.
Я никогда особо не переживала по этому поводу. Когда с самого рождения знаешь, что ты – нежеланный ребенок в семье, со временем перестаешь волноваться на эту тему. Инна Владимировна, не имеющая привычки вдаваться в подробности, никогда не спрашивала, почему мои родители не ходят на родительские собрания и школьные мероприятия. Максим Михайлович же, явно решивший стать образцовым классным руководителем, обратил на это внимание.
– Мой отец – Алексей Окулов, – говорю я.
– Это логично, учитывая, что ты – Мария Алексеевна Окулова, – с улыбкой отвечает учитель.
– Нет, я в том смысле… – Мысли в голове почему-то путаются, и я не могу сформулировать вопрос.
Максим Михайлович, обладающий пугающей способностью понимать других людей без слов, равнодушно произносит:
– Я понял, что ты хочешь сказать. Я прекрасно знаю, кто твой отец, но я плохо понимаю связь между успехами в бизнесе и родительскими обязанностями.
– Он – прекрасный отец, – говорю я, чем явно шокирую учителя. – О, да, Максим Михайлович! Главный спонсор школы, посещает все родительские собрания, сидит на первом ряду в актовом зале, с улыбкой любуясь своим ребенком. Здорово, правда?
Судя по выражению лица учителя, он совсем не понимает, о чем я говорю.
– Он образцовый отец, – повторяю я. – Для моего младшего брата – Никиты. В этом году он оаканчивает пятый класс.
– Я не знал, что у Алексея Окулова есть сын, – признается Максим Михайлович.
– Это странно, учитывая, какие надежды возложены на него. – Я беру чашку в руки, с досадой осознавая, что она пуста. – Моя мама долго не могла забеременеть, а когда это случилось, отец, как и его родители, были на седьмом небе от счастья. Все ждали мальчика, а родилась я. И, несмотря на то, что в семье Окуловых были и женские традиции, рождение девочки было совсем не радостным событием. Когда родители все-таки обращают на меня свое драгоценное внимание, они каждый раз указывают на мои промахи, непременно напоминая мне о том, что я – их разочарование. Конечно, они обеспечивают меня, но не потому что любят, а потому что должны.
Максим Михайлович берет меня за руку, и я искренне улыбаюсь. Я никому не рассказывала о своей семье – только ему.
– Я привыкла быть нежеланной, поэтому, наверное, не могу ни с кем подружиться, – признаюсь я. – И поэтому я так реагировала на вашу заботу – для меня все это чуждо.
– Для меня тоже, – признается учитель, отпуская мою руку. – Начнем занятие? – Снова его манера перескакивать с темы на тему. – Не ожидал от тебя такого кошмарного сочинения!
Он пересаживается – теперь мы сидим не напротив друг друга, а рядом. На парте лежит тетрадь с моим сочинением, в котором красной ручкой Максим Михайлович отметил все недостатки. Я завалила работу по одной-единственной причине: в тот вечер я думала об учителе, а не о Шолохове и его героях.
Сегодняшнее занятие длится чуть больше двух часов: я успеваю переписать сочинение, а Максим Михайлович – проверить его. Все так же, как и с контрольной работой по физике – вторая попытка оборачивается успехом.
– Скоро ЕГЭ, – говорю я, бросив взгляд на календарь. – Школа вот-вот останется позади.
– Не у меня, – шутит Максим Михайлович. – С первого сентября у тебя начнется новая жизнь, а у меня, как и остальных учителей, все останется, как прежде. Те же тетради, уроки, звонки…
– Влюбленные в вас ученицы, – продолжаю я.
Максим Михайлович смотрит на меня с удивлением. Я, если честно, и сама не ожидала, что ляпну это. Эта не та тема, о которой мне хотелось бы поговорить с ним. Но я хочу задержаться в этом кабинете еще на чуть-чуть.
– Максим Михайлович, все-таки, что это за кольцо? – спрашиваю я, чтобы перевести тему и остаться. – Оно ваше?
Учитель медленно кивает. Я чувствую, будто стою на пороге какой-то необыкновенной тайны. Будто узнаю что-то такое, чего не знает никто в целом свете.
– Это мое обручальное кольцо.
Настает мой черед удивляться. Я, наверное, ожидала чего угодно, но только не этого.
– Вы были женаты? – спрашиваю я.
Максим Михайлович взъерошивает темные волосы и отвечает, как мне кажется, без особого желания:
– Я и сейчас женат.
– О, – выдыхаю я. – Почему тогда не носите кольцо?
– Я уже говорил, – отвечает учитель. – Я не чувствую его своим.
Я пытаюсь представить себе, как выглядит жена Максима Михайловича и чем она может заниматься. Он красив, и она, как я думаю – тоже. Еще она непременно умна, иначе ему бы было с ней скучно. Перед глазами у меня стоит вылизано-глянцевый образ пары, при появлении которой у всех присутствующих перехватывает дыхание.
– Кольцо помогло бы вам избавиться он назойливого внимания школьниц, – пространно произношу я, чтобы перестать думать о жене учителя. – Вы даже не представляете, какую возможность упускаете.
– Каким образом это мне поможет? – искренне не понимает Максим Михайлович.
Я встаю и по пути к учительскому столу объясняю:
– Пока вы не сказали, что женаты, я думала, что вы свободны. Девочки думают точно также, вы уж мне поверьте. Конечно, у вас может быть девушка, которую вы очень любите, но пока вы не состоите с ней в законном браке, для той же Маленковой и ее свиты – это как зеленый свет на светофоре. Девушку вы можете бросить, с женой все чуточку сложнее. – Я достаю из-за стола коробку с кольцом. – Это звучит по-детски, но, поверьте мне, так все и думают.
Возвращаюсь к своей парте и протягиваю Максиму Михайловичу его обручальное кольцо.
– Надевайте, – говорю я. – Вот увидите, это отрезвит девчонок, да и вашей жене будет приятно, что вы носите его.
– Окулова, моя жена…
– Надевайте же! – рявкаю я. – Иначе Маленкова так и будет мечтать о свадьбе с вами!
Учитель усмехается и быстро надевает кольцо.
– Что не так? – не понимает он, увидев, как я спустя секунду закатываю глаза.
– Когда была ваша свадьба? – интересуюсь я.
– Одиннадцать лет назад. – Максим Михайлович все так же вопросительно смотрит на меня. – Какая разница?
– Вы надели кольцо не на ту руку, – объясняю я. – Надо на правую.
Максим Михайлович зачем-то встает. Теперь он возвышается надо мной, явно потешаясь над моим ворчанием. Не знаю, что там происходит в его личной жизни, но все это кажется мне подозрительным.
– Я машинально, – говорит он, смеясь. – Глупо вышло, да?
– Дайте-ка сюда вашу руку, – продолжаю ворчать я. – Надеюсь, у алтаря вы вели себя по-другому.
Не задумываясь, Максим Михайлович протягивает мне левую руку, и я стаскиваю с его безымянного пальца кольцо. Все-таки оно очень красивое; такое не купят, если брак ничего не значит.
– Теперь правую руку, – прошу я. – Знаете, этот момент я запомню на всю жизнь.
На одно только мгновение мне кажется, что это звучит двусмысленно. Придерживая своей левой рукой руку Максима Михайловича, правой я медленно одеваю обручальное кольцо ему на палец. Сердце пропускает удар, я почему-то перестаю дышать. Кольцо садится, как влитое, и я, сбросив с себя странное оцепенение, уже собираюсь выдать очередную искрометную шутку по этому поводу, но когда натыкаюсь на вмиг потемневший взгляд Максима Михайловича, снова замираю.
Только сейчас я осознаю, что я сделала и как это выглядело.
– Максим Михайлович, – шепотом произношу я и отступаю назад, – я не хотела…
Не хотела чего? Я и сама толком не понимаю, а Максим Михайлович молчит, выжигая на моей коже невидимое клеймо своим взглядом. Снова пытаюсь что-то сказать в свое оправдание, но учитель не дает мне договорить и, схватив за руку, резко притягивает меня к себе.
– Максим Михайлович, – шепчу я, чувствуя, как ноги почему-то подкашиваются.
Он касается кончиками пальцев моей щеки продолжая сжимать левой рукой мою ладонь. Снова – молчание. И вдруг:
– Маша, – выдыхает учитель, а потом…
А потом случается то, о чем грезило большинство девчонок в нашей школе. То, о чем я никогда не мечтала. То, что оказалось для меня самым нужным, но до этого момента я и не знала об этом.
Максим Михайлович целует меня. Сначала – совсем невесомо, будто бы боясь, его теплые губы касаются моих. Я шепчу тихое «ох», и этого хватает для того, чтобы учитель углубил поцелуй, а я начала заживо сгорать.
Его рука перемещается на мою спину, крепче прижимая к себе. Я много раз целовалась с Виктором, и мне нравилось это, но теперь мне кажется, будто те поцелуи были какими-то грязными и фальшивыми, совсем не похожими на то, что сейчас происходит между мной и Максимом Михайловичем.
Когда шок проходит, я отвечаю учителю с тем же пылом и сама прижимаюсь к нему, хотя, казалось бы, разве может быть ближе, чем сейчас?
Поцелуй продолжается, кажется, целую вечность. В нем – страсть и сладость, безумие и покой. Я снова и снова сгораю в тех ощущениях, что бушуют глубоко внутри меня. Максим Михайлович вдруг отстраняется от меня, всего лишь на пару сантиметров, так, что мы продолжаем стоять на расстоянии вдоха. И теперь я вижу, что в его глазах плещется отчаяние. А еще – страх.
И это мгновенно меня отрезвляет. Я отстраняюсь от учителя. Все, чего я хочу – убежать из кабинета литературы и никогда сюда больше не возвращаться. Но рука Максима Михайловича все еще лежит у меня на пояснице. Склонив голову, он касается своим лбом моего.
А потом едва слышно произносит:
– Что же я натворил…
