Текст книги "Второе право на счастье (СИ)"

Автор книги: Татьяна Токина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

  Заказ ждать довольно долго, но ведь в предвкушении и кроется изрядная доля удовольствия от посещения заведения с достойной кухней. Оглядываюсь вокруг и замечаю новые милые детали – живописный искусственный многоструйный водопад в углу, отгороженный веревочкой уголок с предметами старины, утюгами, серпами, самоварами, узкогорлыми чеканными кувшинами, какими-то каменными глыбами, размытыми черно-белыми фотографиями. И не жуткая «живая музыка», рвущая барабанные перепонки, а скромный юноша с гитарой, задумчиво перебирающий струны, вплетая замысловатые проигрыши в журчание воды.

  Мне приносят вино, местное каберне, пышущие огнем хрустящие лепешки из тандыра, немудреную овощную нареку с живописными веточками кинзы, фиолетового базилика, розмарина, тархуна. Я еще не пригубила ни глотка вина, но мне кажется, что я уже пьяна. Захмелела от запахов, звуков, ощущений, впечатлений. Как же хорошо...

  Телефон пиликает в сумке. А я так вжилась в это здесь и сейчас, что, кажется, вовсе забыла, что есть что-то кроме этого момента. Какая-то другая жизнь, другие люди, другие города. Не хочу. Вот не буду брать мобильник. Но сообщения все продолжают сыпаться. Ладно, может действительно что-то срочное. Открываю самое первое.

  Влад. «С днем рождения. Не грусти там особо. Держись.»

  О чем это он?

  О. О! Вот это да. День рождения, кладбище, могилы – все как всегда. Для всех все по-старому. Только я знаю, что сегодня все изменилось, навсегда. Как будто утром жизнь начинал кто-то другой, не я. Раньше я бы порадовалась и такой поддержке, а сейчас набираю обтекаемое: «Спасибо.»

  Ева. «Я в третий раз мама!!! 3752, 52! Моя доченька такая красавица! Вся в тебя!»

  Вот паразит! Молчит. До сих пор то ли стесняется, то ли боится. Уж о дочке мог бы и сам тоже написать. Набиваю Еве поздравление с кучей сердечек, смайликов, каких-то мерцающих блестяшек, кажется, она такое любит. Я действительно за них рада, в первый раз по-настоящему искренне и без горечи затаенных слез.

  Влад. «Теперь у меня будет моя Ксюша. Обещаю любить и баловать. Прости за все...»

  А вот и сам молодой отец прорезался. Про первого молчал до победного, чуть бедную девочку до выкидыша от нервов не довел, наличие второго ребенка подтвердил только после того как я ему презентовала именную серебряную ложечку на первый зуб для сына. А то не я его жену возила несколько раз к врачу, на УЗИ и закупки «приданого»! Конспиролог, понимаешь. Может поумнел, наконец.

  «Давно простила. Будьте счастливы. Береги тезку».

  Я немного лукавлю. Да, простила, но обида, как заноза, еще порой свербит где-то глубоко в груди. Глупая, бессмысленная, завистливая, постыдная. Не за то что ушел к другой, а за то что продолжил жить и стал счастливым, а я... Но это был только мой выбор. А у него все вышло правильно.

  Мысли все норовят свернуть с тропы воспоминаний, но я упорно возвращаюсь к ним. Надо пережить это все снова и начать с нового листа.

  Когда это все началось? Да, пожалуй, что сразу. Только я, глядя в глаза Даниила, видела только их, только его, а все остальное, всех остальных, лишь мельком, краем глаза, как нечто мимолетное, малозначительное. Неизменный Влад воспринимался как кто-то рядом, близко, но не со мной. Он даже не особо интересовал меня, хотя и жизни без него я не представляла. Как это без Влада? Так не бывает.

  Когда не стало Дани, я порой думала, то было бы, если бы из их троицы исчез Влад, не Дан. Малодушно и подло крутила в голове сценарии где это он разбивается, умирает, а я с мужем продолжаю жить. Бред. Но все равно с болезненными подробностями представляла его смерть, похороны. И последующее горе, и пустоту, но она могла бы с этим жить. А как смеет жить он, когда нет Дани, нет детей, а как смеет жить она? Предатели...

  Знал бы он об этих постыдных мыслях, когда помогал мне во всем, организовывал все, от похорон до вступления в наследство, поддерживал жизнь мастерской, приходил ко мне в больницу, приносил мандарины и часами беседовал с моей спиной, когда единственное чего я ему желала, чтобы он сдох и не смел больше не смел являться, но от злости я не могла промолвить и слова, лишь мелко тряслась и грызла угол подушки.

  А ведь я ни разу так и не сказала ему спасибо за все, по-настоящему. За бессонные ночи, за терпение, за любовь, за заботу, за то, что просто был рядом и не бросил, не оставил одну наедине с горем. Принимала как должное, позволяла заботиться о себе. Дура набитая.

  Нет, я бы не полюбила его никогда, и сейчас его жизнь намного лучше и полнее, чем при всех вариантах со мной, это точно. Хорошо что так получилось. Просто все вышло как-то...

  Что за гнусное пойло он тогда притащил с собой? Сухой вермут, точно.

  Заказываю двойной, без льда. Солидный рокс удобно ложится в руку. Принюхиваюсь – о, да, этот полынно-цитрусовый, мускатно-пряный запах ни с чем не спутать. Первый же глоток холодный как та чертова осень, горький как твое предательство.

  Чего-то не хватает. Ах, да. Сигареты с ментолом. Ты ведь никогда не курил, а тогда извел две пачки. Часть скурил по сантиметру, яростно туша после пары затяжек в вазе, куда я так и не поставила принесенные тобой цветы, часть просто сломал. Руки дрожали, когда вытаскивал и пытался прикурить.

  Ну что ж, беру и их. Ненавижу табачный дым, но чего не сделаешь для изгнания духов прошлого. Прикуриваю и оставляю медленно тлеть в пепельнице. Легкий ветерок иногда доносит до меня сизые завитки, от чего мне хочется отворачиваться, щуриться и прекратить все это, потому что ментол и едкая вонь жжет глаза. Усмехаюсь – все как тогда.

  Сколько мы к тому времени были вместе – пять лет, семь? Да и с какого времени считать? Со знакомства, со смерти Дана, с моей выписки из первой больницы? Или второй?

  Или с той ночи, которую провела в твоем доме, в твоей постели? Не с тобой, а просто у тебя. Я не могла вернуться в наш с мужем дом, там было слишком больно. Не хотела к родителям, я не была готова чтобы меня жалели и уж тем более у меня не было сил жалеть кого-то еще.

  Ты тогда просто привез меня к себе, постелил новое белье на свою кровать, а сам ушел на кухню, на дурацкий раскладной диванчик. Как только разместился там со своими ста девяноста пятью сантиметрами? Мы прожили бок о бок, наверное, неделю. Хотя про меня нельзя было полноценно сказать «прожила». Я у тебя тогда, скорее, «завелась», как диковатый зверек. Ела что дают, спала, бесконечно отмокала в душе и молчала. А еще меня мучили бесконечные кошмары и холод. В тот год очень долго не включали отопление.

  Я как-то проснулась ночью и бродила как неприкаянная по квартире, натягивая на себя свитера, кофты, рылась в сумках, искала запасные теплые носки. Прокралась на кухню, поставила чайник, хотя очень не хотелось разбудить тебя. Это я сидела дома как сыч, а у тебя и учеба, и работа, и родня вся на тебе. Тихонько примостилась на табуретке, ждала пока хоть немного нагреется вода и клацала зубами.

  Но все равно ты проснулся сразу как зашумел чайник. Резко сел, сбросив одеяло, начал привычным жестом растирать жесткие волосы на затылке, чтобы стряхнуть сон. Я и забыла, что ты такой забавный спросонья, в последний раз мы все вместе ночевали давно, лет в двенадцать. Вместе. Тогда был еще жив мой Даня, тогда все было хорошо и... не могу сдержать судорожный вдох, подавившись слезами.

  – Ксюша? Что-то сучилось? Чем помочь? – сразу серьезный, ко всему готовый. Только сейчас понимаю какой ты был молодец, восхищаюсь тем сколько в тебе было терпения, такта, заботы. Тогда только стыдно было что разбудила и злилась что пришлось общаться.

  – Все нормально. Замерзла, чай грела. Ухожу уже,– сиплю в ответ, ожидая что ты снова ляжешь спать и не будешь пытаться со мной говорить. Только не сейчас.

  Наливаю в кружку чуть горячеватую воду и шагаю на выход, попутно окидывая взглядом тот убогий диванчик, на котором ты примостился. Надо завтра махнуться кроватями. Ты хоть нормально вытянешься в полный рост, а я смогу пить чай ночью и не будить тебя. Наверное, я зависла, разглядывая скрюченного тебя, обдумывая мысль о перемещениях и придумывая как бы тебе это так сказать, чтобы поменьше говорить и не сразу заметила, что ты пристально на меня смотришь. Зябко шмыгнула носом и только собралась идти дальше, как ты сдвинулся к стенке и откинул край одеяла приглашающим жестом.

  – Здесь тепло.

  Ох, знал бы ты в тот момент, как я страстно, до рези под ребрами желала тебе сдохнуть в корчах, как рисовала в своем воображении твое истекающее кровью тело покрытое его ранами и изуродованное моими шрамами, как вцепилась обеими руками в кружку, удерживая себя от того, чтобы не вылить тебе на голову этот чертов чай, из за которого ты проснулся и посмел мне предлагать такое, живо представляя себе как покрывается волдырями твоя красная, исходящая паром кожа, а ты захлебываешься кипятком и кричишь, кричишь...

  Я до сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло. Как будто что-то чужое, потустороннее, склизко-холодное проползло под кожей, на миг взглянуло на мир моими глазами, прокралось в мысли, одурманило, запутало и, оставляя за собой липкий след, ускользнуло в свое проклятое небытие.

  Не помню сколько простояла тогда на пороге кухни с остывающим чаем. Мне кажется половину вечности. А когда наконец пришла в себя и стряхнула это жуткое гипнотическое оцепенение, метнулась под твое одеяло. Я оплела тебя руками и ногами, отчаянно вцепилась в плечи, вжалась в грудь, боясь потерять еще и тебя. Или, что страшнее, себя.

  Утро принесло боль. Все что можно было отлежать было отлежано, все, что могло затечь, затекло, что могло быть придавлено, было сплющено и оттоптано. Да, жизненная аксиома – маленькие диваны, средние женщины и большие мужчины несовместимы.

  Но с тобой и правда стало тепло.

  В течение следующего года ушли все наши родители. Мы вдруг остались круглыми сиротами, только ты и я друг у друга. Это так непривычно – вместо постоянных звонков и сообщений с привычными «Как дела?», «Ты поела?», «Поедешь к нам зайди в аптеку», «Капуста морковка, лимонные конфеты, буханка белого» слышать лишь пустоту.

  А ты... Бог мой, как ты это вынес? Это все – потерю друга, родных, меня под боком! Ведь ты еще учился, защищал диплом, крутился с работой, готовил, убирал, стирал. Какое счастье что ты пережил этот ад и меня смог из него вытащить! Ева и ребята точно даны тебе свыше как награда.

  Наша маленькая вселенная разрушилась, я ушла с головой в самогоревание, реагируя только на случайные раздражители. Ты, кажется, принес домой папку с Даниными набросками. Не помню, то ли продать собирался, то ли из мастерской попросили.

  Тогда я, собственно, и узнала, что ты каким-то невероятным образом сумел не только сохранить все созданное Даном, но и найти мастеров , которые смогли бы работать под его именем, под брэндом «Данила Мастер», как любил себя именовать мой муж.

  Я целую ночь провела над рисунками, лаская изгибы линий пальцами, вдыхая запах бумаги, хранящей аромат еще нашего дома, искала по листам грифельные отпечатки Даниных пальцев, вечные следы от кружек бергамотового чая. Вспоминала уютные ночи на кухне, когда Дан гнал меня спать, а сам рисовал, рисовал, спешил, как будто боялся не успеть куда-то. Не успел.

  Зато у меня тогда было времени с избытком. Ты уезжал с утра по делам, на работу, а я в свой бывший дом. Разбирала, систематизировала, сканировала бумаги, боясь потерять при пожаре, переезде, просто потерять. Я столько узнала об увлечении своего мужа! Больше чем при его жизни.

  О помолвочных кольцах-гиммелях, о двойных обручальных, о кольцах паззлах, кольцах-головоломках, огромных коктейльных кольцах, диадемах и тиарах, серьгах-шандельерах и кроулерах, браслетах и парюрах, о палладии и титане, зеленом и коричневом золоте, о лиловом золоте Сингапура. Об огранке камней, о самих камнях... Это все давало ощущение того что муж все еще рядом, со мной, делится полезными знаниями, интересными историями. Стоит за левым плечом, читает все вслух и улыбается, глядя на меня.

  Ювелирные работы Влад отдавал каким-то мастерам, не тронул ни материалы, ни инструменты. Как-то раз я поняла, что мне мало бумаги, мало твоего голоса, я хочу, чтобы он учил меня, направлял мои руки, поправлял мои пальцы. И я стала делать.

  Через полгода я положила тебе на стол свое первое кольцо.

  А еще через год по наброскам и чертежам Даниила я создала полноценную коллекцию – простая основа с замаскированными механизмами раскладываний, раздвиганий путем прибавления дополнительных подвесок, вкладок и вставок превращалась с роскошные вечерние украшения для торжественного выхода в свет. Я выгребла все камни, все металлы, которые нашла в старой квартире, мне было важно, что все они помнили еще моего мужа. Создание этих украшений стало тогда единственным оправданием моей жизни в своих глазах.

  Где-то между кольцами и брошами не стало родителей Дана, колье и браслеты принесли потерю дедов, серьги и подвески я доделывала после того как схоронила своих. Я выгорела после ухода мужа и детей, поэтому последующие смерти переживала отстраненно и просто принимала как факт. Смерть стала частью моей обыденной жизни и окружала повсюду – в мыслях, в чувствах, в воспоминаниях, а мертвецы зачастую были единственной компанией: урны с прахом умерших родственников стояли в рядок на длинном подоконнике моей мастерской.

  Первая сигарета еле тлеет, раскуриваю вторую, делаю несколько глубоких затяжек, пускаю дым в темную крону ясеня и кладу ее в пепельницу. Отпиваю глоток терпкой настойки. Холодно и горько.

  Ничего про Влада в этот период не помню. Так, мелькал, говорил, что-то говорил про учебу, мотался по больницам, организовывал похороны, появлялся иногда в мастерской, кормил меня ужином и крепко обнимал ночами.

  Вместе и в горе, и в радости. Это не только про супругов, это про дружбу и вообще любые нормальные человеческие отношения. Жаль, что я в то время ни человеком, ни другом быть не могла. Да и позднее не стала.

  С моей коллекции началась история ювелирного дома «Даниэль».

  Твоя учеба и изучение менеджмента, маркетинга, экономики и еще не знаю какого мракобесия помогла сразу найти свою нишу, продумать стратегию, развернуть рекламную кампанию, сорганизовать мастеров, уже выполнявших заказы ранее, так, что к следующей осени ты открыл первый именной магазин, в котором была только наша продукция – копии ранних работ, созданные по эскизам мужа, мои работы и копии уже с них. Правда авторской коллекцией считалась только моя.

  В какой-то мере это был бизнес на костях и вообще черный пиар. Эксклюзивные работы с того света, над красотою смерть не властна, сокровища из царства вечности... Ну как же, убитая горем вдова безвременно покинувшего Землю юного гения продолжает дело своего мужа. Мне было все равно, лишь бы видеть любимое имя на вывеске, на рекламных буклетах, в глянцевых журналах и на серебристых коробочках.

  Я всегда буду благодарна Владу за свой первый осознанный день рождения. К тому времени урны на подоконнике стояли уже в два ряда. Мы вели переговоры с администрацией кладбища, где был Даня и дети, по дозахоронению, но колумбария у них не было, а просто в новую могилу, вырытую рядом, урны закопать оказалось тоже невозможно. Перевозка самолетом тоже почему-то была связана с какой-то массой бюрократических проволочек. В итоге ты просто пересыпал прах в пакетики и сунул в чемодан. На осмотре сказал что в кулечках святая земля из Иерусалима, а что подписана разными именами, так это чтобы не запутаться кому из родственников какую, потому что они намоленные, заговоренные и каждому нужна именно своя.

  Из аэропорта сразу поехали на кладбище. За те годы, что там никого не было, все заросло и стало какими-то непролазными джунглями и мы почти час блуждали по чужим могилам, по датам выискивая нужные. Было жутко холодно, на горе лежала толстая серая туча, косматыми лапами сползающая в ущелья, порывами срывался ледяной ветер, неся с неприветливого неба колючую снежную крупку.

  Когда я в просвете между высокими качающимися травами разглядела родные имена, увидела фотографию улыбающегося мужа, я... Странно. После сегодняшнего, не знаю, чуда, наверное, та боль ушла и вспоминается как что-то очень далекое. Но помню, как вас было жалко, особенно мальчиков, что они, должно быть, мерзнут, лежа в стылой земле на таком пронизывающем ветру.

  Мы не привезли с собой ни перчаток, ни инструмента и в кровь содрали руки, выкорчевывая сорняки, молодые деревца, какие-то колючие лозы.

  Ты раскрыл чемодан и протянул мне моего деда. Это была какая-то фантасмагория: один за одним я брала именные пакетики родственников, высыпала их над могилами, деля примерно поровну, и пальцами перемешивала с комковатой землей, перетирая в пыль. Я спешила, соревнуясь с ветром, который подхватывал летучие серые хлопья и уносил вниз, к морю.

  Тем же вечером мы вернулись домой, оставляя за тысячи километров тех, кто когда-то был нашей семьей. А назавтра, в твой день рождения, мы в первый раз стали близки. Мы отчаянно цеплялись друг за друга, оставляя на коже синяки и царапины, не целовали, а буквально вгрызались в губы, вколачивали себя в другого до звездочек в глазах, яростно доказывая, что мы еще живы, мы вместе. Больше ты ни разу не приезжал со мной.

  На несколько лет у нас установилось шаткое подобие мира и ущербного счастья. Я работала, ты меня раскручивал, мы богатели.

  Весь мой мир состоял из мастерской, встреч с нужными людьми, выставок, интервью, вылазок за камнями и посещением кладбища раз в год, ими, собственно, и мерялось отныне мое время. Нормальные люди ведут отсчет времени от Нового года, а я от этой проклятой даты.

  О, наконец-то мой шашлык готов. Он стоил каждой минуты долгого ожидания! И красное вино, и хлеб, и мясистые помидоры – все невероятно вкусно, я даже не помню, когда я ела что-то подобное. Я забыла, что значит чувствовать в полную силу. Когда боишься плохого, закрываясь, думаешь, что это будет оберегать тебя только от горя и разочарования, но, оказывается, что перестаешь чувствовать вообще. А жизнь, жизнь боль, да. Но также и радость, и веселье, и счастье. Кстати! Хочу десерт и свечку! День рождения у меня сегодня или нет? Даже целый юбилей.

  В тот год привычная схема дала сбой – еще весной ты начал уговаривать, нет, умолять меня не уезжать. Отпраздновать по-человечески мой день рождения, сходить в ресторан, получить подарки, выслушать наконец поздравления, хотя бы по телефону, а не читать смсмки через неделю после возвращения. Просто побыть с тобой, порадовать красивым нарядом, провести время не в разговорах о работе, а обсудить, да вот хотя бы варианты усыновления или суррогатного материнства.

  Это было... неожиданно. Я не рассматривала наши отношения как что-то серьезное, основательное, способное породить нечто большее, чем деловое сотрудничество, дружбу и хороший секс. Мне Влад, конечно, не в тягость, просто в моих чувствах больше благодарности, чем любви. Благодарности за то, что не бросил меня, морального и физического урода, не способного ни на какие чувства, с душой и телом, покрытыми незаживающими ранами. Но ведь дети – это семья, а не «спасибо».

  Однако время шло и уговорил он меня, чертяка велеречивый. Поверила, оттаяла, еще не полюбила, нет, но где-то в глубине самого темного закоулка души зашевелилось что-то теплое, хрупкое, неуверенное.

  Утром того дня рождения мы долго нежились в постели после жаркого секса, обнимались, целовались до зуда в губах, ты гладил меня своими большими сильными руками и как одержимый твердил, что любишь, любил всю жизнь, с самого дня знакомства, просто не успел сказать «Моя» первым. Не хотел уходить, отпускать хоть на миг, но дела, дела. Я смеялась и уверяла, что обязательно дождусь и ни на что не обижусь, ведь ты ждал столько лет...

  Закуриваю душную ментоловую гадость, запиваю душевную горечь полынным вермутом, да все пока зря. В тот день я потеряла тебя и свою новую жизнь, ту, которая была уже так близка, так возможна.

  Было столько подарков! Правда, по большей части от партнеров, но были и от наших мастеров, и от твоих друзей, и от Даниных однокурсников. Пакеты, коробки, коробочки, шуршащие свертки, корзины с фруктами и все это мне? Я потрошила свои богатства в гостиной и к вечеру уже весь пол был завален упаковочной бумагой, яркими лентами, а в углу высилась горка подарков. Пусть по большей части ненужных, пусть зачастую просто каких-то дурацких ручек и кружек с лого фирмы, блокнотов, конфет, алкоголя, но даже этому я радовалась, ведь у меня не было праздника со дня аварии! Мне столько не нужно, отдам, раздам, но сам факт получения, м-м-м.

  Бесконечным потоком шли букеты, обычно их присылали на адрес офиса, а оттуда их разбирали наши ребята. Вся наша квартира стала пестрой благоуханной поляной, как в сказке. Цвет стояли в вазах, банках, кувшинах, кастрюлях, казалось еще немного и меня вынесет из квартиры цветочной рекой. Мне столько не нужно, отдам, раздам, но сам факт получения, м-м-м.

  Ты обещал зайти за мной в пять и отвезти в ресторан. Какой – сюрприз, знаю только что столик там бронировать желательно за месяц. Тайком подслушала, что заказываешь лимузин. Мне – лимузин. Сказка.

  Я ничуть не повзрослела, просто стала старше, и, как девчонка, трепетала будто перед первым свиданием. Перемеряла все наряды, нашла в шкафу Бог ведает как затесавшееся платье еще из той, другой жизни. Я купила его заранее, на свой день рождения, когда еще не знала, что беременна. Тогда так и не довелось его надеть. А сейчас самое время.

  Боялась, что не влезу, но нет, оказалось чуть великовато, даже молнию на спине расстегивать не пришлось. Глубокого винного цвета, с тонкими кружевами на квадратном вырезе, рукавами три четверти, подолом на два пальца выше колена, сама скромность и аристократизм. Все крутилась перед зеркалом – а я вполне еще ничего. Тогда я носила короткое каре темно-шоколадного цвета, мои блеклые серые глаза в таком обрамлении вдруг засверкали словно драгоценная серебристая шпинель. Критично оглядела руки – на салон не захотелось тратить время, но даже простой нюдовый маникюр облагородил мои обожженные и стесанные обрубки. Брызнула на запястья и ключицы неизменными Champs-Élysées, надела туфли на высоком каблуке.

  Без пятнадцати.

  Через приоткрытое окно слышу необычный звук мотора. Карета подана? Дааа! Поблескивая лакированными боками в свете вечерних фонарей во двор вплывает огромный, длиннющий черный лимузинище, просто нереально длинный и красивый. Неужели это и правда за мной?

  Ну же, Влад не томи! Не хочу испортить сюрприз, поэтому подсматриваю за машиной тайком. Водитель вышел под моросящий дождь, ежится и курит. Скорее бы, интересно посмотреть на салон внутри. У нас с Даном даже на свадьбе лимузина не было!

  Опять кручусь перед зеркалом, достаю привычное пальто, надеваю, хлопаю себя по лбу. Ну какое пальто в ресторан? Тем более на улице заметно холодно, лучше меховое манто. Небрежно набрасываю на плечи, любуюсь своим отражением. Да, так определенно лучше.

  Нет, так не пойдет. Я именинница или кто? А как же меня подождать, понервничать, что опоздаем? Сбрасываю пушистую накидку на придверный столик, под него же аккуратно становятся мои лодочки. Брожу по квартире в поисках места, где можно было бы поживописней расположиться, мол, ах, я готова, но, право, все это такая суета, все эти праздники, прогулки по вечернему городу...

  Без пяти.

  И не читается, и телевизор не смотрится, ни есть ни пить не могу, от волнения просто не лезет в горло. Все маюсь и не нахожу себе места, слоняюсь по комнатам с телефоном в руке, ты же должен позвонить как договаривались.

  Пять ровно.

  Ну да, Москва, вечер пятницы, пробки.

  Пять пятнадцать.

  Почему же ты не звонишь? Неужели забыл?

  Пять тридцать.

  Водитель уже в который раз выходит курить и звонить. Теперь он прячется в арке – пошел мелкий дождь с крупинками снега. Я, уже не скрываясь, наблюдаю за ним, впрочем, как и весь наш двор. В который раз набираю твой номер: «Абонент временно недоступен». Ладно, может работа, может пробки, метро, не знаю.

  В шесть отъезжает машина. Даже если она не за мной, все равно водитель так и не дождался своего пассажира. И снова «Абонент...»

  Семь. Пока бродила неприкаянной по дому, обо что-то зацепилась коленкой, теперь от нее по колготкам в обе стороны ползут противные стрелки. Не важно, переоденусь.

  Восемь. Уже совсем темно. Не хочу зажигать свет, я так быстрее увижу отсвет фар твоей машины. Но тебя нет и спустя еще час. Не могло же и с тобой что-то сучиться, не могло, только не с тобой, не мог еще и ты меня бросить! Я боюсь звонить, боюсь, что снимет трубку кто-то другой, спросит: «Кем Вы приходитесь Владиславу Полесьеву?» Пока я не знаю что с тобой, с тобой все в порядке.

  Цифры в часах, кажется, совсем застыли. В голову неуклонно лезут самые страшные варианты того, что могло произойти с тобой. Авария, ограбление, сердце, кирпич на голову. Ищу в сети телефоны единой справочной по больницам, моргам, контакты Лиза Алерт и уговариваю сама себя не сходить с ума. Мне не нужен ни лимузин, ни ресторан, ни цветы, ни подарки, ни праздник, лишь бы с тобой все было хорошо, и ты вернулся ко мне. Живым. Без тебя я точно не смогу и нарушу к черту свое обещание, одной мне будет незачем быть.

  В двадцать два двадцать восемь вдруг щелкает ключ в замке. Не стремительно и быстро, ведомый привычным движением руки, а словно впервые, подбирая подход к новому механизму. Бегу в прихожую, кручу замок – обида перегорела, теперь мне важно поскорее убедиться, что с тобой все в порядке.

  Вспыхнувший в коридоре свет на секунду ослепляет, но все равно успеваю заметить, что ты живой, целый, крови не видно. Слава Богу. Все остальное такие мелочи. Сгребаю тебя в охапку, хотя это так сложно сделать, в теплом осеннем пальто ты просто необъемный. Трусь щекой о шершавый шерстяной шарф, окунаясь в уютный запах твоей любимой DUNE. Если это не счастье, то что? Если это не любовь, то... Завтра. Все завтра. На твой день рождения.

  Улыбаюсь и провожу рукой по уже привычным темным и жестким волосам. Хотя, не привычным. Родным. Но ты не обнимаешь в ответ, молчишь, а когда я поднимаю взгляд вверх, отводишь глаза.

  – Эй, я не злюсь, правда. Главное что ты вернулся. Я так скучала! – продолжаю ластиться как кошка, начинаю разматывать шарф, расстегивать и стаскивать пальто, а ты словно каменеешь под руками. – Никуда от нас праздник не убежит. Подумаешь в ресторан не попали! Сколько их еще у нас впереди будет? Да сколько захотим!

  Вижу как ты зажат, закрылся от меня, но ума не приложу почему. Пытаюсь растормошить, разговорить, но пока только сама трещу без умолку.

  – Спасибо, что настоял на празднике! Мне столько разного надарили! Пойдем, в дом, ну пойдем же, я так хочу показать тебе все! Помнишь Витьку Домбровского, ну такого занудика с Даниного института? Он прислал валяного жирафа в красном шарфе, смешного такого, пишет что на тебя похож. А еще у меня целых восемь новых кружек. Колотить не переколотить. Кстааати, может мне тебе классический скандал устроить с битьем посуды? Ты как на это смотришь?

  Влад, если что-то с фирмой, это все не важно. Не убивайся так. Даже если ни копейки не осталось, мы выкрутимся, вместе мы сила, одна лесная нечисть. Продадим какую-нибудь дачу или одну из квартир, а если не хватит, то пойдем работать на дядю.

  Обхватываю ладонями твое лицо, наклоняю к себе, а ты все упираешься, отводишь взгляд и молчишь.

  – Ну вспомни, вспомни как утром ты говорил: «Для счастья мне хватит тебя и мира в придачу». А мне не нужен уже мир, мне нужен только...

  Ты резко выбрасываешь вперед руку, закрываешь мне рот и качаешь головой. Я ничего не понимаю. Кусаешь губы, мнешься, будто подбираешь слова, наконец встречаешься со мной глазами. Меня окатывает волной безнадежности, всепоглощающей вины и обреченности. Господи, ты что, ты болен? Был у врачей? У тебя что-то страшное, да? Мысли проносятся вихрем в голове, но я не успеваю произнести ни звука, как ты закрываешь глаза, из-под сомкнутых век которых вдруг выкатывается слеза, и одной фразой ты лишаешь меня всего.

  – Я... через два месяца я стану папой.

  Земля не ушла из-под ног, и с неба не грянул гром, я просто забыла, как надо дышать и расхотела жить. Дан был моим смыслом, ты стал поводом. И для чего теперь я? Для кого?

  Бессмысленно спрашивать, уверен ли ты, точно ли это твой ребенок. Все ясно и так. И укорять: «Как ты мог? Чего тебе не хватало? Почему? За что ты со мной так?» тоже бессмысленно. Все эти годы, что я не впускала тебя в свое сердце, я знала, что подобное когда-нибудь произойдет. Ты уйдешь. И я должна буду тебя отпустить. Потому что ты – не мой. А я живу жизнью взаймы.

  И я улыбаюсь сквозь слезы, обнимаю, понимая, что это в последний раз. Вдыхаю твой такой привычный и теплый запах, как я буду засыпать без него, как жить, как дышать?

  Так горько и больно, но правильно, черт побери, все это правильно. Я – урод, неспособный дать новую жизнь, ты нормальный мужик. Не нужны тебе никакие суррогатные матери, эко, усыновление. Будут твои дети, родные, плоть от плоти твоей.

  – Будь хотя бы ты счастлив.

  Стискиваю так крепко, что кажется руки сломаются от боли. И отпускаю. Навсегда.

  – Пойдем пить кофе.

  И мы пол ночи сидели на кухне, не включали свет, курили твои дурацкие сигареты с ментолом в открытое окно, пили вермут и говорили, говорили... Ты ведь не рассказывал никому про нее, а потом и вовсе постарался забыть, притвориться что ничего этого не было. Вот тебя и прорвало, ведь я твой лучший друг.

  Раскуриваю новую сигарету, глотаю полынную горечь и понимаю, что наконец-то не больно. Просто было, просто есть. И хорошо что будет.

  Ты увидел ее в парке, просто ехал мимо, на встречу. Заметил издалека, качающейся на качелях, еще подумал, что девчонка одета слишком легко для весны, только в тонкую летящую юбку и белую рубашку. Длинные золотистые волосы, волной ходящие вверх-вниз, взлетающая колоколом юбка, тонкая фигурка – ты только хотел оставить ей свою визитку, предлагая попробовать себя в качестве нашей модели. Обычно мы работали с модельными агентствами, но почему бы и не пригласить ее. Подошел ближе, поздоровался, взглянул в зеленые омуты глаз и пропал.

  Очнулся в гостиничном номере, уже на ней, в ней, когда вдруг осознал, что он у нее первый. Потом снова провал и вот он уже на встрече, что-то говорит нашим партнерам, а сам все смотрит на рукав пиджака, на котором остался маленький след от ее розовой помады с блестками.