Текст книги "Сюрприз в бантиках"

Автор книги: Татьяна Туринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

К его возвращению домой Юльки уже и след простыл. Вещи, правда, остались – то ли не в состоянии была их собирать, то ли планировала вернуться. Бахареву очень хотелось надеяться на второе. Наверняка она решила его проучить: наказать как следует, чтобы наука была на всю оставшуюся жизнь. А потом вернется, куда денется.

Ужасно хотелось есть, но без Юльки кусок не лез в глотку. Вадим даже чаю не мог согреть – вроде и хотелось, но руки не поднимались. Казалось верхом кощунства заниматься обыденными делами, когда жизнь на крейсерской скорости летела под откос.

По всему выходило, что нужно ехать к Юлькиным родителям – куда еще она могла податься, к кому? – но сил, опять же, не было. Как, ну как он посмотрит в ее глаза? Что скажет ей в свою защиту? "Прости, дорогая, я нечаянно. Уверяю тебя – до самого-самого важного у нас с начальницей так и не дошло". Хорошенькое утешение. Он с ней просто потискался, помацался, а как дошло до главного – Чуликова увидела его сногсшибательные трусы с клоунским бантиком и срочно передумала ему отдаваться. И чем это его оправдывало, интересно?

По всему выходило, нет ему оправданья. И правильно. Чего заслужил – то и получай. Так-то оно так, все совершенно справедливо, и Вадим даже не стал бы роптать на судьбу, покорно принял бы любое наказание. Если бы не одно "но". Казалось бы, такое маленькое, скромное, незаметное.

А именно: за что наказана Юлька?! Вадим – за несдержанность, за дурость, за то, что не смог отказаться от лишней рюмки водки, за то, что думал не мозгом, а органом, меньше всего для этого приспособленным. За то, что удовлетворению внезапно возникшего желания дал такую высокую цену. Но за что наказана Юлька?!!

За то, что носит под сердцем их общее с Вадимом дитя? За то, что как проклятая просидела целый вечер накануне Нового Года одна, в ожидании неверного мужа? За то, что поверила ему и отпустила на эту проклятую вечеринку? Или за то, что заставила мужа надеть дурацкие трусы в надежде, что это убережет семью от развала?

Бахарев страдает сейчас и будет страдать, наверное, всю жизнь из-за своей дурости. И правильно: натворил делов – страдай, умей отвечать за свои поступки. Но ведь и Юлька страдает сейчас! И в будущем тоже наверняка будет страдать от его предательства. А разве это справедливо? Наказан ведь должен быть только он, Вадим. Юлька в этом вопросе – сторона пострадавшая. Так за что же ее-то мучить?

Как ни тяжело было, но Бахарев все-таки поехал к Юлькиным родителям.

Дверь открыла теща. Гнать с порога не стала, но и в комнату не пригласила, провела гостя на кухню. Без лишних расспросов поставила чайник на огонь, вытащила из холодильника сыр, колбасу, майонез. Нарезала хлеба.

Чайник шумел громко. В обычной ситуации Вадим бы расслабился, согрелся от одного этого звука. Теперь же он, напротив, мешал. Говорить во весь голос не было сил, а шепот из-за чайника невозможно было бы услышать. И Бахарев молчал.

Хозяйка, наконец, присела:

– Ну, зятек, рассказывай, что произошло. Юлька прибежала вся в слезах, ничего не объясняет. Твердит только, что вернулась навсегда. Может, ты расскажешь, что там у вас произошло?

Эх, теща-теща! Ведь мудрая же женщина, так здорово с "противоугонным устройством" придумала, а теперь не может понять, из-за чего весь сыр-бор. А из-за чего он обычно бывает?

Открыть рот и все рассказать, как на духу, оказалось невыносимо трудно. Однако сидеть молча было по крайней мере глупо, и Вадим начал:

– Это я виноват. Вы Юльку-то не вините, Татьяна Владимировна. Это я дурак, она все правильно…

– Так, дорогой. Еще раз и более внятно.

Под ее пристальным взглядом было неуютно. Очень неуютно. Бахарев скукожился:

– Вы… вы были правы. Ваш подарок… тот…

Татьяна Владимировна двинула бровью:

– Какой подарок? Ты о чем?

Вадим сильно пожалел, что пришел. Сказать правду не было сил. Но и молчать глупо – не для того пришел, чтобы в пол смотреть. Жену возвращать надо.

– Устройство… противоугонное…

От неожиданности хозяйка аж задержала дыхание. Выдохнула с шумом:

– Та-ааак…

Помолчали немного. Вадим и рад бы прекратить эту затянувшуюся паузу, да говорить было нечего: главное уже сказал, оставалось лишь ждать заслуженного покарания.

– Что ж ты наделал, паршивец? – теща привстала из-за стола, облокотившись на него мощными кулаками, и Бахарев совсем пригорюнился.

К счастью, в это мгновение засвистел чайник. Татьяна Владимировна, секунду подумав – бить ли зятя немедленно или дать ему маленькую отсрочку, чтоб подольше помучился – выбрала чайник. Сунув по пакетику заварки в чашки, залила их кипятком. Швырнула на стол ложки, вслед за ними сахарницу – та едва устояла. Чашки хозяйка поставила осторожно. То ли зятя жалела, чтоб не обжегся, сердешный, то ли себя, любимую.

Присев, подвинула к себе сахарницу. Бухнула в чай две ложки с горочкой и вернула на место. Неспешно размешала сахар, волком глянула на гостя:

– Чего сидишь? Пей давай, а то остынет.

Вадим послушно схватился за чашку. Если не убила сразу, появилась надежда, что уйдет живым.

– И что? Юлька-то как узнала? Что ж ты, кобель ненасытный? Гулять научился, а следы заметать Пушкин будет?

Отваги на то, чтобы взглянуть в глаза обличительницы, у Вадима не нашлось. Сидел, как мышонок. Только чашку обхватил руками – то ли грелся, то ли держался за нее, как утопающий за соломинку.

– Сволочь ты, зятек. Юльке рожать вот-вот, а ты что удумал? Ей же волноваться нельзя, ей только положительные эмоции…

– Татьяна Владимировна, я ж не хотел. Оно сработало, устройство ваше! Ничего не было. Вернее, чуть было не было…

Хозяйка уставилась на него, медленно соображая:

– Что значит "сработало"?

На всякий случай Бахарев не стал уточнять словами. Руками развел неопределенно: пусть понимает в меру своей распущенности.

– То есть ничего не было, что ли?

– Угу.

– Ты что, в тех трусах был, что ли?

Вадим робко кивнул, с неизбывной тоской глядя за плечо тещи, на веселенькие занавески в бело-голубую клетку. Они выглядели такими безобидными и даже уютными. Вот бы пропали все проблемы, вот бы просто сидеть на этой кухне и пить чай с тещей. И с Юлькой. Ну и тесть, черт с ним, тоже пусть бы почаевничал.

Его мечты были прерваны самым неожиданным образом. Теща, мгновение назад способная убить неверного зятя, вдруг расхохоталась задорно, сотрясаясь пышными телесами.

Хохотала она долго и так заразительно, что Бахарев сам едва удержался. Проснулась надежда: авось пронесет. Заулыбался стеснительно, довольный произведенным эффектом. А Татьяна Владимировна все хохотала, даже подхрюкивать стала. Только было угомонилась, глянула на зятя, и снова начала содрогаться от смеха. На глазах слезы, как тогда, на свадьбе, когда продемонстрировала гостям "главный подарок" во всей красе.

– Ой, уй… не могу, уй… а-ха-ха!

Пухлые пальцы, давно, возможно, с самой свадьбы дочери не видевшие маникюра, терли глаза. Их хозяйка все силилась успокоиться. Временами на секунду-другую ее смех стихал, но потом все повторялось сначала – молчаливое содрогание мощного тела и взрыв гомерического хохота.

– Уй… хих… уй, блин! Представляю…

Последние слова потонули в хохоте.

– Ты что, и правда?

Глаза ее смотрели на зятя так доверчиво и даже где-то радостно, что было несколько неожиданно для данной печальной ситуации. Бахарев снова кивнул. На сей раз Татьяна Владимировна удержалась, для надежности зажав нос рукой. Потом все-таки не выдержала и снова весело фыркнула:

– Хотела бы я поглядеть на это зрелище!

Вадим смотрел на нее грустно. Кому-то смешно. А некоторым так совсем не до смеха.

Все еще не в силах придать лицу подобающе-грозное выражение, хозяйка спросила:

– И как же ты умудрился в таких-то трусах, а?

– Так ведь не умудрился, Татьяна Владимировна! В том-то и дело: говорю ж – работает ваше устройство, отлично работает. Не было ничего!

– Не было? – еще мгновение назад тещины глаза напоминали щелочки от безудержного смеха, теперь в ней тоже просматривалась некоторая схожесть с восточными народностями, но от былого веселья уже ничего не осталось: смотрела на зятя зло, требовательно. – Если ничего не было, откуда ж Юлька узнала? Что ж ты, сволочь, беременную жену под удар подставляешь?

И как ей объяснить? Рассказывать с самого начала, как пришел в "Макнот", как все на него смотрели зверем, и только одна Наталья Петровна Чуликова казалась настоящим другом? О том, как в Бахареве постепенно начали расти подозрения насчет ее ласковых улыбок, "дружественных" поглаживаний руки, одобряющих фраз? Как не хотел идти на эту проклятую вечеринку? Как, поддавшись Юлькиным уговорам, надел "противоугонное устройство"? В подробностях поведать, как выпил пару рюмок исключительно "для сугреву", а потом уже остальное пошло, как по маслу? Как Чуликовой срочно понадобилось что-то выяснить, и его пронзило насквозь от прикосновения ее губ? Как в то же мгновение вспомнил, что уже два с лишним месяца их с Юлькой отношения смело можно было назвать целомудренными, и что его это категорически не устраивает? Что именно из-за этого столь бурно прореагировал на прикосновение ненавистной Чуликовой. Что под воздействием водки и длительного воздержания эта грымза показалась ему едва ли не Афродитой. Какой страшный облом испытал, когда вместо сеанса интима попал под ее фонтан безудержного веселья. И как рад теперь, что теща подарила им с Юлькой тот "главный подарок" – шикарные жутко-малиновые трусы необъятного размера в сумасшедших бантиках и с ошеломляюще-идиотским кружевным украшением на резинке.

– Татьяна Владимировна, давайте я вам все расскажу. С самого начала…

– Мне с самого начала нужно было гнать тебя в три шеи из дому, чтоб девочку мою не обижал. Жаль, сразу не догадалась, не разглядела твоей сущности кобелиной. Убирайся отсюда! Все вы одним миром мазаны. Одного кобеля пригрела на груди – "командировки" у него, понимаешь ли, "командировки"! Знаю я ваши командировки! Шагай отсюда, зятек, да чтоб я тебя больше не видела.

– Нет же, Татьяна Владимировна, вы не поняли. Ничего ведь не было! Говорю ж, устройство ваше помогло. Противоугонное.

– Я вот тебе сейчас изображу устройство. Давай отсюда, говорю.

Побитым псом Вадим встал из-за стола и направился в прихожую. На полдороги вспомнил самое важное:

– А как же… Как же малышка?

– Не переживай, папаша, без тебя воспитаем. В гробу я видала таких воспитателей.

А Юлька так и не вышла из своей комнаты.

Злиться на себя можно было сколько угодно, только легче от этого не становилось.

На работу Бахарев не пошел. Провалялся до обеда в постели, казня себя за промах. Потом вспомнил, что в кухонном шкафчике завалялась початая бутылка водки. Долго не раздумывал. Плеснув сразу полстакана, выпил махом. Скривился, утерся рукавом. Вместо того чтобы скорее закусить, вдруг… заплакал.

Прекрасно понимал, что виноват только сам, но отчего-то было ужасно жалко себя. И так не хватало Юльки. С неприятными рыжими пятнами, щедро усыпавшими лицо, располневшей, с сильно выпирающим животиком. Такой обидчивой и подозрительной, такой слезливой. Не хватало.

И в то же время зол был на нее едва ли не больше, чем на себя самого. Сам виноват? – да, однозначно. Бахарев и не утверждал, что стал жертвой несчастливого стечения обстоятельств. Конечно виноват! С удовольствием прижимался к Чуликовой, такой теплой, страстной, охочей до его ласк. И с неменьшим удовольствием потащился в ее кабинет. Правда, не соображал ни черта – нечем было, мозг отключился, передав инициативу нижнему собрату. Но тем не менее Вадим не был склонен снимать с себя вину – виноват, еще как виноват.

Но Юлька – разве она так уж ни в чем не виновата? Почему она не поверила мужу, что ничего не было? Ведь сама заставила его надеть дурацкие трусы-предохранители, должна же понимать, что в них мужик может поиметь только бесконечные насмешки, а никак не удовольствие. И все-таки не поверила, ушла…

О теще разговор особый. Вадим не слишком-то и надеялся на ее понятливость – сложно ожидать поддержки в таком вопросе от женщины, чей муж имеет стойкую тенденцию к регулярным загулам. Юлька рассказывала, как родители несколько раз были на грани развода из-за папочкиных выкрутасов. Тот вечно привозил сюрпризы из командировок: то оригинальный сувенир, то модную кофточку дочери, то симпатичный шарфик жене, то рубашки, насквозь пропахшие чужими духами. Так что реакция Татьяны Владимировны была более чем понятна: опасалась, как бы дочь не постигла судьба матери. Даже "противоугонное устройство" зятю подарила. Ан нет, не помогло…

Вернее, помогло, но не совсем так, как мечталось теще. Измены физической не случилось, но моральная-то, моральная – куда от нее денешься? Если дошло до противоугонного устройства, значит, моральная измена уже произошла – ведь Бахарев был готов изменить, и, вне всякого сомнения, сделал бы то, ради чего притащился в темный начальнический кабинет. И кого теперь по большому счету волновало, что на его сногсшибательных трусах волнительное происшествие закончилось, практически не начавшись.

Эх, если уж страдать, так страдать за дело. Вот если бы все произошло – было бы не так обидно. А за что его наказывали теперь? Да как же они не понимают, что для него это было всего лишь маленькое сексуальное приключение, и не больше? Что бы изменилось, если бы у них с Чуликовой действительно все случилось? Ровным счетом ничего! Бахарев бы спокойно оделся и вернулся к остальным. Выпил бы еще пару-другую рюмок, а потом вернулся домой, как ни в чем ни бывало. Почему женщины придают столь великое значение бессмысленному половому акту? Он-то ведь все равно собирался вернуться домой, к Юльке.

Но Чуликова! Какова Чуликова, а? Стерва. "Было, девушка, было!" С какой уверенностью она это сказала, дрянь! И с каким спокойствием. Если бы Вадим не знал наверняка, как все произошло, он бы и сам ей поверил. Но зачем ей это нужно? Он никак не мог уловить логики в ее поступке. Даже поступках.

Прежде всего, для чего ей понадобилось соблазнять собственного сотрудника? Вадим, конечно, виноват, что поддался на ее провокацию, но у него есть несколько оправданий: прежде всего, он был пьян, как сапожник – что, увы, ни в малейшей степени не снимало с него вину. Во-вторых, ему было очень тяжело остаться равнодушным к ее чарам, потому что… Потому что природа требует свое, а возможности удовлетворить ее требования у Бахарева давненько не было. И, наконец, в третьих. А что в третьих?

Очень хотелось себя оправдать, и Вадим принялся серьезно, насколько это было возможно в состоянии опьянения, анализировать собственные чувства и ощущения в момент… танца с Натальей Петровной, если "это" можно назвать таким безобидным словом. То, как они двигались под музыку, можно было, наверное, назвать как угодно, но не танцем: это было откровенное соблазнение, любовная прелюдия, но никак не танец. В тот момент Бахарев чувствовал себя первобытным мужиком, неандертальцем, не способным думать, умеющим лишь следовать своим инстинктам. А инстинкт был один: здесь и сейчас, и желательно по полной программе. Оправдывало ли это его хотя бы в малейшей степени? В его собственных глазах – да. Пусть не слишком убедительно, но все же оправдывало. Юлька же с Татьяной Владимировной почему-то смотрели на это несколько иначе.

Пусть так. Это не снимало главного вопроса: для чего все это было нужно Чуликовой?! Как ни неприятно было Вадиму ощущать себя бычком на веревочке, но ведь так и было: инициатива все-таки исходила не от него, а именно от Натальи Петровны. Так вот: зачем это было нужно ей? Что, то же самое чувство изголодавшейся троглодитки? Просто захотелось – вот и вся причина?

Не исключено. В конце концов, все мы люди, все мы человеки. Чем Чуликова хуже самого Бахарева? Если мог захотеть он, точно так же могла захотеть и она. Однако что было сначала: яйцо или курица? Превратилась ли она в троглодитку, случайно коснувшись Вадима, когда спрашивала его о чем-то, или же, напротив, вопрос был всего лишь предлогом к продолжению, к более тесному общению, к единению начальницы с подчиненным?

Как Бахарев ни силился, а вспомнить вопрос не мог. А ведь помнил все достаточно четко: прикосновение ее горячих губ к своему уху, ни с чем не сравнимое чувство, когда все тело пронзает внезапное неутолимое желание, бесконечный бег пальцев по ее податливому телу, щедрому на взаимность, ощущение звонкой пустоты в голове, потому что мозг уже конкретно отправился в спячку. Он все прекрасно помнил. Все, кроме одного: о чем его спрашивала Чуликова? Интересно, помнила ли она сама об этом?

Стоило ли из-за провала в памяти обвинять начальницу в том, чего, возможно, на самом деле и быть не могло? Если даже Вадим не помнил вопроса, это вовсе не означало, что вопрос тот был надуманным. Однако теперь, после всего произошедшего, в нем все больше и больше укоренялась уверенность: вопрос был для Чуликовой лишь предлогом.

По крайней мере, это железно вытекало из ее вчерашнего поведения. Она на полном серьезе предлагала ему "продолжение банкета", несла какую-то ахинею насчет того, что у нее и самой белье тоже с бантиками – как будто Бахареву было какое-то дело до ее белья. То есть она, видимо, отнюдь не считала произошедшее на вечеринке случайностью. Или же в крайнем случае ее эта случайность очень даже устраивала. Устраивала настолько, что ей непременно хотелось завершить начатое. До такой степени, что ее не напугало даже присутствие Юльки.

Юлька ее не просто не смутила, а, кажется, даже завела. Как будто ей интересно преодолевать неожиданные препятствия на пути к конечной цели.

К цели? Эта мысль пронзила Вадима ничуть не меньше, чем прикосновение губ Чуликовой и ее вполне откровенные прижимания к нему. К цели, она упорно двигалась к цели…

Теперь все становилось понятно. Целью Чуликовой был он, Вадим Бахарев. С самого первого дня работы в компании "Макнот". У него и раньше были на этот счет некоторые подозрения. Не сразу, первые появились приблизительно через пару месяцев после того, как приступил к выполнению обязанностей на новом месте. Но он не думал, что все настолько серьезно.

Выходит, Чуликова решила его прикарманить? Нагло присвоить, не спрашивая на то согласия самого "предмета чаяний". Не принимая во внимание, что у него есть жена. И не просто жена – беременная жена! Чуликова ведь прекрасно знала это. Больше того – периодически интересовалась Юлькиным самочувствием. Вот ведь стерва!

Именно поэтому ее нисколько не смутило появление Юльки при их вчерашнем разговоре. Больше того – обрадовало, потому что одним махом сильно приближало Наталью Петровну к цели. Но это ей только казалось. Потому что на самом деле!..

Бахарев плеснул еще полстаканчика. Не приготовив, чем бы закусить, опрокинул в себя водку. Первая пошла как по маслу, вторую же пришлось долго уговаривать: Вадим едва не вырвал, но сдержался. Метнулся к холодильнику, схватил попавший под руку сыр и откусил от целого куска, не без труда освободив его от прилипчивой пищевой пленки.

Это ей только казалось! Потому что на самом деле Чуликова получит хрен с редькой, дырку от бублика – все, что угодно, но не Бахарева! Потому что Бахарев – не скотина бессловесная, не баран на веревочке – куда поведут, туда и пойдет. Не-ееет, он сам будет решать свою судьбу. Сам и только сам! И никакая Чуликова ему не указ.

Водка на голодный желудок, вместо завтрака и обеда… Мягко говоря, не самое лучшее решение. Вадима развезло, как первоклассника от рюмки пива. Боль утраты Юльки не то чтобы ушла, но растворилась в дикой злобе на Чуликову. Во всем была виновата именно она, Наталья Петровна, стерва из стерв. А он, Бахарев, лишь несчастная жертва ее начальнических амбиций. Его насильно, невзирая на громкие протесты, утащили в кабинет, и там чуть было не изнасиловали. Сам же он при этом был чист и невинен, аки агнец Божий.

Невинен! Чист, как слеза младенца! Он не хотел, это все она, Чуликова! А он… да он же только… да всего-то навсего… ну подумаешь… ну чуть-чуть, совсем немножко… потихоньку, чтоб никто не увидел… один разочек, только один… только потрогать, какие они на ощупь… какая она сама, Наталья Петровна… тоненькая, не то что Юлька… с торчащими кнопками сосков. Он не хотел, разве что разочек…

Черт! Да как же не хотел, если… О Господи, что же это за напасть? Он ведь ее ненавидит, а вспоминает почему-то с таким волнением. Она же стерва, самая настоящая стерва! Она хочет поссорить их с Юлькой, уже поссорила. Ведь она же могла, могла сказать: "Ну что вы, деточка, ничего не было, вам всего лишь показалось". А вместо этого она только подтвердила Юлькины подозрения.

А Вадим, дурак, еще о чем-то жалеет? О том, что не произошло тогда, на пьяной вечеринке? Да он, да ее… в порошок сотрет, вот! Гадина, из-за нее Юлька…

Слезы залили небритые щеки. Так стало жалко и себя, и Юльку, и их маленькую пока еще неродившуюся девочку. Неужели ей не позволят расти с отцом? И только из-за того, что какая-то дрянь…

А мальчик-то спекся… Не выдержал такого, в сущности, ничтожного испытания. Не понял, дурачок, насколько Наташа облегчила его задачу. Ну-ну, пусть его. Никуда-то он от нее теперь не денется.

Вот только паршиво, что на работу не явился – это уже дурной признак. Хочет продемонстрировать самостоятельность? Глупыш. Ну да пусть подергается немножко – поводок все равно короткий, далеко не убежит. А если так, с ложным ощущением свободы, ему проще решиться на крутые перемены – тем более пусть потешится, пока возможность не отобрали.

Оставалась надежда, что он выйдет хотя бы с обеда – Наталья Петровна даже не стала бы ему прогулы выставлять. И без нотаций бы обошлась. Только глянула бы на него нежно, чтобы понял, глупыш, что она ему не враг, а очень даже напротив – надежда и опора, что с ней ему будет намного проще двигаться по жизни. Ан нет, он и после обеда не появился. А жаль.

Ну что ж, сам виноват. Не захотел по-хорошему, будет по ее, по Наташиному.

Не дожидаясь окончания рабочего дня, Наталья Петровна отправилась навестить пропавшего сотрудника. Может, утешить нужно мальчика – наверное, нелегко ломать семью, даже если стаж еще совсем крошечный. А может, и к ногтю прижать покрепче, если своевольничать надумает. Погоревать-то Наташа ему еще позволит, не слишком, впрочем, долго – что ж она, не человек, что ли? Нешто не понимает? А вот своевольничать…

Ей совсем не нужен своенравный муж. Не для того она его искала столько лет, чтобы потом под его дудку плясать. Нужно сразу дать ему понять, кто главный в доме. И объяснить: хочешь считать себя мужиком, хочешь, чтобы тебя другие им считали – будь послушным, и тогда Наталья Петровна с немыслимым удовольствием позволит тебе выглядеть хозяином положения. Но только выглядеть, и только при полном послушании – иначе… Иначе любой мало-мальски наблюдательный человек на счет "раз" поймет, что ты подкаблучник и полное ничтожество. Так что, милый, все зависит от тебя.

Да, именно так она все и объяснит Бахареву. А потом, когда он хоть чуть-чуть придет в себя, когда поймет, что сопротивление бессмысленно, Наташа заставит его изменить имя на более громогласное. Причем по доброте душевной даже позволит ему самому выбирать: "Владимир" или "Владислав". Вообще-то "Влад" вроде как больше к последнему относится, но имя "Владимир" Наталье нравилось куда сильнее. "Владеющий миром". Звучит! А что такое "Владислав"? Всего-то "Владеющий славой". Ну и какой, интересно, славой будет владеть ее Бахарев? Какая, к черту, слава? Что он, мальчик-поскакунчик, что ли? По сцене прыгает да рот разевает под фонограмму? Хорошему менеджеру проектов не слава нужна, а хороший опыт. Ну да ладно, так и быть, пусть сам выбирает. Наталья Петровна все равно будет звать его сокращенно, Владом.

Водка кончилась. А жаль. Вадим все еще был нетрезв, но действие алкоголя уже почти прошло, и тоска снова взяла сердце в тиски. Надо бы выйти купить еще пару бутылок, чтоб на вечер было чем затуманить мозги, и на утро хватило. Водка, конечно, гадость редкая, и ни к чему хорошему сроду не приводила. Но было у нее одно замечательное свойство: стоило выпить сто грамм, как уже не казались такими уж неразрешимыми проблемы, боль – смертельной. В общем, с нею вполне можно было жить. Или, по крайней мере, думать, что живешь.

Однако выходить на улицу не хотелось. И даже не из-за мороза – в дубленке Бахарев бы его даже не ощутил. А вот выходить на улицу небритым он еще не привык. Вот посидит дома недельку-другую, месяц. Попьет горькую с утра до вечера. Тогда уже будет, как говорится, по барабану: бритый, не бритый – лишь бы денег хватило.

От такой перспективы Вадима передернуло. Неужели он и в самом деле скатится до этого? И ужаснулся: а почему, собственно говоря, нет? Он уже ступил на эту дорожку: с утра если и было что-то во рту, так только водка да кусок сыра. Сам небритый, нечесаный – ужас. Увидела бы его сейчас Юлька, лишний раз убедилась бы в своей правоте – кому такой муж нужен?

Нет, так дело не пойдет. Положение у него в самом деле незавидное, однако это не повод превращаться в алкоголика. Для начала нужно побриться, освежиться под прохладным душем. Однако лень сегодня его одолела какая-то особенная. Ни за водкой сбегать, ни побриться. Тогда нужно попытаться решить проблему с другого боку. Можно начать не с гигиенических процедур, а с чашечки крепкого кофе. Или чаю. Да, правильно, крепкого-крепкого горячего чаю. Он выбьет из головы остатки хмеля, и Бахарев снова станет человеком. На душе будет паршиво, но он все-таки станет человеком. А потом уже будет искать выход из создавшейся ситуации. Но только на трезвую голову – водка плохой советчик.

Нельзя сказать, что чай слишком взбодрил, однако сил чуть-чуть прибавил. После недолгого раздумья Бахарев решил повторить эксперимент. Помогло – после второй чашки он и впрямь почувствовал себя человеком. Почти. Вот если бы не заросшая щетиной физиономия, мешающая себя уважать – было бы совсем хорошо. Только было отправился в ванную, как неожиданно раздался звонок в дверь.

Сердечко екнуло: Юлька! Не выдержала, вернулась! Но почему звонит, почему не открывает своим ключом? Все еще сердится? Глупая, неужели она не понимает, что ему никто-никто кроме нее не нужен!

Бахарев готов был кружить Юльку на руках, целовать ее отекшие ступни, пасть пред нею на колени, прислониться ухом к огромному животу и слушать, как бьется, стучится, торопясь наружу, их маленькая девочка. Однако вместо бледной, осунувшейся от обиды неповоротливой Юльки на пороге стояла вполне румяная Чуликова в стильной шубке из шелковистой норки.

Она, конечно, была готова к чему угодно, однако вид Бахарева ее неприятно поразил. Все понятно: сложности у человека, проблемы и всякое разное прочее, но нельзя же так опускаться! Щетина делала его обаятельное лицо с тонкими чертами похожим на лицо бомжа с пока еще малым стажем бродяжничества. Это впечатление усиливали топорщившиеся в разные стороны волосы. Заканчивал портрет стойкий запах перегара.

Так он еще и пьет?! Придется приложить немало усилий для его перевоспитания. Это еще хорошо, что в Наташины руки он попал так скоро. Пожил бы со своей толстопузой еще годок-другой – вполне можно было бы считать его пропащим для общества человеком. Надо же, как его жена-то распустила! Наталья Петровна сделает ему неоценимую услугу, забрав его к себе. А он, дурачок, даже не понимает своего счастья.

– Вадим Алексеич, почему вы не были на работе?

Не дожидаясь ответа, прошла в квартиру, словно бы не замечая нежелания хозяина впускать ее в дом. Ничего, пусть покапризничает. Придет время, он ей еще спасибо скажет.

Остановившись на пороге комнаты, огляделась. А квартирка-то, квартирка… Обвела взглядом простенькие полосатые обои – жуть, таких уже сто лет никто не носит. В смысле, не клеит. А на окне что? Это же прошлый век, а не жалюзи! Господи, с кем он связался? Не удивительно, что при первых же неприятностях начал в бутылку заглядывать. Крупно парню повезло, что на его пути так вовремя Наталья Петровна встретилась, иначе погряз бы в бытовухе при такой-то жене.

– Так что вы можете сказать в свое оправдание, Вадим Алексеич? Почему вы прогуляли? Или вы считаете, что наши особые отношения могут быть оправданием любому вашему поведению?

Смотрела на хозяина строго, но в любое мгновение готова была сменить гнев на милость. Вот сейчас он улыбнется растерянно, промямлит что-нибудь вроде "А как же, мы ведь с вами… того…" И она непременно простит ему это неопределенное, несколько унизительное "того". Простит, потому что прекрасно понимает, как сейчас нелегко мальчику. Он ведь и сам еще не понял, что уже сменил хозяйку. Для него же это самый настоящий стресс. Собака, и та к одному хозяину привыкает, от тоски по нему сдохнуть может, что уж говорить о человеке? Нешто бестолковее пса?

Конечно, несладко сейчас Вадику. То есть Владику. Ну да ничего, пусть только улыбнется, Наташа ему сразу все растолкует. Обнимет, поцелует, ну и дальше, что там положено. То, что они так и не успели тогда сделать из-за его дурацкой фишки. То, что не получилось догнать вчера из-за внезапного появления его несносной толстой жены. Наташа уже не будет смеяться над его, мягко говоря, странным бельем. И он не будет издеваться над ее бюстгальтером в дурацких розочках – специально ведь для него купила. Одна пара в бантиках, другая в розочках, на случай, если он еще и цветы уважает. Вот только для начала нужно бы его помыть, побрить, туалетной водичкой сбрызнуть для приобретения благородства. Пусть только улыбнется, или еще как-нибудь даст понять, что он, в принципе, ничего против не имеет, просто пока еще стесняется, считает Наталью Петровну начальницей, и это его немножечко, совсем-совсем чуть-чуть конфузит…

Однако ее чаяниям не суждено было сбыться. Мальчик выбрал более долгий и сложный путь. Ну да ничего. Возможно, так даже интереснее. Результат-то все равно будет один. На сей раз Наталья не была намерена отступать. В кои веки в ее руки попал материал, поддающийся лепке, не опасающийся потерять свободу. К тому же лицом не урод, и в работе не дурак. Никуда он от нее не денется, как бы ни старался. В конце концов, должна же и на ее улице перевернуться машина с пряниками, сколько можно ждать?!

– Так что вы можете сказать в свое оправдание, Вадим Алексеич? Почему вы прогуляли? Или вы считаете, что наши особые отношения могут быть оправданием любому вашему поведению?

Надо же, наглость какая! И, главное, смотрит на него так требовательно, словно это не Чуликова, а он сам натворил вчера нечто из ряда вон выходящее.