Текст книги "Сюрприз в бантиках"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Однако теперь, очутившись на вечеринке без нее, почему-то обрадовался. И из-за радости своей чувствовал стыд и неловкость. Разве Юлька виновата, что стала такой? Это природа, ничего не поделаешь – дети тяжело достаются. Вот родит, и снова превратится в бельчонка. Наверное.
Впрочем, какой из нее теперь бельчонок? Скорее, мама-белка. Погрузневшая, захлопотанная. Нет, прежней Юльке уже не стать…
Наверное, именно того и стеснялся. Ту, прежнюю Юльку, он демонстрировал друзьям с гордостью, как свое высшее достижение в жизни: смотрите, какая женщина посчитала меня достойным себя! Пусть не женщина – женщинка. Совсем еще молодая, в чем-то наивная, но – богиня. Он взял эту высоту, покорил.
А теперь привел бы ее в новый коллектив, где никто не знал ту богиньку, которой Юлька была еще так недавно. Разве они бы поняли, что на самом деле она совсем не такая? Разве разглядели бы под рыжими одутловатыми щеками нежную бархатистую кожу с легким румянцем? Увидели бы под выпирающим животом ее тонкую изящность? Нет, никто бы не оценил. Лишь скривили бы недовольные гримасы: фу, Бахарев, какой у тебя дурной вкус!
Хуже всего было то, что Вадиму было стыдно за свой стыд. Он ведь должен любить Юльку любую, и он в самом деле испытывал к ней такие нежные чувства, что порою был готов расплакаться вместе с любимой. Но при этом все же стеснялся. Это ощущение оказалось столь противным, что с ним немедленно нужно было что-то делать. А что является самым лучшим лекарством, приносящим мгновенное облегчение? Каждый знает – водка. Холодненькая, в стильном стаканчике с толстым дном, с ломтиком лимона на закуску…
Испытанное средство справлялось с задачей на "отлично". Стыд пропал, как пропали и мучительные мысли о том, как же Юлька одна, поздним вечером, у телевизора, вся в слезах и соплях. Сейчас Бахарев не думал ни о чем. Он просто пил, изредка закусывал чем-нибудь хитро свернутым, красиво уложенным, и даже не чувствовал вкуса. Отчего-то в этот вечер с легкостью находились интересные темы, никто не оставался в стороне и в одиночестве. Сослуживцы, еще утром казавшиеся напыщенными болванами, теперь воспринимались исключительно положительными и интересными людьми. Все такие веселые, благожелательные. А главное – понимающие. Как Вадиму не хватало этого ощущения!
Наталья Петровна выглядела в этот вечер фантастически великолепно. В ее глазах, обычно серьезных и требовательных, в этот вечер играла откровенная лукавинка. Она будто превратилась в маленькую девочку, подзуживающую подружек на мелкое хулиганство: а ну-ка, кто смелее? а вам слабо? Она то и дело цепляла кого-нибудь, но цепляла настолько беззлобно, что не обижалась даже мишень ее насмешек. Это выглядело не придирками и оскорблениями, а хоть и меткими, но определенно дружескими и беззлобными подколками.
В разгар веселья она взглянула на часы и запричитала на французский манер:
– О-ля-ля! Время-то, время! Вадим Алексеич, вам когда велено дома быть?
– Чего? – переспросил тот.
– Дома, говорю, когда надо быть? Жена до скольки гулять позволила?
Посторонних ушей вокруг хватало. Взгляды присутствующих оказались прикованы к жертве насмешки. Но одними взглядами, увы, не обошлось: к этому моменту все были уже изрядно навеселе, палец покажи – от смеха под стол закатятся. А тут такие провокационные вопросы. Народ откровенно подхихикивал и с нетерпением ждал ответа.
Ну разве Бахарев мог ответить: "Вот еще полчасика покантуюсь, и домой, к жене под крылышко"? Расхорохорился, плечи расправил:
– Я сам себе хозяин. Что хочу, то и делаю.
Чуликова не удержалась:
– А как же жена?
– А что жена? Жена должна сидеть дома.
Сказал, и даже гордость некоторую почувствовал. Эх, правильно этот вопрос у мусульман поставлен: женщина должна знать свое место. Мужик в доме хозяин, он всему голова. И нечего тут, понимаешь!
Что "понимаешь", что "нечего", он уже не соображал. Вместо него соображала водка. Он сам себе, он не подкаблучник. Юлька сидит дома со своим пузом, вот и пусть сидит, ждет кормильца. В конце концов, может он хотя бы раз позволить себе расслабиться? Что страшного произойдет, если он посидит в компании сослуживцев? Он же не каждый день себе это позволяет? Да и законный повод у него имеется – Новый Год, вот!
Попался, мальчик. Аки дитятко неразумное, аж смешно. На голый крючок, практически на «слабо». Наталья чувствовала, что выиграла битву. А может, и всю войну. Дело за малым.
Вокруг полно было подчиненных, но по большому счету их мнение Наталью Петровну тревожило мало. Кто что подумает, кому что не понравится – их проблемы. У нее была своя позиция, свой взгляд на мир. И свои установки. Вернее, цели.
Еще вернее – цель у нее была одна, самая важная. Ибо что может быть важнее для женщины, чем востребованность? Не в профессиональном – сугубо в личном плане. Сколько можно? Она полжизни строила карьеру, откладывая исконно женские устремления на потом. Все думала – успеется. А потом оглянулась…
На зеркало она не пеняла. Не из особой мудрости, просто пенять было не на что: Наташа себе нравилась. Даже в тридцать восемь – все равно нравилась. Не каждая тридцатилетняя выглядит так, как она практически на пороге сорокалетия. У замужних на себя вечно времени не хватает: уборки, готовки, стирки-глажки, пеленки-распашонки. С детьми погуляй, уроки проверь, сопли подотри. А потом еще мужика в постели ублажи – когда уж за собой поухаживать?
У Чуликовой же с этим проблем не было. Карьера выстроена. Пусть пока еще не до конца, но до определенных высот она добралась. На достигнутой ступеньке стоило передохнуть, расслабиться и бросить силы на второй фронт, личный. А потом, через пару-тройку лет, можно будет снова кидаться в бой – в конце концов, Шолик тоже не навечно пост генерального директора присвоил. Но это еще нескоро, пока об этом думать рано.
А вот о личной жизни позаботиться самое время. Особенно теперь, когда цель так близка. Конечно, принимая Бахарева на работу, Наталья Петровна не догадывалась об интересном положении его супруги. Если бы знала – возможно, подождала бы другую кандидатуру. А может, так даже лучше. Придется проверить на практике, как беременность супруги влияет на верность мужа. Если что, если вдруг – вдруг! – с Бахаревым не сложится, в следующий раз нужно будет между делом как бы вскользь задать вопрос о детях: планируете ли в ближайшее время, или уже настрогали необходимое количество? И пусть кандидат думает, что ее волнует лишь работоспособность нового сотрудника: не будут ли его отвлекать от работы семейные хлопоты.
Впрочем, все эти "вдруг" следовало немедленно отбросить в сторону. Никаких "вдруг", хватит. Сколько можно искать? В конце концов, она довольна выбором. Разница в девять лет – а, ерунда. Даже лучше. Зачем ей старый муж? Выглядит она превосходно – сама никак не нарадуется. Так что вместе с Бахаревым они будут смотреться отлично: оба высокие, молодые, энергичные. Нет, в самом деле – из них выйдет замечательная пара. Кстати, Наташа даже не станет капризничать, отказываясь принять фамилию мужа: Наталья Петровна Бахарева звучит куда громче и солиднее, чем Чуликова. Созвучие с фамилией известной актрисы ее всегда дико раздражало: каждый непременно считал своим долгом уточнить: "Как-как? Чурикова?" Как будто Наташа не выговаривала букву "р", ей-богу!
В самом деле: Наталья Бахарева – отлично звучит. Просто великолепно! "Наталья и Вадим Бахаревы". Надо будет поменять табличку на двери в кабинет. О, и не забыть заказать новые визитки. Хлопот, правда, не оберешься со сменой фамилии. Всем знакомым сообщить, деловым партнерам и просто полезным людям. А еще… У-уу, фигня-то какая! Это ж нужно будет загранпаспорт менять. И поди потом на новое имя визу получи. Штатовскую. Ага, измучают с отказами. Докажи им, посольским, что она осталась такая же надежная во всех отношениях, как и раньше, что это только фамилия новая… Нужно будет привлечь руководство из головной компании. Им там, в Америке, будет проще. Но вообще, конечно, со сменой фамилии геморрой предстоит конкретный. Как бы не пришлось переоформлять купчую на квартиру. А диплом? Как-то раньше она не интересовалась этим вопросом, главным казалось найти мужа. Теперь, когда он конкретно нарисовался на горизонте, вопрос о документах показался невероятно важным и сложным.
У Натальи Петровны даже настроение испортилось. Ну в самом деле, что за бюрократия? Столько возни из-за такой ерунды! Где взять время на все эти переоформления? Это же наверняка придется идти в Бюро Технической Инвентаризации – именно там сосредоточена вся информация о владельцах недвижимости. А в БТИ всегда такие огромные очереди. У-уу, хоть замуж не выходи! Ну да ничего не поделаешь. Придется отправить кого-нибудь из сотрудников, чтоб очередь заняли да полдня там отстояли, а Наталья подскочит, когда нужно будет.
Правильно, так и сделает. Зря она, что ли, начальница? И во все остальные инстанции подчиненных будет отправлять. К паспортистке, в институт – чтоб диплом поменять. А может, диплом и не нужно? Все равно. Как-нибудь справится. Остальные же справляются, и ничего. Чем она-то хуже? Ерунда все это, глупости. Сейчас главное – Вадима не упустить. Имя, кстати, тоже хорошее. Не подкачало, как и фамилия. А ведь мог оказаться каким-нибудь Павликом или Толей. Имя "Анатолий" вызывало в Чуликовой содрогание. Слышалась за ним какая-то "тля", обжорливая и безмозглая. А "Вадим" – вполне приличное имя. Взрослое, самостоятельное. Вообще-то "Влад" было бы еще лучше. Неважно даже, от "Владислав" или "Владимир" – одинаково претенциозно: "Влад" – значит "Владеющий". Обладатель, хозяин. Одним словом, большой человек.
Нужно будет уговорить Бахарева поменять имя. А что? Вместе веселее будет заниматься этой бюрократией. Кстати, отличная идея. Будет у нее муж – "Влад Бахарев", о как! Не было, не было никакого, а тут вдруг бах, и сразу такая удача: "Влад Бахарев". Класс! И то, что он значительно моложе самой Натальи – плюс. Даже нет: огромный плюсище! Не будет выпендриваться. Раз она во всех отношениях старше, будет беспрекословно ее слушаться. И правильно: она мудрее. Все расскажет, все подскажет. Всему научит. Да и куда легче перевоспитать человека в двадцать девять, чем в сорок. Нет, все-таки ей с ним определенно повезло. Как там Апина говорила? "Я его слепила из того, что было". Замечательно сказано. Было б из чего лепить, а добиться нужного результата – дело плевое. Если, конечно, представляешь перед собой конечную цель. А уж Наталья-то Петровна – человек креативный, знает, к чему стремится.
Вечеринка тем временем достигла того момента, когда каждый друг другу друг, товарищ, брат и где-то даже капельку любимый. У всех, как одного, румянец на щеках, задорный блеск в глазах. И каждый чуточку растрепан.
Музыка заглушала голоса, и потому собеседникам приходилось интимно шептать что-то друг другу на ушко. Вернее, конечно, кричать – шепот вообще невозможно было услышать, однако у стороннего наблюдателя складывалось стойкое ощущение некоторой близости одного присутствующего другому.
Наталье Петровне тоже пришлось практически прикоснуться губами к уху Бахарева.
– Ты действительно не торопишься?
Собственно, ее меньше всего на свете волновало, спешит ли Вадим куда-то или нет. Это теперь не ему решать. С этого дня только Наташа будет ему указывать, когда куда спешить, а когда можно расслабиться. Ей просто нужно было что-нибудь сказать ему именно ради вот этого несколько обманчивого чувства близости, интимности. Во-первых, самой уже давно хотелось острых ощущений. Во-вторых, продемонстрировать окружающим, что кавалер занят прочно, на века. Ну и в третьих – пусть привыкает. Она теперь всегда будет рядом.
Как нельзя кстати быстрый бухающий ритм сменился на плавную мелодию. Наталья и без того практически обнимала Вадима, якобы в ожидании ответа, а тут и вовсе прижалась и начала раскачиваться в медленном танце. Бахареву ничего не оставалось, как раскачиваться с нею вместе. Он что-то ответил, но Наталья Петровна не расслышала: в отличие от нее, Вадим не стал шептать ей в ухо, просто прокричал несколько слов в пространство. Но кого волновал его ответ? Она добивалась совершенно иного…
Атмосфера не позволяла остаться равнодушным. Все вокруг ревело, шумело, мигало, плясало. Запах елки смешался с множеством ароматов, и теперь уже из него нельзя было вычленить что-то одно. Да и так ли важно: елка, мандарины, духи, туалетная вода, легкий перегар, сыр, салями, и снова мандарины, или еще что-то? Пахло праздником.
Он не чувствовал, что перебрал. Все виделось сквозь какую-то дымку, очертания предметов и лица окружающих словно бы мерцали в мареве: то чуть ярче, то, напротив, словно покрывались полупрозрачной органзой несуществующих занавесей. Бахарев не воспринимал это, как серьезное опьянение. Ему просто было хорошо, спокойно и даже уютно здесь, в обществе еще утром враждебных сослуживцев. Объятия Чуликовой оказались не только приятны, но и в некоторой степени волнительны. Одна его рука лежала на спине начальницы, вторая – чуть ниже талии. Он чувствовал под ними хрупкое, но тем не менее сильное тело. Пальцы не утопали в мягкости, как он привык с некоторых пор. И прижиматься ему приходилось не к одному огромному животу, а ко всему телу: при желании Вадим мог чувствовать упругость груди Натальи Петровны, чувственный изгиб ее бедра.
А желание у него было… Возникло сразу, как только Чуликова задала ему какой-то дурацкий вопрос – Вадим даже не помнил уже, о чем она его спросила. Ее губы обожгли, заставили встрепенуться весь организм, и что-то резкое пронзило его от уха до самого… В общем, до самых брюк. И уже не ухо горело, опаленное губами чужой женщины, а что-то горячо и настойчиво пульсировало там, внутри, требовало выхода…
Мыслей не было. Ни хороших, ни плохих. Мозг умер. Нет, неверно. Он переместился. Точнее, временно передал полномочия другому органу, что сейчас пульсировал и рвался в бой, требовал своего. И думал сейчас не Бахарев, а тот, нижний мозг. Потому что…
Потому. Просто потому, и все. Юльку он теперь любил только душой, ведь иначе любить никак не мог – она довольно рано обеспокоилась здоровьем будущего малыша, а потому доступ к любимому телу, пусть и такому нынче грузному, был для Вадима перекрыт пару месяцев назад. И впереди ждало еще столько же. А что будет потом, после родов, он вообще не мог себе представить. Наверное, после родов тоже не сразу… А когда? И что делать, если…
Нет, ради любимых он бы, не задумываясь, пошел в огонь и в воду. И если для их благополучия требовалось некоторое воздержание… что ж, он готов. Вот только… кому это надо? Особенно когда так близко… Когда вот же, прямо под руками… И даже не нужно спрашивать разрешения – слишком явно его ладони ощущали жадную, голодную дрожь…
В то же время он чувствовал, как хищные пальцы Натальи Петровны пытаются преодолеть тонкую ткань рубашки, преграждающую путь к телу Вадима. Чуликова прижалась к нему настолько тесно, что он без труда ощущал не только ее выпирающую грудь, но и впалый животик, и ноги, казалось, опутавшие Бахарева оковами. В ее объятиях он чувствовал себя спеленатым младенцем. И в это же время – хозяином положения, властителем чужих тел и душ…
Да что там чужих? Зачем ему чужие, зачем другие? Когда вот она, та, которой хочется обладать немедленно, сию секунду. Начальница, не начальница – какая разница? Потому что хочется. Ее. Сейчас. Только ее. Сейчас. Ее одну. Наталью. Сейчас. Петровну. Немедленно!
Бахарев забыл, что они не одни. Его руки хаотично метались по ее обнаженной спине, то и дело норовя скользнуть внутрь, на запретную территорию. Ладони мяли струящуюся ткань платья, собирая ее в складки, стремясь снять его, содрать. Однако то ли ткань была слишком гладкая, то ли Наталья Петровна успевала резко одернуть платье, но раз за разом попытки Вадима проваливались. Не соображая, что творит, он яростно целовал ее практически оголенное плечо. Целовал, буквально вгрызаясь в ее кожу, почти кусал…
Внезапно все прекратилось – Чуликова резко вырвалась из его объятий. Стояла по-прежнему рядом, и смотрела на него, не отрывая взгляда. Она не произнесла ни звука, но ее глаза говорили куда красноречивее слов. Они кричали, звали, требовали продолжения. Еще никогда в жизни Вадиму не доводилось видеть таких глаз. Вернее, такого откровенного желания, жажды, страсти. Голода. Грудь ее, аппетитно обтянутая мерцающей в полусумраке тканью, вздымалась часто. Тщательно уложенная в начале вечера короткая стрижка растрепалась. Губы жадно хватали воздух, ровные белые зубки светились в полуулыбке.
Молчаливое созерцание длилось несколько бесконечно долгих мгновений. Чуликова взяла Вадима за руку, взгляд ее хищно сверкнул, и она повела его куда-то. Бахарев не сопротивлялся. В эту минуту он готов был идти за ней на край света. Потому что такой взгляд не может обманывать. Слишком много обещаний в нем было, откровенных, зазывных…
Едва втащив жертву в свой кабинет, Наталья тут же захлопнула дверь и для надежности провернула замок. Все видели, как она волокла к себе Бахарева – ну и пусть, так даже лучше. Чтоб у мальчика завтра иллюзий не осталось насчет мнимой свободы.
Толкнув Вадима на дверь, набросилась на него хищницей. Хотелось разодрать рубашку в клочья, хотелось продемонстрировать будущему мужу, как неудержима она в сексе. Однако в последнюю минуту все же решила соблюсти хотя бы некоторые приличия: в конце концов, время еще детское, почему бы им после всего не выйти к остальным и не сообщить радостное известие о том, что начальница в ближайшее время планирует поменять фамилию? Да и есть наверняка захочется – Наташа всегда после секса испытывала просто дикий, животный голод. А потому рубашку расстегнула почти аккуратно. Правда, одна пуговица все-таки отлетела, но это уже не Наташина вина – жена не позаботилась пришить покрепче.
Распахнув рубашку, она впилась зубками в его грудь. Не сильно, только подзадорить. Пожалуй, напрасно – мальчик и без того был уже разогрет до полной готовности: сгреб ее в охапку, дотащил к столу, повалил на него. Не без труда сорвал платье – ткань струилась, цеплялась за повлажневшее тело. Принялся нетерпеливо дергать бюстгальтер.
Наташа усмехнулась про себя: как он предсказуем! Предвидя его торопливость, она заранее все продумала. Специально надела бюстгальтер с застежкой впереди. Один щелчок, и лишний в данное мгновение предмет туалета полетел в произвольном направлении. Бахарев жадно, словно изголодавшийся младенец, припал к освободившейся груди.
Цель была практически достигнута – Наталья Петровна на планировании всевозможных акций собаку съела. Оставалось самое главное, но это уже мелочи – с такого крючка мальчику не сорваться. Но и одетым его оставлять негоже. Любовь так любовь – прочь одежду.
Пока Бахарев наслаждался ее восхитительной грудью – и не только грудью, Наталья с гордостью демонстрировала свое тело, недаром же по три раза в неделю надрывалась на тренажерах – она принялась за его брюки. Чуть замешкалась с крючком – тот все цеплялся за что-то, словно не желая сдаваться. Молния расстегнулась, как и положено, на раз. И тут ее пальцы нащупали нечто странное. Немножко не то, что ожидали. Вернее, то, что она ожидала обнаружить, было на месте, и даже в полной боевой готовности. А вот это что?
Брюки сползли вниз, и Наталья Петровна, не сдержавшись, истерически захохотала.
– Это что?
Она так безобразно тыкала пальцем во всем известном направлении, и хохотала так оскорбительно, что Бахарев мгновенно очнулся. Видеть себя не мог, но чувствовал, что в буквальном смысле сгорает от стыда. Как он только умудрился забыть об этом чертовом «противоугонном устройстве»?! Уже сообразив, над чем смеется Чуликова, зачем-то опустил взгляд, будто не знал, что увидит.
Поразительно, но в лунном свете, скудно освещавшем кабинет через незащищенное шторами окно, трусы казались еще чудовищнее, чем при дневном освещении. Даже сумрак не приглушал вульгарной яркости ткани, щедро улепленной разнообразной формы и расцветки бантиками.
Бахарев стоял дурак дураком – в потрясающе-идиотских трусах почти до самого колена, из широченных штанин выглядывали худые, мертвенно-белые в лунном свете ноги, ступни запутались в свалившихся штанах. На этом весьма живописном фоне шикарный кружевной бант с кончиками, завивающимися спиралью, смотрелся венцом творения.
Еще никогда в жизни Вадим не чувствовал себя таким посмешищем. И так ли важно, что опозорился он не перед кучей народу, а всего лишь перед одной Чуликовой. Конечно, он мог надеяться на то, что кроме нее о его позоре никто не узнает. Однако это было слабое утешение. Достаточно было того, что кто-то чужой, посторонний, кто-то кроме родной до умопомрачения Юльки, стал свидетелем его жуткого унижения. Расскажет Чуликова кому-то, не расскажет – в данную минуту было не так уж важно. В это мгновение им владела одна мысль, глобальная как вселенная, и простая как амеба: как, как он мог оказаться в столь дурацком положении? Черт с ними, с трусами, с этим чертовым "противоугонным устройством"! Важнее было не то, что кто-то, дико хохоча, тычет пальцем в его причиндалы, украшенные дурацкими бантиками, а то, как он вообще мог оказаться в этом кабинете наедине с ненавистной Чуликовой? Как позволил ей затащить себя туда с вполне определенной целью?! И не просто знал, для чего его туда ведут, как бычка на веревочке, но и сам хотел того же всеми фибрами души.
Да что там, какая душа, какие фибры? Не душой он хотел, не фибрами. Другим местом. Мозгом. Нижним. Тем, кому совершенно добровольно передал функции управления собственной личностью. Господи!.. Это ж надо быть таким идиотом?! Вроде не так много выпил. Или много? Какая разница, даже если очень много – это ни в коей мере его не оправдывало.
Или во всем виновато воздержание? А значит – Юлька? Ее беременность? Их будущая малышка?
Ну нет. Сваливать свою вину на еще не родившуюся дочь – это уж совсем никуда не годится. И Юлька тоже не виновата – в конце концов, это Бахарев сделал ее беременной. Нет, если уж кто и виноват в этой ситуации, так только сам Вадим, и никто другой. Даже Чуликова, как бы ни хотелось ему сейчас прибить ее за этот издевательский смех, за безжалостный указующий перст, нацеленный в хаотичное нагромождение разноцветных бантиков – виновата только в том, что спровоцировала его. Во всем остальном, как ни хотелось, а претензии предъявлять было не к кому. Сам, только сам во всем виноват. В конце концов, насильно его Чуликова сюда не тащила. И танцевать с ней не заставляла. Никто никого вообще не приглашал, все вышло совершенно спонтанно: вопрос, обжегший не только ухо, но и все нутро Бахарева (кстати, о чем она спрашивала?), музыка, как назло заигравшая именно в это мгновение проклятущий медленный танец, сближение тел, уставших от воздержания – Наталья-то Петровна, поди, тоже оголодала без мужа, как и Вадим…
Если бы только не ее хохот. Злой, насмешливый, такой унизительный… несмотря на позор, Бахарев все еще помнил, как несколько мгновений назад сгорал от нетерпения. С какой жадной ненасытностью целовал ее грудь. А грудь и впрямь была красивая – он только теперь ее разглядел. В меру полная, округлая, молочно-бледная в блеклом свете луны, с вздернутыми пуговками сосков. Припасть бы к ней еще раз, как тогда: бездумно, безоглядно. И сама она, паршивка, была на редкость хороша. И даже широковатые скулы, еще резче обозначившиеся из-за смеха, в эту минуту, казалось, нисколько ее не портили, а лишь подчеркивали шарм, индивидуальность. Как он раньше не понимал, что Наталья Петровна – не ширпотреб, штучный товар. Эксклюзив. А потому и не могли у нее быть узкие, безликие скулы. Скупое освещение играло на нее: сейчас она выглядела куда моложе, чем обычно. Тоненькая, голенькая, такая аппетитная в одних только кружевных трусиках, с маняще подпрыгивающими в такт смеха грудками…
О чем это он? Это кто аппетитный, кто заманчивый? Вот эта истеричка, тычущая в него пальцем? Эта голодная, озверевшая от одиночества стерва? Штучный товар, эксклюзив? Как бы не так. Заманчивые да аппетитные дома остались. Родная, с пухлыми рыжими щечками, с объемным животиком, в котором день и ночь толкается Машка, или Катька, а может, тоже Юлька, как и мама, сидит сейчас дома и сквозь слезы неотрывно смотрит на часы. А он, дурак, тут, с этой эксклюзивной стервой!..
Рывком натянув брюки, Вадим непослушными пальцами застегнул пуговицы рубашки. С недовольством отметил – одной не хватает, как бы Юлька чего не заподозрила – и, провернув замок, выскочил из начальничьего кабинета.
Он еще не успел закрыть за собою дверь, а Юлька уже висела у него на шее. Молча уткнулась мокрыми щеками в шарф, и сопела там тихонько, не позволяя Вадиму пройти в квартиру.
Сердце сжалось от любви и ужаса: он ведь только что чуть не разбил собственное счастье. Собственными же руками! То есть не совсем руками. Мозгом. Нижним. Вернее тем, что на время переняло на себя функции мозга. Как показала практика, на самом деле этот орган не имел ни малейшего основания называться мозгом, пусть даже и нижним. Ибо ни грамма разума не содержал в себе, одну сплошную животную похоть.
Наконец Юлька отстранилась от него. Повела носом, сморщилась недовольно:
– Фу…
– Что "фу"? – Бахарев снял дубленку, всю в мелких капельках растаявшего снега, рывком стряхнул ее и не слишком аккуратно повесил на плечики. – Что "фу"? Я, между прочим, не на работе был, не на совещании каком-нибудь, не на встрече с потенциальным клиентом. Вечеринка, даже корпоративная – это, Юль, такое мероприятие, где пьют и оттягиваются. А ты ждала, что я…
Та смотрела на него с подозрением:
– Оттягиваются? То есть…
– Не придирайся к словам!
Вадим начал раздражаться. Не окажись у него нос по самые уши испачкан в пуху, Юлькины домыслы только рассмешили бы его. Теперь же ему было совсем не весело.
Сунув ноги в тапочки, он направился в комнату. Жена стояла в проходе, поджидая его. От подозрений в ее взгляде не осталось и следа. Улыбнулась чуть смущенно, призналась:
– Я соскучилась. Без тебя так плохо…
И снова приникла к Бахареву. Тот, расчувствовавшись, обнял ее крепко. В очередной раз мозг пронзила мысль: это каким же нужно быть идиотом, чтобы променять Юльку на грымзу Чуликову? Пусть даже Юлька – рыжая и беременная, а Наталья Петровна – стройная, грудастая, скуластая, и вообще вся из себя роковая женщина. Наклонился, нежно чмокнул супругу в ушко.
Вместо того чтобы ответить на его ласку, Юлька насторожилась. Снова принюхалась:
– Ну-ка, ну-ка. Чем это от тебя пахнет?
– Водкой, – честно признался он.
– Это понятно, алкаш. А еще чем? Что-то я не пойму. Духи, что ли? Ну-ка признавайся?
В ее взгляде смешалось недоверие, подозрение и легкая насмешка, словно бы поясняющая, что про алкаша она сказала так просто, без обид, что это была всего лишь шутка. И там же пряталась такая тоскливая надежда, что Вадим чуть не умер от стыда.
– Не говори глупости, – нежно провел пальцами вдоль ее позвоночника. – Водка, шампанское, елка, мандарины-апельсины, еще что-то. Все надушенные, наодеколоненные – чего ты хочешь?
Он поднес локоть к носу, принюхался к рубашке:
– Ничего не чувствую. Запах как запах.
– Да ладно, уже и спросить нельзя. Это я так, на всякий случай. Куда б ты от меня делся в таких трусах? Мамочка была права – это самый главный свадебный подарок. Самый нужный, – и тут же, без перехода от лирики к прозе жизни, буднично поинтересовалась:
– Ужинать будешь? Или чаю?
– Какой ужин? Я только что из-за стола. Спать, завтра день тяжелый, долгий.
На самом деле он был ужасно голоден – на вечеринке почти не закусывал, разве что лимончиком зализывал. И от чайку очень бы не отказался – муторно было не только на душе, но и в желудке, казалось, сама душа требует чего-то горяченького. Но Бахарев точно знал – не выдержит он Юлькиного влюбленного взгляда, сорвется. И пусть виноват во всем только он, но зло придется срывать на ней – больше не на ком.
– Спать, Юль, спать. Ты не представляешь, как я устал.
Уже лежа в постели, вспомнил Юлькины слова. О да, теща действительно мудрая женщина. Шутки шутками, а как ее подарок пригодился. Прозорливая баба эта Татьяна Владимировна. Но какой стыд ему пришлось вынести из-за этого чертова "противоугонного устройства"! Зато сработало на "пять" – никто, никакая Наталья Петровна не уведет мужа из семьи. Эта простенькая на вид система не поддается взлому.
К неописуемому восторгу Бахарева, компания «Макнот», как и многие коммерческие фирмы, устроила сотрудникам рождественские каникулы аж до самого Старого Нового Года. И правильно – толку-то работать в эти дни? Русский человек гуляет широко. А главное – долго. Тем более эффективность работы компании зависела не только, и даже не столько от своих сотрудников, сколько от совершенно посторонних людей. А в праздничные дни всюду творилась такая кутерьма – не поймешь, кто отдыхает, кто работает, а кто только так, делает вид, а на самом деле… Ох, а на самом деле после массовых праздников так тяжело собрать мозги в кучку.
Целых полмесяца Вадим жил спокойно. Удалось убедить самого себя в том, что ничего такого и не было, просто он слегка перебрал на вечеринке, вот ему и примерещилась какая-то ерунда. Пятнадцатого же января, даже, пожалуй, с вечера четырнадцатого, начал колотить мандраж: как он столкнется с Чуликовой, что она ему скажет? Рассмеется в глаза, или сделает вид, что ничего не было? А вдруг после его ухода, а точнее побега с вечеринки она все разболтала остальным? С нее станется. Да и пьяна была, как и сам Бахарев, а чего можно ожидать от пьяной женщины?
Кто бы знал, как Вадиму хотелось уволиться. Но разве он мог себе это позволить? А как же Юлька, как малышка? Чем расплачиваться за квартиру? Вести Юльку к своим родителям? В принципе, не невозможно, но… Это было равнозначно тому, чтобы расписаться в собственной беспомощности. А после рождения малышки он так же повесит расходы на родителей? И какой он после этого мужик, какой глава семьи?
Нет, это исключено. Вот если бы поменять работу, тогда… Но это куда проще сказать, чем сделать. Идти на прежнюю зарплату он не мог себе позволить по все тем же причинам. А так быстро найти работу с нынешней зарплатой было попросту нереально. К тому же, даже подвернись ему что-то подходящее, работодатель непременно поинтересуется: "А почему ты, мил человек, так мало отработал на прежнем месте? То ли работник ты паршивый, то ли конфликтный человек, а мне такие даром не нужны".
