Текст книги "Дьюри"

Автор книги: Татьяна Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Часть 8

1

Когда появился этот звук? Тихий, скребущий… Не знаю… Сначала мне казалось, что это ветка шебаршит по стене, качаясь от ветра, потом он слился с шумом дождя…

И вдруг он стал отчетливым, резким. Звук уже был в доме.

Виса Лэя быстро оглянулась и отыскала глазами Бублику, но тот мирно посапывал под моим креслом… посмотрела на Оса… Словно не доверяя себе, своему предчувствию…

А оно, это предчувствие, вдруг сдавило мне глотку так, что перехватило дыхание… Опасность… и очень близко. И я видела, что Виса тоже чувствует, что и я.

Бублику выбрался из-под кресла своим длинным, коротконогим туловищем и, усевшись напротив хозяйки, замер, не шевелясь. Он не скулил, не гавкал, а молчал… И в его молчании было что-то особенно жуткое, словно он знал, чего испугалась его хозяйка.

Я покосилась на Оса, и встретилась с его настороженным взглядом. Побелевшие губы его прошептали:

– Еллой…

– Ты прав, малышшш, – тихий шепот, от которого у меня волосы встали дыбом, раздался неожиданно сверху.

Шаги на потолке… Остановились… Я отшатнулась. Передо мной, свисая с потолка вниз головой, покачивался мужчина… Он безразлично смотрел на меня полуприкрытыми глазами, из уголка его синих губ стекала тонкая струйка слюны. И вдруг он протянул ко мне руку… Но рука его прошла еще немного ниже и ухватила заскулившего жалобно Бублику. Зверек повис в воздухе…

– Бублику, дружищщее… – прошептал мужчина сонно.

– Ты пришел, сынок… – проговорила тихо Виса Лэя.

Она беззвучно подходила сзади.

Мужчина молчал. Его пушистые уши висели, как тряпичные. Казалось, он спит с открытыми глазами. И вдруг он облизнул сухие губы. И бросил Бублику. Тот шмякнулся тяжело об пол и, скуля, забился под диван.

– Простые мысли… – прошептал Еллой.

На ладонь его из рукава просторной, словно бы не по росту, грязной туники скользнуло железное насекомое, которое было размером с куриное яйцо.

– Это зетка, О, не дай ей вырасти! – крикнул Ос, а мужчина протянул к нему свободную левую руку и зажал рот.

– Молчи, Оська, – шептали синие губы.

А полузакрытые глаза по-прежнему были безразличны ко всему. Насекомое же, выпрастывая из-под брюха лапы, увеличивалось с каждым мгновением все больше. И уже свешивалось туловищем с ладони…

Я, влипнув в спинку кресла, лихорадочно искала в себе огонь, нутро мое вопило отчего-то матами и звало на помощь Лессо… Ох, терпеть не могу пауков! Рука моя со сжатым кулаком машинально ударила по ладони Еллоя, сороконожка свалилась на пол, на спину, но быстро перевернулась.

Железная букашка, безголовая, безголосая, уже была слишком велика… Ос мычал, пытаясь избавиться от руки Еллоя, а тот уже стоял на ногах перед нами. Схватив тощее тельце мальчика за шею, он оглянулся на мать и прошептал, сильно растягивая слова:

– Тыыы меня не тронешшшь…

Виса замерла и не двигалась больше. Ее лицо словно окаменело. Я же, лихорадочно выбросив вперед руку, пыталась зажечь огонь… Но кто-то во мне смеялся над моими жалкими потугами, заставлял вспомнить, что огонь это тепло, тепло, которое есть и во мне… Голос внутри меня уже хохотал над моим бессилием и кричал, что"…сейчас… сейчас вы все превратитесь в мясо, сейчас осталось несколько мгновений и щупальца зет триста пятьдесят один выпьют твои мысли, затем Оса, а потом и этой несчастной матери, которая никогда не поднимет руку на сына… Ты понимаешь это?! Ты! Которая может лишь протянув руку, сжечь это отвратительное существо! Если не будешь холодна, как глубоководная дохлая рыба!.."

Что он кричал еще, я уже не слышала, краска бросилась мне в лицо, отчаяние от вида задыхающегося перекошенного лица Оськи, висевшего уже почти неподвижно в руке Еллоя, полыхнуло во мне с такой силой, что моя рука невольно вскинулась, и жарким маревом поплыл воздух. Вспыхнул ковер… а рука шла дальше… и пламя коснулось железного корпуса сороконожки, которая уже одним щупальцем зацепилась за Вису, и кровь текла по ее руке… Однако, оказавшись в огне, зеточка хоть еще некоторое время двигалась, но уже через мгновение ее щупальца оплавились, потекли… Что ж это за огонь такой?!.. Виса отшатнулась, охнув от боли, а сороконожка завертелась вокруг себя, издавая тихий шипящий свист.

А Оська уже не шевелился… И Виса, прижав окровавленную руку к груди, бросилась к Еллою.

– Отдай мне Оса, сын! Отдай… – приговаривала она, а Еллой заторможенно следил за ней мутным взглядом, – ну, зачем он тебе, маленький слабый мальчик? Ты же с ним играл, помнишь, Еллой? Как вы забирались на пасеку и воровали мед у старого Бакару?.. Это ведь Ос, Еллой!

А мужчина поворачивался медленно вслед за ней, и с его губ тонкой струйкой стекала слюна… Голова Оськи безвольно повисла, свесившись набок, а у меня рука не поднималась против крэббера, видя отчаянное лицо Висы.

– Ты, глупая… – забормотал он тихо, постепенно повышая голос, – чего тебе надо? К тебе пришел сын, а ты не рада… – эта мысль вдруг словно застряла в его мозгу, – почему ты не рада сыну? А?! – неожиданно взвизгнул он слабо и схватил мать за волосы. – На! Получай своего Оса!

Его рука сильно дернулась в сторону, и тело Оськи полетело в стену… Я бросилась за ним, протянув к нему руки, и вдруг поняла, что движение его тела замедлилось, будто неведомые силы, поняв мою боль и страх за мальчика, остановили этот жуткий полет… И тело Оса уже не приближалось с безумной силой к стене, а падало, падало вниз… и я подхватила мальчика уже у пола…

Что-то творилось со мной, какая-то сила вмешивалась в меня и помогала, и, чувствуя ее, я обернулась к Еллою. Крэббер стоял, словно сомнамбула, выпустив из руки волосы Висы. Виса заплакала, закрыв лицо руками. А Еллой, словно забыв вдруг, зачем он здесь, покачивался из стороны в сторону и молчал…

Но через минуту он медленно шагнул вперед, наступил на диван, потом, все также с полузакрытыми глазами, шагнул на его спинку, диван начал заваливаться назад, однако, крэббера это не смутило… Подняв руки, он пальцами коснулся потолка и, повиснув лишь на них, подтянул все тело вверх. И встал на ноги, если можно это так назвать. Но он выпрямился в полный рост и вниз головой пошел к двери…

Прижав к себе тело Оса, я не отрывала глаз от этой тощей фигуры на потолке. И тут Ос вздохнул. Сначала тихо, прерывисто, словно долго плакал перед тем, как потерять сознание, и открыл глаза.

Еллоя уже не было… И лишь неясный шорох еще доносился некоторое время…

2

Оказывается, наступил вечер. Сумерки наползали из углов комнаты. А я все прислушивалась к тишине, мне казалось, что сейчас опять повторится тот неясный, зловещий теперь для меня звук. Я сидела, забившись в мягкую глубину кресла, и маленькое тельце Оса лежало неподвижно у меня на руках. Мальчик был жив, но очень слаб, словно Еллой вытряс из него остатки его и так невеликих сил.

Выжженный ковер с оплывшей сороконожкой на нем еще дымился, и если бы не Виса, то от костра, зажженного моей неумелой рукой, вспыхнул бы весь дом. Она словно заговорила огонь, который остановившись вдруг, стал угасать…

Виса же потом еще долго сидела на полу, прижав руки к лицу, и раскачивалась тихо из стороны в сторону. Однако, сквозь тягостное наше молчание скоро стало слышно ее бормотанье, заунывное, будто молитва… Она произносила слова то быстро-быстро, то растягивая и повторяя, и вдруг стало ясно, что это песня. Монотонный мотив ее бередил душу, заставлял вслушиваться в его неясные, тревожащие звуки… А Виса продолжала раскачиваться…

Я не понимала ни слова, но в какой-то момент увидела, что стена напротив становится прозрачной. Воздух дрожал на том месте, где она была только что, и стал виден лес… Я отрешенно думала, что, наверное, вот также выглядят миражи в пустыне…

А Виса Лэя все бормотала свою песню, иногда ее голос становился тонким, и тогда казалось, что песня сейчас оборвется… Но женщина горестно продолжала петь. И Ос, лежавший у меня на коленях, проговорил тихо:

– Еллой.

Да, за прозрачной стеной шел, пошатываясь, Еллой. Улла шел по мокрой от дождя траве. Метелки сушенницы хлестали его по омертвевшему, безразличному лицу. Словно слепой, он натыкался на деревья, останавливался, обходил их… Иногда его невидящий взгляд поднимался к темнеющему небу, но вновь бесцельно скользил вниз, будто что-то тревожило его, и он не понимал – что это… А Виса пела… Еллой отчего-то обернулся назад, равнодушный взгляд его сонных глаз скользнул по нам, но не увидел…

Виса теперь отняла руки от лица и опустила их, упершись ими в пол, будто силы покидали ее совсем и, продолжая тихо петь, не отрывала глаз от сына. А он двигался все медленнее, и, наконец, остановился и осел тяжело в высокую траву. Но мне все равно было видно его, упавшего навзничь, раскинувшего широко руки, взгляд матери следовал за ним по пятам, и я видела его ее глазами. Лицо его стало хорошим, будто то, что так сильно довлело над ним, вдруг отступило…

Слова песни становились громче и отчетливее, они все больше напоминали мне колыбельную. И Виса раскачивалась так, словно укачивала ребенка…

А Еллой закрыл глаза. Он спал и улыбался во сне…

Виса Лэя проговорила, повернувшись к нам:

– Я провожу вас домой, Олие. Здесь вам больше нельзя находиться.

– Я знаю, Виса Лэй, ты хочешь опять его забрать домой! Только уллы легко становятся крэбберами, и еще ни один из них не стал уллой!

Я молчала. Мне было отчаянно жаль эту маленькую, худенькую женщину. А Виса, устало закрыв глаза, ответила:

– Да, Ос. Но помнишь, я говорила тебе, забудь навсегда свои плохие мысли, они тебе мешают увидеть радость, а зачем тогда жить, хороший мой? Уходите все, я останусь с моим сыном, – добавила она, посмотрев на нас.

– Но что вы можете сделать? – тихо спросила я.

– Если не знаешь, что делать, делай то, что должен, – ответила мне Виса. – Он – зло, – голос ее сорвался, – но я не могу его убить… я так его люблю… Пусть спит…

И она замолчала. Ее усталые глаза неотрывно смотрели на лежавшего навзничь Еллоя, а губы шептали опять слова песни. Бублику выполз из-под дивана и положил морду на колени хозяйке, сидевшей на полу…

– Я могла бы помочь перенести вашего сына… – проговорила я, не надеясь на ответ, такое отчаяние было на лице Висы.

Но она улыбнулась и повернулась ко мне.

– Спасибо, Олие, но мне поможет Бакару, я позову его…

Уже у дверей, когда мы с Осом собирались выходить, Виса остановила нас:

– Подождите…

Вернулась она быстро, неся в руках Бублику.

– Заберите его… Ему с вами будет лучше, – Виса гладила пушистого зверька, – а про себя я теперь ничего не знаю. Не ищи меня, Ос э Лой, я сама вас найду, если это будет нужно…

Она смотрела и словно прощалась с нами. И, протянув Бублику мне, она больше не сказала ни слова. А Бублику лизнул ее в нос и заскулил, тоненько так, горестно…

3

От родника я шла быстро. Ос с Бублику молча болтались в рюкзаке за спиной. Дождь прекратился, но небо по-прежнему было затянуто тучами, и поэтому темнело особенно быстро.

Теперь, после того, как я увидела загадочную зеточку в действии, мне мерещились ее паучьи лапы в каждом сучке, ветви, коснувшейся в сумерках моего лица. Бр-р…

И я торопилась. Кроме того, все ближе подходя к деревне, я отчетливо стала ощущать опасность. Даже остановилась у покосившегося плетня первого от леса дома…

Было тихо. Слышно, как падают капли с листьев деревьев.

Ос отчего-то отчаянно пихнул меня в спину. И я поняла вдруг, что сзади кто-то стоит… Дыхание, сиплое, редкое… И странный звон, будто кто-то вязал на спицах за моей спиной…

Обхватив рукой, сколько могла достать рюкзак с Оськой, чтобы хоть как-то прикрыть его от опасности, я обернулась.

В темноте передо мной виднелось бледное лицо, высокая фигура, нависшая надо мной. Полузакрытые глаза, безвольно обвисшие углы вялого рта, слюна, стекающая струйкой по подбородку… Крэббер… Но не Еллой… Значит, тот сюда пришел не один… Что же с деревней?!

А вот и она… Та, что вязала за моей спиной… Тонкие как иглы лапы сороконожки потянулись к моему лицу откуда-то сзади. Они шевелились, тускло поблескивая…

Зет-351 сидела на рюкзаке. Оська не шевелился. И Бублику не слыхать… И тут машина нанесла удар. Спица сильно ударила мне в шею… Но наткнулась на что-то и отскочила… И еще одна, и еще… Я же отчаянно вцепилась в лапы, шевелящиеся у меня перед глазами, и отбросила железную тварь… Сороконожка, еще не успев впиться мне в загривок, легко вылетела вперед и упала на тропу.

Становилось совсем темно. Отступив с дорожки в траву и быстро укрывшись за деревьями, я увидела, как крэббер тенью скользнул вслед за мной…

Но я уже вынула меч… Не знаю, это было даже не заклинание. Древнее оружие в какой-то момент отзывалось на мой зов. И не вояка я, а иногда в такие минуты как сейчас, – когда слабое существо полностью зависит от меня, – во мне будто что-то закрывается… или открывается… Так и сейчас…

Старый тианайский меч повис в воздухе перед вялой фигурой крэббера, крадущейся за мной… Тихий звон металла перешел в нарастающий свист, и тело тяжело рухнуло на землю. А меч уже искал следующую жертву… И раздался скрежет металла о металл… Недолгая возня и все стихло…

А я уже бежала по деревне. Тревога не утихала во мне. Странная тишина… Мертвая… Двери многих домов раскрыты. И, чем ближе становился дом геммы Лоя, тем сильнее чувствовала я опасность и страх.

Вот и дом. Темные окна… Дверь распахнута. Взбежав на крыльцо, я влетела в дом и остановилась.

– Не ходи туда, О… – прошептал Ос.

Но я шагнула в темноту.

И зажгла свет.

И сердце мое словно ухнуло как-то страшно, словно с большой высоты в бездну и повисло… на тоненькой ниточке… Оно заколотилось бешено, забилось… То что я увидела, не должно было случиться!

В комнате лицом ко мне стоял Харзиен. Мой дьюри. Руки его висели плетьми вдоль тела. Его глаза были полуприкрыты, и по подбородку текла слюна…

А перед ним повис мой меч. Он и не мог иначе, ведь я призвала его защищать нас с Осом от опасности… И мой, мой дьюри был этой самой опасностью! Но я прошептала мечу:

– Уходи, Визару… Этого человека я тебе не отдам.

И меч растаял в воздухе, словно его и не было.

4

Дьюри слабо улыбнулся. И двинулся на меня.

– Не боишься… – прошептал он, – а зряя…

Харз сильно растягивал слова и подходил все ближе. Его глаза были безжизненны, как ни пыталась я найти в них хоть каплю тепла…

– Я ведь так люблю тебя… – проговорила я, отступая к двери, чувствуя как за спиной дрожит то ли Ос, то ли Бублику, то ли оба сразу, – ты был моей сказкой, моим самым сладким сном… Ты не можешь причинить нам боль…

На что я надеялась? Что этот остекленевший взгляд оттает, что эти губы вдруг улыбнутся по-человечьи? Вряд ли… Я видела Еллоя… Вот если бы…

И мои лопатки уперлись в стену. Лицо Харзиена нависло надо мной, он сглотнул слюну и, подняв ладонь, подбросил на ней горсть маленьких черных шариков. Я, посмотрев, уже не могла оторвать от них взгляд. Это были зеточки, совсем маленькие, они разбегались по руке дьюри…

И наши с ним глаза встретились. Его зрачки-точки впились в меня, что-то вдруг мелькнуло в них… И его ладонь сжалась в кулак.

– Беги… – прохрипел он, с силой сжимая руку. – Или убей меня! Ну! – крикнул он, что есть силы, – Лессо!!! Научи ее быть безжалостной!..

В эту минуту позади Харзиена мелькнуло полено и опустилось на его голову…

Дьюри, закрыв глаза, стал оседать на пол. А довольное лицо геммы Лоя участливо склонилось над ним. Я стояла, зажав рот руками, чтобы не закричать от отчаяния, меня трясло мелкой дрожью, а старик улыбчиво меня успокоил:

– Я все ждал, – проговорил он, – думаю, неужели ж дьюри и не справится с этой лихоманкой! – улла покачал головой, – уж совсем было, отчаялся… – и, не без усилия разжав кулак Харзиена, он кивнул удовлетворенно, – не дал им раскрыться, ишь ты!

Стянув рюкзак, я села на пол и некоторое время молча смотрела на распростертое тело дьюри. Лицо его просветлело, как тогда у Еллоя… Губы приоткрылись… Казалось, вот-вот он вздохнет и проснется, и его глаза улыбнутся мне… Но он лежал недвижим.

– Ты убил его? – прошептала я.

Гемма глянул на меня и рассмеялся:

– Зачем же мне его убивать, глупая? Он первый из всех крэбберов зеточку задавил, а его – убивать?! – и покачал головой, – не-ет, мы еще повоюем!

Старик поманил рукой что-то, и вскоре ему в раскрытую ладонь упала стеклянная, толстостенная бутылочка, с заткнутым тряпкой узким горлышком. В ней плескалась прозрачная жидкость. Улла зашептал непонятные слова быстро-быстро и открыл горлышко. Вода полилась над Харзом и остановилась, замерла, и вновь потекла… Но медленнее… Стало видно, как она струится, переливается на свету и раздваивается, растраивается на глазах… И зеленые холодные грани пирамиды заключили в свой плен дьюри.

Только сейчас, когда тепло малой надежды согрело меня, я увидела, что Ос выбрался из рюкзака и тащит за собой упирающегося Бублику. Наконец, они повалились оба на пол, а гемма рассмеялся, глядя на смеющегося Оса:

– Шустрый байсенок!

И я тоже тихо засмеялась. Байсенок, значит, этот зверек называется. И спросила гемму о том, что теперь мучило меня неотступно:

– Получается, гемма Лой, Харзиен крэбб употреблял?

Улла удивленно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Да ты, я вижу, ничегошеньки-то не знаешь! Крэбберами ведь не только те становятся, которые его употребляют, это вот Еллой у Висы из этих будет… А зетка, если проткнула хребет, и мыслишки вынула, – тот же самый крэббер получится… Видно не легко ему пришлось, Олие!

– Ты же пробовал, отец, Еллоя держать в пирамиде, – проговорил негромко Ос, – и не помогла пирамида…

– Не помогла… – повторил его слова гемма, – не помогла, Ос, только дьюри Харзиен не обычный улла, мой мальчик…

Зеленая пирамида переливалась струящейся водой, которая будто текла и текла по стенам ее, а я не могла оторвать глаз от тусклого бессмысленного взгляда, устремленного из ее глубины на меня. Существо поднялось на четвереньки и пошло по стене, и повисло вниз головой… А потом упало и затихло.

И мне стало страшно…

Часть 9

1

Ночью я забылась тревожным сном. Часто просыпаясь, в жутком страхе оглядывалась вокруг себя… Взгляд мой вновь замирал на еле видимой в темноте, тускло поблескивающей грани пирамиды… Ухо тревожно пыталось уловить какие-то звуки, шорохи… Но все было тихо. И я опять закрывала глаза…

…И Виса Лэй пела мне песню. Ее колыбельная все больше пугала меня. Я просила ее не петь, но женщина пела и пела. А потом уходила от меня куда-то вдаль. Впереди нее, пошатываясь, шел Еллой. Очертания этих двух растворялись где-то вдали… А Лессо поворачивалась ко мне страшным потемневшим лицом и принималась хлестать меня по лицу ладонями, и говорила:

– Ты должна спасти дьюри… Ты должна спасти дьюри…

Я проснулась. Я так и уснула возле пирамиды на полу, лишь гемма Лой подложил мне подушку да укрыл одеялом…Бублику спал возле моего лица на подушке. Его пушистый беличий хвост отчего-то там в его сне мотался из стороны в сторону и по моему лицу…

Положив руку на вздрагивающее тельце байсенка, я улыбнулась, почувствовав, как он вздрогнул и проснулся. Его мордочка ткнулась мне в ладонь и куснула легонько.

В окно ярко светило солнце. Печь уже топилась, а с улицы слышался шум множества голосов. Кто-то сильно застучал в окно. Стекло задребезжало под ударами. И гемма, выглянув, заулыбался:

– Кто там? – услышала я слабый голос Оса.

– Никитари… – радостно проговорил старый улла и заторопился к выходу.

Встретившись со мной глазами, он улыбнулся:

– Вставай, доченька, пошли гостей встречать…

Оставаться в доме я больше не могла… Вытянувшееся тело Харзиена, еле видневшееся в пирамиде, его спокойное сейчас лицо, не давало мне ни о чем думать… И я, быстро вскочив, как была в легкой черной тунике выбежала на крыльцо… И остановилась. Гемма Лой стоял рядом со мной и я видела, как он улыбается…

Вся поляна, еще вчера поросшая высокой травой, сейчас была уставлена множеством шатров. Уллы, тиану… Все было в движении. Множество лошадей, повозок, ардаганы и кони паслись поодаль…

Я же, обалдев от такого количества народа, после тишины этой, как мне казалось, заброшенной деревни, сейчас искала глазами того, чье имя мне показалось спасением. Никитари…

А вот и он. Улла махнул приветливо мне рукой. Окруженный множеством воинов, он вскоре отделился от них и торопливо подошел к нам. Взяв руки геммы в свои, он пожал их и обернулся ко мне и улыбнулся:

– Здравствуй и ты, Олие.

– Здравствуй, Никитари, – ответила я и грустно улыбнулась, отчего-то вспомнив, как он оказался у меня на руках, и немного времени прошло с тех пор, а как все изменилось. – Как Милиен, Брукбузельда? – спросила я.

Никитари кто-то окликнул, но улла, быстро ответив, опять повернулся к нам:

– Хорошо, О… Принц скучает и вспоминает о тебе часто, а Бру все мечтает пошить тебе самое красивое платье, – улыбнулся он.

– Никитари, – проговорил тихо гемма Лой, – ты должен знать, что произошло с королем… Пойдем в дом.

Улла сразу сменился в лице. Его небольшие глаза потемнели и сузились словно в ожидании удара. Но он молча прошел вслед за геммой.

Здесь, оказавшись перед пирамидой, он некоторое время молчал. Тягостная тишина повисла надолго. Никитари всматривался в лицо дьюри сквозь зеленую толщу воды и словно пытался увидеть то, что могло произойти.

– Этого не должно было случиться… – вдруг он произнес мои слова, сказанные накануне, и я чуть не задохнулась от отчаяния. – Он столько сделал для победы, которой сейчас радуется вся страна…

– Война закончена?! – воскликнули мы с геммой в один голос.

Удивление и недоверие, и радость… все смешалось в этих словах. Неужели это случилось?! Но эта радость горько смешалась во мне с ощущением непоправимого…

– Да… – задумчиво ответил Никитари, кивнув головой, – временное перемирие, заключенное три дня назад у ивенгов в Галаовилле, закрепляющее границу вдоль реки Галы, было подписано окончательно с некоторыми уточнениями вчера. И король присутствовал и подписывал его… Э-эх! – с такой болью произнес он, и его рука сжала рукоять меча. – Говорил я ему: "Подожди, поедем вместе!" Но он спешил… Сколько еще этих тварей разбросано по нашим лесам!..

А я стояла позади них, прислонившись к стене, и не было сил слушать эти слова. Харзиен спешил, спешил сюда… И пришел, но пришел уже не он. Если бы не было войны…