Текст книги "Тени утренней росы"
Автор книги: Татьяна Воронцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Я ударила по тормозам так, что его швырнуло на панель приборов. Остановилась у обочины.
– Вон отсюда. Вылезай из машины и добирайся как знаешь.
Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя. С тайным злорадством я отметила, что на лбу у него заблестели мелкие капельки пота. Но голос остался ровным.
– Ты забыла, дорогая, что мой мотоцикл находится у тебя в гараже.
– Тогда заткнись и сиди молча.
– Как скажешь.
Я снова выехала на дорогу.
– И прекрати курить. Мне надоел этот запах в салоне.
– Слушаюсь.
Сидеть без движения, не разговаривать и даже не курить было, как мне кажется, нелегко, но Нейл держался. Моя стервозность проявила себя в полной мере, и все же пришлось признать, в его лице я обрела достойного противника – упрямого, злопамятного, красноречивого, изобретательного.
– До завтра? – спросил он, выкатывая мотоцикл из гаража.
Я полюбовалась его стройной фигурой, тонкими, изысканными чертами лица. Породистый мальчик, но слишком много хлопот.
– Извини, Нейл. Я больше не хочу встречаться с тобой. Спасибо за все.
Он уже сидел на своем мустанге, готовый стартовать, но, услышав эти слова, замер, упираясь каблуками в землю, глядя на меня немигающим взглядом.
– Попробуй еще раз, Элена.
– О чем ты?
– Попробуй встретиться со мной еще раз, – попросил он шепотом.
Я нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– Нет, Нейл. Все это бесполезно.
– Предпочитаешь лить слезы над убежавшим молоком?
– Что ты имеешь в виду? – немедленно ощетинилась я.
– Твое прошлое. Твоего бывшего мужа, который многие годы был гарантом твоего безоблачного счастья.
Ни разу в жизни я не била человека по лицу. Не знаю, как это делается, и не представляю, что может вынудить меня совершить столь чудовищный поступок.
Но кулаком в солнечное сплетение я ему все-таки врезала. Он поймал мою руку и рывком подтянул меня к себе.
– Стой спокойно, Элена. Я не хочу делать тебе больно.
– Пусти!
– Нет, пока не выслушаешь. Сколько можно оплакивать свои вымышленные потери? Ты красивая, здоровая, умная женщина…
«Заткнись! – Мне хотелось завизжать. – Заткнись! заткнись! заткнись!..» К счастью, я понимала, что буду выглядеть как дура (хотя, скорее всего, ею и была, вопреки его убеждению), поэтому ограничилась злобным ударом каблука по его щиколотке.
Не меняясь в лице, он до хруста сжал мои пальцы.
– Хочешь еще? Я ведь предупреждал.
– Ч-черт, – прошипела я сквозь зубы. – Я это запомню, учти.
Усмехнувшись, он разжал пальцы и оттолкнул меня.
– Так-то лучше.
Эта скрытая превосходящая сила – вот что всегда застает меня врасплох. Я забываю о том, что мужчина – любой мужчина – по определению сильнее физически.
– И перестань, наконец, лелеять свои несчастья. Пора уже отправить весь этот хлам на помойку.
Я уже взялась за калитку, но тут остановилась как вкопанная.
К чему тащить за собой весь этот хлам? Боже, я не ослышалась? Тот демон из сна…
– Нейл, – спросила я еле слышно, – ты что-нибудь знаешь об Инанне?
– Конечно. Вечером позвоню тебе и расскажу.
Цикл следует дальше: мифология фокусируется в точке роста. Великая фигура момента существует только для того, чтобы быть разбитой, разрубленной на куски, которые уже не собрать.
6
– …и вот она облачилась в королевские одежды, она была готова войти в страну, из которой нет возврата, в мир смерти и тьмы, где правит ее сестра и ее лютый враг, богиня Эрешкигаль. Опасаясь, что сестра может убить ее или сделать пленницей преисподней, Инанна велела своему посланнику Ниншубуру ждать три дня, после чего отправляться к остальным богам и просить их о помощи. Спустившись в нижний мир, она приблизилась к замку, у ворот которого ее встретил привратник и спросил, кто она и зачем пришла. «Я царица небес – места, где восходит солнце». – «Если ты царица небес, то скажи на милость, зачем пришла ты в страну, из которой нет возврата? Как сердце твое привело тебя на дорогу, с которой путник не может свернуть?» Инанна ответила, что пришла поприсутствовать на церемонии похорон мужа своей сестры, господина Гугаланны, и привратник по имени Нети попросил ее подождать, пока он доложит об этом Эрешкигаль. Ему было велено отворить перед царицей небес семь врат, но придерживаться установленного обычая и перед каждыми вратами снимать с нее часть одежд. Итак, перед первыми вратами была снята шугурра, «корона равнины», с ее головы. Перед вторыми вратами был взят у нее жезл из лазурита. Перед третьими вратами с шеи было снято ожерелье из лазурита. Перед четвертыми вратами с груди были сняты сверкающие каменья. Перед пятыми вратами с руки было снято золотое кольцо. Перед шестыми вратами с груди был снят королевский нагрудник. Перед седьмыми вратами все одежды пресветлой госпожи были сняты с ее тела. Обнаженную, ее подвели к трону Эрешкигаль.
Герой, будь то бог или богиня, мужчина или женщина, персонаж: мифа или человек, наблюдающий за собой во сне, обнаруживает и ассимилирует свое противоположное, либо проглатывая его, либо будучи проглочен им. Один за другим барьеры сопротивления рушатся. Он должен отречься от своего достоинства, добродетели, красоты и жизни и подчиниться абсолютно невыносимому. Тогда-то он и обнаруживает, что он и его противоположность не разнородны, а плоть едина.
Сама не знаю, что именно в облике или характере этого парня пробудило мою годами пребывавшую в состоянии летаргии врожденную кровожадность. Глядя на его гибкое худощавое тело, простертое на пляжном полотенце или прямо за земле где-нибудь в горах, я часто предавалась фантазиям, которые служили ширмой для моих тайных предосудительных желаний: о греческих юношах, растерзанных вакханками; о царских сыновьях, похищенных и проданных в рабство; о пленных воинах-чужеземцах, чья кровь веками проливалась на алтарь Великой Богини, Матери всего сущего.
Насилие. Меня преследовали мысли о насилии. Поглаживая тонкие запястья Нейла (на правом – золотой браслет), я буквально заболевала. В своих мечтах я видела их скованными стальными наручниками, опутанными веревками, стертыми или даже содранными в кровь. Отчаянный гонщик, насмешник, шут – как бы ты повел себя, случись нечто подобное? Сновидение, прыжок во времени, галлюцинация – все, что угодно. Каким бы ты оказался, если бы…
Наличие шрамов, оставшихся на месте порезов, дополнительно подстегивает воображение. Он сделал это. Сделал с досады, со злости. Значит, никаким паническим страхам перед физической болью, перед кровью он не подвержен. В таком случае, почему бы мне… На этом месте я неизменно тормозила и, во избежание недоразумений, поспешно направляла свои мысли в более безопасное русло.
Сегодня он молчалив. Но не оттого, что перегрелся, и не оттого, что ему нечего сказать, – просто опасается брякнуть что-нибудь не то. Я сижу на камне, лениво обозревая окрестности, Нейл растянулся на травке возле моих ног. Дело происходит в тенистой долине, густо заросшей лиственными деревьями и кустарником, в трех километрах от ущелья Коцифи, откуда мы выехали час назад. Здесь не так жарко, как на побережье. Запах душистых трав щекочет ноздри. Я не очень-то разбираюсь в травах, но знаю, где-то поблизости наверняка можно встретить шалфей, тимьян, розмарин и знаменитый критский ориган.
Нарочно стараясь меня раздразнить, Нейл снял рубаху, повесил ее на куст и разлегся передо мной на траве, как сонный ягуар. Застиранные джинсы туго обтягивают бедра, черный кожаный ремень подчеркивает мальчишескую стройность фигуры. Гладкая, загорелая кожа, пахнущая морем, плоские мышцы живота. На рынке рабов ему бы цены не было.
На меня он не смотрит. Лежит на боку, подперев голову согнутой в локте рукой. Один из задних карманов заманчиво оттопыривается, и, бесцеремонно запустив туда руку, я извлекаю складной охотничий нож. Ого! Довольно острый. Я провожу пальцем по лезвию. Откинувшись на спину, Нейл внимательно наблюдает за мной из-под длинных ресниц.
«Можно», – читаю по его губам.
Можно? Что именно?
Минуту я колеблюсь, потом легонько толкаю его в бок. Повинуясь безмолвному приказу, он перекатывается со спины на живот. Что дальше? Сердце мое бешено бьется. Но медлить нельзя (что, если он передумает?), поэтому я проворно переступаю через него левой ногой и с нарочитой небрежностью усаживаюсь на него верхом. Так-то вот, юноша. Сидеть на его мускулистой заднице было приятно.
Он глядит на меня через плечо, и я вижу его улыбку. Коронную улыбочку лгуна, шута и хитреца. Когда она раздвигает его губы, лицо меняется до неузнаваемости. Вот такие типы по ночам совершают налеты на мини-маркеты и бензоколонки, грабят одиноких прохожих и затевают драки на дискотеках.
Стараясь держать себя в руках, я провожу лезвием ножа, для начала плашмя, вдоль его позвоночника. На коже остается тончайшая поверхностная царапина. Но руки-то, руки у него были свободны, и он немедленно напоминает мне об этом, пощекотав внутреннюю сторону моего бедра. Он дразнит меня! Теперь я должна либо отступить, превратив все в невинную шутку, либо… Либо – что?
Отложив нож, я задумчиво поглаживаю его поясницу над поясом джинсов. Нагибаюсь и, подсунув под него обе руки, нащупываю пряжку ремня. Улыбка сползает с его лица, но он по-прежнему не оказывает ни малейшего сопротивления. Даже наоборот: приподнимается, чтобы мне было удобнее расстегнуть ремень и вытащить его из петель.
– Руки назад.
И вновь он подчиняется, только недоуменно поводит плечами, как будто сомневается в серьезности моих намерений.
Старательно я стягиваю ремнем его запястья. Стягиваю туго, не обращая внимания на то, что местами жесткий край ремня так врезается в кожу, что она сразу оказывается стертой до красноты.
– Юный охотник Загрей, растерзанный неистовыми жрицами богини Геры. – Подавшись вперед, я хватаю его за волосы, резким движением оттянув голову назад и приставив лезвие ножа к его шее. – Этот образ волнует тебя?
– Конечно, – отвечает он тихо, не открывая глаз.
– А ты пробовал представить себя на его месте? Он усмехается краем рта, смущенно и вместе с тем развязно, как человек, которому есть что вспомнить. Я ткнула его острием ножа. Не в шею, всего лишь в плечо.
– Пробовал, и даже не раз.
– Расскажи мне.
– Совсем недавно я пробовал сделать это перед сном, уже будучи знаком с тобой. А до этого… – Он снова усмехнулся. – Ну, было как-то раз. Много лет назад, еще в студенческие годы. Я заканчивал университет…
– Где?
– В Оксфорде.
Ничего себе! Маленький приемыш получил превосходное образование. Браво, дядюшка и тетушка.
– Так что же случилось в Оксфорде?
– Ну-у… – тянет он, поддразнивая меня уже в открытую, – сама знаешь, эти маленькие университетские городки… там может случится все, что угодно.
– Под маской благопристойности, – подхватываю я, нацеливаясь острием ножа ему под лопатку, – там процветают все пороки мира. Там зреют заговоры, там… ах ты, гаденыш. Будешь отвечать на вопрос или нет?
– А тебе нравится допрашивать мужчину?
– Мальчишку, – вношу я поправку.
– О! – Еще одна короткая усмешка и ни слова больше.
– Учти, я не собираюсь развязывать тебе руки, пока ты не ответишь на мой вопрос.
– В таком случае мы проведем здесь много времени. Конечно, рано или поздно мне захочется есть, пить, курить, да и тебе, моя дорогая, все это до смерти надоест.
– Только это и заставит тебя заговорить? – уточняю я с угрожающим спокойствием. – Я правильно поняла? Только голод, жажда или скука.
Правила игры ему известны. Он говорит именно то, что должен сказать. Изображает строптивого невольника, в то время как я – надменную госпожу. Пока что это довольно забавно, во всяком случае никто не возражает.
– А как насчет боли, мой принц? Тебе разве не больно?
С этими словами я просовываю рукоятку ножа (сложенного, разумеется) между его скрещенных запястий, после чего с намеренной жестокостью принимаюсь затягивать и перекручивать петли ремня. Нейл оказывает запоздалое сопротивление, сжимая кулаки и напрягая мышцы рук, но этим только укрепляет мою решимость разговорить его во что бы то ни стало.
– Да, – произносит он после паузы. – Есть немного.
Его высокомерие оскорбительно. Улыбка со стиснутыми зубами.
– Ты готов отвечать?
– Остынь, сиятельная, смени гнев на милость. Стоит ли ворошить прошлое? – Он закусывает губу и вздрагивает от смеха. – Ну ладно, ладно, расскажу.
– Что значит «ладно»? Ты делаешь мне одолжение, что ли?
– Нам обоим. Думаю, тебе, как и мне, не очень хочется сидеть тут до ночи.
– Наглец! Впервые вижу такого наглеца. Ну, рассказывай.
– Сперва развяжи, – говорит он тихим голосом, просительно шевельнув кистями рук.
Нагнувшись, я поочередно целую их – левую, потом правую – прикусываю зубами золотой браслет, вдыхаю запах буйволиной кожи от ремня.
– Ладно, не развязывай. Оставь, – произносит Нейл со вздохом. – Вижу, тебе это нравится.
– Я развяжу тебя после того, как услышу твой рассказ. Итак, ты жил в студенческом городке, ты заканчивал университет… и что?
– Уверена, что хочешь знать? Это достаточно скабрезная история. Лично мне потребовалось время, чтобы осмыслить ее. Не то чтобы я раскаивался в чем-то, раскаиваться вообще не в моих правилах, но некоторые угрызения совести все же имеют место. Мне жаль, что я так и не сумел искоренить в себе преступной, с точки зрения мелкобуржуазной морали, привычки превращать трагедию в фарс и возмездие в суперприз. Ужасно, не правда ли?
– Длинное предисловие, – замечаю я. – Только не говори, что я первая, кому ты об этом рассказываешь.
Он скалит зубы – гнусный обманщик, не ведающий угрызений совести. Выпускник Оксфорда с губительным обаянием шекспировского Оберона[17]->->.
– Должен признаться, в то время я встречался с двумя девушками одновременно. То есть не одновременно, а, так сказать, параллельно. С Чарлин я познакомился на клубной вечеринке, она только что поступила на историко-археологический факультет, а с Мэри, которая уже целый год трепала мне нервы, все собирался, да так и не смог расстаться. Глупо, да?
– Не то слово, – пробормотала я. – Ты что же, имел их обеих?
– Боюсь, что да.
– И долго это продолжалось? Он задумался.
– Месяцев пять или шесть.
– За это время можно было принять решение, как ты считаешь?
– Сначала я и сам так думал. Потом решил получше узнать Чарлин. Что, если она окажется еще скандальней, чем Мэри? Так и пошло. День за днем, неделя за неделей. Они учились на разных факультетах, общих знакомых не имели. Словом, все было шито-крыто. И постепенно я успокоился, даже начал гордиться собой.
– Вот скотина!
– То же самое говорил мне мой друг, с которым мы делили комнату в общежитии. Он один был в курсе дела. Учитывая его близкое соседство, от него было трудно что-либо утаить. Не знаю, на кого из них он запал, на Мэри или на Чарлин, обе они были девки хоть куда, но в один прекрасный день не выдержал и раскрыл им глаза на все мои безобразия. Да-да, представь себе, это сделал мой лучший друг, с которым мы за время обучения в университете разве что из одной тарелки не ели.
– И что же было дальше? – воскликнула я, когда он на минуту умолк.
– Они не выцарапали друг другу глаза, как ты, возможно, полагаешь. Они придумали кое-что получше. Даже ревнивица Мэри, бог ты мой! – Нейл сокрушенно вздохнул. – Я жалею только о том, что не слышал, как они договаривались.
Я содрогнулась от предчувствий.
– Они заманили тебя в ловушку?
– Именно. Чарлин пригласила меня к себе (ее соседка уже вторую неделю отсутствовала по семейным обстоятельствам), я пришел, мы поболтали, выпили немного вина… А потом я увидел, как в комнату рука об руку входят моя красотка Мэри и мой друг Стивен.
– Господи боже!
– Им потребовалось всего несколько минут, чтобы объяснить мне, как я попал, аккуратно снять с меня свежевыглаженную рубашку, уложить на живот и крепко-накрепко привязать мои руки к спинке кровати. Вдвоем девочки вряд ли справились бы с этой задачей, все-таки у меня есть рост, вес, сила, сноровка и так далее, но присутствие в их команде Стивена сделало успех неизбежным.
Он еще немного помолчал и вскоре продолжил без понуканий:
– Ярость и стыд – вот что буквально парализовало меня в первый момент. Вполне предсказуемая реакция, правда? Лежать перед ними вот так (спасибо, что в штанах) и чувствовать себя персонажем тупого эротического триллера наподобие «Дневника девушки в красных туфельках» или «Девяти с половиной недель» – к этому я был не готов, совершенно не готов. Ну и плюс коварство моих возлюбленных. Увы, я любил их обеих. Я так и не сумел выбрать одну из них.
– А Стивен? Ты простил его?
– Слушай. Больше всего я боялся упреков, взаимных оскорблений, трагических возгласов типа «я так верила тебе!». Надо отдать должное, они обошлись без этого. Они заявили очень спокойно, что я наплевал им в душу, выставил их полными идиотками, оскорбил их женскую сущность, так что теперь они считают себя вправе меня за это наказать. Как известно из трудов Элиаде, Фрэзера, Леви-Брюля и других ученых-этнографов, у большинства древних и даже некоторых современных народов, имеющих индоевропейские и семитские корни, карой за прелюбодеяние для женщин является смертная казнь, а для мужчин – публичное бичевание. Поскольку Стивен выразил готовность побыть публикой, им обеим, Мэри и Чарлин, остается только привести приговор в исполнение. Хочет ли подсудимый сказать что-нибудь в свое оправдание? Я пробормотал: «Виноват», но, разумеется, это нас не примирило.
– Нейл!.. – ахнула я, чувствуя разбегающуюся по всему телу колючую дрожь.
Услышанное побудило меня ослабить петли ремня, за что он поблагодарил слабой улыбкой.
– Рассказывать дальше? Ладно, как хочешь. После того как они озвучили свои намерения, со мной произошла странная перемена. Ярость и стыд улеглись, на смену им пришло любопытство. Понимаешь, о чем я? В доме, где я вырос, телесные наказания не практиковались. Драки с кузеном Джеффри, как, впрочем, и остальные мальчишеские драки, тоже в счет не шли. В результате вдруг выяснилось, что я вообще не представляю, что такое удар ремня. Мой жизненный опыт ни на что подобное не распространялся. Меня впервые связали – связали женщины. Мне впервые угрожали расправой, которую я не мог предотвратить.
– Прилив адреналина?
– Колоссальный, леди. Все равно что прыгнуть с парашютом.
Я еще немного ослабила путы и устроилась так, чтобы видеть его лицо. Рука сама потянулась разгладить темные брови прекрасной формы, легкими касаниями продублировать очертания губ.
– Мой бедный Казанова. Эти влюбленные сучки пороли тебя ремнем?
– Точно. Сначала одна, потом другая, потом снова первая. Это справедливо, не так ли?
– Справедливо.
Более того, крайне эротично. Мужчина, под тяжестью которого ты корчилась от наслаждения, даже не подозревая о существовании соперницы, теперь корчится от боли в твоих и ее руках.
– У крошки Чарлин не очень-то получалось, и Стивен научил ее. Показал, что такое тяжелый удар с оттяжкой, рассекающий кожу до крови. Силенок у нее, конечно, было не столько, сколько у чемпиона университета по легкой атлетике, однако вполне достаточно для того, чтобы заставить меня обливаться потом и жрать угол покрывала.
– Этот проходимец Стивен посмел ударить тебя после того, как сам же тебя подставил?
– Посмел, – холодно улыбнулся Нейл. – Всего несколько раз, не больше десяти. Но ему удалось то, чего не удавалось ни Мэри, ни Чарлин – заставить меня стонать в голос. Так что он был просто обязан поделиться с ними секретами своего мастерства.
Заставить его обливаться потом, заставить стонать в голос… Должно быть, воздух в той комнате кипел от накала страстей.
– Они располосовали тебе спину до крови?
– Посмотри повнимательнее. В некоторых местах шрамы видны до сих пор. По крайней мере, Этайн их видит. – И пояснил на всякий случай, хотя я и так поняла, о ком речь: – Моя кузина Этайн.
– Этайн тоже была твоей любовницей? – спросила я наобум.
– Да, – ответил он с легкостью. – Этайн была моей всегда. Всегда.
Отсюда и его вражда с братцем Джеффри.
– Итак, я лежал, привязанный к кровати, озлобленный, истерзанный, беспомощный, а мои крошки и не думали закругляться. Тогда я подумал: чем же может закончиться эта история и какой из вариантов развязки я счел бы наиболее предпочтительным для себя. Меня беспокоило следующее: во-первых, чем бы все это ни кончилось, с этим мне предстоит как-то жить дальше (начиная с завтрашнего утра с каким чувством я буду смотреть на свое отражение в зеркале?); во-вторых, чем бы все это ни кончилось, придется поддерживать какие-то отношения с этой троицей (смогу ли я обходиться без них? и если нет, то кто их заменит?); и наконец, как любит повторять моя тетушка, что скажут люди? Стивен будет помалкивать, это ясно, но вот девчонки – девчонок рано или поздно начнет разбирать. Нужно срочно придумать что-нибудь такое, что наверняка отобьет у них охоту болтать. Примерно в таком духе я совещался сам с собой, пока не обнаружил совершенно случайно, что дружище Стивен возбужден. Он как раз подошел поближе, чтобы заглянуть мне в лицо. Ошибиться было невозможно. Это открытие вынудило меня присмотреться к остальным, и очень скоро по ряду косвенных признаков я догадался, что и они тоже пребывают в состоянии крайнего сексуального возбуждения. Вакхического, я бы сказал, возбуждения. Их лихорадило, на лицах блестел пот, волосы растрепались, и, обращаясь друг к другу или ко мне, они уже не разговаривали, а почти рычали.
– Страшно было? – тихо спросила я, машинально поглаживая кончиками пальцев его спину.
– Да. Но я знал, именно этого показывать нельзя. План действий был разработан молниеносно. Когда после короткой передышки ремень перешел в руки Чарлин, я повернул голову и заговорил с ней. Я сказал: «Сладкая моя, посмотри, что ты делаешь. Ты сжигаешь меня до костей. Неужели тебе не жаль меня?» Я знал, что она влюблена в меня без памяти, и с каждой минутой убеждался в этом все больше и больше. Она опустила руку и уставилась на меня с обидой и изумлением. Она не ожидала, что я начну разговаривать с ней. Никто из них этого не ожидал. «Извини, Нейл, – сказала она наконец, – но жалость здесь ни при чем. Не думаю, что ты имеешь право рассчитывать на мою жалость. После всего, что ты… – Тут ее прорвало: – Черт бы тебя побрал, Нейл Бреннан, тебе что, мало одной дырки для члена? А двух, двух-то, надеюсь, достаточно? Или, может, поблизости бродят толпы твоих поклонниц, готовых по первому требованию задрать перед тобой юбку? И я – подумать только! – я была одной из них!» Она хлестнула меня по горящей спине, но я уже понял, в чем мое спасение, и продолжал разговаривать с ней тем же голосом, каким всегда разговаривал в постели: «Скажи, тебе нравится то, что ты делаешь? Нравится?» – «Да…» – «Почему? Согласен, я не имею права на жалость, зато имею право на откровенность. Я твой мужчина, твой любовник. Пока еще ни ты, ни я не заявили о том, что все кончено. Не жалей меня, но и не уходи от ответа. Пожалуйста, Чарлин. Я только хочу знать: почему?» – «Почему? – закричала она сквозь слезы. – Ты каждый раз доводил меня до оргазма – и ты еще спрашиваешь, почему?..» Слушая наш диалог, Мэри просто осатанела: «И все это ты говоришь ей в моем присутствии? Я терпела твой сволочной характер, я ублажала тебя по-всякому! Ну все, с меня хватит. Сейчас ты у меня повертишься, скотина. Чарлин, дай мне ремень». Я знал, что ближайшие несколько минут мне потребуется все мое самообладание, ибо малейшая слабость с моей стороны тут же обратит их любовь в презрение. Я знал, что другого шанса мне никто не даст. Тем временем Стивен присел на корточки у изголовья кровати, и некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я – мокрый от пота, исхлестанный, страшный, дергающийся со стиснутыми зубами под лязг ремня, и он – опрятный, невозмутимый, разве что слегка озадаченный. Я улыбнулся и по выражению его лица понял, что дело сделано. Мэри все бесилась, в промежутках между ударами осыпая меня самыми грязными ругательствами, какие приходили ей в голову, а Стивен уже отвязывал меня от кровати. Наконец-то. Ко мне подскочила плачущая Чарлин. Глядя на нее, Мэри тоже залилась слезами. Настало время привести мой план в исполнение. Я сел, потом встал, обнял повисшую на мне Чарлин и принялся ее раздевать. В двух шагах от нас Стивен проделывал то же самое с Мэри. Это был единственный выход, поверь, Элена, – превратить расправу в оргию. Никак иначе мне не удалось бы сохранить свое достоинство и любовь этих троих.
Слушая его неторопливый рассказ, от которого он сам получал удовольствие, я вблизи разглядывала его лицо, более чем когда-либо похожее на лицо юноши-бога, какие встречаются на фризах и фронтонах древнегреческих храмов. Зеленые глаза. Помню, я где-то читала, что только чистокровные кельты бывают так вопиюще зеленоглазы.
– Итак, после жестоких забав, жертвой которых первоначально был я один, мы окунулись (оцените мой стиль) в пучину разврата. Как это происходило? Да, в сущности, как всегда. Ничего нового. Всю ночь напролет мы кувыркались то на постели, то на полу и перепробовали, кажется, все возможные комбинации. Я с Мэри, Стивен с Чарлин, я с Чарлин, Стивен с Мэри, я с обеими сразу, Стивен с обеими сразу, я со Стивеном, девчонки друг с другом. Мои красавицы были неотразимы. Они любили меня. Они любили Стивена. Ничего удивительного, что к утру мой друг стал моим любовником. В этой неразберихе все вышло как-то само собой.
– У тебя был секс с мужчиной? Нейл легкомысленно пожал плечами:
– Да, впервые в жизни. У меня с ним, у него со мной. Думаю, к той минуте ни один из нас уже не осознавал себя мужчиной или женщиной, американцем или ирландцем, язычником или монотеистом. Дионисийское безумие владело нами безраздельно.
– И ты не почувствовал никакого отвращения, никакого протеста, когда мужчина овладел тобой?
– Отвращения? Нет. Что отвратительного в половом акте? Протеста? Нет-нет, наоборот. Мне хотелось быть изнасилованным, чтобы позже насиловать самому. Мне хотелось почувствовать жизнь своего тела, кипение крови в сосудах. К тому же Стивен красивый мужчина. И он хотел меня. Он был в восторге от моей затеи, в чем признался позже. Он сравнил меня с Курой Мак Даре[18]->->, величайшим из плутов.
Ирландский трикстер[19]->->, чародей. Вот так сравнение!
– После этого вы встречались? Все вместе или как-то еще?
– Хватит, Элена, – сказал он, посмеиваясь. – Развяжи меня. Об этом тебе знать необязательно.
Сердитая, взволнованная до крайности, я распустила узлы и освободила его запястья. На коже отпечатались красные полосы. С глубоким вздохом Нейл распрямил руки, сжал пальцы в кулаки, разжал.
– Скажи хотя бы, как это повлияло на ваши отношения со Стивеном. Не могли же вы просто все забыть и оставаться добрыми друзьями, как прежде.
– Ты считаешь, каждая история должна иметь продолжение? Ведь я всего-навсего отвечал на вопрос. Ты спросила, что случилось в Оксфорде, я ответил. Меня взяли в плен неистовые женщины. Я был Загреем, Орфеем, Кухулином.
Концом ремня я пощекотала ему загривок.
– Признайся, Курой, после этого случая ты еще ложился в постель со своим другом?
– Не признаюсь ни за что.
– Выходит, ты простил его! А как же те удары, что он тебе нанес?
Уловив в моем голосе нотки разочарования, этот мелкий бес улыбнулся коварно и торжествующе, бросил на меня кокетливый взгляд и произнес таким тоном, каким говорят о незначительных событиях, не стоящих отдельного упоминания:
– О, это мы уладили без проблем. Как только мы оказались в своей комнате, он бросил мне ремень, а сам уселся верхом на стул, лицом к спинке, чтобы мне было удобнее вершить правосудие. Я уже не был зол, но он нравился мне. Так что сама понимаешь. – Он вздохнул с притворным раскаянием. – Пришлось ему искусать себе руки до синяков.
Тем же концом ремня я резко хлестнула его по левой лопатке.
– Ну, дорогая, – промолвил Нейл, выдержав вескую паузу, – это даже не смешно. Или ударь как следует, или не балуйся.
Я сделала из ремня петлю и накинула эту петлю ему на шею.
– Курой Мак Даре.
– Что?
– Я приглашаю тебя в свой дом. Мы можем поужинать вместе, а потом… – Я ласково провела кончиками пальцев по его щеке. – Что скажешь?
– Да, – ответил он не раздумывая. И улыбнулся с закрытыми глазами. – Это лучшее, что я слышал от тебя за все время нашего знакомства.
7
Проснулась я, как обычно, от пронзительного, громкоголосого, неумолчного, ликующего звона цикад. Чертовы твари вопили так, что уши отваливались. И хотя это повторялось изо дня в день на протяжении нескольких недель – сказочные рассветы и эти гимны восходящему светилу из каждого куста, как будто солнца не было по меньшей мере год и тут оно, наконец, появилось, – я так и не смогла к этому привыкнуть.
На кухне гремит посудой Урания. Интересно, что она думает? Может, это и не должно меня волновать, но ведь, собственно, и не волнует. Просто интересует. Урания – женщина, и Елена – женщина. Урания хозяйничает в этом доме, а Елена гостит. И вот впервые здесь появился мужчина. Запах его сигарет еще витает в воздухе. Следы его недавнего присутствия можно обнаружить повсюду. Кресло, в котором он сидел, развернуто в сторону распахнутого настежь окна, книга на русском языке, которую он просматривал, пробуя отыскать немногие знакомые на слух слова, так и лежит на журнальном столике, открытая точно посередине.
Увидев нас вместе, Урания и глазом не моргнула, спросила только, в котором часу подавать ужин. Я сказала, что она может идти домой, а Нейл, улыбаясь, добавил несколько слов по-гречески. Слушая, как они беседуют, я ощутила что-то вроде ревности. Смешно. Позже я спросила его: «О чем вы говорили?» – «Я сказал, что она может быть спокойна – я не причиню тебе никакого вреда сверх того, что ты уже причинила себе сама. Я накормлю тебя, раздену и уложу спать. Я уберу всю посуду, вынесу мусор. И утром она найдет свое хозяйство и свою госпожу в том же виде, в каком оставила».
В том же виде… Не совсем так, милая моя Урания. Вернее, совсем не так.
Я отбрасываю одеяло и медленно провожу руками по своему обнаженному телу. Блаженство – вот что я испытываю. Иначе и не скажешь. Неописуемое блаженство.
Как он шепнул мне на ухо: «Разреши себе это, Элена». И я увидела, какими могут быть его глаза – нежными до самозабвения.
Настораживало только одно: в третьем часу ночи он уехал. Мне даже в голову не приходило, что он может так поступить. Зачем? Чтобы завтра опять встречаться на полпути к забытой часовне или легендарной крепости?.. Когда он встал и начал собираться, я просто глазам своим не поверила.
– Нейл, ты куда?
– Домой.
– Останься! – вырвалось у меня. Он уже тянулся за рубашкой.
