Текст книги "Навсегда"

Автор книги: Татьяна Ролич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Федор вспоминал, как помогал Виктории в обустройстве ее нового дома. Из всех антикварных магазинов свозилась старинная мебель. Кабинет и спальня были из карельской березы, а ореховая гостиная была обтянута шелком, расписанным, по старинным образцам, какими-то диковинными птицами. Не забыли привезти из Италии старинный клавесин. Он стоял в угловом фонарике, как на сцене, и Виктория приглашала известных клавесинистов, когда устраивала приемы по случаю своих дней рождения. Ее родословная отсчитывалась от начала века, и это были бабушки и дедушки, простые крестьяне, но из зажиточных, и привычка к труду была одним из основных их качеств. И вот теперь эта наследственность при благоприятных условиях выросла в прекрасные деловые качества. А по стилю жизни она пыталась подражать аристократам, которые всегда вызывали у нее чувство внутреннего восхищения.

Умение налаживать нужные контакты, успешно проворачивать выгодные операции как с бумагами, так и с людьми – эти деловые качества всегда нравились Федору. Такой тип современной деловой женщины ему был симпатичен. Но это было не самым главным в его отношении к Виктории. Он не признавался себе, что ему не удается по-настоящему завоевать сердце Виктории, которая была женщиной проницательной и умной. А она никак не подавала вида, что неожиданно для себя самой влюбилась в Федора, и ни разу не дала ему повода надеяться всерьез. Ее осторожность была не напрасной. В конце концов она ведь выяснила, что он за ее спиной провернул эту операцию с деньгами и скрыл это от нее.

Никому не известно было, как эта сильная женщина плакала, узнав об этом. Как и любая другая женщина, она страдала и мучилась, любила и переживала, но никто этого не знал, не должен был знать. Таков был жизненный принцип Виктории: держать в строжайшем секрете от окружающих свою личную жизнь. Но все эти внешние условности нужны были ей, чтобы не допускать к себе близко. Она знала, что ее положение этого требует. Иначе свою жизнь быстро можно израсходовать по пустякам. Так ей легче было жить, и она так и жила, как бы за железным занавесом. И Федор чувствовал, что Виктория впустила его только в прихожую своей души. В их отношениях всегда существовал какой-то барьер, который Федору не удавалось преодолеть. Возможно, это и было причиной того, что он пошел на сделку за ее спиной.

Но сейчас, подъезжая к ее дому, он еще не знал, что Виктории все известно, и был полон решимости сделать еще одну, может быть, последнюю попытку добиться от нее каких-то признаний, которые ему бы дали надежду в будущем. Он вспоминал их первые свидания, пытался вспомнить ее слова, за которые можно было бы зацепиться. И ничего… Он не признавался себе, что хотел бы жениться на Виктории и подняться на один с ней уровень. Но что-то ему говорило о нереальности его желаний. Ему не хватало… Он не знал, чего ему не хватало, но догадывался. Воспитания? Лоска? И эти мысли он отгонял прочь.

Машина через автоматические ворота въехала в просторный партер парка и остановилась у входа, сделанного в стиле XX века. Федор поднимался по лестнице из розового мрамора, покрытого коврами, которую светильники из бронзы с хрустальными украшениями освещали таинственным светом. Здесь было полное смешение стилей, где ампир удачно сочетался с модерном. Витражи, как в соборах, пропускали преображенный свет с улицы, и он, попадая в эту фантастическую обстановку, окончательно создавал впечатление другой, нереальной жизни. Он много чего видел во дворцах, но, чтобы кругом были действующие фонтаны и из позолоченных ртов разных земноводных струились голубые, сверкающие на свету воды, такого Федор не видел нигде. И экзотические растения были очень кстати среди этих фонтанов. К нему навстречу из всей этой красоты, как нимфа из вод, появилась Виктория с тюрбаном на голове и в восточном халате таинственно-зеленого цвета из переливающегося на свету шелка.

– Привет, – сказала Виктория и протянула Федору руку, которую тот поцеловал. Они уже давно играли в аристократов, и только опытный взгляд мог бы заметить, что в этой игре много фальши и несоответствий.

– Со дня на день должен быть обыск, – сразу начала Виктория, – теперь мы у них в разработке. Что делать, не знаю. Все опишут, и десять лет обеспечено. Это у них сейчас такая кампания.

Предчувствия самые плохие подтверждались. Федор внимательно смотрел на Викторию.

– А твой генерал КГБ? – спросил он, и Виктория сообщила, что с него-то и начали эту кампанию. Он под домашним арестом, и у нее с ним нет связи. Федору вдруг показалось, что сейчас сюда могут приехать за ним. И давно не испытываемое чувство опасности возникло откуда-то и разлилось легкой лихорадкой. “Все рушится, только бы успеть уехать за границу, куда глаза глядят”, – мелькало в голове.

– Виктория, я уезжаю в Португалию. Там у меня приятель давно живет и всегда меня приглашает.

– Ты с ума сошел. Никто тебя нигде не ждет. Тебя уже, наверно, ищут, и выехать тебе не удастся.

– Что же ты предлагаешь, сидеть и ждать?

Виктория молчала. Она смотрела на Федора, и что-то давно забытое возникло у нее в душе. При мысли, что они расстаются, ей стало жаль чего-то, и совершенно неожиданно для себя самой она подошла к Федору и обняла его. Он сразу стал ее раздевать. Она не сопротивлялась, она этого хотела. Как будто все прошлые претензии ушли, и Федору показалось, что наконец в его жизнь пришла любовь, о которой он и не мечтал, но пришла в такое неподходящее время.

Все в жизни случается не вовремя, и это ни хорошо, ни плохо, как и “не вовремя” всегда относительно. Это только кажется, что “не вовремя”, потому что так обстоятельства складываются, что это “не вовремя” появляется ниоткуда и так же в никуда уходит, и все улаживается. Нам не дано оценить минуту – только потом это все воспринимаешь как прошлое, которое всегда с тобой, а прошлое не может быть “не вовремя”, оно есть.

На какое-то мгновение Федору показалось, что произошло именно то, чего он хотел. Но то, что неожиданно произнесла Виктория, было как холодный душ:

– Знаешь, Федор! Я ведь ничем не смогу тебе помочь. Я-то уеду, а тебя взять с собой не смогу. То, что у нас с тобой общего, я легализовала. Ты будешь отвечать только по своим делам. Тебя жадность обуяла. Я знаю, ты еще шесть прихватил, а от меня хотел скрыть. Так что ты сам во всем и виноват.

Она отвернулась, не желая видеть на лице близкого теперь ей человека растерянность. Кто-то звонил. Виктория не брала трубку, которая призывала настойчиво, не успокаиваясь.

– Подойди, – приказала она Федору.

Он повиновался и нажал кнопку. На другом конце мужской голос спросил: “Когда будет Вика?”

– Неизвестно, – ответил Федор и отключил трубку совсем.

Он вызвал такси и поехал в аэропорт, сказав напоследок Виктории: может быть, еще увидимся. Он решил лететь к Вере. У нее он хотел спрятаться от всех своих неприятностей.

Когда за Федором захлопнулась дверь, Виктория разрыдалась. Слезы текли по ее искаженному страданием лицу, оставляя следы. Этими слезами она оплакивала свою тайную любовь, с которой прощалась. Навсегда.

8.

Федор пропустил мимо ушей просьбу Веры предупредить ее о приезде. Он поехал в аэропорт и сразу взял билет. До отлета оставалось каких-нибудь полтора часа.

Работа его приучила к быстрым сборам, он полжизни провел в поездках. Смена обстановки стала для него стилем жизни, до такой степени привычным, что он над этим не задумывался, и вот сейчас ему в голову все время лез один вопрос: “Что же это у меня за жизнь? Ведь я один как перст. Никого вокруг. А вдруг там что-то получится?” Он не имел привычки углубляться в рассуждения, он был человеком дела, и только иногда, так, как сейчас, он как будто нарушал устоявшийся режим, и тогда казалось, что в его жизни появляется какой-то смысл.

Он вспомнил, как резкий отказ Виктории вернул его на землю после неожиданно возникшей в душе надежды на возможность перемен в жизни. Ему было стыдно вспоминать, как Виктория холодно его отодвинула. Она как будто схватила его за руку. Он чувствовал оскорбление разоблаченного человека, когда ему прямо сказали, кто он такой. И это чувство ему сейчас необходимо было преодолеть – чувство неприязни к самому себе за обман, который, как ему казалось, он скрыл ото всех. Тем больнее было этот удар получить от Виктории, на серьезные отношения с которой он втайне надеялся.

Он был поставлен на свое место, и надежда встать в один ряд с людьми, выше его стоящими, ушла, и навсегда.

Когда он поднимался по трапу самолета, ему вспомнилось, как он летел на юг отдыхать, и, сев у окна, он погрузился в воспоминания. Он вспомнил тот пляж, Веру в коротком платье, их бурный роман и не мог понять, объяснить, почему он тогда ее бросил. И сейчас он рассуждал сам с собой, с высоты своего опыта: “Неужели я был ее недостоин?” Эта мысль и сейчас была ему неприятна. “Да, конечно, я тогда был совсем другой. Она ведь интеллигентка. А кто был я? Дембель?” И опять ему стало неприятно от этого вдруг всплывшего словечка.

Наша речь делает нашу жизнь. От названия зависит смысл, и внутренняя речь непременно проявится однажды, неожиданным образом выдав нас перед другими такими, какими мы и не являемся. В выигрыше всегда умеющий себя представить словесно, и порой под маской красноречия люди умеют скрыть свою довольно примитивную сущность, и, однако, скорее примитивный человек выдаст себя простыми и грубыми словами, чем умеющий говорить складно. Как бы мы ни хитрили перед самими собой, но правда жизни каждого видна только ему одному. Люди, совершающие нехорошие поступки, рано или поздно себе в них признаются, и умный человек тем и отличается, что может предвидеть последствия своих действий. И Федор вспоминал прошлое, понимая, что он был “дураком” по сравнению с Верой. Она потому ему тогда не подходила, что они не смогли бы договориться. Ему с ней не о чем было говорить. А разве он изменился?

Он вспомнил ее вопрос о Ерофееве и понял, что не изменился. Внешне он сейчас солидный человек, со связями, как принято говорить. Да, он со временем научился общаться на деловом уровне, но вот с культурой? Что это такое? В его окружении по-прежнему не было людей по-настоящему культурных, это были люди среднего класса и “среднего” образования во всем, и, главное, в их манере не было того, что бывает у аристократов, которым они в глубине завидовали, – спокойствия и внутреннего достоинства. Хвастовство, соперничество, быстрый темп жизни, перемена каждый день во всем, бегающие глаза, выискивающие выгодного партнера, – этот стандартный набор, достаточный для функционирования в среде себе подобных. И хамство! Да, именно оно в нужный и ненужный момент вылезало из них, с ним они ничего не могли поделать. И развлечения под стать, простые – банька, пивко, шашлыки, жены не всегда, и они же, в недавнем прошлом “девочки”, ставшие в одночасье солидными дамами по сравнению со своими еще не устроенными подругами. Это была жизнь Федора.

Он задумался и не мог понять, чем Вера может ему сейчас помочь, но ему казалось, что никто, кроме Веры, не сможет его поддержать в этот трудный момент. Да, она не представляет себе всего ужаса его ситуации. Но что же все-таки заставляет его, такого сильного, волевого человека, вдруг взять да и позвонить ей, Вере, кто сажает его в самолет, в котором он летит сейчас к ней, давно забытой им женщине, почему именно сейчас, а не год назад?

Никому не дано знать до конца причин своих поступков, как нельзя всем знать, почему случаются в жизни какие-то события. Все так переплетено и запутано, все связано и независимо до такой степени, что мы не подозреваем иногда, что тираним ближних, потому что нас кто-то тиранил, любим ближних, потому что любим других, другую, другого, и где правда, когда можно себе сказать, что это все так, как я задумал, а что было бы, если бы кто-то третий во все это не вмешался? И вот так, никак не формулируя мысли, Федор летел к новой странице своей жизни, которую он сам когда-то начал писать.

Время прошло быстро. Он даже не познакомился со своими попутчиками, и они к нему не обращались – такой у него был сосредоточенный вид. Он очнулся, когда сказали привязать ремни, и самолет уверенно шел на посадку. За окном иллюминатора видны были верхушки деревьев, какие-то домики с красными, серыми и зелеными крышами, с садами и огородами около, как змеи, вились дороги, и где-то вдали виден был силуэт города.

Федор достал телефон и набрал номер Веры. Никто не отвечал, и он услышал, что абонент не отвечает или находится вне зоны обслуживания. Федор не огорчился, понимая, что летит на свой страх и риск, не выполнив условие Веры ее предупредить. Он решил остановиться в гостинице и погулять.

Город был очень зеленый и уютный, как показалось Федору, когда он оказался в центре около театра. На площади перед театром располагался фонтан, но без воды, и дети бегали по его пыльному дну, играя в “пятнашки”. Он остановился и засмотрелся. Ему вспомнилось детство, лето, игры. У него был такой же фонтан, и его не удивляло, что здесь сейчас перед ним разыгрывались сцены из его детства. Ему стало вдруг хорошо, и он продолжал наблюдать. Один мальчик-заводила привлек его внимание какой-то особенной, чисто мальчишеской ловкостью – он уверенно обгонял других и был самым проворным. Федор не говорил себе, что вот и я был таким же, а просто смотрел и завидовал их детской непосредственности.

Было жарко. Он зашел в ближайшее кафе и с удовольствием выпил сухого краснодарского вина. Красное теплое вино разлилось по всему телу, и ему захотелось спать. Он вернулся к себе в номер и с разбегу бросился на постель. Он погрузился в тот реально-нереальный сон, который случается к вечеру, когда ты чувствуешь, что происходит вокруг и одновременно какие-то события, как будто вполне реальные, происходят во сне. Он видел Веру в то далекое время. Она протягивала к нему руки, а он от нее отдалялся, и было чувство, что вот-вот их руки соединятся, но что-то сильное тянуло его назад, и он отдалялся от Веры, но ему очень хотелось взять ее за руки, и сожаление, что ничего не получается, стало невыносимым… Он проснулся.

Федор посмотрел на часы. Было около девяти вечера. Он удивился, что так долго проспал, и сразу набрал номер Веры. Ответил женский голос, что ее нет. Он поинтересовался, когда она будет. Женский голос ответил, что через неделю у нее закончится отпуск. Федор спросил, а нельзя ли ей туда позвонить. Девушка ответила, что можно, и Федор записал телефон.

Ему было неприятно, что Вера куда-то уехала, как будто она должна была сидеть и ждать его звонка, как будто она ему уже принадлежала. Он был мужчиной-собственником, он не был интеллигентом, который сразу же начнет себя винить во всем и в конце концов найдет оправдание любой ситуации. Федор был бескомпромиссным и начал злиться на Веру, которую почти и не помнил, и стал ее ревновать к ее воображаемому спутнику. Ему и в голову не приходило, что не имеет на это права – он был такой, где-то по-детски непосредственный. И, отогнав мелькнувшее сомнение, он набрал номер. Мужской голос ответил, что ее нет.

И тут буря эмоций захлестнула Федора. Он в бешенстве стал ходить из угла в угол, не зная, что предпринять. Ехать за ней, возвратиться домой, пожить неделю здесь, познакомиться с ее дочерью? Лавина вопросов обрушилась на его голову. И он решил лечь спать. Заснуть ему не дали. Гостиница была второразрядная, было слышно, что происходит в коридоре. А там творилась ночная жизнь.

Слышались мужские и женские голоса. Кто-то кому-то что-то предлагал. Откуда-то были слышны песни – это на улице подгулявшие возвращались домой. Федор наблюдал за чужой жизнью, подслушивал разговоры. Он отвык от непосредственных проявлений людей, они находились теперь от него на расстоянии, которое он всей своей жизнью отвоевал. Он рано понял, что люди не соблюдают дистанцию и что единственный способ заставить их ее соблюдать – стать богатым, а это связано обязательно с положением, и он посвятил свою жизнь этой внутренне им осознанной цели. Но его тщеславие не выходило за рамки дозволенного и было спрятано в манере обходительной и властной одновременно.

Свою карьеру он начал еще при Шуре, и, вспоминая свою с ней жизнь, он понимал, что не случись того, что случилось, не уйди добровольно Шура из жизни, он бы, наверное, когда-нибудь ее бросил: он чувствовал скорее, чем понимал, что она не подходила к той жизни, к которой он внутренне стремился. А жизнь эта ему представлялась не только в его конкретном деле – что-то влекло его к власти…

И тут Федор понял, что к Вере он больше не вернется. Ему противно стало, что он здесь, во второразрядной гостинице, ждет неизвестно чего. “Срочно в аэропорт, и за границу”, – пришла мысль, и он вызвал такси.

9.

Впереди виден был силуэт аэровокзала. Он побежал в кассу и назвал номер рейса. Самолет отлетал через час.

Кассирша протянула ему билет. Оставалось только проскочить таможню. У него был знакомый человек там, и он набрал номер.

В последнее время у Федора всегда были с собой документы на срочный выезд за границу. Он порылся в бумажнике и не обнаружил одной справки – это могло ему помешать, если его знакомый не на месте, и он нервно прижимал трубку к уху.

– Вам кого? – спросил женский голос.

– Можно Алексея Петровича? – сердце Федора колотилось, как сумасшедшее.

– Одну минуту. – У Федора отлегло, и он ждал.

– Алло, – произнес мужчина, и Федор на одном дыхании выпалил:

– Алексей Петрович, мне срочно нужно вылететь. Не хватает одной справки. Помоги.

– Федор Иванович, подойдите к пятому окну, там все сделают. Счастливого пути.

– Огромное спасибо. – И Федор успокоился, но когда он подходил к пятому окну, то сразу обратил внимание на двух одинаково одетых мужчин. Что-то его кольнуло, однако он продолжал идти уверенным шагом.

– Предъявите документы, – сказал один в штатском, и Федор протянул ему загранпаспорт. Он напряженно стоял и не знал, как ему относиться к ситуации. Его нервы были на пределе. Человек с никаким лицом подошел к своему напарнику, и они что-то стали обсуждать.

– Извините, – сказал проверяющий и протянул Федору паспорт, – у нас усиление в связи с терактами. Чистая формальность.

И тут Федор вспомнил о Боге и стал его благодарить простыми словами крестьянина, как в детстве: “Боженька, прости и сохрани”.

И вот он сидит в самолете, который унесет его от всех здешних проблем. Он был почти счастлив, когда самолет поднялся в воздух и взял курс на Лиссабон. Он заснул крепким дневным сном и проснулся, когда услышал крики о помощи. Он думал, что это во сне люди бегают по самолету. Но это была паника, так как самолет стало болтать из стороны в сторону.

Стюардесса просила людей пристегнуть ремни в связи с вынужденной посадкой из-за неполадок в двигателе, и они должны были сесть в Варшаве. Жизнь как будто продолжала испытывать Федора на прочность. Он спокойно смотрел на землю, и философские мысли о тщетности жизни и ее значительности одновременно крутились у него в голове.

В Варшаве самолет простоял сутки, и за это время на трубку Федору несколько раз звонили с одного и того же номера, неизвестного ему. Он не отвечал. И когда в очередной раз он не выдержал и включил аппарат, на другом конце незнакомый голос обратился к нему:

– Федор Иванович, вам предлагается подъехать в прокуратуру и дать показания по предъявленному вам обвинению. Кабинет восемь, в удобное время. – Федор не знал, что ответить, и сказал: “хорошо”.

Главное сейчас было – оттянуть время, и Федор связался со своим адвокатом Германом Моисеевичем, человеком, которому он доверял и у которого была доверенность от его имени. Сообщив ему о звонке, Федор попросил его взять на себя все хлопоты по своему делу и его информировать.

Герман Моисеевич был близким ему человеком, с ним он обсуждал все свои дела. За работу Федор ему ежемесячно платил большие деньги и был уверен, что тот постоянно занимается его делами и держит все операции на контроле. Однако о последней сделке он ему пока не сообщил. Федор не мог знать, что Германа Моисеевича уже вызывали в прокуратуру по его делам. Ему не хотелось думать, что всех уже держат на коротком поводке, и он надеялся, что дело не зашло еще так далеко.

Перед отлетом самолета была еще раз проверка, но все обошлось. Когда самолет набрал высоту, то на секунду Федору показалось, что его судьба поворачивает в нужную сторону, но что-то ему говорило совершенно другое. “Это конец. Это конец, – повторял он про себя. – Неужели навсегда я покидаю?” Он не понимал еще, что именно он покидает, но чувствовал, что все, что сейчас составляло его жизнь, – это не его жизнь, его жизнь осталась где-то там… “Неужели это все?” И он впал в полузабытье.

Всякие мысли о Вере и о Виктории отошли далеко, спрятались в памяти. И будет ли Федор вспоминать об этих женщинах, с которыми по воле судьбы ему не суждено было соединиться?

Картины прошлого перемешались с картинами возможного будущего в зоне, со всеми подробностями издевательств над ним. Он знал, что боится тюрьмы и очень не хочет попасть туда, откуда для него не будет пути назад, в нормальную жизнь. Но вдруг он вспомнил себя мальчиком на берегу реки с удочкой из бамбука и с ведерком, полным рыбы. Он сейчас все отдал бы за минуты спокойствия и тихой радости детства. И что он сделал не так в своей жизни? Ему в голову все время лезла одна и та же фраза: “Все нужно делать вовремя”. А что он не сделал вовремя? Не завел семьи, не отказался от этих несчастных денег (он их так и называл про себя – “несчастные”). Он посмотрел на себя со стороны и ужаснулся, каким жалким и ничтожным он выглядел. Жизнь окончена. Он чувствовал это все яснее. В голове его все перепуталось, смешалось. И ничего интересного не предвидится…

Таких, как наш герой, невозможно сразу в жизни обнаружить, он растворился во многих нас окружающих людях, и поэтому нам его не удастся больше встретить когда-нибудь, мы с ним расстаемся… Навсегда?

Навсегда

Повесть

Часть 2

В двенадцатом номере “Невы” за 2004 год была опубликована небольшая повесть Татьяны Ролич “Навсегда”. В центре ее – судьба Федора, человека активного, деятельного, пытающегося найти свое место в нашем сложном мире. Тогда автор закончила свое повествование такими словами: “Таких, как наш герой, невозможно сразу в жизни обнаружить, он растворился во многих нас окружающих людях, и поэтому нам его не удастся больше встретить когда-нибудь, мы с ним расстаемся… Навсегда?” Но, видно, не случайно после этого “навсегда” был поставлен знак вопроса. Писательница решила вернуться к своему герою. Возможно, ее подтолкнуло к этому письмо одной из наших читательниц, писавших, что ей очень хотелось бы узнать, как дальше сложилась судьба Федора. И если первая часть повести заканчивалась поспешным, почти паническим отъездом Федора за границу – тогда он ощутил реальную угрозу и своему бизнесу, и своей личной свободе, – то нынешнее повествование начинается с его возвращения на Родину…

Великие мысли исходят от сердца.

Вовенарг

1

Пребывание за границей для Федора совпало с трудным временем перемен в России. Обо всем, что происходило там, он узнавал из газет, которые каждый день покупал в киоске недалеко от дома, и у него была возможность все продумать и решить, что надо возвращаться в Россию.

В это время началось послабление к “нарушителям” налогового законодательства – ему дали понять, что в прокуратуре к нему отнесутся лояльно. И вот он уже приземлился в аэропорту России. Те чувства, которые его переполняют, он не может для себя иначе назвать, как ожидание. Это слово все время приходит ему на ум, когда он смотрит в окно иллюминатора, и предощущение перемен заставляет его дышать глубже. С некоторым опасением думает он обо всем, что еще ему предстоит пережить.

За время пребывания за границей он пришел к одному простому выводу, что везде хорошо, а дома лучше. Жизнь за границей – это его опыт, из которого он будет что-то черпать.

Заграница ему, привыкшему жить просторно, показалась маленькой, и такого ощущения у него не возникало прежде, когда он совершал деловые поездки, но, когда он оказался там частным лицом, он почувствовал, что ему там тесно, как будто он примеривал к себе чужой пиджак. Самым для него запоминающимся было то, как он жил на берегу океана у местных жителей и ходил в море ловить рыбу, что оказалось делом небезопасным, и он понял, что, если бы он не родился в России, он, может быть, был бы счастлив где-нибудь в неведомом месте на земном шаре. Но он был связан с местами, где прошло его детство, где он влюблялся и был счастлив, где живут его родители и люди, которых он вспоминает со всеми их сложностями и простотой обращения, и сейчас он все это в душе переживает как возвращение домой, как желание жить там, где тебе хорошо.

Неделю назад ему стало известно, что его Дело пока остается без всякого движения за недостаточностью улик – власть сменилась, и это давало ему надежду на то, что можно будет заниматься своим бизнесом без проблем. Он знал, что это главное в его жизни, и чувствовал и понимал, что ресурс его возможностей еще не исчерпан. И вот…

Он проходит таможню, садится в такси и едет к себе домой. От друзей он узнал, что Виктория вышла замуж и живет постоянно за границей, но где – неизвестно. Он возвращается к себе в квартиру, которой пользовались друзья в его отсутствие. Это приличная пара, Алексей и Марина, и сейчас наверняка кто-то его ждет в просторной гостиной, где он раньше принимал своих партнеров и устраивал вечеринки.

Когда он вошел, его удивило ощущение простора, и он вспомнил свои апартаменты в Португалии, и сразу чувство радости, но не той, которая возникает от конкретных событий, а той, которая спрятана глубоко в душе, там, где собираются, как драгоценности в шкатулке, чувства самые заветные, тайные, волной накатилось на него, и он понял наконец, что он дома.

Алексей – симпатичный мужчина среднего возраста. Собранность и энергичность, отсутствие эмоций на лице, короткие и четкие фразы – все это сразу производило впечатление человека, занятого серьезным делом.

– Федор Иванович, рад вас видеть, – сказал он, вставая навстречу Федору, который как-то неуверенно входил в гостиную, вспоминая свои прошлые времена, когда он с такой тщательностью занимался ремонтом, продумывая детали будущего интерьера. Он посмотрел на низенький столик около дивана и увидел свою любимую пепельницу, сделанную из малахита, с прожилками от темно-зеленого до светлого, с серыми и черными пятнами, которые создавали впечатление черепахового панциря. Федор курил иногда, но это не становилось его привычкой, – он любил хорошие сигары, он их всегда привозил из заграничных поездок. Ему нравилось наблюдать, как лист, в который завернут табак, скручивается от огня, а запах сигары будоражит его нервы, напоминая о времени, когда он жил на берегу моря и вечерами любовался на океан, принимающий в себя раскаленное докрасна солнце.

Все эти воспоминания промелькнули в его голове, и он, казалось, не услышал, как к нему обратился Алексей:

– Марина уехала с дочкой в отпуск, так что видите, я тут старался к вашему приезду один.

– Да, да, спасибо. Все отлично. Ну и как у вас тут? – сказал Федор, усаживаясь в мягкое кресло в углу комнаты. Раньше он любил именно это место – отсюда открывался прекрасный вид из окна. Федор специально выбирал форму окна, чтобы оно было во всю стену и чтобы видны были деревья, сквозь которые вечером проглядывает солнце. Ему долго не удавалось подобрать квартиру, и его знакомый риэлтер много потратил времени, чтобы все было, как это хотелось Федору. И сейчас, сидя в этом кресле и смотря вдаль, Федор вспомнил, непонятно почему, Шуру, потом Викторию и неожиданно спросил:

– А что Виктория Михайловна? Где она?

– Это целая история. Она сейчас где-то за границей. Вышла замуж за иностранца, который поддержал ее в тот сложный момент.

Алексей внимательно смотрел на Федора. Он почувствовал, что Федор спросил о Виктории не просто, за этим что-то стояло, но что – Алексей не знал. Федор сделал вид, что не слышит, и отвернулся, как будто заинтересовался чем-то на стеллаже. Он взял первую попавшуюся книгу – и это был Ерофеев, “Цветы зла”. Он открыл и прочитал: “Федору от Виктории. На память о наших спорах”. Он закрыл книгу, и Виктория вспомнилась ему в то далекое время. Он вспомнил, как рассказывал ей о своем знакомстве с Верой, вспомнил вопрос о Ерофееве, и они потом долго обсуждали, что значит быть культурным, и Виктория сказала слова, которые до сих пор помнил Федор: “Культурный – это человек всем приятный”. Казалось бы, ничего особенного не сказала Виктория, но он помнил эту фразу и всегда примеривал ее к людям, и, кажется, все получалось именно так.

“Действительно, если человек чем-то вызывает неприязнь, значит, он плохо воспитан”. И дальше он сам с собою рассуждал: “А культурный человек не может быть воспитан плохо, и поэтому он должен быть всем приятен”. Но когда он с Викторией беседовал об этом, она ему сказала: “Не важно, сколько прочитано книг, к людям надо относиться с душой. Это трудно”. Все это сейчас вспоминалось Федору. Эти воспоминания мелькали быстро, но Алексей заметил, что при упоминании о Виктории Федор изменился в лице.

– Я пойду вам что-нибудь приготовлю, – сказал Алексей и вышел.

Федор встал. Подошел к окну. Мысли его все время крутились вокруг Виктории, и неожиданно он подумал: “А ведь вопрос о Ерофееве задала Вера. Ну да, я прочитал…” Федор задумался, пытаясь понять, что же все-таки такое эти “Цветы зла”. И он вспомнил, что не смог эту книгу дочитать до конца. Ему было непонятно, о чем пишет этот Ерофеев, при чем тут цветы зла, или он так писателей называет? На этом его рассуждения прекращались – они не могли идти дальше этих простых мыслей. Он понял, что, говоря о приятности человека другим, Виктория его успокаивала, – она правильно сделала, что вышла за другого – этот другой, наверное, был культурнее его, Федора, простого русского парня, которому посчастливилось встать выше своей среды, но которому еще чего-то не хватает, чтобы… Такие мысли всегда его посещали, когда он пытался понять, почему другим везет больше, чем ему. Это самокопание не занимало у Федора много времени, оно, как облачко, набегало, проливалось дождем, успокаивало его самолюбие, и он отгонял его от себя, и солнце освещало его жизнь, и он спокойно продолжал жить, не углубляясь дальше в рассуждения.

И вот сейчас его жизнь как будто начинается снова.

2