Текст книги "Дьюри"

Автор книги: Татьяна Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Тихонова Татьяна Викторовна
Дьюри

Часть 1

1

Подвешенные в обгорелой миске над пылающим огнем благовония благовонили ужасно. Иначе не скажешь. Но что поделаешь, если у хозяина дома, Элизиена, был «пунктик»: ему казалось, что все вокруг кишит духами. Духами-то оно кишело, конечно, но ему мерещатся духи, недоброжелательные к нему.

Поэтому у него и на груди кроме кожаных мешочков с оберегами, всегда чадила холодным дымком серебряная табакерочка с вонючим хилерийским табаком. Сколько раз я ему уже говорила, что находиться рядом с ним невозможно, но он лишь добродушно посмеивался в ответ, поправлял табакерочку на груди, и отвечал:

– Забей…

Гадкое словечко, но опять же – порой иначе не скажешь. А притащила его к дьюри я сама, теперь пожинаю плоды своего разгильдяйства. Это было мое первое, нет – второе слово, сказанное мной в этом непостижимом мире.

Хотя что еще можно сказать, если, пойдя искупаться на заброшенный пруд у себя на даче, только-только закончив полоть ненавистную грядку с морковкой по заданию партии во главе с бабушкой, ты начинаешь тонуть.

Это сейчас я могу посмеяться по этому поводу, а тогда, видя, как мутное светлое пятно неба все дальше удаляется от меня, мне было не до смеха. И то ли дна у пруда не оказалось, то ли я не успела до него добраться, но помню лишь отвратительные водоросли, тину… и свои беспомощные барахтанья в зеленой теплой жиже, которая затягивала меня все дальше…

Следующее, что я помню, это был мой полет вниз… Непостижимый полет! Откуда? Из озера!

– Эл, ну убери ты с огня эту сковородку! – буркнула я, не в силах уже больше вдыхать жуткий навязчивый аромат.

Элизиен, нахмурившись, помотал отрицательно головой.

– Не уберу… – ответил он и противно захихикал, – ты ничего в этом не смыслишь. Вот ползет по тебе сейчас гнусный вейда, а ты и не знаешь! А мне и знать не надо, корень сныти болотной его отпугнет… А еще сныть отпугивает порусей и болтунов…

Поруси и болтуны у дьюри это наши русалки и водяные. Вейда – дух, что-то похожее на слизня… Я без конца спрашиваю Элизиена, что означает то или другое слово, услышанное мной здесь, и он отвечает мне, но отвечает загадками, недомолвками…

– Так это она так воняет? – проворчала я, сморщив нос, – недаром все болтуны разбегаются, я, пожалуй, тоже пойду…

Элизиен молчал. Может быть, даже и не слышал меня. Выбравшись из глубокого, плетеного из ивы, кресла, я лениво потянулась и плюхнулась обратно. Нет, идти мне здесь некуда…

– Элизиен… – проговорила я, – расскажи, как ты меня нашел.

– Я ж тебе рассказывал, – удивленно посмотрел мой собеседник на меня.

Я вздохнула.

– Рассказывал… Ну, может быть, я тупая, не знаю… Только непонятно мне все равно: утопленница я или нет?

– А кто тебя знает? Если утопленники у вас с неба падают, тогда по вашему ты – утопленница…

Опять двадцать пять, подумала я. В который раз пытаюсь выяснить, что все-таки со мной произошло, почему я падала, утонув в озере, но Элизиен всегда очень уклончиво отвечал на мои вопросы.

– Где находится ваша страна, кто такие дьюри? – опять принялась я за свое. – Элизиен, я уже месяц нахожусь здесь и до сих пор не знаю, жива я или нет!!! – стукнула я кулаком по подлокотнику кресла. – И вернусь ли когда-нибудь домой… – уже тихо добавила под конец.

Элизиен, сидевший до этого невозмутимо перед очагом, выложенным гладким черным камнем посреди комнаты, повернулся ко мне. Его глаза, не мигая, уставились на меня. Это было странное существо. Назвать его человеком, теперь у меня не повернется язык, хотя на первый взгляд сходство бесспорное.

Когда это серьезное, с почти никогда немигающими глазами лицо уставилось на меня там, над озером, в которое я падала, провалившись в свое, мне стало совсем плохо… С одной стороны, я отчетливо понимала, что утонула в своем пруду, как последняя идиотка, с другой стороны, я вывалилась из своего пруда в чье-то небо и повисла, похоже, по воле этого… нечеловека в воздухе. Висела я головой вниз и молчала, у меня вообще такая реакция на страх, я теряю голос. А дьюри подошел ко мне по воде, шлепая громко босыми ногами, перехватил меня одной рукой за пояс и так и пошел, словно я бревно какое…

Я рассмеялась вдруг вслух. Элизиен удивленно прикрыл глаза. Да, у него все наоборот.

– Я вспомнила, как ты испугался, когда я заговорила с тобой первый раз…

Открыв широко рот, он беззвучно рассмеялся.

– Я уронил тебя, – кивая головой, смеялся Элизиен. – Немножко уронил…

Ну да, так и было, немножко уронил, когда я вдруг проговорила: "Черт!", а немножко потому что, когда я уже чуть не шваркнулась лицом об землю, он опять меня подвесил в воздухе и заботливо спросил: "Не ушиблась?", на что я ему, вися вниз головой, с достоинством ответила: "Забей" Это очень понравилось дьюри, и он также, вот как сейчас, беззвучно рассмеялся.

– Элизиен, почему ты так странно смеешься – беззвучно? – спросила я.

– Потому что шишилла услышит, – опять прикрыл удивленно глаза дьюри.

Ну, надо же, удивляется… моей глупости, наверное, – не знаю, кто такой шишилла.

– Это такой пушистый, с блестящими глазками? – спросила я наугад.

– Не-ет, – еще больше прикрыл глаза от удивления Элизиен и заговорил тихо и таинственно, – он безглазый и холодный как лягушка и двигается на твой голос все ближе и ближе, ему нужно твое тепло, и он движется к тебе, и ты замерзаешь…

Голос Элизиена понизился до шепота, и мне стало не по себе. Но останавливать его мне не хотелось…

– Шишилла живет под старыми корягами у дорог, троп. Он ждет тебя долго, замерзая там в темноте своей норы. Он издалека услышит тебя, и пойдет, потянется навстречу… Помню, я был совсем молодой, глупый… Лето стояло жаркое, а мне холодно… Я костер запалил, а все равно мерзну. Не просто мерзну, двигаться не могу, чувствую, конец приходит, а дров я все подбрасывал и подбрасывал, и вдруг – отпустило. Потом знающие сказали – видно с дровами в костер синий мох попал, его запах отогнал шишиллу… А ты говоришь, воняет! Тут… – дьюри похлопал нежно по табакерочке на груди, – у меня все: и синий мох, и сныть, и потрошки бородатой жабы, рога дохлой улитки…

– Фу-у-у, Элизиен!!! Лучше бы я не знала, что у тебя там! – зажмурилась я, представив, что вот уже месяц дышу вялеными потрошками дохлой жабы, и такое омерзение передернуло меня, что я даже глянула на Элизиена – не обиделся бы…

Но нет, дьюри сидел на земляном, ровном полу как ни в чем ни бывало, скрестив ноги, и вороша красные угли в очаге, переворачивая большие, белые луковицы, которые после того, как их испечешь, на вкус сладкие и сочные.

На улице давно стемнело. В узкие окна, распахнутые на обе створки, смотрела недавно взошедшая луна, и я в который раз себя спрашивала, почему здесь, под моим прудом, в чужом небе она тоже есть?

Когда Элизиен меня притащил вымокшую и полуживую сюда, к себе домой, мне показалось, что мы очень долго пробирались через непроходимый лес, которому не будет никогда конца. Дом его оказался обычной землянкой, очаг был выложен прямо в полу, и, когда затрещал огонь, наполняя дымом небольшое помещение, дьюри посмотрел на огонь и сказал:

– Дыму – дымово… Ступай на волю…

Пламя вдруг выровнялось, и дым потек вверх, уходя в отверстие в крыше. Я смотрела на это дикими глазами. Зачем ему я – полумертвая от страха, посиневшая утопленница? Наглотавшись вонючей воды из пруда, проболтавшись вниз головой, пока дьюри меня тащил по лесу, я тогда чувствовала себя отвратительно. И когда послышалось быстрое шлеп-шлеп-шлеп по полу, я перепугалась окончательно…

Тогда я впервые увидела Мильку. Милиена… Мальчишка выбежал навстречу Элизиену, шлепая маленькими босыми ножками, выбравшись из подпола, где он, похоже, прятался, и обхватил его за колени. Дьюри беззвучно рассмеялся и взял малыша на руки. Потом повернулся ко мне и сказал:

– Милиен…

Так и началось мое знакомство с дьюри – со знакомства с маленьким Милькой. Только после того, как я кивнула головой и улыбнулась, Элизиен назвал себя:

– Элизиен…

Маленький и большой дьюри были не похожи друг на друга. У малыша были прямые, черные как смоль волосы, падавшие ему на плечи, смуглая кожа, пристальный серьезный взгляд удивительных светло-серых глаз и очаровательная грация как у игручего котенка. У Элизиена же черные, с проседью волосы, обрезанные грубо до плеч, были стянуты полоской кожи и все равно топорщились в разные стороны. Ходил он совершенно бесшумно, в его взгляде, движениях, таились угроза и настороженность. Он, словно опасаясь чего-то мне неизвестного, иногда вдруг бросал свой застывший взгляд вокруг, поверх моей головы… или выходил на улицу и вновь вскоре возвращался…

Вот и сейчас, оборвав себя на полуслове, он вдруг замолчал. Прислушавшись к чему-то, он встал и, кинув быстрый взгляд в сторону Милиена, спавшего в гамаке, подвешенном к потолку, в углу комнаты, бесшумно подошел к двери.

Безотчетный страх заставил меня встать вслед за дьюри, но он, быстро вернулся и, улыбнувшись, сказал:

– Показалось… Пора спать…

Поскольку гамаков было только два, то с того дня, как в доме появилась я, Элизиен спал на полу, растянувшись во весь свой немалый рост на волчьих шкурах.

Засыпал он почти сразу, я же еще подолгу ворочаюсь. В этой оглушительной тишине каждый треск, шорох гонит сон прочь. Смутные ночные тени мечутся на стенах… ухает филин… и сверчки… Десятки, сотни сверчков оглушительно пилят своими скрипицами… пилят и пилят… Все мозги пропилили. Их много, они окружают меня, вокруг одни сверчки, скрип их челюстей слышен уже совсем близко…

2

Я проснулась. Кромешная тьма в доме, и скрип… Жуткий скрип… Что так скрипит? Где Элизиен? Вдруг от окна метнулась тень, стало светлее. И тишина.

Заплакал Милиен.

Выбравшись из своего гамака, я подошла к малышу и взяла его на руки. Уткнувшись мне в шею, Милька быстро затих. Оказавшись рядом с очагом, я поняла, что скрипела, раскачиваясь из стороны в сторону, миска с благовониями, которая, еще раз качнувшись, остановилась. Глаза мои, привыкшие к темноте, еле разгоняемой луной, лихорадочно искали и не находили в доме Элизиена. В приоткрытую дверь потянуло сквозняком… На холодном земляном полу ноги быстро замерзали. Толкнув дверь, я почувствовала, что что-то держит ее с той стороны.

Малыш сладко засопел под ухом, и я, положив его в гамак, укутав одеяльцем из звериных шкурок, вновь вернулась к двери.

Прислушавшись к тишине леса, я еще раз осторожно толкнула дверь и замерла… За ней кто-то зашевелился. Послышался глухой стон, шорох… Не зная чего ожидать, я стояла, прижав к себе топорик Элизиена на длинном древке, который прихватила впопыхах для защиты. Но за дверью все стихло.

И все-таки страх за Элизиена пересилил мой страх за себя. К тому же дверь на этот раз легко подалась, и я, высунув голову, безумно боясь получить тут же по ней, сразу увидела дьюри. Он и лежал под дверью своего дома, неловко согнувшись и повалившись на бок.

И тут над головой раздался чей-то шумный вздох. Мощный удар в спину внезапно сбил меня с ног. Отлетев с какой-то нечеловеческой силой в сторону, я сдавленно вякнула, ударившись о дерево и крепко получив от собственного топорика. Стараясь не замечать боль, жаром разлившуюся по телу, я уставилась в непроглядную тьму, окутавшую лес и поляну, на которой стоял дом Эла.

Внезапно луна вышла из-за туч, и необычное зрелище повергло меня в ужас. Кто-то непомерно большой, присев на корточки, шарил рукой в доме через открытую настежь дверь… И в этот момент раздался плач Мильки. Он словно подстегнул меня. Сжав длинную рукоять топора, я рванула туда, где чудовищных размеров существо добиралось до плачущего в темноте дома ребенка… Мне показалась бесконечной поляна, ноги проваливались в какие-то норы, спотыкались о кочки… Вот уже он рядом, он не слышит меня. Его огромная туша шевелилась передо мной в темноте. Стоящий на коленях, он был сейчас совсем близок, его шея… Вот он крякнул довольно, и отчаянный визг Мильки обдал меня жаром… Мой топор с силой опустился на загривок чудовищу, и еще раз, и еще… Хруст костей и вязкое хлюпанье… Опять визг Милиена… Верзила неловко повалился вперед, дверь затрещала под его тяжестью.

И стало тихо. Лишь слышно было как всхлипывает уставший уже от страха и плача Милька. Руки мои дрожали мелко-мелко, но лихорадочно сжимали древко топора. Жуткая мысль, что я сейчас кого-то убила, не давала мне предпринять что-то, и только икающие всхлипывания мальчишки заставили очнуться.

– Сейчас, Милька… – прошептала я, – подожди, малыш… Милиен, я здесь, – крикнула я уже громче. – Не бойся, я сейчас приду…

Ребенок затих. Стали слышны его легкие шаги, он ищет меня в темноте… А мне надо найти Элизиена, может быть, он еще жив. Куда отбросил его этот урод?.. Зачем ему нужен был Милька?

Наткнулась на Элизиена я внезапно. В темноте выйдя к кустам по правой стороне поляны, мне сразу показалось, что я слышу его хриплое дыхание… Элизиен лежал ничком.

– Эл, как ты? – прошептала я. – Что же мне с вами, дьюри, делать? Одного тушей неподъемной в доме завалило, другой сам валяется, откликнуться не хочет… Ты, Элизиен, безответственная личность… развалился тут, а Милька?! Кто будет пацана спасать? – болтала я чушь несусветную, сама чуть не плача от отчаяния, пытаясь сдвинуть рослого Элизиена с места.

Мне отчего-то казалось очень важным быстрее оказаться в доме, страх очутиться в этом шумящем темными кронами чужом лесу нос к носу с еще одним таким здоровяком придавал мне сил, и я тянула дьюри, ухватив его подмышки. Когда его рука вдруг ухватилась за мою, меня словно кипятком обдало…

– Эл!.. – зашипела я, говорю же – голос теряю от страха. – Ты как?

Рука его дрогнула, сжав мою.

– Подожди… – Элизиен опять замолчал, и я испугалась, что он больше ничего не скажет, но он заговорил, а я, наклонившись, вслушивалась в его тихие слова, и страшно мне стало вдруг, потому что я поняла, что теряю его навсегда, а он все шептал тяжело: – Видно не зря ты свалилась на мою голову и значит… не суждено мне увидеть Милиена на белом ардагане… Жди Харза… Никуда не уходи от дома… Опасайся большеротых, они ненавидят дьюри и убивают их…

И Элизиен тихо вздохнул и затих. А я вдруг остро почувствовала, что осталась одна. Странная пустота в голове, когда не знаешь, что делать дальше, куда идти, не знаешь ничего, что ждет впереди…

3

Стук в окно разбудил меня уже под утро. Светало. Ночью я, кое-как забравшись в узкое окно, уснула на шкурах на полу, слабо удивляясь сама себе: там, на поляне – труп Элизиена, за дверью – огромная мертвая туша… Но деваться мне было некуда. Здесь же в доме меня ждал Милька. Мальчишка сейчас сопел рядом, даже не подозревая, что в его жизни произошли такие перемены. И теперь рядом с ним вместо отца, хотя я не знаю даже, был ли Элизиен отцом Милиена, непонятно кто.

Стук в окно повторился. Ну, в конце концов, не враг же стучит в окно? Враг уже давно вломился бы в дом, – хрупкое желтоватое стекло не стало бы для него препятствием.

Я, выбравшись из-под шкуры, обойдя ручищу трупа, которую ночью забросала одеялами, чтобы Милька утром не испугался, подошла к окну.

В окно заглядывал кто-то. Не видя меня, он вновь, уже сильнее застучал в окно и позвал:

– Милиен!

Голос был резкий, я бы даже сказала, властный. Мальчик подскочил, проснувшись, и растерянно посмотрел вокруг.

– Хаз… – позвал он.

"Значит, это и есть Харз" – подумала я и, откинув железный крючок створки окна, открыла его.

Мужчина быстро забрался в окно, и, коротко на меня взглянув, присел на корточки возле Милиена.

– Живой?..

Своими кошачьими движениями ранний гость был очень похож на Элизиена. Но он был молод. Высок. Короткий хвост грубо обрезанных, черных волос… Красивое лицо. Он посмотрел на меня. Тот же немигающий взгляд только светлых глаз.

– Слышал о тебе. – Коротко сказал он, небрежная и снисходительная нотка неприятно задела меня. – Харзиен.

Ишь ты, представился. Именно представился, что-то неуловимо в нем заставляло думать, что он выше других.

– Оля… Ольга… – поправилась я.

Он кивнул и встал.

– У нас несчастье… – проговорила я, растерянно рассматривая его. – Элизиен погиб. – Добавила я тише.

Но Милька услышал. Он не заплакал. Мальчик был очень серьезен, словно понял, что я сказала. Честно говоря, я так и не могла понять сколько ему лет. По росту и внешности, так лет пять-шесть… По его реакции на некоторые события – лет десять. Вот и сейчас, я видела, – он понял, что произошло.

– Да, я знаю… – ответил Харзиен. – Милиена я заберу.

– Заберешь? – протянула я, эта новость странно расстроила меня, и я посмотрела на Мильку. – Но… кто ты, в конце концов?.. Почему я должна отдать тебе Милиена?

– Милиен – мой брат. – Опять коротко ответил Харз. – Элизиен был добр к нам, и присматривал за ним, пока меня нет.

– Значит, он не его отец?.. – совсем растерялась я.

– Значит, нет… – сказал дьюри.

Я замолчала. Куда деваться мне? Оставаться в этом доме, рядом с гниющей тушей? Уйти отсюда? Но куда? А дьюри тем временем бросал вещи Милиена на одеяло. Мальчишка то прыгал возле него, то повисал на нем… Харзиен улыбался, стаскивал его с себя и вновь продолжал собирать вещи.

– И что вы даже не похороните Элизиена? – спросила я, глядя на эту идиллию.

Дьюри на меня удивленно посмотрел. И тоже от удивления прикрыл глаза, отчего взгляд его стал даже презрительным.

– Элизиен – маг… Его праха уже нет, дух его об этом позаботился, – ответил Харз. – Ты, видимо, совсем ничего не знаешь о нас? Откуда ты, Оля-Ольга? Странное имя, очень короткое… Из Гигаса… или из Ланваальда? Но для гигасцев ты слишком бледнокожа… – все также с насмешливой полуулыбкой говорил он, – для ланваальдцев – слишком мала ростом… Откуда же ты?

Я слушала его и все больше понимала, что вляпалась во что-то невероятное. Гигас… Ланваальд…

– Я из… России… – да, прозвучало, по меньшей мере, странно, но вдруг дьюри слышал это название.

Нет, не слышал. Это стало понятно по его взгляду, брошенному искоса на меня.

– России… – повторил он, – не знаю, что ты имеешь ввиду под этим названием, но похожа ты больше на недоделанного дьюри…

– А ты, значит, доделанный? – с ехидцей спросила я.

Последовала длинная пауза. Ответ же чуть не довел меня до истерики.

– Я… король Вересии, страны дьюри… Сын погубленного наемниками большеротых Вазиминга Второго. – Он пнул носком сапога из тонкой коричневой кожи руку мертвого гиганта. – А Милиен – принц Вересии…

Я некоторое время растерянно следила за его хождением по дому. Что ж… Короли… наследные принцы… Куда мне-то, бедной утопленнице, деваться?

Милька подошел очень тихо ко мне и, подняв руку, раскрыл ладошку. На ладошке его лежала маленькая сахарная звездочка. Такие очень часто приносил ему Элизиен.

– Это мне, Милиен? – спросила я. – Кушай сам, ты же их очень любишь…

Мальчик рассмеялся и, накрыв звездочку другой ладошкой, через секунду вновь протянул мне руку, и раскрыл ладонь. На ней лежало уже две звездочки.

– Все это я говорю сейчас только потому, что Элизиен тебе, похоже, доверял. – Проговорил Харзиен, связав углы одеяла в совсем небольшой узел и вскинув его на спину, и, наблюдая с улыбкой за братом, добавил: – Бери-бери… Он себе их хоть сколько наколдует, он же дьюри… Ну, давай прощаться, Олие.

Так странно было слышать свое имя, произнесенное Харзом совсем по другому, но, наверное, мне это даже понравилось. Все, что этот дьюри говорил и делал, мне катастрофически нравилось. И вот тебе на – давай прощаться… Засунув сладкую звездочку в рот, чтобы не разреветься, я молчала.

– Ты можешь остаться и жить здесь… – проговорил Харзиен, обернувшись уже от окна. – Этого я уберу теперь же…

И выбрался в окно. Милька ловко нырнул за ним. Я лихорадочно полезла за ними, не желая оставаться один на один с трупом. Харз тем временем достал длинную тонкую, словно спица, палочку и чиркнул ею по голенищу сапога. Палочка задымилась, огонек заплясал на ней, и дьюри поднес ее к жестким волосам убитого громилы.

Я поморщилась, – это же сколько и, самое главное, как! будет гореть такая гора мышц! Но губы Харза шевельнулись еле заметно, и труп исчез… Будто его и не было. Милька развел руки в стороны и сказал, смешно округлив глаза:

– Нету…

Харзиен вновь обернулся ко мне, пряча палочку за пазуху.

– Ну вот… Теперь можно жить… Думаю, хозяин тебе позволил бы… – рассмеялся он вдруг.

То ли его развеселила собственная остроумная шутка, то ли рассмешил мой дурацкий вид, – после исчезновения трупа я еще минуты две озиралась, пытаясь обнаружить, куда он подевался…

Но мне было не до шуток.

– Вы, дьюри, конечно, доделанные и знатные… – проговорила я хмуро, – а мне вот, недоделанной, не до смеха… Вы бы меня хоть до города ближайшего довели бы, что ли… Может быть, я бы своих там нашла… Здесь ведь не жить мне…

Харзиен слушал меня, и улыбка его сменилась удивлением.

– Но с нами опасно тебе идти… – проговорил он, пожав плечами. – Наследников Вазиминга приказано убить, за что обещана большая награда… Даже сейчас, оставаясь здесь, с нами, ты очень рискуешь…

– Ну и что! – перебила его я. – Вы – единственные, кого я знаю в этом мире, и вы уходите, – быстро заговорила я, боясь, что дьюри сейчас перестанет меня слушать, – я даже меч не умею держать в руках!

Харз внимательно разглядывал меня, словно принимая решение.

– Зато топором у тебя ничего получается… – проговорил он и добавил: – Но задерживаться дольше мы не можем, и оставить тебя здесь я тоже не могу, раз ты просишь о помощи! И помни, ты можешь оставить нас в любую минуту…

Его слова летели уже мне в спину. Я вбежала в дверь дома и, совсем ополоумев от радости, хватала, что попадется под руку из теплых вещей – ночи здесь были холодные, а из моей собственной одежды на мне был лишь купальник, прикрытый впоследствии длинной старой рубахой Элизиена, перевязанной куском тесьмы. Тонкие старые кожаные ботинки на ногах, которые я называла мокасины, вряд ли выдержат долго, но больше ничего моего размера в доме из обуви не было. А вот, увидев сушившиеся на веревке штаны Элизиена, я обрадовалась. Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что я так буду рада старым штанам малознакомого мужика, пусть даже дьюри, я бы ему не поверила…