Текст книги "Яд-шоколад"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4
Машенька

День Машеньки Татариновой складывался из череды приятных и неприятных вещей.

К неприятностям дня можно, пожалуй, отнести утренний ад общественного транспорта – поездку на двух переполненных рейсовых автобусах и жуткой маршрутке из дома на работу. И вскочивший прямо на носу алый прыщик. Вот, пожалуй, и все дневные гадости.

Приятных вещей – намного больше. Во-первых – новенькая блузка в песочно-коричневую клетку. Да, да, тот самый неповторимый принт английского Barberry. Она купила блузку по Интернету, в общем-то там ее продавали за настоящую люксовую вещь. Но денег просили подозрительно немного. И Машенька не устояла, кликнула на «корзину» «купить».

Во-вторых, предвкушение сегодняшнего вечернего урока верховой езды. Ну это как обычно, когда она не слишком уламывается на работе. Но все равно адски приятно.

Можно сказать, что Машенька Татаринова родилась и выросла на конюшне. Ее мать работала инструктором верховой езды. Мать была бойкой и отважной, рыжей, как лисица, имела пропасть любовников и в свои сорок пять выглядела на тридцать один. Этот клуб верховой езды в парке у Святого озера в Косино она просто подмяла под себя после того, как уложила в койку его владельца – армянина Ару.

Ара – очень пожилой, однако любвеобильный и весьма великодушный человек – по матери с ума сходил, исполнял каждый ее каприз, и очень скоро фактически именно она стала хозяйкой этого престижного конного клуба. В результате Машенька каталась верхом когда и сколько хотела, на любых свободных лошадях, в любое время, в любую погоду – по настроению.

В-третьих, самой главной приятной вещью дня была сама работа. Не верите, что такое случается? Только не с вами, дорогой читатель? А вот Машеньке Татариновой повезло, она нашла такую работу. И никто ее не устраивал, никакого блата, она просто подала резюме, и ее приняли на должность младшего менеджера – экспедитора при управленческом офисе огромного нового торгового центра «МКАД Плаза».

Этот гигантский комплекс, похожий на город с магазинами, бутиками, кафе, ресторанами, кинотеатрами и катком, возник на пустыре у самой Кольцевой, словно построился сам собой, сложившись из разноцветных кубиков ЛЕГО. Офис, в котором работала Машенька, управлял всей этой махиной – технические службы, электросети, Интернет, охрана, все аккумулировалось здесь.

Сюда поступали также различные запросы, претензии и жалобы на неисправности от арендаторов. Например, в торговом зале магазина одежды внезапно вырубились кондиционеры. Продавцы по Интернету отсылают заявку на ремонт в управленческий офис в группу технической поддержки. Или в солярии, что на первом этаже, неполадки с автоматикой. В туалетах на третьем этаже необходим сантехник. В кинотеатре надо проверить систему стереозвука. И десятки подобных вещей, когда требуется вмешательство мастеров-ремонтников.

В обязанности Машеньки входило каждый день отправляться в вояж по торговому комплексу и проверять качество и время выполненных заявок. Когда пришли мастера, как все исправили, есть ли новые жалобы и претензии к качеству ремонта.

Машенька начинала свой обход в десять утра с толстым блокнотом. К четырем сведения должны быть обработаны, к шести занесены в компьютерную базу управленческого офиса.

С десяти до четырех в своих чудесных деловых путешествиях по городу развлечений Машеньку вообще никто не контролировал.

Очень быстро она научилась использовать каждый свободный миг для собственного удовольствия. Например – заскочить на десять минут в тот же солярий. Скоренько, скоренько разоблачиться в кабинке, заказав всего-то трехминутный загар. Раз, два, и готово. Кожа смугла, как южный плод. Она одевается и спешит дальше. Претензия насчет туалетов, сушилка для рук на фотоэлементах… мастер приходил, фотоэлементы заменил, теперь работает, жалоб нет, все в блокнот и… Дальше, дальше, дальше вдоль стеклянных витрин по чудесному городу.

Вот это маленькое черное платьице, его стоит примерить..

Черт, какая зверская цена…

Ах, какой купальник, это какой размер?

Надо купить трусики в итальянском бутике белья.

Ой, какие босоножки… Этот обувной просто разорение, ладно, со следующей зарплаты… Или нет, лучше у матери денег попросить. Такие босоножки на такой шикарной шпилечке упускать нельзя.

А вот и «нейл-бар», тут можно задержаться на четверть часика у Юльки – подружки.

Да, в этом уютнейшем салоне маникюра, похожем на стеклянный аквариум, Машенька обычно зависала на приятнейшие четверть часа. Садилась на высокий табурет за стойку, протягивала Юльке-маникюрше руки и придирчиво начинала выбирать новый цвет лака для ногтей.

– Это что, синий?

– Ага, французский.

– Нет, это как-то уж чересчур стремно.

– Ничего не стремно, давай покажу.

И Юлька наносила на Машенькин мизинец синий лак. Они внимательно разглядывали.

– Нет, мне не нравится, – Машенька хмурила брови – темные шнурочки.

– Самый шик, ты что!

– А мне не нравится. А это… о, жуть… это черный?

– Черная роза. Но это только готы себе выбирают.

– Ну-ка, покажи.

– Ты же синий не хочешь, а этот совсем темный. Черная роза!

– Ну, сделай мне, покажи, – Машенька нетерпеливо тыкала ручкой в подружку Юльку, и та, виртуозно владея кисточкой, легко касалась ее ногтей.

Лак «Черная роза», который выбирают для себя лишь готы… Ну эти, которые такие странные и так чудно́ одеваются… и косят под вампиров в реальной жизни и не в ладах с полицией.

Машенька задумчиво созерцала свои ногти цвета Черной розы.

– Оставить? – осведомлялась ехидная любопытная Юлька-подружка.

– Да… то есть нет, смой. Давай, как обычно. Собственно я за этим к тебе пришла, тот лак, что в прошлый раз. А то если мой шеф «Розу» увидит, в обморок хлопнется.

Юлька начинала вдохновенно трудиться над «французским маникюром». И вскоре Машенька покидала ее и отправлялась дальше в своем радостном путешествии.

Порой по дороге мимо витрин, у стеклянных лифтов она оглядывалась и видела в толпе огромного толстого неуклюжего парня в армейских брюках, тяжелых шнурованных ботинках очень дорогой фирмы и кожаной косухе.

Ну того самого Олега Жирдяя, который с другом едва не сшиб ее своей тачкой, когда она каталась верхом в парке.

Странно вообще, что они после того случая в парке познакомились вот так близко и стали даже чем-то вроде приятелей.

Они общались, болтали. Но порой он, этот Жирдяй, вел себя подозрительно прикольно – вот так прятался в толпе, как будто он, такой здоровый и толстый, может от кого-то спрятаться!

Порой Машенька махала ему рукой, улыбалась, и тогда он моментально подходил, краснел, потел, улыбался, как лысый младенец, и они болтали несколько минут ни о чем.

Но иногда она игнорировала его. Особенно по четвергам и пятницам, потому что в эти дни она торопилась в «Царство Шоколада» – кондитерский бутик, что на первом этаже рядом с «Космос-Золото» и «Азбукой вкуса».

Очень вкусное место, а какой там аромат! Шоколад, корица, ваниль… Бутик небольшой, весь отделан темным дубом. В витринах наборы дорогих шоколадных конфет, фигурки из литого шоколада.

В «Царстве» тоже порой возникали претензии и неполадки. У них там в подсобке имелись холодильники и иногда что-то ломалось. Машенька быстро завела приятельские отношения с обеими продавщицами – страшными сплетницами, потому что…

Да все потому, что… нет, она не так уж и любила шоколад… Просто по четвергам или пятницам сюда в «Царство» заглядывал сын владельца бутика-кондитерской и конфетной фабрики-поставщика. Точнее сын покойного владельца, почти сам уже хозяин всего этого. Только еще молодой, глупый, как говорили продавщицы, поэтому всеми делами там, на фабрике, и тут, в бутике, заправляла его дражайшая мамаша.

Машенька увидела его у витрины с шоколадным слоном – высокий и немного нескладный парень, но так мил! Брюнет. Сначала она решила, что он гей. Этот грим на лице… и этот чудной сюртук и кружевное жабо. Она подумала, что он гей… или нет, наверное, просто актер, приглашенный выступать тут в торговом центре на шоу перед показом мод.

Оказалось все не так, все совсем не так.

От продавщиц она узнала – что это молодой хозяин «Царства». Что его зовут Феликс. Что он красится и одевается в сюртук девятнадцатого века из черного бархата с белым жабо, потому что он по жизни и по убеждениям антикварный гот и у его мамаши столько денег, что он может себе это позволить.

И еще она узнала от продавщиц, что он совсем чокнутый парень, но порой, когда он начинает трепаться, его невозможно не слушать – так он приколен и обаятелен. Правда, лишь в те мгновения, когда сам этого хочет – быть обаятельным.

А потом она услышала, увидела его – у витрины с шоколадным слоном. И поняла, что ее работа преподнесла ей еще один редкий сюрприз.

Она начала заглядывать в Царство Шоколада каждый четверг и каждую пятницу, интересовалась – нет ли жалоб на работу холодильников и вообще… как у вас тут дела? Все в шоколаде?

Антикварный гот иногда появлялся. Порой с ним приезжала старшая сестра – так, ничего особенного, женщина лет тридцати – самая обычная, крупная, широкобедрая, с темными волосами – не скажешь, что из такой богатой семьи. И что вот это чудо в перьях – в черном бархате и жабо – доводится ей родней.

Машенька Татаринова боялась признаться сама себе, что она жутко влюбилась в антикварного гота по имени Феликс.

Но если уж и смотреть правде в лицо, то…

Если делить свой день так категорично лишь на гадости и приятности, то к гадостям такое событие в жизни, как любовь, уж точно отнести невозможно. Но и приятного было мало, потому что…

Антикварный гот Феликс Машеньку Татаринову не замечал. Не видел ее в упор.

Или это тоже ей лишь казалось, когда слезы наворачивались на глаза цвета фиалки?

Тот чертов алый прыщ на носу, что вскочил вдруг и который пришлось густо замазывать тоналкой. Говорят, это такая примета, четкий верняк: если прыщ вскочил на носу, значит кто-то к вам очень неравнодушен, только скрывает свои чувства. Потому что час для них еще не пробил.

Глава 5
Статья для журнала

– И что ты ко мне все пристаешь? Почему ты вечно ко мне пристаешь? Что за новые фантазии опять? И время-то как нарочно выбираешь, когда я по горло занят.

Голос… мужской, хриплый, простуженный звучал почти плаксиво и жалобно. Вот так послушаешь и представишь себе бог знает что, кто-то там к кому-то… то есть к обладателю этого густого хриплого баса, пристает, изводит его как комар ночной, мучает, а может, соблазняет?

– И зачем тебе это нужно?

– Мне интересно.

– Ей интересно! Вечно тебе все интересно. Нечего этим делом интересоваться.

– Но я хочу.

– Она хочет!

– Я уже договорилась.

– Она договорилась? Какие тут могут быть договоры?!

– Я договорилась насчет статьи для «Вестника МВД».

Катя… Екатерина Петровская – капитан полиции, криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД Московской области, изящно, однако очень энергично взмахнула рукой перед самым носом шефа криминальной полиции области полковника Гущина. Тот отшатнулся, кожаное кресло под его грузным телом заскрипело.

Обстановка – самая обычная, будничная. Кабинет полковника Гущина – огромный, с совещательным столом, с кожаными креслами, с письменным столом у окна, заваленным рабочими бумагами.

Шеф криминальной полиции жестоко простужен, говорит хрипло, однако сидит не дома на бюллетене, а тут, в своем кабинете в Главке на Никитском. Кате… бессердечной Кате его немножко жалко, но она решительно настаивает на своем.

– Федор Матвеевич, «Вестник МВД» заказал мне большую статью. Это по сути исследование. Я поделилась с ними одной идеей, я давно об этом думаю. И вот решила написать в форме рабочей статьи. Журналу эта идея нравится. И я собираюсь работать над статьей. Мой непосредственный шеф, начальник Пресс-службы, очень это одобряет, потому что мы пишем не так уж много статей в профессиональные журналы на чисто профессиональные оперативные темы. Короче, я обо всем уже договорилась.

– От меня что тебе нужно?

Гущин укрылся бумажным носовым платком, точно чадрой – одни глаза несчастные, мутные от простуды, и громко, трубно на весь кабинет высморкался.

– Мне нужно ваше принципиальное согласие, что я могу работать с этой семьей и буду иметь допуск к делу в спецархиве и ко всем материалам ОРД.

– Ты собираешься делать публикацию о деле Шадрина?!

– Да не для прессы, а для нашего ведомственного журнала. И не о самом Шадрине. О его семье. Мне нужен адрес. Их новый адрес и их новая фамилия. А это знают лишь трое – начальник МУРа, начальник нашего Главка и вы, Федор Матвеевич. Я вот к вам пришла по старой нашей дружбе.

Полковник Гущин швырнул скомканный носовой платок в мусорную корзину.

– Шадрин сидит в психиатрической больнице специального типа, – сказал он. – Его не судили.

– Я знаю об этом.

– За три недели – четыре жертвы! Но его не наказали. Его лечат… его там лечат… этого сукиного сына, этого подонка!

– Федор Матвеевич…

– Скажи мне, ответь, кто тебя надоумил писать об этом деле?

Катя вздохнула, выпрямилась в кожаном кресле. А вот с этим все сложно, дорогой мой коллега, шумный громкий Федор Матвеевич… Как бы вам все это получше объяснить, чтобы вы поняли и помогли, а?

С тех самых пор, когда в сердце полковника Гущина при одном памятном и трагичном задержании попала пуля… в сердце, правда, прикрытое бронежилетом, но все равно – ведь это… сердце, он изменился. Катя, находившаяся рядом с ним на том памятном задержании, отметила это – Гущин изменился. Например, он вдруг признал наличие у него второй неофициальной семьи и побочного взрослого сына (это после двадцати пяти лет безупречного брака!). И он стал чрезвычайно благоволить к ведомственной прессе, хотя в прошлом гнал всю эту ведомственную полицейскую прессу от себя взашей.

Катя отмечала – они с шефом криминальной полиции не просто коллеги. Они подружились! Кто бы мог предположить, что толстый лысый циничный суровый профи – шеф полиции способен на дружбу с криминальным обозревателем Пресс-центра! Но Катя радовалась как дитя и пользовалась плодами этой дружбы беззастенчиво и чуть ли не нагло.

Если что-то интересное случалось в области по части криминала… убийство или еще какое-то громкое необычное дело, она больше не сбивалась с ног в поисках крох информации. А шла прямо в приемную полковника Гущина. Порой он сам обращался к ней за помощью, и она исполняла его поручения. И они так работали, помогая друг другу по целому ряду дел.

Отчего же сейчас Гущин упрям как осел? Почему не желает допускать ее к делу Шадрина? Зачем все эти вопросы: кто тебя надоумил об этом писать…

Кто-кто… конь в пальто… Это не сказка, это присказка бывшего мужа Вадима Кравченко, именуемого на домашнем жаргоне Драгоценным. Муж, теперь уже окончательно бывший… хотя он так до сих пор и не дал (не дал, представляете!!) ей, Кате, официального развода, вот уже несколько лет жил постоянно за границей.

Его работодатель, старый и хворый олигарх Чугунов, при котором Вадим Кравченко состоял начальником службы личной охраны, давно уже собирался ложиться в гроб по причине своих многочисленных болезней. Но западная и тибетская медицины, канадские шаманы и филиппинские целители, монахи из монастыря Шао-Линь и индийский гуру Баба сотворили с Чугуновым настоящее чудо. Теперь он помирать не собирался. Он схоронил жену и старую любовницу и вместе с Кравченко, которого уже официально во всех письмах, во всех документах, беседах с адвокатами именовал не иначе как «сынок», «мой сын», в свой семьдесят седьмой день рождения сиганул из самолета с парашютом.

Он был бездетен, этот старый Чугунов. А Кравченко, который в начале своей службы в качестве личного телохранителя открыто насмехался над своим неотесанным боссом, с годами все больше… все крепче, все сильнее привязывался к нему, прикипал душой, особенно когда старик тяжело болел, особенно после тех двух операций на сердце… Кравченко тогда не отходил от постели шефа, и тот со всей силой, оставшейся в хвором дряхлом теле, сжимал его руку.

– Не уходи… сынок… ты только не уходи… я умру скоро, но ты не уходи, не бросай меня…

Когда двое таких разных мужчин – пожилой и молодой – становятся другу другу необходимы как воздух… Катя думала об этом не раз, об этой странной причудливой метаморфозе отношений работодателя и наемника. Когда двое мужчин – пожилой и молодой – становятся друг другу родными, как старый больной отец и сын, что не дал, не позволил отцу умереть.

Порой Катя думала очень зло обо всем этом – что Драгоценный променял ее на своего работодателя Чугунова и жизнь с ним за границей из-за денег. У старика олигарха ведь огромное состояние…

Но нет. Там все гораздо сильнее, глубже. Чугунов не умер только благодаря тому, что Драгоценный не дал ему умереть, выходил его (конечно, конечно, старика лечили в лучших европейских клиниках, но Драгоценный это организовал). Он находился постоянно рядом. В одной палате на расстоянии вытянутой руки, чтобы всегда можно было прийти на помощь, когда смерть…

Когда смерть совсем близко.

Мой старый больной отец…

Сынок… Мой единственный любимый сын…

Да, там все гораздо сильнее между ними, у них. И Катя думала об этом часто с огромной печалью. Ей нет там места. Она лишняя. Хотя муж Драгоценный так до сих пор и не дал ей развода из своего заграничного далека.

Вместо развода – деньги, регулярно поступавшие от него ей на банковскую карту. И она эти деньги брала.

Если уж совсем честно, то это ведь она изменила Драгоценному первой, хотя и эта рана, этот шрам давно уже в прошлом.

Так вот, о прыжке с парашютом. Эти два идиота – старый и молодой – сиганули вместе! Кате об этом подвиге рассказывал красочно, взахлеб друг детства Драгоценного Сергей Мещерский. Он сравнивал двух идиотов – старого и молодого – с троянским Энеем и его хворым отцом. Ну вы, дорогой читатель, помните, как герой Эней уносит на закорках из оплавленной пожаром Трои самое для него дорогое – дряхлого немощного отца, при этом безвозвратно теряя жену.

Так и здесь – перед прыжком с парашютом – старого Чугунова приторочили к здоровяку Кравченко как вьюк, и они прыгнули вместе.

Парашют раскрылся, и они летели над каким-то вулканом, над водопадом где-то на Гавайях. Над джунглями.

Они приземлились – старый Чугунов благополучно, а вот здоровяк Драгоценный сломал себе обе лодыжки. И очутился в лучшей клинике на Гавайях.

Оттуда он и позвонил Кате по сотовому. Впервые за много месяцев молчания.

Катя сейчас в кабинете полковника Гущина вспоминала этот разговор. Ах, Федор Матвеевич, что вы спрашиваете, кто надоумил… никто… конь в пальто. С этого краткого разговора все началось… Такая тоска на сердце.

– Привет.

– Привет.

– Я вот думал о тебе сейчас.

– Надо же. Спасибо.

Словно и нет долгих месяцев разлуки, долгих дней и ночей глухого молчания.

– Как у тебя дела, жена?

– Хорошо. А как твои, Вадик?

– Да вот, лежу, скучаю.

– Где лежишь? С кем?

– С капельницей в обнимку.

– С капельницей? Что случилось?

– Ничего. Маленькая спортивная травма.

– Тебе больно?

– Нет, мне щекотно.

– Мне прилететь к тебе? Ты, кстати, где?

– Нет, это далеко.

– А, понятно, – сказала Катя. – Есть, кому за тобой ухаживать, да?

И она отключила сотовый. И слезы… эти чертовы слезы после стольких месяцев хлынули как град, как ливень, они затопили ее всю – все ее существо. Она рыдала, уткнувшись в диванную подушку. Она так рыдала! Наверное, целый час. А потом кинулась звонить Сережке Мещерскому узнавать подробности – что случилось, где, когда, что за спортивная травма, очень ли это опасно?

Мещерский рассказывал взахлеб – он несказанно обрадовался тому, что Катя расспрашивает о Драгоценном, что они наконец-то пересилили обоюдное упрямство и гордыню и пообщались по телефону. От него распухшая от слез Катя узнала и про прыжок с парашютом, и про вулкан, и про джунгли, и про сломанные лодыжки. Мещерский все токовал как тетерев про троянского Энея и его отца на закорках, а Катя спрашивала:

– Кто там с ним? Что за девица?

– Нет никакой девицы! – горячо заверял Мещерский. – Чугун там с ним, он над ним как орлица над орленком… теперь он, а раньше Вадька его выхаживал… Я их видел в прошлом месяце в Женеве. Чугун совсем спятил на почве отцовской любви. Дошел до того, что справки наводит – нельзя ли Вадьку официально усыновить. Это такого-то лба в таком возрасте! Прыжок этот с парашютом они вместе затеяли. Они неразлучны. Чугун сначала на ходунках ходил после клиники, потом с костылями, а теперь и Вадька-обормот со своими лодыжками на костылях. Чугун там с ним, в больнице, они скоро улетят опять в какой-то монастырь ноги Вадькины лечить. Чугун волноваться начинает, когда Вадьки пять минут в комнате нет. Он совсем старый, Катя… у него, кроме Вадьки, никого нет в целом свете. Ты должна это понять. Эней и его отец.

Не хотела Катя ничего этогопонимать. Ах ты, какая же тоска на сердце…

Способ борьбы с этой грызущей тоской лишь один – работа. Работа, что поглощает тебя без остатка. Интересная. Чтобы это стало как наркотик, как наваждение. И заглушило все – и ожившую память, и тупую душевную боль.

И эта статья для журнала МВД. Сложная статья, с которой придется повозиться… она пришлась так кстати, так вовремя в горький час.

Но как объяснить это полковнику Гущину, чтобы он понял и не стал, упаси бог, ее, Катю, жалеть?

– Мне очень нужно написать эту статью, Федор Матвеевич, – сухо сказала Катя. – Я давно собиралась, обдумывала эту тему. Семья маньяка… Сколько было случаев в практике с серийными убийцами… Так вот, всегда семья, родственники – родители, жена, братья, сестры, они все отрицают. Говорят потом на следствии, что они ни о чем не подозревали никогда. И я на примере семьи Шадрина хочу доказать обратное. То, в чем я абсолютно уверена. Семья маньяка всегда знает о нем то самое главное, что неизвестно другим. Семья знает и об убийствах, которые он совершает. Потому что после убийств он приходит с этимдомой к своим родным. А это не скроешь. И дело не только в одежде и обуви, которые потом приходится отмывать от крови, от грязи. Сам его облик после убийства, эта аура, которая его окружает – аура смерти, он пахнет смертью, он смердит… Они – все его родные, они не могу этого не чувствовать, не замечать.

– Семья Шадрина… ты знаешь, кто его семья? – спросил Гущин.

– Да, это есть в короткой информационной справке. Мать, отец, брат и сестра.

– Пацану десять, сестренке двенадцать. Из-за них, собственно, эта семейка и попала под программу защиты свидетеля. Ведь детям еще целую жизнь жить. А с этим как жить, с такой фамилией? В общем, мы все, совместно с прокуратурой, с комитетом по делам несовершеннолетних, решили, что семья воспользуется патронатом программы защиты свидетеля по полной – смена фамилии, адреса, замена паспортов… Ну и так далее, – Гущин посмотрел на Катю. – А ты что же, в статье все это собираешься раскрыть? Наизнанку вывернуть?

– Я не стану указывать ни настоящей их фамилии, ни адреса. Это же громкое дело, но оно закрытое. Федор Матвеевич, я тогда в отпуск уехала. А это случилось все за один месяц – убийства, потом вы его задержали в Дзержинске. И все – тайна. И суд был в закрытом режиме, никакой информации.

– Когда его задержали, сразу стало известно, что он психически больной. Что толку звонить во все колокола, когда эксперты сразу сказали – невменяем. Не ведал, что творил, а сотворил такое… Три недели весь юго-восток Москвы, наши районы, области как в кошмаре – где, когда проявит себя опять? И Шадрин себя проявил, да так, что… До сих пор, как вспомню картину места происшествия, меня тошнит. А ведь я тридцать лет служу, много чего повидал.

– Я читала только короткую справку – приложение, – сказала Катя. – Мне нужно ваше разрешение на использование материалов ОРД и дела из архива.

– Семья Шадрина всегда отрицала, что они знали о совершенных им убийствах. Мать и отец заявляли это на следствии не один раз.

– Они лгали, Федор Матвеевич, – убежденно парировала Катя. – Да вы и сами в этом уверены. Они и вам, и МУРу, и следователю лгали. Тем более что Шадрин – психически больной, такие ничего ведь не могут скрыть. Они его просто жалеют. Они жалеют своего сына-маньяка.

– И как же, интересно, ты собираешься добиваться от них правды?

– Ну, для начала я просто с ними встречусь, погляжу на них, побеседую, – Катя пожала плечами. – У меня еще пока нет четкого плана. Отказаться со мной говорить они не могут. Программа защиты свидетеля обязывает их к сотрудничеству с нами. Они подписали все документы, они дали свое согласие. Так что разговор мы начнем. А там увидим. Я стану, как обычно, задавать вопросы и ждать ответов на них. Я же криминальный репортер, не забывайте.

– Я никогда об этом не забывал, – Гущин кивнул. – Но и ты не забудь вот о чем. Это дело попало под колпак секретности не только потому, что Шадрин психбольной и невменяемый. Знаешь, что там случилось тогда, в мае, два года назад?

– Да, слышала разговоры в управлении. Наша сотрудница из Дзержинского УВД погибла при его задержании.

– Марина Терентьева, лейтенант, в отделе кадров она работала. Да, так мы написали в рапорте и во всех официальных документах – погибла при задержании, при исполнении служебного долга. Но все было не совсем так.

Катя внимательно посмотрела на Гущина – больной, простуженный, мрачный.

– А как, Федор Матвеевич?

– Она стала его четвертой жертвой. И это произошло не при задержании. Его задержали через два дня. Лейтенант Терентьева… она просто возвращалась домой в тот вечер, и он на нее напал, так же, как и на остальных. Сотрудник полиции – жертва маньяка, которого ловят все правоохранительные органы столичного региона… Мы посчитали, что это не подлежит огласке в том виде, в каком есть. Он растерзал ее как бешеный зверь, нашего лейтенанта, коллегу… Она не смогла себя защитить. Да и никто бы не смог. Но поди объясни это обывателю. Тогда в мае такие жуткие слухи гуляли от Вешняков до Люберец, от Рязанки до Дзержинска, мы не знали, как успокоить народ, население. А если еще выплыло бы, что его очередная жертва сотрудник полиции, такое бы началось… Люди решили бы – раз уж полиция себя от него защитить не в состоянии, то что уж нам делать, вооружаться, что ли? Ведь он намеренно это сделал – выбрал ее, Терентьеву, потому что она носила погоны. Вменяемый он там или нет… он сделал это нарочно, чтобы показать нам – с кем мы имеем дело.

Катя ждала, что он скажет что-то еще, продолжит, но Гущин умолк. Видимо, считал, что сказал достаточно – имеющий уши да услышит, имеющий разум – поймет.

– Какая теперь у них фамилия, у семьи? – спросила Катя после долгой томительной паузы.

– Все еще собираешься об этом деле писать?

– Да. Предельно корректно, Федор Матвеевич. В этом я даю вам свое слово.

– Его родителям заменили паспорта, брату и сестре свидетельства о рождении. У них теперь у всех девичья фамилия матери – Веселовские. Хороша фамилия для семьи Майского убийцы? Четыре жертвы за неполные три недели в мае.

– Они уехали из Дзержинска? Далеко? Я возьму командировку, хоть в Мурманск. Я уже договорилась со своим начальством.

– В Мурманск ехать не придется, – сказал Гущин. Он грузно поднялся из-за стола, открыл сейф, достал оттуда тоненькую красную папку, а также компакт-диск. – До Косина ты и на автобусе доедешь прекрасно.

– Они переселились в Косино?

– Черное озеро. Вот здесь их фамилия, номера паспортов, адрес и телефоны.

Катя открыла красную папку – всего два подшитых документа с гербовой печатью.

– Но сначала посмотри вот это, – Гущин вручил ей компакт-диск. – Это видео с похорон лейтенанта Терентьевой. Перед тем как начнешь писать статью, тебе полезно это увидеть.