Текст книги "Дьюри"

Автор книги: Татьяна Тихонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

2

Дни шли, а Харзиен все не появлялся. Каждый раз, возвращаясь домой, как я уже привычно стала называть дом геммы, мое сердце замирало на какой-то миг… Но где-то внутри меня сидел кто-то, который холодно говорил глупому сердцу, что не стоит попусту трепыхаться – дьюри сегодня не придет. А я не хотела слушать дальше этот холодный голос ненужного мне сейчас знания. Я просто боялась услышать страшное…

И старалась заняться чем-нибудь, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Но по дому работы было мало, толку в других делах от меня не было, и я только мешала гемме Лою.

Однако, в короткие перерывы, когда дождь переставал моросить, старый улла принимался чинить крышу своего маленького дома. И тогда я забиралась на чердак и подавала охапки разложенной здесь для сушки длинной травы сушеницы, как называл ее Лой. А он сидел на крыше, на деревянном коньке, связывал ее и укладывал ровные вязанки на крыше. Трава эта была шершавая, и вода скатывалась по ней, совсем не смачивая…

– Как с гуся вода, – смеялась я, выглядывая с чердака, когда вновь начинался дождь, и мы с геммой сидели там, пережидая его.

А гемма удивленно спрашивал:

– Какой такой гуся?..

Потом Ос громко звал нас к столу. И мы отправлялись обедать.

Мальчик деловито собирал на стол, сидя на своей кровати и качая короткими ножками. Хрупкие его руки взлетали и опускались, раздавая команды кастрюлькам, чайнику, чашкам… Иногда чашки падали и разбивались… Он тут же лихо их сметал под кровать, словно ничего и не случилось…

Горячий суп с зайчатиной исходил парком, хлебные лепешки горкой лежали посреди стола… Сидеть у печки было жарко. И Ос, раскрасневшийся, протягивал руку со своего стула возле окна, на который он с трудом перебирался, и распахивал створки. Влажный лесной воздух шевелил легкую занавеску. А гемма Лой говорил каждый раз одно и тоже:

– Оська, сорванец… Заболеешь.

Ос смеялся, но окно притворял…

А вечером третьего дня гемма, выметая из-под кровати осколки чашек, озадаченно проворчал, что чашки в этом доме никак не приживаются…

И достал большой железный таз, полный кусков голубоватой глины.

Его быстрые, смуглые руки, смоченные в воде, ласково поглаживая бесформенный комок глины, принялись крутить его… Через пару мгновений, пока я с удовольствием наблюдала за ним, глина превратилась в глубокую миску… Скатав тонкую колбаску, гемма ловко прикрепил ручку к миске, из мисы получилась славная увесистая кружка… В следующий раз колбаска получилась слишком длинной, тогда гемма разорвал ее пополам, и у следующей кружки появилось две ручки…

Я же, подтащив упиравшегося Оську к тазу, тоже забралась по локоть в теплую вязкую массу. Ос лишь бубнил и ехидно посмеивался над моими мучениями, видя, как мои неумелые руки неловко пытаются крутить глину, одновременно делая выемку в ней… Слепив пару кривобоких кружек, чтобы вроде как внести свой вклад, я с чувством исполненного долга принялась за оленя. Первого моего зверика добрый гемма Лой похвалил:

– Славный зайчишко…

Ос же вынести этого уже не мог, и хохотал, не щадя мое покрасневшее самолюбие. Однако, вскоре и сам забрался руками в таз, и некоторое время его было не слыхать.

Уже составляя готовые кружки в печь, я заметила, что Оська сует туда же с краю маленького глиняного ардагана. На спине крылатого коня сидел всадник в плаще. И Оська посмотрел на меня.

Не знаю, как вышло это у меня, может быть, мне сильно захотелось, чтобы случилось так, только когда я коснулась маленького коника, он шевельнул крыльями и мотнул упрямо мордой.

И Оська засмеялся. Тонкие пальчики его рук быстро взметнулись как крылья, и коник с маленьким важным всадником полетел…

А у меня перед глазами стоял Милькин олененок, бегающий по столу… Как они были непохожи и как похожи одновременно… Дети, растущие во время войны… Дети с недетским взглядом…

3

Иногда мне казалось, что время остановилось на этой опушке леса. Жизнь здесь текла размеренно. Малочисленные жители, в большинстве своем старики, редко появлялись на улице. И лишь иногда увидишь, как за пожилым уллой плывет по воздуху мешок или узкогорлый кувшин с водой, или за женщиной, возвращающейся из хлебной лавки, тянется ряд покупок, свертков…

И я снова начинала скучать, и вновь уходила в лес. А может быть, это тианайка бередила мне душу своей вольной, бродячей сутью? Ее последняя песня часто снилась мне во сне и словно звала куда-то…

И как-то Ос, хмуро наблюдавший, как я собираюсь, со своей кровати вдруг сказал:

– Вот встретится тебе зет триста пятьдесят один, тогда передумаешь в лес одна ходить…

Я озадаченно посмотрела на мальчишку. Опять издевается? Нет… Ос сидел, обхватив худые коленки тонкими ручками и упершись подбородком в них, исподлобья смотрел на меня.

– Тебе – прогулочки, а мы беспокойся тут за тебя… – добавил он как-то очень по-взрослому.

Я перевела взгляд на гемму Лоя. Тот улыбнулся и, кивнув головой, словно говоря, что, мол, иди, не беспокойся ни о чем, ответил Осу:

– А мы с тобой, Ос, ждать будем О… Легко возвращаться, сынок, когда тебя кто-нибудь ждет.

Я же спросила Оса:

– Что же это за страшилка такая, Ос, зет триста пятьдесят один? Название у нее больно странное, как у машины какой-нибудь… – добавила я, посмотрев на гемму.

– Ошкуровская штуковина… – ответил улла, – иногда их подолгу не видать, а то как повылазят отовсюду…

– Железная сороконожка! – Ос выпрямился, глаза его загорелись, – я видел, как от одной отделяется еще одна, и еще, и еще!.. Их множество, где сороконожка проползет по живому, там будет кровь… А еще они плюются огнем!

Гемма кивал головой.

– Да, Ос, да… но… – сказал он, – теперь Ошкур никогда больше не придет к нам.

Ос упрямо замотал головой и посмотрел на меня.

– Если встретится тебе зет триста пятьдесят один, что будешь делать? – хитро прищурившись, спросил он.

Я улыбнулась.

– Вот тебя и спрошу, Ос… Что делать мне в этом случае?

Мальчишка серьезно насупился и, немного помолчав, ответил:

– Зря на рожон не лезь. Это раз…

Я видела, как гемма Лой, сидя у теплой печки, покашливал довольно в кулак, а мальчик очень важно продолжил:

– Если увидела малУю зеточку, она ростом с белку, надо сжечь ее…

– Как же я сожгу ее? – мне нравилось говорить с Оськой, он отвечал всегда очень обстоятельно, не любил, когда его прерывают или указывают на неправоту, и словно по обоюдному уговору, мы с ним больше не заговаривали на тему того первого неприятного спора.

Тут он хмыкнул и, дернув худым плечиком, ответил:

– Не может быть, чтобы ты этого не умела… – и добавил, – у тебя же флейта! А в Уллаеле записано, что Хозяйка флейты может все… ну или почти все…

Я опять недоверчиво покосилась на гемму Лоя. Старый улла дремал, прислонившись спиной к печке.

– Что же это за Уллаела? Может быть это сборник анекдотов, а ты им веришь, Ос?

Ос недовольно вскинулся:

– Уллаеле – книга преданий, а про какие э… энэкдоты ты говоришь, я не знаю и знать не хочу! – выкрикнул он, и я поняла, что ляпнула что-то не то.

– Не кипятись, Ос! – выставив руку ладонью вперед, проговорила примирительно я. – Вот бы мне почитать Уллаеле, а анекдоты – это просто смешные истории.

По стеклу вновь забарабанил дождь, и я, подумав, что с прогулкой лучше подождать, села на кровать рядом с Осом, привалившись к ее высокой спинке, и посмотрела в окно. С этой стороны лес подступал совсем близко к стене дома Лоя.

– Рассказывай, Ос… – сказала я, – опять зарядил дождь, а в такую погоду особенно хорошо сидеть в теплом доме у печи и слушать удивительные истории. – К тому же я совсем ничего о себе не знаю, а ты говоришь, там было что-то про меня…

Ос обернулся. В его небольших серых глазах заблестел озорной огонек.

– Так уж ничего не знаешь?.. – с сомнением проговорил он.

– Про себя в моем мире я знаю побольше, а про себя в вашем мире узнаю только вот так – случайно, – улыбнулась я, – а ведь по всем раскладам в вашем мире ничего про меня и не должно быть, а вот поди ж ты…

Ос поерзал на месте. И опять оглянувшись на меня, сказал:

– Уллаеле есть только у старой Висы. Она живет за Кривым оврагом. Но я не смогу проводить тебя к ней, – и хмуро прибавил, – ноги меня слушаются все меньше…

– А ты ведь молодец, Ос, – тихо сказала я.

– Это почему же? – спросил он, не оборачиваясь.

– Не ноешь потому что… – ответила я.

Мальчик молчал.

– В тот первый день, – говорила я, глядя на его светлый с нежными кудряшками русых волос затылок, – я подумала, что ты нытик, я ошиблась, Ос, прости меня…

Голова его дернулась, и он резко обернулся ко мне. Его глаза испытующе смотрели мне в лицо, ожидая насмешки. Через секунду взгляд его стал растерянным, и он улыбнулся. Улыбнулся беспомощно.

– Хочешь, мы вместе пойдем к старой Висе? Сейчас кончится дождь, и пойдем… – говорила я.

А Ос опять взглянул на меня недоверчиво. И горько усмехнулся.

– Я понесу тебя…

– Ясное дело! – пожал плечами он и буркнул, – как маленького…

– В рюкзаке…

Увидев, что он не понимает меня, я пояснила:

– Такой мешок, надевается на плечи… Очень удобно, и руки свободные… – осторожно говорила я, а сама смотрела, как он сидит, отвернувшись, – плюнь на то, что подумают об этом другие, ты не представляешь, как мало они о нас думают… Хочешь пойти со мной, Ос?

Старый гемма всхрапнул и заворчал что-то во сне. А Ос продолжал молчать.

Вдруг он сказал:

– А такой подойдет?

И в руках его оказался серый мешок с двумя лямками.

– Не маловат будет? – засомневалась я.

– Нет… Смотри.

Ос накинул мешок на себя, прикрывшись им как одеялом. А я улыбнулась.

– Смотри, Ос, и дождь как раз кончился…

Гемма Лой проснулся. Прищурившись, он смотрел на нас и улыбался.

– Что-то ты, Олие, так и не пошла?

– А мы сейчас вот вместе с Осом пойдем, гемма Лой, можно? – спросила я, понимая, что старый улла очень переживает за своего больного сына и очень даже может быть против.

Но Ос воспротивился.

– Я уже не маленький, О, и могу решить сам! – хмуро сказал он.

А гемма кивнул головой.

– Да, Олие, Ос всегда был отчаянным мальчишкой, и только этот год я вижу моего сына все время дома… – и так грустно он это сказал, что у меня больно сжалось сердце.

– Неужели ничего нельзя с этой бедой поделать? – тихо сказала я. – Хотя, что я говорю…

Старый улла молчал. А Ос гневно замотал головой и зажал уши руками. Тихо потрескивали дрова в печи. На улице хлопнула соседская дверь…

– Бродяги рассказывают… – вдруг проговорил гемма Лой, – что в Гелании вы, люди, умеете лечить такие болезни. Но как туда попадешь? Если даже никто не знает, есть ли она на самом деле…

Ос обернулся ко мне и, упрямо вздернув подбородок, спросил:

– Ну, так мы идем? Или нет?

4

Забравшись в мешок, Ос долго там гнездился, психовал, вылезал из него и вновь забирался. Наконец он скомандовал мне:

– Ладно, пойдет.

Я приподняла мешок и надела лямки на плечи. Чувствовалось, что веревки будут мешать мне, но гемма Лой, заметив мое сомнение, уже рылся в своем сундуке. И вскоре протянул мне кожаную, изрядно потертую безрукавку. И действительно, веревки через толстую кожу давили меньше. Оглянувшись, через плечо я встретила настороженный взгляд волнующегося Оськи, и подмигнула ему:

– Ну! Показывай дорогу, Сусанин!

– И ничего я не с усами… – проворчал мальчик, но указания степенно выдал, – сначала до родника… Надеюсь, это-то ты знаешь?

Я уже вышла на улицу, и, посмотрев на хмурое, набрякшее дождливыми тучами небо, сошла с крыльца.

– Знаю, – ответила я.

Идти было легко. С ветвей сосен и осин падали иногда тяжелые капли. Теплый, сырой воздух, пропитанный запахом хвои и трав, до того сладко было вдыхать, что сразу вспоминался другой, воздух Ошкура, тяжелый, смрадный от копоти и пыли… И не верилось, что всего каких-то несколько дней отделяют меня от того жутко-черного мира…

Мы с Оськой уже подходили по тропинке к каменной купели, когда он опять направил меня на путь истинный.

– Потом свернешь направо… – сказал маленький улла, продолжая копошиться у меня за спиной.

– К оврагу? – спросила я, – там еще статуэтка глиняная стоит…

– Не статупетка… – строго поправил меня Ос, – это хранительница деревни нашей, Уллаелле…

– Так, значит, книга преданий – ее? – удивилась я.

– Ее. Улаелле успела написать книгу, до того, как ланваальдец купил ее мысли на ярмарке.

Быстро шагая по мокрой траве, я растерянно слушала Оса. Второй раз уже слышу о том, как покупают чьи-то мысли, и даже подумать не могла, что это может быть правдой.

– Ос, вот объясни ты мне глупой, что значит, купил ее мысли на ярмарке? Это как?..

Еще поворот. Показался родник. Вода, переливаясь через край купели, с плеском падала в озеро. Из-за шума воды я не услышала, что сказал мне Ос.

– Что? – переспросила я.

– Тихо… – прошипел он, – это Виса…

К роднику с другой стороны подходила та самая женщина, которую я встретила тогда у Уллаелле. Она двигалась, словно не замечая нас, хотя я шла по той же самой тропе навстречу ей. Однако, зачерпнув большим узкогорлым кувшином воду из купели, Виса проговорила:

– Как поживаешь, Ос э Лой?

Я в это самое время поравнялась с ней, и остановилась, потому что маленькая ладонь мальчика легла на мое плечо, словно прося притормозить здесь.

– Хорошо, Виса Лэя… – ответил он.

– Как твои ножки, хороший мой? – обернулась Виса, ставя кувшин на землю.

– Плохо, Виса Лэя…

Она стояла близко. Ее внимательные глаза, скользнув по мне, смотрели теперь на Оса, выглядывавшего из-за плеча. У меня было странное чувство, что я почти осязаю тепло, исходящее от нее.

– Ты помнишь, Ос э Лой, что я просила тебя забыть свои плохие мысли? – спросила женщина.

Ни тени улыбки не было на этом лице. Темные большие глаза с тяжелыми веками, с гусиными лапками мелких морщинок, протянувшихся от внешнего угла их, казалось, застыли неподвижно.

– Помню, Виса Лэя… – проговорил Ос, – заберите их у меня все… Но их останется столько же…

Мне послышалось знакомое раздражение в голосе маленького уллы, и я проговорила, надеясь, что разговор изменит свое неприятное направление:

– Мы шли к вам, Виса Лэя. Это я просила Оса проводить меня, и он согласился.

Женщина посмотрела на меня и ответила:

– Ос э Лой всегда был смелым уллой. В его груди бьется храброе сердце… Что же тебя, Олие, ведет ко мне?

– Она хочет увидеть книгу преданий, Виса Лэя, – опередил меня Ос, уже выбравшись из мешка мне почти на плечо и облокотившись острыми локтями об меня, – а я так соскучился по Бублику!

Тут я впервые увидела, как улыбка мелькнула по неподвижному ее лицу. Уголки губ дрогнули едва, и глаза вдруг стали беззащитными, словно спала маска.

– Бублику обрадуется тебе, Ос э Лой… – проговорила она тихо, и посмотрела все с той же грустной улыбкой на меня, – идите за мной…

Она кистью маленькой руки поманила кувшин с водой с земли, и, когда он поднялся, пошла… Кувшин же поплыл медленно за ней. Однако, через пару шагов Виса очертила взмахом руки в воздухе перед собой фигуру, похожую на большой прямоугольник. Этот прямоугольник принялся темнеть на глазах…

– Это дверь в ее дом!.. – зашептал горячо мне на ухо Ос.

И вот уже дверь, деревянная, старая, повисла в воздухе перед нами. Виса оглянулась и кивнула головой, приглашая следовать за ней. И толкнула дверь, которая со скрипом отворилась.

Кувшин чинно последовал первым. Потом я и Ос. Что-то загремело и затявкало там, впереди, в глубине дома…

И навстречу нам выкатился с визгом и лаем пушистый клубок. Он оказался у нас под ногами, умудрившись попасть под кувшин… и зад этого заполошного существа наподдал кувшин из-под низу. Вода плеснула ему на спину, существо заверещало, сигануло на меня и уже через мгновение восседало на моей голове…

Ос хмыкнул.

– Ничего смешного не вижу, – пробубнила я, поскольку видела я лишь свесившийся у меня перед носом чей-то зад, пусть и пушистый.

– Бублику! – воскликнул Оська, и я почувствовала, как мальчик ухватил это весьма жизнерадостное существо и потянул на себя.

Бублику же отчего-то понравилось на моей голове, и он вцепился всеми силами мне в волосы. Вода капала с его спины мне за шиворот.

– Оставь его там, Ос! – поморщилась я, когда поняла, что обезумевшего Бублику просто так не отодрать от моей головы, а только с частью моего скальпа. – Он, наверное, решил там свить гнездо…

– Бублику! – укоризненно проговорила Виса и сняла перепуганное существо с меня. – Вот вы и познакомились, Олие, – улыбнулась она. – Проходите.

Из маленькой прихожей мы сразу попали в небольшую светлую комнату. Два окна с легкими желтоватыми шторами, маленький диванчик, обтянутый тканью в цветочек, с гнутыми ножками и с множеством подушечек, три кресла… Все это стояло посредине комнаты, вдоль стен же ее тянулись шкафы с книгами. Небольшой овальный столик перед диваном тоже был завален книгами. А в одном из кресел уже восседал Бублику. Существо непонятное совершенно, что-то среднее между белкой и собакой. На коротких лапках, с длинным пушистым хвостом, с ушами-кисточками. Черные глаза-бусины следили за мной настороженно, а когда из своего мешка выбрался Оська, Бублику, восторженно тявкнув, оказался в одно мгновение возле него.

Виса Лэя уже сняла свой плащ и осталась в домашнем, длинном платье в мелкий горошек. Если бы не морщинки на ее серьезном лице, то она легко сошла бы за молоденькую девушку, – такая она была худенькая и маленькая ростом.

– Садитесь, друзья мои, – сказала она негромко, – сейчас будем пить горячий шоколад с булочками с корицей… Как ты любишь, Ос…

А Ос уже висел вниз головой, заглядывая под кресло. Бублику от него прятался, а потом неожиданно выскакивал и ловил его за руку. В миленькой его пасти виднелись хорошенькие такие зубки, которые с легкостью бы разгрызли, например, куриную лапку. "Вот тебе и белочка!", – озадаченно смотрела на это веселье я.

А на столе тем временем появились маленькие белые чашечки с дымящимся шоколадом и блюдо с миниатюрными круглыми булочками, посыпанными сахаром и корицей.

– А ты, Олие, любишь шоколад? – спросила Виса Лэя, усаживаясь на диван напротив нас. – Ты ведь из Асдагальда?

– Люблю, правда мне он больше нравится застывшим. Хорошо слопать целую плитку горького шоколада, это просто песня! – рассмеялась я.

Она очень внимательно слушала меня, словно пробовала мои слова на вкус. Тень удивления мелькнула в ее глазах при моих последних словах. И она улыбнулась.

– У нас шоколад ведь привозят именно из Асдагальда, тайными тропами и знаниями попадая к вам… Ос э Лой, кушай, – она подала мальчику чашечку шоколада, и положила на край его блюдца булочку. – Сколько раз просила старого Бакару привезти мне семечко, чтобы вырастить у себя такое дерево…

Я пожала плечами:

– Такие деревья растут в очень теплой стране, там очень много солнечных дней, вряд ли здесь в этих лесах будет расти оно.

– У Висы Лэи есть дверь и в теплую страну, О! – сказал Ос, опустошив свою чашку в два глотка, и теперь дожевывая булку, а одной ногой отмахиваясь от неуемного Бублику. – Покажите ей, Виса Лэй…

– Покажу, обязательно покажу, Ос э Лой, – с улыбкой ответила Виса. – Бублику, оставь Оса, я тебе положила угощенье на кухне…

Бублику, еле выбравшись из-под дивана, потрусил в соседнюю маленькую комнатку, вход в которую виднелся по правой стене и был прикрыт дверью.

А Виса Лэй смотрела на меня и улыбалась. Удивительно доброе и мудрое лицо было у этой женщины. Казалось мне, что она видит меня насквозь. А я и не думала ничего скрывать…

– Знаете, Виса Лэй, чем дольше нахожусь здесь, тем больше удивляюсь этой стране, – проговорила я, – само то, как я попала сюда, потом Ошкур, потом пирамида, отделившая меня от самой себя… теперь ваша дверь в теплую страну… Неужели она действительно существует? А торговля мыслями на ярмарке мне до сих пор не дает покоя!

Пока я сумбурно выдавала свои вопросы, она сидела молча и улыбалась.

За окном опять застучал дождь. Однако, при упоминании о торговле мыслями, она нахмурилась.

– Торговля чужими мыслями – это отвратительное явление, которого никогда не было раньше в Вересии, – тихо проговорила она. – В этом суть Ошкура, залезть в чужие мысли, с полным пренебрежением к живому существу, они делают это цинично, в своих, только им известных целях, а все ненужное продают на наших ярмарках. В маленьких стеклянных скляночках. Приветствуются ужасы, страхи, мании, безумства… Все это с азартом поглощается нашей молодежью… Это, к сожалению, модно.

Я слушала ее, и было странно, как ее слова перекликаются с моим собственным миром.

– Не будь этих скляночек, – сказала я, – ваша молодежь найдет другие способы изменить свое состояние, у нас это наркотики, алкоголь… Мой брат, который каждую ночь уходит и возвращается пьяным, а мама его ждет, и вновь, и вновь просит не пить, удивляется и говорит ей: зачем ты – зря все это… А она ему: мне бы, говорит, ночь простоять и день продержаться, а там, может быть, тебе покажется скучным и ненужным все то, что ты делаешь…

– Это страшно, видеть, как погибает дорогой тебе человек, – тихо ответила Виса, – и ждать, иногда, нет сил, потому что знаешь, что промедленье смерти подобно…

Она встала и отошла к окну. А Ос прошептал мне:

– Ее сын ушел к ивенгам, он подсел на крэб…

– Крэб? – переспросила я.

– Крэб – это то, что собирают зеточки, – шептал он, – трахнет по башке, сознание потеряешь, а они его собирают…

– Да, и передают своим хозяевам, – неожиданно заговорила, все также не оборачиваясь, Виса, – а те, отобрав нужное себе – сведения о стране, знание, остальное как-то обрабатывают и в стеклянных бутылочках переправляют обратно. Здесь же их уже ждут… тысячи крэбберов… Только это уже не только мысли, что-то еще неуловимо меняет сознание тех, кто принимает крэб… Это уже нелюди.

Повисла тягостная тишина. Оська сопел сонно, забившись маленьким телом в угол мягкого кресла, Бублику свернулся клубком рядом с ним, и иногда приоткрывал глаза-бусины и смотрел на хозяйку, Виса Лэя стояла у окна, обхватив себя руками, словно ей было очень зябко в этой теплой комнате, и, казалось, лишь струи дождя, стекающего по стеклу, говорили о чем-то с нами, успокаивали, убаюкивали…