355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Лисицына » Я не могу проиграть (СИ) » Текст книги (страница 1)
Я не могу проиграть (СИ)
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:58

Текст книги "Я не могу проиграть (СИ)"


Автор книги: Татьяна Лисицына



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Татьяна Лисицына


ПРОЛОГ

Весеннее солнце заливает ярким светом наш московский, ничем непримечательный дворик, но в мои шесть лет окружающий мир кажется мне прекрасным. Мой дружок Вадик и я играем в салки. Я бегу со всех ног, его дыхание у меня за спиной, делаю над собой усилие, прибавляю скорость. Почти лечу, до сих пор к моей радости, – а у Вадика мне еще ни разу не удавалось выиграть, – он не может меня догнать. Вдруг, не заметив камня, я спотыкаюсь и падаю на асфальт. Воспользовавшись моим поражением, Вадик бьет меня ладошкой и с криком «осалил» отбегает в сторону. Мне больно вдвойне: и от разбитых в кровь коленок, и от проигрыша в такой важной игре, и больше всего от неожиданности. От обиды я уже готова зареветь, но вдруг передо мной возникает отец, до этого сидевший на скамейке и наблюдающий за нашей беготней. Он резко поднимает меня и ставит на ноги. Я вижу разорванные колготки, кровь на разбитых коленках и несносного Вадика, показывающего мне язык. Поднимаю полные слез глаза на папу, надеясь на сочувствие, но он спокойно говорит:

– Имя Виктория переводится как победа. Девочки с таким именем не имеют права плакать, они рождены, чтобы побеждать.

– Он никогда не догнал бы меня, если бы я не споткнулась, – уверенно говорю я, пиная камень ногой.

Соседка, проходящая мимо нас с дочерью, моей ровесницей, показывает ей на меня и говорит:

– Вот видишь, Ниночка, какая Вика умница: расшиблась и не плачет. А ты у меня все время ревешь!

– Значит, ей можно плакать, а мне нет? – неуверенно спрашиваю я папу.

Папа улыбается и берет меня за руку.

– Ты много раз будешь падать, но старайся не обращать внимания на разбитые коленки, а старайся победить.

Из его слов я понимаю лишь то, что сейчас я должна доказать, что бегаю быстрее, чем какой-то мальчишка.

– Давай еще раз наперегонки, – предлагаю я спрятавшемуся на всякий случай за деревом Вадику. – Тот раз не считается, я споткнулась.

Он ухмыляется и смотрит на мои разбитые коленки.

– Мне ну нисколечко не больно! Давай! Или… ты боишься?

– Я боюсь?! Ладно, – соглашается Вадик. – Давай до того дерева. Раз, два, три, – считает он, и мы несемся вперед. Сначала он обгоняет меня, но я должна выиграть, кровь стучит в висках, ветер бьет в лицо, но я первой касаюсь дерева.

– Папа, папа, ты видел?! Я победила, – кричу я на весь двор от радости, замечая, как посрамленный Вадик ретируется со двора, а Ниночка смотрит на меня с завистью и восхищением.

Возможно тогда я не полностью поняла, что пытался сказать мне отец, но тот восторг от детской победы я запомнила на всю жизнь, и с тех пор всегда стараюсь выиграть, и для меня безразлично, идет ли речь о чем-то важном или просто об игре в карты.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Отречение


Глава 1

Мое детство можно назвать счастливым. Я выросла в дружной семье: мои родители, как мне тогда казалось, любили друг друга и баловали меня. Мне было позволено все или почти все в разумных пределах. Моя жизнь не была насыщена запретами вроде «не ходи туда» и «не делай этого», и я никогда не испытывала страха перед наказанием. У нас дома всегда было весело и моим друзьям нравилось приходить к нам в гости.

Я родилась и выросла в Москве. Мы жили на седьмом этаже старинного дома по Новодевичьему проезду. Из окон нашей четырехкомнатной квартиры открывался чудесный вид на Новодевичий монастырь и озеро.

Моя мама – известная пианистка, ей я обязана своим пониманием чудесного мира классической музыки. Мое детство прошло под музыку замечательных композиторов: Баха и Бетховена, Чайковского и Шопена; мне повезло, я могла слушать их часами, когда мама готовилась к концертам. Огромный черный рояль стоял в просторной гостиной, и я любила, устроившись в кресле, наблюдать, как мамины изящные руки порхают над клавишами, унося меня в мир грез, где я была самой лучшей, самой смелой и самой красивой.

Профессию отца я назвала бы экзотической. Ученый-зоолог, он не вылезал из командировок, изучая мир диких животных. Когда он был в отъезде, я ужасно скучала по нему и с нетерпением ожидала его рассказов.

Папа относился к маме, как к королеве, и это, конечно, ей льстило. Да и держалась она, как важная особа, начиная от поворота головы и царственной осанки до полного нежелания обременять себя хозяйственными делами. Когда папа уезжал – а он был прекрасным кулинаром – к нам приходила соседка, которая готовила и убирала. Но я не любила ее стряпню, поэтому рано начала экспериментировать у плиты сама. А мама, сидя на табурете с прямой спиной и легкой улыбкой, ела мои подгоревшие – я все время «висела» на телефоне, – слишком острые – любила экспериментировать с экзотическими специями, – кулинарные художества. Надо отдать маме должное, она ни разу не скривилась и всегда хвалила меня.

Отец считал меня способной, был уверен, что меня ждет прекрасное будущее и всячески поддерживал мою самостоятельность. Он учил меня думать, искать нестандартные решения. Мы вместе занимались спортом, плавали, он научил меня водить машину и мотоцикл. Отец всегда говорил, что трудно предугадать, какие навыки и умения пригодятся в жизни, и поэтому призывал меня учиться всему. Он был для меня неоспоримым авторитетом, сам постоянно что-то изучал, читал, посещал всевозможные лекции и выписывал множество журналов. Папа говорил и читал на пяти языках, четыре из которых он выучил самостоятельно. Я с раннего детства занималась во всевозможных кружках и студиях: фигурное катание, бальные танцы, курсы скорочтения и французского языка. Так что моя жизнь была интересной и насыщенной.

Во дворе у нас была замечательная компания: пять девочек и трое мальчишек, так что при первой возможности я убегала гулять. В какие только игры мы ни играли – вышибалы, салки, классики.

Позже, лет в четырнадцать-пятнадцать, мы начали играть в «любовь». Ольга, моя лучшая подружка, и я гордо отправлялись на прогулку, где нас поджидали те же мальчики, с которыми мы пару лет назад еще играли в казаки-разбойники и их старшие братья. С кем только я не крутила романы, отвергая одноклассников, предпочитала встречаться с ребятами постарше. Какое удовольствие мне доставляло мучить их, ставить на колени за малейшую провинность и расстраивать из-за пустяков. Особенно мне нравился момент расставания. Я надевала красивое платье, делала взрослую прическу и макияж, и когда мой кавалер, говорил, что я особенно великолепна, объявляла, что это наш последний вечер. Конечно поклонник, ошарашенный от моей жестокости – бедняга вообразил, что я разоделась ради того, чтобы ему понравиться – умолял не покидать его, но я, входя в роль непреклонной девушки, гордо покидала его, предвкушая огромное удовольствие от того, что расскажу об этом подружкам и услышу завистливое: «Ты меняешь парней, как перчатки».


Глава 2

В тот день – по-весеннему теплый и солнечный – я медленно возвращалась домой из школы. От нехорошего предчувствия сердце тоскливо сжималось. В кустах весело чирикали живые взъерошенные воробьи, на асфальте перед домом две девочки в белых гольфах играли в классики. Пожалев о том, что выросла из детских забав, я поднялась пешком на седьмой этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла мама. Против обыкновения, она встретила меня без улыбки, словно чужую.

– Ты как раз вовремя, – сказала она, не глядя мне в глаза, – Нам нужно поговорить.

Бросив в угол школьную потрепанную сумку, я прошлепала вслед за ней на кухню. На своем месте у окна сидел папа, показавшийся мне каким-то грустным.

– Привет! – я чмокнула его в щеку.

– Мама должна тебе кое-что рассказать, а я пойду, пройдусь, чтобы вам не мешать, – быстро сказал он, тоже пряча глаза.

Я опустилась на краешек табуретки.

– Тебе не нужно уходить, – сказала мама. – Вика уже взрослая и будет лучше, если мы вместе все обсудим.

– Мы вместе обсудим?! – повторил он. – Ты не понимаешь, что нас, – он сделал ударение на этом слове и горько усмехнулся, – Нас больше нет.

Я ничего не понимала: это определенно были не мои родители, что-то изменилось, пока я была в школе.

– Мама! Папа! Что происходит? – я беспомощно переводила взгляд с одного на другого, но они не обращали внимания на меня.

– Имей мужество рассказать о том, что ты сделала с нами и о своей великой любви, – поморщился отец, вскакивая со стула. – Только не надейся, что она тебя поймет.

Хлопнула входная дверь, мы остались вдвоем. Какое-то время я молчала, потрясенная и убитая.

– Куда он ушел? – в конце концов спросила я, потому что мама по-прежнему молчала.

– Не знаю, – мама постукивала тонкими пальцами по столу, глядя в окно.

– Мам, ну что произошло? Вы поссорились?

– Дело в том, доченька, что мы с твоим папой разные люди, – начала она, стараясь не смотреть на меня. – Да ты и сама это замечала. Общее у нас только ты, и это единственное, что хоть как-то объединяет нас, в остальном – каждый из нас уже давно живет своей жизнью. Я – музыкой, гастролями, концертами, а папа – своими экспедициями, в которых он проводит больше времени, чем с нами. А когда мы встречаемся, то уже не знаем, что делать вместе, такие разные у нас интересы. В общем, мы, – она сделала паузу и с трудом выговорила – Решили развестись.

– Ерунда какая-то, – потрясла я головой. – Вы прожили вместе семнадцать лет и теперь вдруг обнаружили, что не подходите друг другу? Но до сих пор все же было хорошо, вы даже не ссорились?!

Мама вздохнула и нервно стала постукивать длинными тонкими пальцами по столу, ей не хотелось ничего мне объяснять, но я должна была знать всю правду, какой бы горькой она не была, поэтому продолжала настаивать.

– Хорошо. Постарайся понять – ты уже взрослая – я полюбила другого человека и не могу больше оставаться с твоим отцом.

– Что? Ты влюбилась? – удивилась я. – Кто он? Кто может быть лучше папы? Кто еще будет также любить тебя? – выкрикнула я, словно мы поменялись ролями и мама стала маленькой и неразумной.

– Николай играет на виолончели в нашем оркестре. Он замечательный, близок мне по духу, и у нас одно общее дело – музыка. Мы любим друг друга, и я, наконец, поняла, что такое счастье.

– А все эти годы ты была несчастной? – допрашивала ее я. – А как же папа? Как он будет жить без тебя? – почему-то мне не пришла в голову мысль о себе, словно я уже была не с ними.

– Не знаю, доченька, – при упоминании о папе у нее становился виноватый вид, – я думаю, что он привыкнет, он сильный. Встретит другую женщину, полюбит. Мужчины недолго остаются одни.

– Напрасно ты себя утешаешь, – сказала я. – Папа однолюб, он не сможет тебя забыть, и ты это знаешь.

Мама опустила глаза вниз и заморгала, пытаясь сдержать слезы. Я смотрела на нее, и у меня разрывалось сердце, мне было обидно за отца – моя мать, которую он так любил, предпочла ему другого. Моя семья была моей опорой, моей крепостью, и мне всегда казалось, что у меня всегда будет этот дом, где живут самые близкие люди, которые меня любят и всегда поймут. Но вот я стою у развалин потерянная и одинокая.

«Нас больше нет», – сказал папа, когда уходил, и я согласна с ним: теперь мы врозь – беззащитны и ранимы. Что чувствовал он, когда после семнадцати лет совместной жизни, всех его цветов, подарков и бесконечных ухаживаний она сказала ему, что больше не любит его? Да как вообще она могла поступить с ним так? Мне хотелось помочь ему, облегчить его боль, но он ушел, и я даже не знаю, навсегда ли это или на время. Неожиданно мне стало невыносимо сидеть на месте и смотреть на свою мать, на человека, который так поступил с нами. Я ощущала некое презрение к ней, как будто она сделала что-то постыдное. Влюбиться в тридцать пять лет! Да это кому может в голову прийти? Любовь в моем понимании имела право на существовании только у молодых.

* * *

– Пойду на улицу, – бросила я и выскочила из-за стола, не дожидаясь ответа.

Не разбирая дороги, я шла по залитым солнцем улицам, от сладкого запаха сирени кружилась голова, а я все думала, как же мне жить дальше.

Долго бродила вокруг пруда и стен Новодевичьего монастыря, иногда плакала, иногда разговаривала сама с собой. В конце концов, решила, что после развода не останусь с матерью, а буду жить с отцом, куда бы он ни уехал.

Вернулась я поздно, дома никого не было, и я решила, что мама, наверное, с ним, со своим музыкантом. В груди поднялась волна ревности, следом за которым пришло любопытство – мне захотелось увидеть его. Как выглядит мужчина, разрушивший нашу семью? Мне захотелось поговорить с ним, объяснить, что он не имеет права на маму, потому что она принадлежит другому. А вдруг, увидев меня, он поймет, что у нее семья и что он не прав? С этой мыслью я легла в постель и, пока не заснула, подбирала слова, которые скажу ему при встрече.


Глава 3

Оставшиеся до каникул дни я провела как во сне: плохо осознавая окружающее и не испытывая никаких желаний. Я ходила в школу, но совершенно не понимала, что объясняли учителя, разговаривала с подругами, но не слышала, что мне рассказывали, много гуляла, но не замечала ни весны, ни пения птиц. К счастью, экзаменов в десятом классе не было, а все важные контрольные уже были написаны раньше, иначе не знаю, с какими отметками я бы закончила год. Мысли мои постоянно кружили вокруг предстоящего развода родителей, и я не могла заставить себя думать о другом. Никому из своих подруг я не рассказывала об этом, не хотела их жалости, поэтому в компании старалась играть себя прежнюю: жизнерадостную и веселую. Единственным, кто знал все, был мой друг, Вадик, который вырос без отца.

В нашей компании Вадим пользовался заслуженным авторитетом, он не был маменькиным сынком, несмотря на свое уважительное отношение к матери, хорошо учился, но не стал любимчиком учителей, часто выдумывал смешные проделки, но не был хулиганом, короче он был нормальным приятным парнем, с которым было интересно дружить. С девочками он не встречался, как-то очень вежливо давая им понять, что женский пол его не интересует. Исключение составляла я, мы дружили с детского сада, потом учились в одном классе, поэтому общались, не обращая внимания на разницу полов. Я рассказывала ему о своих романах, он давал мне ценные советы, утешал, когда я была расстроена, смеялся над моими ухажерами и говорил, что никогда не влюбится в меня даже при полном истреблении женского населения. Так что мы действительно дружили, и нам не было дела до косых взглядов одноклассников.

Но прежние забавы стали казаться мне пустыми, и я стала больше времени проводить вдвоем с Вадиком. С ним мне не надо было притворяться, и я могла сколько угодно жаловаться и грустить. Мы садились в троллейбус и уезжали в центр. Раньше в выходные мы с папой много гуляли, он хорошо знал историю Москвы и во время наших прогулок всегда рассказывал мне что-нибудь интересное.

Теперь, уподобившись отцу, я рассказывала Вадику об улицах, домах и церквях. Он внимательно слушал меня, только больше смотрел на меня чем на то, о чем шла речь. Вероятно ему нравилось быть со мной и, если бы я его тогда поцеловала, наша дружба бы закончилась. Но меня вполне устраивали именно такие отношения, и я не торопила события.

* * *

Как-то раз, решив отдохнуть, мы сели на скамейку на Никитском бульваре под цветущими каштанами. Мы сидели, обсуждая прохожих, как вдруг он повернулся ко мне и порывисто спросил:

– Ты решила, куда пойдешь учиться?

– Пока нет, еще есть время подумать. А ты?

– Никому не скажешь?

– Могила, – шутливо ответила я.

– Я хочу стать летчиком. Мне снится иногда, что я лечу, управляя самолетом, а подо мной облака, и вся эта большая машина повинуется мне, а где-то там меня ждут люди, которых нужно спасти. – он посмотрел на меня смущенно и взволнованно.

– Ты мечтатель, – я ласково погладила его по руке и шутливо добавила: – Книжек начитался, а в жизни все не так. Ты будешь уставать, руки с трудом будут держать штурвал и ты не будешь любоваться облаками. К тому же, чтобы стать летчиком, надо пройти медицинскую комиссию.

– Я не мечтатель! Я буду летать! Ты не веришь, что я смогу?! – слишком громко и запальчиво выкрикнул он.

Две старушки с соседней лавочки с осуждением посмотрели на нас.

– Главное, чтобы ты сам в себя верил. Просто я думаю, что романтика пройдет и останется тяжелый труд, и на облака ты будешь обращать внимания не больше, чем сейчас на асфальт из окна автобуса.

– Ты пессимистка, и это тебе не идет, – прервал меня Вадим.

– Извини, возможно, я неправа. Сейчас у меня не лучшее время в жизни, и все мне кажется серым, – я посмотрела на Вадика.

«Странно, что я раньше не замечала, что он такой», – размышляла я, охваченная какой-то теплой волной нежности.

Вадик повернулся ко мне и неловко обнял меня за плечи.

– Давно хотел сказать, – его лицо было так близко, и эта, непонятно откуда взявшаяся нежность опять захватила меня, но я сделала над собой усилие и прижала палец к его губам.

– Ты совершаешь ошибку. Не надо ничего говорить.

Он отпрянул от меня, как будто я его ударила, и какое-то время мы сидели молча. Потом он встал и пошел за мороженым, а я смотрела вслед его долговязой фигуре в белой футболке и потертых джинсах. Мне стало жаль его, но я очень боялась серьезных отношений. Чтобы чувствовать себя счастливой – моя жизнь должна бурлить и все должно вокруг меняться с огромной скоростью, одни и те же вещи и люди утомляли меня, размеренная жизнь заставляла меня скучать. Именно поэтому я постоянно переставляла мебель в комнате, вешала разные картины на стены, придумывала разные игры и крутила романы с новыми ребятами. Я очень завидовала родителям: они постоянно куда-то уезжали, видели что-то новое, встречали других людей и возвращались домой с дорожными сумками, запыленные и счастливые.

– Держи, – Вадик протягивал мне вафельный стаканчик.

– Спасибо, – я взяла мороженое и встала со скамейки. – Поехали домой, мне пора.

– Ну конечно пора, у тебя же вечером свидание с очередным влюбленным в тебя дурачком.

– Да что за дело тебе до моих парней? – разозлилась я. – Завидуешь им что ли?

Вадик презрительно оглядел на меня с ног до головы.

– Просто не понимаю, что они в тебе находят.

Он ждал, что я обижусь, но я лишь рассмеялась.

– Сама не понимаю. То ли дело ты?! Просто кремень. Столько лет знакомы, а все только друзья.

Вадик поперхнулся мороженым и закашлялся.

Через Никитский бульвар мы вышли на Арбат, а потом прошли на Гоголевский, самый мой любимый из всех бульваров. Я рассматривала прохожих и не обращала внимания на Вадика, он по-прежнему молчал и смотрел себе под ноги. Все скамейки были заняты: парочки целовались, бабушки судачили, мамаши выгуливали своих отпрысков, а мы медленно шли, стараясь не смотреть друг на друга. У подъезда Вадик поцеловал меня в щеку и убежал как от прокаженной.

Я открыла дверь своим ключом. Медленно прошлась по комнатам: когда-то ухоженная квартира выглядела запущенной, неубранной и неуютной, она больше не была тем домом, который я так любила. Мне опять стало грустно, все чаще и чаще я оставалась одна. Родителям не было до меня дела, словно, потеряв друг друга, они разлюбили и меня.

Папа уехал на Кавказ, а мама почти не бывала дома, объясняя свое отсутствие концертами и репетициями, но я догадывалась, что она все чаще проводит время со своим знакомым. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Руки сами собой набрали знакомый номер. Вадик снял трубку после первого гудка.

– Вадим, а что ты хотел сказать мне?

– О чем ты? – начал придуриваться он. – Я уже и не помню и, вообще, занят сейчас. Тебя там что, все твои кавалеры побросали из-за твоей меланхолии? Так ты не раскисай, держи себя в руках. Ты же знаешь, парней всегда привлекала только твоя веселость, – Вадик явно издевался надо мной.

– Да иди ты, – я бросила трубку, испытывая горькое сожаление о своей минутной слабости.

Я пошла в ванную и долго изучала в зеркале свое лицо. Не красавица, конечно, тут Вадик прав, но очень даже ничего. Улыбнувшись своему отражению, я еще выше вздернула свой курносый нос и решила, что никому не удастся испортить мне настроение. Надо не грустить, а действовать. Я встречусь с маминым женишком и попытаюсь спасти нашу семью – это главное. Лежа в постели перед сном я обдумывала слова, после которых, он откажется от своей любви, мама вернется к нам, и мы втроем снова будем счастливы.

А что касается Вадика, так я о нем и думать не буду.


Глава 4

Утром я встала с хорошим настроением, у меня был план, и я была готова к его осуществлению. На улице серо и дождливо, купола Новодевичьего затянуты пеленой тумана, но после череды погожих и теплых дней я восприняла перемену погоды как добрый знак. Я зашла к маме в спальню, как все творческие люди она поздно вставала, и присела на краешек кровати.

– Мамуль, проснись, – я потрясла ее за плечо.

Мама открыла заспанные глаза и удивленно посмотрела на меня. Ее утренний сон раньше был священным для нас: мы с папой ходили на цыпочках, чтобы ее не разбудить.

– Ты сегодня выступаешь?

– Сегодня…. Ах да, в консерватории.

С того памятного дня, когда они объявили мне о разводе, у нас с мамой были натянутые отношения, поэтому я подумала, что ей было приятно видеть меня прежней, несмотря на то, что я разбудила ее в восемь. Она даже смогла улыбнуться.

– Мама, а он… – я сделала паузу, не зная как его назвать, – Твой новый знакомый будет сегодня играть?

– Да, Коленька тоже сегодня выступает. А почему ты спрашиваешь?

Ее нежное «Коленька» разозлило меня, но я постаралась, чтобы мама этого не заметила.

– Если увижу его собственными глазами, мне будет легче понять тебя, – схитрила я.

– Вика, родная! – мама погладила меня по щеке. – Я знаю, тебе тяжело, ты так привязана к отцу, но я не могу ничего поделать с собой. Когда ты полюбишь, как я, ты поймешь, что это прекрасно.

Вдаваться в дискуссии на тему любви мне не хотелось, мне по-прежнему было тяжело ее видеть.

– Мам, мне пора, я опаздываю, – я заставила себя чмокнуть ее в щечку и выбежала из дома, хотя у меня была еще уйма времени.

* * *

Весь день я пребывала в нервно-возбужденном состоянии и с трудом дождалась вечера. Для концерта я надела свое любимое черное короткое платье, которое выгодно подчеркивало мою фигуру. Длинные рыжие волосы я постаралась выпрямить и уложить. Сделав вечерний макияж, я надела туфли на высоких каблуках и, покрутившись перед зеркалом, решила, что выгляжу потрясающе, и к тому же гораздо старше своих шестнадцати.

Билетерша, пожилая женщина, которую все называли тетя Катя, не узнала меня:

– Ваш билет, девушка? – строго потребовала она.

Я улыбнулась ей.

– Здравствуйте, тетя Катя, мама не предупредила, что я приду?

– Господи, Вика?! Я не узнала тебя. Какая ты стала взрослая и красивая, прямо невеста.

Я смущенно потупила глазки, как и подобает воспитанной девочке, радуясь в душе, что достигла цели и выгляжу, как взрослая.

– Ну, давай, проходи, – она подтолкнула меня. – Концерт сегодня хороший, не будет свободных мест, придешь ко мне за стулом.

– Спасибо, тетя Катя, – я прошмыгнула мимо.

Консерватория место особенное, и мне все здесь нравится: и высокая с красной ковровой дорожкой лестница, и портреты композиторов в зале, и какая-то торжественность, исходящая из каждого уголка, словно музыка, звучавшая здесь, впиталась в стены. Даже люди, которых я вижу в зале, мне кажутся лучше и добрее, чем просто проходящие по улице.

Понимать музыку и наслаждаться классическими произведениями, которые пережили века и до сих пор вдохновляют людей, дано не всем. Среди моих друзей эту страсть разделяла лишь Ольга, моя лучшая подруга, которая обладала прекрасным голосом и получила музыкальное образование, а остальные предпочитали диско, рок, рэп. Я всю свою жизнь буду благодарна маме, что она помогла мне полюбить мир звуков, закрытый для многих людей, не понимающих, а, может быть, просто не имеющих желания понять.

В первом отделении исполняли Бетховена, сонату № 3 для виолончели и фортепиано. Строгая дама со сцены объявила имена исполнителей: Алябьевой Аллы, моей мамы, и Разумова Николая. От волнения я вцепилась в подлокотники кресла и затаила дыхание – как же он выглядит, мамин избранник? Своей королевской походкой на сцену вышла мама, и тут я увидела его – высокого роста, худощавый, в черном костюме. Они заняли свои места и обменялись с мамой взглядами, он ей чуть-чуть улыбнулся, она просияла и склонилась над клавишами. Я сидела в первом ряду и сияние маминых глаз, легкий румянец на ее бледных щеках, не могли ускользнуть от меня. С болью оторвавшись от мамы, я взглянула на него. Большой нос правильной формы, темные, видимо, карие, глаза, гладко зачесанные назад каштановые прямые волосы, четко очерченный рот. «Красив, безусловно красив», – подумала я.

Постепенно моим вниманием завладела музыка, которую исполняли эти двое, влюбленные друг в друга. Звучали аккорды, мамины пальчики неутомимо бегали по клавишам, а нежный голос его виолончели вторил ей, а иногда о чем-то настаивал. Они сыграли еще несколько произведений, которых я не знала, в паузах они обменивались взглядами, которые еще больше разрывали мне сердце, поскольку я поняла, что у папы, как бы его ни любили и каким бы прекрасным человеком он ни был, нет ни единого шанса. Эти двое на сцене, сплетенные звуками и их оттенками, очень подходили друг другу. Я вытерла слезы и решила им не мешать. Правильно или нет поступила мама, это ее жизнь, и в эти мгновения, в этом зале, я ее понимала и прощала. Да будет так, как они решили! Едва дождавшись перерыва улизнула на улицу, мне хотелось на воздух, я больше не могла смотреть на них. Я немного прошлась по Большой Никитской и, повинуясь порыву, купила у бабушки букет тюльпанов. Вернувшись в зал, я обнаружила, что гуляла слишком долго, второе отделение уже заканчивалось, публика кричала «браво» и аплодировала. Я поднялась на сцену и, поделив букет пополам, подарила им. В тот момент мне хотелось, чтобы они поняли, что я простила их.

Зрители устроили овацию, и мне показалось, что публика одобряет не только их игру, но и их чувства.

Я абсолютно не помню как оказалась дома, не помню как переходила дороги, ехала на метро, открывала дверь. Когда я начала осознавать окружающее я уже сидела в своей комнате со школьной сумкой в руках, пытаясь собраться в школу. Как-то неожиданно я поняла, что не пойду завтра в школу, потому что прежняя жизнь закончилась. Мне срочно нужно было уехать, спрятаться ото всех, чтобы наедине с собой решить, что мне делать дальше.

* * *

Через некоторое время план возник в моей голове, как будто кто-то прокрутил короткометражный фильм. До окончания школы осталась неделя, и мама вполне сможет объяснить учительнице, что мне срочно пришлось уехать, не называя настоящих причин. В конце концов, она довела нас всех до такого состояния и не должна сердиться. Я решила поехать к бабушке в деревню, это недалеко, всего в трех часах езды на электричке, и у меня хватит денег на билет. Бабушка Маня, папина мама, очень любила меня и у нее в деревне я по-настоящему отдыхала. Я буду гулять босиком по траве, слушать пение птиц и купаться в прозрачной голубой речке, а, может быть, заведу роман с деревенским крепким пареньком. Только там, разобравшись в себе, я смогу обрести силы и обязательно придумаю, как мне жить дальше. Я пнула школьную сумку ногой: для меня уже начались каникулы и, сочинив маме записку, собрала вещи. Я улеглась в постель, решив подняться в семь тридцать, словно собираюсь в школу, а записку оставить на кухонном столе. Когда мама проснется – я уже буду далеко-далеко отсюда. Я была совершенно уверена, что мама не поедет за мной, так как она не выносит деревенской жизни и жить не может без ванны, телефона и других благ цивилизации. Другое дело – папа, который долгие месяцы проводил в палатке на берегу озера, изучая повадки животных. Но папа опять уехал, и когда мы прощались, он как-то особенно смотрел на меня и так же как раньше попросил, чтобы позаботилась о маме. Он всегда просил, чтобы я о ней заботилась, словно она была ребенком.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю