Текст книги "Воздух, смерть и корень"

Автор книги: Татьяна Вольпе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Татьяна Вольпе
Воздух, смерть и корень

1.

Близилась середина осени, но погода еще держалась тихая и теплая. День был прозрачен и чист. В такой день можно подумать, что зима вовсе не настанет, и вслед октябрем сразу начнется май. Листья – багровые, желтые, алые – многоцветным пышным ковром устилали землю, пахли дорогим вином, глушили звук шагов. Как хорошо в лесу, думал Квентин. Вот настанет зима, насидишься в четырех стенах, от тоски взвоешь. Иной хлавинер до первого весеннего промысла и спиться успеет.

Каждый раз, когда солнечные лучи проникали сквозь шатер ветвей, Квентин с удовольствием подставлял им лицо. Спешиться бы сейчас, посидеть час-другой в островке света. Развести костер из сухостоя. Ничего не делать, никуда не спешить, просто смотреть в веселое рыжее пламя. Но место здесь было нехорошее, и не годилось для отдыха и тем более для костров. Границ Иларии Квентин еще не пересек, но близость Рубежа к пикникам не располагала.

Квентин ехал без дороги – в этих местах никто не прокладывал дорог. Однако сбиться с пути было невозможно. Рубеж не виден глазу, ничем не обозначен, но проскочить его, не заметив, нельзя. Как сожмет холодной рукой сердце, как стиснет грудь – значит, приехали.

Когда переходишь Рубеж – главное ни с кем не попрощаться, ни вслух, ни в душе. Хуже этого приметы нет. Пропадешь ни за что. Так что у каждого свой обычай. Кто-то чтобы не прощаться – здоровается, мол, здравствуй, Проклятая Земля, давно не виделись, вижу, заждалась. Другие просто ругаются – тоже хорошо, от крепкой брани всегда бодрости прибавляется. А Квентина наставник, пусть плывет гладко его смертная лодка, иначе учил. Говорил, как почувствуешь Рубеж, всякий раз про себя повторяй: «Я – воздух». Квентин наставника тогда не понял. Почему воздух? Потому, башка твою дурная, сказал ему Кривой Альберт, что воздух ни увидеть, ни ухватить. А он сам в любую дырку пролезет. Вот и хороший хлавинер на промысле должен так.

– Я – воздух, – вслух сказал Квентин и слегка толкнул коня ногой.

Гнедок послушно двинулся вперед, хотя и без всякой охоты. Бедняга боялся выродков, всех без разбора, больших и маленьких, голых и мохнатых, живых и мертвых, и его в этом трудно было упрекнуть. Квентин когда-то и сам их боялся.

В Проклятой Земле тоже властвовала осень. Сказать по правде, осень Квентин не любил. Каждый год, когда дни становились короче, исподволь подкрадывалась тоска. И с утра-то мысли лезли в голову сплошь грустные, а уж под вечер – никакого спасения, вот только наливай да пей. Стать бы зверем, залечь в спячку в лесной берлоге, среди костей и сухих листьев, и спать до апреля. Ни забот, ни хлопот. Но раз родился человеком, терпи. А как не останется сил – пей самогон в «Трех ключах», пока не отпустит. Можно бы и вина, достаток, слава Пророку, уже позволяет. Но Квентин больше привык к самогону. И для здоровья полезнее – так и наставник, земля ему пухом, всегда говорил. Вино – это только желудок портить.

Однако тоска там или не тоска, а все же лучшего времени для хлавинерского промысла, чем сухая, погожая осень, не придумать. Земля, еще не схваченная морозом, легко поддается. Листва на деревьях уже поредела, и выродку в ней не спрятаться. А они это любят. Заберутся на ветку повыше и караулят. Сидит такой молчком, и не видно его. А потом как прыгнет тебе на спину. И сразу зубы запускает в шею, если волкодлак. Или ножом горло перережет, если круда. Слабое место шея, уязвимое, что тут скажешь.

Квентин ехал шагом, поглядывал сторожко по сторонам. И на землю, ясное дело, смотреть не забывал. Хлавинум растение хитрое, непростое, это тебе не капуста какая-нибудь, что день-деньской торчит на грядке, вся на виду. Хлавинум же прилегает к земле, прячется. Сложит каждый листок пополам, бурой стороной наружу, и ни за что ты его не разглядишь, хоть носом уткнись. Но сразу после полудня хлавинум начинает ловить солнце. Вдруг развернется зеленая розетка листьев – и тут же опять захлопнется. Не зевай, брат-хлавинер! Глаз у Квентина был верный, рука твердая. Главное – хорошее место выбрать. Вот, к примеру, славная полянка. Самого что ни на есть заурядного вида. Какой-нибудь «крест», неопытный хлавинер, мимо проедет и не взглянет. Они все в чащу рвутся, туда, где начинаются болота, где деревья с синими листьями. Думают, там скорее что перепадет. Ага, жди. Мха там много, от которого сырым мясом пахнет. Старые стволы стоят, голые, перекрученные Проклятием, корни наполовину из земли вывернуты. А хлавинума не больше, чем у Рубежа. А вот выродков точно больше. Намного. И нечего к ним в пасть соваться. Мало найти хлавинум, ты еще с ним выбраться отсюда сумей.

Квентин еще раз огляделся. Гнедок, как и всякое чистое создание, попавшее в Проклятую землю, беспокоился, но не чрезмерно. Стало быть, выродков поблизости нет. Однако расслабляться не стоило. Выродки – твари хитрые.

Считать выродка зверем – большая ошибка. Конечно, звероподобных среди них хватает. Иной волкодлак – здоровенный, мохнатый, с черной брыластой мордой – медведь-медведем, только проворнее. Но даже в таком есть разум. Не человеческий, но все же и не животный. А Гай и прочие круды, его родня, даже с виду походят на людей, а уж в хитрости и смекалке им не уступят. А чего еще ждать? Выродки от человека произошли. Проклятие, конечно, их гнетет и рано или поздно совсем сгубит. Но это еще когда случится, а хлавинум нужен сейчас.

Гая Квентин не видел с весны. Вряд ли он умер, тварь живучая, скорее всего, злоумышлял где-то в других местах. И хорошо. Квентин хотел убить его сам, привезти с собой голову выродка в Страгну и вздеть на кол перед харчевней «Три ключа», где собирается Вольное братство. Пусть душа Майлза, где бы она ни обреталась, возрадуется. За то время, что Квентин с Гаем не виделись, ненависть Квентина к выродку немного поутихла, не ослабела, а как будто подернулась пеплом. Квентин даже не всякий день о нем вспоминал. Но знал твердо – пока один из них топчет землю, другому не жить.

Солнце поднималось все выше, дело шло к полудню. Квентин поспешно очистил выбранную им полянку от опавших листьев. Обнажилась бурая земля, поросшая редкой травой, частью пожухлой, частью еще зеленой. Почти обыкновенная трава. Не те лезвия, что растут в дебрях Проклятой земли, а простые коленчатые стебли. Разве что очень жесткие и блестят, как стеклянные.

Квентин забрался обратно в седло и вынул из–за голенища пэль, который накануне старательно наточил. Пэль для хлавинера – вещь самая нужная. Особый клинок на крепкой ручке – сразу тебе и нож, и лопатка. Хочешь – корень хлавинума из земли выкапывай, хочешь – врагу кишки выпускай. И в Проклятой земле пригождается, и дома, иной раз, что греха таить, в дело пустишь. Квентин провел пальцем по рукоятке. По обычаю, на ней было вырезано имя владельца – «Майлз», и звезда, на удачу. Многие верят, что снаряжение погибшего приносит несчастье. После смерти напарника лучше снесут все скопом на помойку или сожгут, чем пустят в дело – даже самое дорогое не пожалеют. Но Квентин всегда брал с собой только этот пэль.

Квентин ждал, приподнявшись на стременах. Зрение у него было превосходное, но на слух он полагался не меньше. Листья хлавинума, когда разворачиваются, всегда хрустят тихонько. А вот выродки двигаются бесшумно. Может быть, именно сейчас, когда хлавинеру не до них, они подкрадываются ближе. Ползут на брюхе с подветренной стороны, и ни одна былинка не шелохнется. Но такое уж ремесло у хлавинера – никогда ничего наверняка не знаешь. Вся надежда – на выучку, острый клинок и быстрого коня.

Где-то справа раздался знакомый хруст, и Квентин, не глядя, метнул пэль на звук. Лезвие сочно хряпнуло. Не промазал, значит.

Начиналась самая опасная часть работы. Корень хлавинума, ради которого все и затевалось, уходит в землю глубоко, иной раз на несколько локтей, и держится крепко. Поэтому хлавинер должен спешиться и, уподобившись свинье, нашедшей трюфель, со всем возможным тщанием выкопать хлавинум целиком. Тут-то выродки обычно и нападают. Хорошо, если с тобой напарник – он прикроет. Но с тех пор, как не стало Майлза, Квентин ходил на промысел один. И вовсе не из жадности, как считали некоторые кресты, что без толку набивались к нему в напарники.

В последний раз оглядевшись, Квентин пал на добычу, как ворон на падаль, выдернул из земли пэль и стал рыть – только комья полетели. Хлавинум попался крупный, с толстым жестким корнем, не ровным, а ветвистым и крученым, как это бывает от избытка влаги. Поди, вырой такой. Наудачу Квентин рванул его обеими руками. Неожиданно корень подался, и Квентин, не удержавшись, потерял равновесие и рухнул на спину.

Он тут же вскочил, но никто не бросился на него – ни хитрый круда, ни мохнатый волкодлак, ни злая болотная свинья. Никому сегодня не было дела до того, что хлавинер Квентин промышляет в Проклятой земле.

Солнце еще стояло высоко. Дома, в Чистой Земле, за то время, что уходит у опытного хлавинера на промысел, ничего стоящего не успеешь сделать. Но здесь, где все враждебно человеку, и любая задержка грозит гибелью, только успевай, поворачивайся. Квентин знавал всего троих, кому довелось провести ночь в Проклятой Земле и остаться в живых. Одним из них был он сам, и предложи ему кто место Верховного Наместника в обмен на еще одну такую ночку – в рожу бы плюнул.

Тщательно отряхнувшись – мало ли какая мерзость тут прилипнет – Квентин наскоро очистил свою добычу от земли и спрятал в седельную сумку. За сырой хлавинум платят двойным весом золота, а маг Лугару, хоть и нудьга придирчивый, но честный до невозможности и обвешивать не станет. Сезон можно было с чистой совестью закрывать.

Правда, на этот раз с Гаем поквитаться так и не удалось. Ну, ничего, вот оттает земля по весне, и они еще встретятся. Хотя, как знать, может и раньше. Квентину еще предстояло добраться до Рубежа, и этот короткий путь вполне мог стать для него последним. Много их было, беспечных, погибших с добычей в руках. И похоронить-то нечего теперь. Только имена, помеченные крестами, остались на темных от времени досках в большом зале «Трех Ключей».

2.

Гай закрыл книгу и устало провел рукой по глазам. В лесу быстро смеркалось. Гай прекрасно видел в темноте, но лишний раз напрягать зрение не следовало. Глаза даются человеку при рождении одни на всю жизнь, и заменить их нечем. Отрубленные пальцы отрастут за год, оторванное ухо – за полгода, глаза – никогда. А книга, это изобретение выродков, могло сделать слепым кого угодно.

Письмена хороши для хозяйственных надобностей, коротких заметок, передачи распоряжений. Их удобно вручить быстроногому Хараш, чтобы отнес, кому следует. Но хранить в книгах знания, накопленные за долгие годы, могли додуматься только выродки. Такова их природа – идти к цели самым нелепым, самым трудоемким путем, чреватым саморазрушением.

Положим, требуется получить общее представление о предмете. Тогда и книга годится. Но как быть, если нужен ответ на один-единственный вопрос? Читать книгу от начала до конца? А если нужного там не окажется?

Впрочем, Гай уже не раз убеждался, что потеря времени для выродков – невеликая потеря. А как они любили множить ненужные слова, иногда вовсе не добираясь до сути! Гай был человек и не терпел пустословия. Альмас, хранившие знания людей, никогда себе подобного не позволяли. Их память была совершенна, мысль ясна и свободна от свойственных Проклятым страстей.

Слово страсти Гай почерпнул из книг, и смысл его открылся Гаю далеко не сразу. Понадобились годы сопоставления разных текстов, прежде чем Гай пришел к выводу, что сами выродки обозначали так свое духовное уродство. Удивительным образом, они не только осознавали его (что само по себе стало для Гая откровением), но и находили в нем и радость, и красоту, и высший смысл. Существо, лишенное страстей, представлялось выродкам ущербным, духовным калекой. Воистину, они носили семена погибели своей в собственной природе. Но в этом и была суть Проклятия.

При том не стоило их недооценивать. Молодые Защитники Рубежа часто совершают эту ошибку. Нетрудно впасть в заблуждение, когда впервые видишь Проклятого, проникшего в Чистую землю. Их поступь тяжела и неуклюжа, слух и нюх слабы и несовершенны. Их жизненные формы не отличаются разнообразием. Казалось бы, такое убогое существо не в состоянии противостоять человеку. Но, к несчастью, при этом выродки сильны, свирепы и, что хуже всего, совершенно непредсказуемы. Разумный человек, всю жизнь соблюдающий принцип Удаления от выродков, просто не в состоянии предугадать, на какую жуткую, невероятную дикость они способны. Только Гай и другие Защитники Рубежа знали это.

Каждую весну, лишь только оттаивала земля, на свет пробивались ростки жабьего корня. Бесполезное растение, не годное ни в пищу, ни для изготовления одежды, ни для лечения. Но именно оно привлекало выродков в Чистую землю.

Они пересекали Рубеж, большинство по двое, иногда целыми ватагами, а некоторые, как Квентин, в одиночку. Обычно с ними легко было справиться. Они были неловкие, неуклюжие, они шумели, продираясь сквозь заросли и пахли страхом. Убивать таких было легче, чем сшибать камнями жирных поссумов с деревьев. Но были и другие. Ловкие воры, безжалостные убийцы, они приходили за корнем, а уносили не только корень, но и жизни.

Когда Гай был еще подростком, он обратился к Наместнику Пророка с вопросом, разрешить который его ум на тот момент был не в состоянии.

– Наместник, а почему не оставить выродкам их корень? Пусть себе собирают. Если мы не будем трогать их, они не тронут нас. Разве не это предписывает нам принцип Удаления?

Наместник города Азарума Серапион улыбнулся и сложил одну за другой все три пары рук в жесте глубокого удовлетворения.

– Ты взрослеешь, Гай. Ты задаешь правильные вопросы. Это хорошо. Как ты думаешь, зачем выродки собирают корень?

– Чтобы есть? – предположил Гай. Он видел, как выродки копаются в земле, и они напомнили ему болотных прыскал, разрывающих почву в поисках пищи.

– Почти так. Они действительно едят корень, но не ради пропитания. Они скармливают его своим демонам, и он умножает их силы.

– Демонам? Тем, что преследовали Пророка? – Гай поежился. О демонах, которых, хвала Пророку, никто из людей уже много лет не видел, хранили память только Альмас. И Гаю никогда не приходило в голову расспрашивать о них. Ему достаточно было знать, что эти существа, воплощение ужаса и жестокости, никогда не переходят Рубежа.

– Нет, так долго не живут даже демоны. Те, что преследовали Пророка, давно уже умерли. Но эти, новые, их потомство, ничем не лучше. С тех пор, как наши предки освободились из рабства, демоны не знают покоя. Они понимают, что поработить нас снова им не под силу. Потому они жаждут истребить людей и разрушить наши города. Нельзя допустить, чтобы Охотники добывали для них корень, Гай.

– Но почему они не оставят нас в покое? – в отчаянии воскликнул Гай. Его привычный, безопасный мир вдруг пошатнулся. Все, что Гай считал незыблемым – твердыня Азарума, процветание общины, свое собственное будущее – показалось ему тогда непрочным и шатким.

– Выродков переполняет злоба, – печально сказал Наместник, и его яркие, солнечные как у всех Скирра глаза на миг стали тускло-желтыми, очень усталыми. Гай понял, что страшная правда, которую он только что узнал, тяжким грузом лежит на сердце мудрого Серапиона уже много лет. – К тому же, они нас боятся. Мы сильны – и при этом совершенно им чужды. Они не успокоятся, пока не истребят нас – если мы позволим.

– Наместник, так может, уничтожим весь корень, пока они им не завладели? – осторожно предложил Гай. – Это нелегкая работа, но мы справимся, если возьмемся все вместе!

– Ты говоришь неразумно, Гай, – покачал головой Серапион, и густая грива его волос рассыпалась по плечам. – Не стань корня, это не остановило бы выродков. Разве что отсрочило тот день, когда они нападут… Ты еще юн, но уже сегодня я скажу тебе то, что твои сверстники узнают лишь много позже. – Серапион положил свою верхнюю, самую тонкую руку на плечо Гаю, и Гай ощутил ее успокоительную тяжесть. – Пророк предупреждал нас против выродков. Они многочисленны и размножаются быстро. Настанет день, когда они хлынут к нам, презрев страх Рубежа… В ожидании этого дня мы должны готовиться, чтобы встретить их во всеоружии.

– Но что мы можем сделать, Наместник? – Гай никогда не впадал в грех сочинительства, но в этот момент невольно представил себе полчища выродков, атакующие Азарум, – и содрогнулся.

– Что мы можем? Узнать выродков как можно лучше. Изучить их. Понять, что ими движет. Найти их слабые места. Возможно, нашествие можно предотвратить. Тот, кто сумеет собрать сведения о выродках, принесет неоценимую пользу общине.

– Я буду изучать выродков, Наместник, – сказал Гай твердо.

– Да, – Серапион кивнул, и взгляд его ясных, всевидящих глаз устремился поверх головы Гая в дальние дали, откуда, должно быть, сам Пророк подавал своему Наместнику знаки, понятные только им двоим. – Ты сможешь, если приложишь все усилия. Ты – Арав. Твое предназначение в том, чтобы помогать нам, Скирра, воплощать волю Пророка ко благу общины. Ты силен, умен и ловок, и ты способен учиться. Стань больше, чем просто Защитником. Познай природу выродков, и община возблагодарит тебя, и Пророк после смерти приобщит к умершим праведным.

Так Гай нашел свое предназначение, которому с тех пор оставался верен, и достиг на избранном поприще немалых успехов. На первых порах приходилось нелегко, конечно. У человека два врага, говорил Наместник, – выродки и собственное несовершенство. Гай безжалостно боролся с обоими.

Труднее всего было подавить в себе отвращение. Выродки омерзительны, и тела их, и дела их, и слова их. Но потакая собственной брезгливости, разве искоренишь зло? Начинал с малого – наблюдал за Охотниками, что появлялись в Чистой земле, ловил их. Чаще убивал, но случалось захватить и живьем. Это был полезный материал для исследования – но однообразный. И Гай пришел к Наместнику просить благословления на первую вылазку в Проклятую землю.

Серапион не запретил, но и отпустить сразу отказался. Ты еще не готов, сказал он.

И Гай стал готовиться. Альмас знали о выродках куда больше, чем Гай воображал (хотя, как он понял потом, многие из их сведений давно устарели). И Серапион знал о них немало – хотя так и не открыл Гаю, откуда. Гай учился у Альмас и у Наместника, пока не перенял все, что они могли ему дать. И вот настал день, когда Серапион сказал – ты готов, насколько дитя Пророка вообще может быть готово к такому. Ступай.

Так Гай первым в Азаруме со времен Исхода перешел Рубеж и вступил в пределы Проклятой Земли. Побывал там – и вернулся. Вернулся всего три дня спустя – но ему казалось, что он пробыл там три года.

Гай пришел тогда прямо в бункер Наместника, и Серапион, разбуженный в неурочное время, сразу же вышел к нему. Гай сидел на скамейке для посетителей и молчал. Наместник, тоже молчал, а потом подошел и как маленького взял Гая за подбородок и заглянул своему ученику в глаза.

Долго смотрел он, и Гай чувствовал, как понемногу возвращается к нему радость жизни, как слабеет и отпускает его смертная тоска, что сковала грудь.

– Ты дома, Гай, – сказал Серапион тихо. – Ты дома. Ты дышишь воздухом Чистой земли, и с каждым вздохом тебе становится легче. Вокруг тебя только люди, здесь нет чужих. Стены нашего города укрывают тебя от зла. А теперь расскажи мне все, выпусти из своей головы, из сердца, то, что ты видел и слышал.

И Гай заговорил. С тех самых пор, как он пересек Рубеж, Гай чувствовал, как душа его наполняется ужасом и омерзением, и под конец он стал сам как сосуд, наполненный скверной. Теперь же, сидя рядом с Наместником, глядя в его спокойные, ясные глаза, Гай начал освобождаться, очищаться, и под конец рассказа увиденное уже казалось ему ненастоящим, придуманным, будто сон, который начал уже забываться.

Наместник не прерывал его ни единым словом. Когда Гай закончил, надолго воцарилась тишина, такая глубокая, что слышно было, как бьются сердца Наместника.

– Одна твоя вылазка продвинула нас в борьбе с выродками на десять лет вперед, Гай, – промолвил, наконец, Наместник. – Когда ты пойдешь снова?

Еще вдох назад Гай был уверен, что ответом на этот вопрос может быть только «никогда».

– Завтра, Наместник, – ответил он.

– Нет, завтра ты никуда не пойдешь, – покачал головой Серапион. – Тебе нужен отдых. А я должен обдумать все, что ты рассказал мне сегодня. Я скажу тебе, когда придет время.

С тех пор Гай много раз пересекал Рубеж. Своими глазами он наблюдал за жизнью поселений Проклятых. В ночи, невидимый и бесшумный, он подбирался к их домам. Он уносил с собой их вещи, их оружие, тела их ручных животных – и за все время ни разу ничем не выдал своего присутствия. Иной раз Гаю трудно было устоять перед искушением уничтожить того или иного выродка, который, беззащитный и беспечный, даже не подозревал, что рядом с ним – его смертельный враг, человек. Но Гай всегда сдерживал себя. Польза, которую он приносил общине, возвращаясь живым из вражеского стана, во много раз превосходила ту, что можно было извлечь из смерти одного Проклятого.

Хотя для Квентина, вероятно, стоило бы сделать исключение. Этот Охотник за корнем был худшим из выродков, самым ловким, самым беспощадным, самым вредоносным из всей их породы. Гай знал, что в тот день, когда тело выродка, для устрашения прочих, повиснет на ветвях деревьев у границ Чистой земли, Гай сполна ощутит высшее счастье человека – сознание того, что ты полезен своему роду и всем Детям Пророка.

Гай поднялся с земли и потянулся, разминаясь. Недлинный осенний день угасал, от воды поднимался белесый туман, воздух сделался холоден и влажен. Как и все Арав, Гай не боялся простуд и мог без вреда для себя ночевать и на снегу. Но в темноте из воды полезут на берег авегли, а человек для них – желанная добыча, редкое лакомство.

В последний раз оглядевшись, Гай спрятал книгу в сумку и пошел домой.