Текст книги "Звезда-полынь"

Автор книги: Татьяна Талова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Я уж ожидал, что добавит: "И о Ясногорке договоримся на будущее". Не сказал. Забыл, должно быть.

Идем обратно, к бабке, Лют себя странно ведет, все тревожится, сам не свой.

– Чтоб дочерей родных как на базаре выставляли, какими-то играми решали, за кем им всю жизнь мыкаться! – говорит, руками размахивает. – Да где ж такое видано?

– В любом царстве-государстве, где дочек больше двух, – осторожно отвечаю я.

– Неправильно это!

– Ишь ты как заговорил, Лютич! Утром вроде о таком не думал, тоже на царевен поглядеть хотелось… Лют! – осенило меня. – Лют, ну ты даешь!

– Замолчи! – рыкнул Лют, все догадки мои укрепив.

– Лют, ну это же прям как в песнях! Да не смотри так, я не про твою боевую говорю! Про другие! Ну, когда баяны выплетают – мол, полюбилась красна девица, да ясну соколу, да добру молодцу!

– И что ж делать теперь? – за голову схватился Лют. Вот уж страшный Кощеев воин, лиходей и все такое – а что сердце горячее с ним сделало!

– Ну что делать, что делать, – пожал я плечами. – Иди завтра, удаль свою показывай. Род какой?

– Воинский. Потомственный.

– Вот видишь, как все хорошо. У меня вот дед плотником был, отец полжизни в дружину царскую пробивался.

Смотрит, смотрит на меня Лют, да как взвоет.

– Светояр, друже, да я Кощеев воин! Я Кощею, заклятому врагу Гордея, служу!.. И потом, не хочу я Марью неволить, не дело это… вот кабы сама пошла, а не из-за состязаний этих…

Серьезно-то все как. Не люблю я эту серьезность. Наверное, по мне заметно.

– Да кто ж за такого молодца не пойдет? – подбадриваю его, а он упрямый и погрустневший, даже Зореслава заметила – все охала, мол, что невесел, буйну голову повесил?

– А что, бабка, нет ли у тебя тулупчика какого старого? – спрашиваю я у нее тихонько.

Зореслава кивает.

– Что задумали, окаянные? – спрашивает добродушно.

– Потеху, – мрачно отвечаю я, думу думая.

Друга-то выручать надо.

Значит, сговорились мы с Лютом быстрехонько. Утром в город на заре вошли. Я тряпки какие-то у бабки Зореславы взял, в них обрядился, тулуп напялил наизнанку вывернутый, бороду вчерашнюю испачкал и покрепче привязал, шапку на глаза надвинул, к ней еще и пакли какой-то приладил, чтоб на глаза падала, сам весь в пыли да грязи изгваздался.

Пошел прямо к терему Фомы, где царь с семьей остановился. Благо, забора нет, а со стражей как-нибудь разберусь.

Лют поблизости схоронился, а я встану, да как заору! Стража сбежалась, а я давай бегать, голосить, чушь какую-то нести, кусаться, от стражи отбиваться – а силушки-то мне не занимать!

Лют уж на что мрачен был, в затею не верил, а и то, думается, посмеялся.

– Безумный, безумный! – кричат вокруг, народ стал показываться, а мне того и надо.

Лют тем временем должен был пробраться в терем и с Марьей своей поговорить – очень я надеюсь, что этой встречи одной им хватит.

Бегал я по двору, бегал – стражникам уже и ловить лень стало, видят, что вреда от меня нет, а смех один, смотрят. Вдруг раз – вижу, что сам царь вышел, не иначе как на шум. Я остановился.

– Кто таков? – спрашивает Гордей.

– Шут! – говорю спокойно. – Лицедей! Смотри, царь-батюшка, всех людей твоих заставил поверить в безумство свое.

Сощурил царь глаза, засмеялся, рукой махнул.

– Хорош! Только грязен. Пойдешь ко мне в скоморохи?

– Вот еще не хватало! – вырвалось, не сдержался. Царь брови сдвинул грозно – я наутек, издалека уже прокричал:

– Не мое это дело, царь-батюшка! Я еще на воле погуляю, народ посмешу!

А за воротами меня уже Лют ждет идолом каменным.

– Ну что, – спрашиваю, тулуп тяжелый да жаркий стягивая, – поговорил?

– Поговорил, – кивает друг. – Сказал, что против ее воли не пойду. Если не мил, сегодня же из города уеду.

– Ну, это ты погорячился. А она что?

– Улыбнулась, – солнышком засиял грозный богатырь. – Сказала, что с ней никогда такого… никогда так… что она…

– Это можешь не говорить, – остановил я, а то Лют так до вечера заикаться будет. – Значит, все хорошо?

– Значит… Только батюшка ее против будет.

– Из-за Кощея?

– Да… Яр, а Яр! А ведь Марья и тайком уйти согласная!

Только вздохнул я. Поворчал:

– Вот так и сворачивают с тропы добра да света добры молодцы…

– Да ведь любовь… Яр, разве это дело не доброе? Хотя я и сам могу…

– Конечно! Сам! Ага…

– Согласен, друже? – веселится Лют.

– Должен будешь…

Ладно, чего уж там, хватит воров ловить, пора и самому что-нибудь своровать. Царевну там, например, вместе с другом умыкнуть. А то все либо герой, либо бродяга – надоело!

Как собрались мы темной глухой ноченькой, да с Кощеевым воином, да царевну Марьюшку красть…

Леший, не так порядочные сказания начинаются!

Кому там царевну уже обещали – это не суть, Лют-то все равно посильней самого сильного из здешних будет. Марья, умница, окно открыла, светец зажгла и оделась, ждать села. Мимо стражи пробрались – половина спала после пьянки знатной, что на играх еще началась. С бабкой Зореславой еще вечером попрощались, чтоб не заподозрила чего (отговорку-то придумали, почему на ночь глядя едем, что надо "чтоб солнце в глаза не светило", мудрецы), я коня и волка за стеной городской оставил в месте условленном. Марья вниз веревку из простыней скинула. Ишь ты, а я все – мышка да мышка! И впрямь чувства с людьми чудеса творят! Веревка коротковата оказалась, да Лют, конечно, словил.

Дальше совсем просто было – Марье плащ дали, через город к дальним воротам прошли, где стражи всего четыре человека стояло. Оглушили дубиной, засовы отворили – и прочь.

– Погоня будет, – говорит Марья невпопад, назад, на Карочун оглядываясь.

– А то как же без того…

– Светояр! – разглядела в темноте царевна. – Ужель ты теперь тоже к Кощею подался?

– Тьфу на… В смысле, нет, царевна.

– Спасибо, Светояр…

Улыбнулся я криво, в сторону посмотрел. Приятно. И другу помог и царевне радость.

– Лют, родной мой, едем-то куда? – спрашивает Марья. – Я так думаю, что батюшка сначала серчать будет, а потом смирится, ведь не первая уже я из дома сбегаю. Переждать только надо.

– Везет твоему батюшке на дочерей, одна другой смелее, – улыбается Лют. И вправду – Марья вот, к примеру, даже волка не испугалась, спокойно так сидит, только за Люта держится. – А Светояр сказал, что царь Гордей сперва клич пустит по земле, чтоб поднимались добры молодцы на поиски царевны, а потом…

– А потом за ним пошлет, – смеется Марья. – Он всегда так делает.

– Вот-вот. А поедем, Марьюшка, в царство Кощеево. Дом там у меня.

Вот ведь. Даже дом, оказывается, у Люта есть. Я сколько царю служил, в общей избе дружинной жил. Не сказать, чтоб плохо, да и не держало ничто, когда по дорогам мыкался, а все ж защемило сердце.

– С сестрой-то, с Еленой, смогу повидаться?

– Конечно. Авось, царь Гордей и подобреет, связи какие с Кощеем наладит – как никак, а уже две дочери будут жить-поживать в Кощеевой земле! И ты, Светояр, не откажи в милости – гостем в моем доме будь!

И Марьюшка кивает.

– Я б с удовольствием, – говорю, – только Ясногорку пора искать. Ты, Марья, не знаешь, кто б это сестру твою увести смог?

– Не знаю… Я ж ее не видела даже. Появилась, батюшка сказал, поздним вечером, не пойми откуда. Поговорили они о чем-то, а наутро Ясногорки в горнице, где спала, не оказалось.

Час от часу не легче. Прямо "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что".

– А! След колдовской остался, – вспомнила Марья. – Видишь, Ясногорки поздновато спохватились – три раза будить приходили, голос отвечал – мол, сплю, устала сильно с дороги, позже выйду. Потом уж батюшка неладное заподозрил, дверь выломить приказал, а Ясногорки нет, только в углу плюнуто и тот плевок разговаривает Ясногоркиным голосом.

– Опять на колдуна какого-то нарвались, – вздыхаю я. – Так, кто у нас есть? Кощей отпадает, Баба-Яга, стало быть, тоже… Хотя их много, вдруг какая-то пакостить вздумала?..

– Еще Ворон Воронович есть! – подсказывает Лют. – И Финист Ясный Сокол. Эти могли прилететь-улететь, чтоб никто не заметил.

– Ага, – киваю, – а Ясногорку они в клюве утащили, не иначе! Хотя кто их знает, кудесников… Еще кто?

Призадумался Лют, головой качает:

– Не знаю, Яр… Вот Кощей может знать, он со всей этой братией лучше знаком.

– А сказать мне, Гордееву дружиннику, скажет?

– Если его делам не помешает, то скажет. Тем более, я сам спрашивать буду.

– Ты ж в ссоре с ним.

– Да наверняка ищет уже, – пожимает плечами Лют, – вон, как тебя царь Гордей… Так что придется тебе, Яр, все равно с нами ехать!

– А как сестру мою найдешь, – добавляет Марьюшка, – так пир свадебный устроим – хочу, чтоб вся семья была… Верно, Лют?

– Верно. Заодно батюшку твоего с Кощеем замирить может получится. А ты, Яр, дружкой на свадьбе сядешь! – Лют даже брови нахмурил – для убедительности. – И чтоб я никаких отказов…

– Да откажешься тут, как же… Ой, веди, Лютич, в царство Кощеево. А Ясногорку я найду, Марьюшка, ты не тревожься…

Хорошо на воле!

Солнце над головой сияет, неподалеку коровы пасутся, пастушок на свирели поигрывает, над лугом запах наиприятнейший летает, сон из последних сил цепляется… На траве девица спит. Ой, бойтесь, парни, таких девиц! С виду ничего себе, вполне обычная такая, а внутри – ведьма самая настоящая, из тех, что в лесах глухих живут и честный люд к ним с большой опаской обращается! И в случае с этой девицей слово «ведьма» значение имело в первую очередь прямое.

Поднялась девица, по сторонам посмотрела. Быстро ветры ее умчали, только на второй раз сил вряд ли хватит – тут все же ступа нужна, с метлой желательно. На крайний случай просто метла сойдет, но второй раз ветра призвать – нет уж, и так больше дня проспала, едва успела глаза от себя отвести – мало ли что, а так пастух ее утром даже не заметил, и все коровы стороной обходили.

А встала девица, потому как сквозь сон еще почувствовала, что земля-матушка дрожит. Пошла к дороге, встала на обочине, вдаль смотрит – а дрожь земли все сильней… То не топот войска, то не табун – то едет Микола-великан! Телега его скрипит, зерном отборным нагруженная, восемь коней ту телегу тянут, а колеса у нее едва ли не с жернов мельничий!

Но добр Микола, только раз выходил он с мечом на врага – много лет уже минуло, а все помнят за морем силушку его невиданную-неслыханную, не решаются на Русь нападать.

– Здрав буде, Микола Степаныч! – кричит девушка, рукой машет. Рада она, что его встретила, слов нет, ведь с детства, считай, помнит.

– И тебе здравствовать, Середа! – отвечает Микола, коней останавливая. – Куда путь держишь?

Я девицу ту Середой звали.

Не стала признаваться она, что проснулась только что, плечами пожала:

– А куда глаза глядят, Миколушка…

– Стало быть, могу и в гости к себе позвать? – подбоченился великан. – А то сколько раз к Яге хаживал, все про поле свое великое баял, а не показал ни разу.

Середа и рада – мигом на колесо запрыгнула, с него – в телегу.

– Вот и покажешь!

– А что, Середушка, – говорит Микола, коней подстегивая, – разве не отправила тебя бабка домой, в терем царский?

– Отправила, – хмуро отвечает Середа. – Я там уже была.

– Так значит, Ясногоркой Гордеевной тебя теперь называть?

А что вы хотели? И царевны ведьмами оказываются!

– Да ни за что!

– Поругалась? – понимающе кивает Микола.

– Микола! Ты не представляешь! – горячо начала Середа. – Меня родители сколько не видели? Восемь лет! И прихожу – что слышу?!

– Что? – усмехается в бороду Микола, ведьме разошедшейся подыгрывая.

– Замуж!!! Мне! Внучке Бабы-Яги! Ведьме!

– Ну, строго говоря, ты ей не внучка…

– А и что! – злится Середа. – Восемь лет меня Середой величал и люд и вся нечисть лесная – как Яга назвала!

– А десять – звали Ясногоркой, царя Гордея дочкой, как родители нарекли.

– Да, но… Но замуж! И не пойми за кого!

– Ой, глупая! – смеется Микола. – Счастья своего не ведаешь! Богатыри, воины славные состязаться будут, не абы кому, а витязю могучему достанешься!

– Без меня как-нибудь. Вот если бы колдун какой… Да я за один вечер насмотрелась на цареву дружину! Только Тверд, муж Настасьин, еще ничего, остальные же – один другого глупей! Елена вот за Кощея пошла! Нет, ты представляешь? Елена! За Кощея! Батюшке наперекор!

– Так и ты, как я понимаю, послушанием не отличилась. Сбежала?

– Да… Как подальше отсюда уберусь, так весть пошлю, чтоб не тревожились напрасно, все равно не вернусь. А если и вернусь – то чтоб никакого замужества в "интересах государства". Как будто батюшке сестер моих не хватает…

Покачал головой Микола, смолчал. Середа притихла, сам он задумался. Потом спросил:

– И не скучаешь? Всего ведь ничего времени с родными побыла…

– Скучаю, – горько отвечает Середа. – Да только лучше уж так, чем против воли своей идти… Я ведь даже сестер своих не видела, Миколушка! Так, что с детства помню, осталось… Как Дарьюшка меня по двору водила, как Настасья песни пела…

– Ну, полно, Середушка… – Микола уже и не рад, что спросил – помрачнела лицом Середа, потемнели ясны очи. – У меня пока поживи, по хозяйству помоги, да с полем подсоби – хочешь у меня пожить? А то все дорога к дому и прочь от него…

Просияла Середа, кивнула только.

Так стала жить-поживать Ясногора Гордеевна, звавшаяся Середой Ягишной, в доме Миколы-великана.

А Светояр, на ее поиски сбиравшийся, про то и не ведал.

Долго ли, коротко ли, а раз ездил Микола Степаныч на ярмарку в ближний город Неку. Вернулся – и с порога говорит:

– Беда, Середушка! Сестрицу твою, Марью-царевну украли!

– Когда? – вскочила Середа со скамьи, травы целебные, что в пучки вязала, по полу рассыпала. А скамья-та, надо сказать, чуть ли не в рост Середы была, да та привыкла – у великана же живет.

– Точно как ты пропала. Царь добрых молодцев со всего света созывает – двух дочерей за раз лишился…

Задумалась ведьма-царевна.

– Надобно бы блюдце какое, – молвила, – и яблоко.

– Тарелку любую бери, – отвечает Микола, – а яблок нет, только репа в подвале.

– А, леший с ними, с традициями! И репка сойдет!

Выбрала Середа репку мелкую, поприглядней да покруглей, тарелку глиняную на колени положила, стала катать. Капризничает тарелка из-за того, что не яблоко у ведьмы в руках, а подчиняется.

– Как я ябл… репку качу, да наливну… качу, в общем. Как по тарелочке, да по краешкам ровненьки… Микола, ты грыз ее, что ли? Покажи-ка мне, тарелочка, покажи мне сестрицу милую, где она живет сейчас, где обретается…

Рябит изображение, то темнеет, то совсем пропадает, Середа Миколу позвала, показывает.

– А почему высоко-то так? – удивляется великан.

– По-другому не хочет, зараза!.. Спокойно, спокойно, тарелочка, и так хорошо, спасибо большое!

– На царство Кощеево похоже… – молвит Микола. – Вот лес елей-великанов, а вот бор сосновый, а вот и гора Лысая, а это, стало быть, терем Кощеев.

– Так он же вроде женат на другой моей сестрице, на Елене! – удивляется Середа. – И не так уж плох он, как люди сказывают – мне бабка говорила. Незачем ему девиц красть!

– Ну-ка, ну-ка, смотри, тарелочка-то ближе теперь кажет… Не Кощеев терем!

В лесу глухом дом стоит, а близ дома… Никак волк огромный бегает!

– Лютич! – всплеснула руками Середа. – Верный слуга Кощеев! Пленил сестрицу родную мою! И волка своего сторожить приставил! Ну-ка, тарелочка, сестру покажи!

Исчезла картинка разом. Сколько не билась Середа – не хочет показывать.

– Да что же это такое! – злится ведьма, по избе расхаживая. – Сколько времени прошло, недели две уже, неужто ни один добрый молодец не сподобился в царство Кощеево пойти?! И где эти богатыри хваленые?!.. Сестрица моя у Люта Лютича, а я здесь?! Нет, Микола, надобно самой идти, сестру вызволять!

– Иди, – кивает Микола. – На подвиги всякие и Яга в молодости горазда была. Только их чаще пакостями называли… Ну а ты другую славу создавай! Заодно и с сестрами повидаешься, и с Марьей о себе весть отцу пришлешь.

– Спасибо, Миколушка, за кров да за совет! – поклонилась Середа. – Стало быть, снова нужно ветра на помощь звать…

– Ступа у меня есть. И метла найдется, – улыбается Микола. – Яга местная, младшая сестрица бабки твоей, хранить оставила, да уже год как не забирает. Думаю, ничего не случится, если возьмешь.

– Благодарствую… Хотя с ветрами быстрее…

– И думать не смей! Кощей – он же хитер! Мигом почует, если колдовство какое в пределах его царства случится. А с Бабой-Ягой у него, ко всему прочему, еще и отношения не ахти – конкурентка, видишь ли! А ступа – это традиция, вроде тарелки с яблочком твоим…

– Э-эх! – мотнула головой Середа, бабку свою названную до дрожи напомнив. – Тащи ступу, Микола! Восславим же традиции наши святые! А то с яблоком и то неувязка вышла…

Быстрехонько собрали еды кой-какой в узелок, одежки немного, Середа ножик в сапог спрятала – не столько для обороны, сколько для волшебства – траву там нужную срезать, крови своей капнуть.

– Как Марью найдешь, – поучает Микола, – тут уж что хочешь твори, вызволяй, хоть ветер, хоть солнце призывай. Главное – чтоб не догнали потом.

Кивает Середа, запоминает. В ступу уже забралась.

– Ну, Микола, бывай! – говорит.

– Удачи, Середушка…

Да как крикнет Середа, помелом махнет, ветер поднимет! Взвилась ступа вверх, пыль подняла! Только охнул Микола, глаза рукой прикрыв.

– Ой, ведьма-а…

Летит ступа над землей, в ней ведьма – волосы ветер запутал, черные брови насуплены, очи гневные горят! Метла ветер так и гонит, так и гонит – только свист стоит!

Берегись, Лютич!

Есть в тереме Люта одна башенка высокая – полюбилась она мне, далеко землю видать. Встану там, смотрю – красота. И кто Кощеево царство темным назвал? Это Кощей что-то темнит. Люту о царевне пропавшей ровным счетом ничего не сказал, зато меня к себе позвал, обещал увидеться, когда для встречи все готово будет. Больше недели назад обещал. Костры они там, что ли, до небес разжигают? Смолу горячую в чанах стоведерных кипятят? Ножи булатные точат, к встрече готовясь?..

Так вот, забрался я повыше, вниз гляжу, ворон в небе считаю. Лют к Кощею поехал в очередной раз, Марья в своей горнице ткет-прядет, челядь немногочисленная спит-отдыхает, на кухне лясы точит, пока не нужно ничего, я же бездельем маюсь.

Храп по двору заднему бродит, с конюшим разговаривает. Коню тоже скучно – обычно у двора днем Серый крутится, а сейчас с хозяином.

Вдруг – глядь! – по небу ступа летит! Баба-Яга, верно, мчится! Смотрю я за ней, приметил, что недалеко от Лютова дома на спуск пошла. Не иначе, гости пожаловали!

Спустился я вниз. Вроде тревожиться должен, а сердце спокойно. Вышел во двор, на крылечке сел. Жду.

Долго ждать не пришлось – появляется у ворот Баба-Яга. Годы ее согнули, тряпье какое-то ветхое вместо платья, капюшон лицо закрывает, голос хриплый только доносится:

– А что, добрый молодец, это ли дом Люта Лютича?

"Как будто ты не знаешь" – думаю я, а сам киваю, улыбаюсь:

– Нужно что, бабушка?

– Да мне бы хозяина повидать, – затянула старая. – На ночлег попросится… Не ты ли Лютом будешь?

Вот ведь зараза. И ведь скажешь, что Лют дома день через день появляется, еще пакостить повадится… Выгонять ее надо!

– Я буду! – говорю. – Чего надобно? Не ври, старая, я ступу твою видел! Отвечай, зачем пришла!

Назад отступила ведьма, оробела малость – видать, не привыкла, чтоб обман ее не удавался.

– Ну? – грозно вопрошаю я, руки на груди скрестив. – Зачем явилась?

– А вот! – говорит старуха, распрямляясь. – Царевну, тобой плененную, вызволять!!!

И как скинет плащ ветхий, как ногой притопнет!

– Ах вот ты как заговорила, карга стара…

Я заикнулся. И это Баба-Яга?!

– Ты Баба-Яга? – на всякий случай спрашиваю.

– Не веришь, пес смердящий?! – ярится гостья незваная. – Добром отдавай царевну, Лютич!

Стоит передо мной девка молодая. Юбка на ней длинная в узорах, рубаха мужская, явно большая слишком, от пояса и до вся в складки собрана, ветер в ней свободно гуляет. Волосы даже в косу не заплетены, не то чтобы платком прикрыты – на спину свисают прядями русыми, нечесаными. Глаз недобрый гневом горит, зеленью колдовской отсвечивает. И кричит на меня. Нет, по всему видно – ведьма, но чтоб Яга… Смотрел я на нее, смотрел – и откуда такие берутся?.. Посмотрел, поразмыслил, говорю:

– Нет. Не отдам.

– Хорошо подумал?! – а голосок-то, голосок неслабый какой, обороты набирает!

Я еще помолчал, потом кивнул:

– Хорошо. Или, может, еще чуток подумать?

Марья из окошка бокового выглянула, мне подмигнула. Челядинцы у окон собрались, забаву предвидя. А отчего бы не повеселиться? Гостья ведь даже Марью и не приметила – значит, не только Люта видеть не видела, каков он есть.

– А что, – говорю, – богатыри у царя Гордея закончились? Или боязно стало, раз девку послали?

– Никого не посылали, я по своей воле пошла! За царя нашего батюшку, за землю родную…

– Или нет, – голову чешу, ведьмы ровно не замечая, – скорее, и вправду не послали, а выгнали, верно? Ну, точно! Не знали бояре, куда б эту Бабу-Ягу, ведьму-разбойницу, убрать, и решили – в Кощеево царство, к Люту в логово!

– Глухой! По своей воле иду!

– Правда?!

– Да! Ради царя нашего!

– Бедная! Значит, тебе даже жалованья не выплатят, как царским-то дружинникам!

– Больно языкат, Лютич! – змеей шипит ведьма, едва ли ядом не брызжет.

– Так поговори вот с вами, со спасителями всяческими! – вздыхаю я, а сам губу закусил, от смеха ели сдерживаюсь.

Тут ведьма как головой тряхнула, слово колдовское шепнула, из рукава платок вытащила и бросила – и летит ко мне уже не платок, а синева морская. Под ноги легла, я только воздуха глотнуть успел – враз под водой оказался, ровно кто вниз потянул.

За землю все же уцепится успел, выбрался, еще и на усмешку хватило:

– Раньше платы-то морями оборачивались! – говорю. – Мельчает нынче Баба-Яга русская!

– Это ты гребня моего не видел!

– А он бы тебе не помешал – причесаться!

Только прежде чем ведьма второй раз в рукав полезла, я к ней метнулся, с ног сбил. А та ка-а-ак двинет локотком в челюсть!

– Что, язык прикусил, острослов?! – и вырывается, кулаками размахивает.

А что мне с ней делать?! Хоть четырежды Баба-Яга, а все одно – девка, рука на нее не поднимается! Вот и держу ее, жду, пока успокоится.

А терем уже ходуном ходит, стены от хохота трясутся!

– Отпусти девушку, Яр, – просит Марья, от смеха задыхаясь.

– Ага, – отвечаю, – а она тебя украдет!

– Яр?! – замерла ведьма, глазами на меня бешеными глядит. – Так ты, значит, НЕ Лютич?! А ты – Марья-царевна?

– Да, – кивает Марьюшка, – она самая! Долго же я тут богатырей батюшкиных дожидалась! Ну, на худой конец и Баба-Яга сойдет…

Лежит Баба-Яга, дурой себя чувствует – это по лицу видно. Да уж, посмеялись над ней всласть, даже жаль ее стало. Встал я, руку подал – не приняла. Ведьма. Жалей вот таких.

– И… и что, домой не хочешь? – растерянно так спрашивает девица царевну.

Улыбается Марья:

– Да пойдем в терем, спасительница, все объясню. Ты на Светояра-то не серчай, это он не со зла, а от нрава веселого… Ты и впрямь Баба-Яга?

– Нет, внучка ее, Середа, – медленно отвечает, на меня косясь.

Пожал я плечами. Пусть что хочет думает.

А Середа тем временем думала-припоминала, где же имя слышала – Светояр. Вроде как от батюшки… Так, не стоит, пожалуй, пока что сестре открываться, а то царев человек – он явно вознамерится ее в дом волочь. А руки у Светояра крепкие, это уже проверено, – и сбежишь-то не сразу! Только что Гордеев воин в Кощеевых землях делает? Да еще в доме Люта?..

Позвала Марья и меня в горницу. За стол, как хозяйка настоящая, усадила, слуга самовар поставил. Так вот, начала все ведьме рассказывать, а та слушает – и лицо все больше вытягивается, а на губах улыбка помимо воли расплывается… Тепло-тепло у Середы на душе оттого, что сестрица родная счастлива, а вдобавок гордость за нее пробирает – вот какая Марья, оказывается, смелая да удалая!

А я смотрю на ведьму – понять ничего не могу. Напоминает она мне кого-то, а кого – хоть убей, не вспомню! И судя по Марьиным бровкам сведенным – то же с ней творится.

– Ну что, Середа, отнесешь весть батюшке? – спрашивает Марья, рассказ закончив.

– Нет! – мигом ответила Середа.

– Отчего же нет, Середушка? – погрустнела Марья.

– Я… А почему этого не отправляешь? Или пред царем он повинен?

– Чуть что так сразу повинен! – откликаюсь я. – Дело у меня – другую царевну, Ясногору Гордеевну искать, потому и у Кощея в царстве – помочь он обещался… А у тебя вроде дел других, кроме Марьиного спасения, и нет.

– Отчего же нет?.. – удивляется Середа, а глаза бегают. – Марью нашла, отыскала, совет вам с Лютичем, да любовь, как говорится… Вот, теперь вторую царевну надобно искать!

– И знаешь, где? – заинтересовался я.

– Знала бы – не сказала! – взъерепенилась внезапно ведьма. – Спасение царевны такому ду… Извини, хозяйка, не дело мне ругаться. Только б все равно не сказала!

Ну, змея!

– Стало быть, тоже к Кощею собираешься? – спрашивает Марьюшка, видя, что я сейчас этой Бабе-Яге несостоявшейся такого могу наговорить!

– Да, – кивнула ведьма. – Ну, я уже пойду…

Встала скорехонько, поклон отвесила – и шасть к двери.

– Сиди уж… Середа, – а в дверях Лют! – Кощей сказал, в дом гости пожаловать должны, я и вернулся поскорей.

– Век здравствовать тебе и дому твоему, – отвечает Середа, а у самой лицо – только помирать. В муках. Страшных.

– Здравствуй, Середа Ягишна! – улыбается Лют. – Здравствуй, Марья, душа моя… Здр… Яр, ты чего мокрый?

Середа посмотрела эдак насмешливо, усмехнулась. Отвечаю я мрачно, на ведьму глядючи:

– Гостью встречал, в лужу наступил.

– Видал я эту лужу, – чешет затылок Лют, – колодец второй прям у порога… Ну, стало быть, познакомиться поближе успели! Ну и молодцы!

– И от кого же это Лют ехидства такого поднабрался? – шепчу я Марье, а та только улыбается, зубы кажет – сказать, мол, или так догадаешься?

– Что ж, дождался, Светояр! – продолжает тем временем Лют. – Ждет Кощей нынче к себе в терем! Только вот гостью нашу прихвати уж с собой…

– Что?! – заикаться у меня уже в привычку вошло, наверное, а у ведьмы голос разом охрип, но со мной в этом изумлении согласна полностью.

– Да! – кивает Лют. – Яблочко по тарелочке катала, Середа?

– Нет, – честно отвечает ведьма. – Репку…

С минуту молчали.

– Ну и вот, – опомнился Лют. – Кощей и заметил, что на его земли глаза чужие с помощью колдовства смотрят. А насчет репки… с Кощеем поговори, он обрадуется, если замену какую этим яблокам найдет…

– А про Ясногорку ничего не известно? – влез я.

– Об этом тоже – с Кощеем… – невнятно буркнул Лют и рукой махнул – хватит, мол, разговаривать. – Завтра поутру выезжаете.

Эх, ну что тут делать?

День коряво пошел, как Середу «встретил», так хоть ночь удалась.

Замечал я за собой давно такую особенность – обычно сплю, как убитый, ну хоть ты из пушки над ухом стреляй, а бывает ночка – загляденье.

И луна в небе светит, и звезды все-все видны – хоть ты их горстями собирай да в карманы складывай, и воздух свеж, пьянит, голову туманит. А только самый сладкий такой хмель – то свобода ветерком по травам бежит, листву чуть колышет.

Есть и другая свобода – та больше по мне. Это уже не ветерок, это вихрь буйный, травы по земле стелет, листья с собой мчит, свистит в высях, бушует…

Да только и вихри где-то отдыхать должны, сил набираться, мощь в крыльях копить…

А такая вот свобода – тихая да мирная, – она дороже потому, что душа в ней успокаивается. Потому всегда меня тянет уйти подальше ото всего в такое время.

До утра не увидят.

Вышел во двор, а там за ворота – в лес. Неподалеку озерцо – сказывают, что ночью прилетают на такие озера девицы-голубки, ведьмы полуночные… Много чего люди бают – и про навей, и про русалок, и про упырей – чтоб от ночи отвадить. Верно, конечно, ночь безопасной не бывает… Но ведь… По лесу пройти, с деревьями здороваясь, вперед глядя, в никуда, в ночь эту удивительную… Волю ощутить, сердце успокоить – ведь это того стоит?..

Не знаю как, не помню просто – а дошел я до того озерца.

Не мне одному, видать, в тереме сегодня не спится! Гляжу – ведьма у воды стоит. Хотел я подойти, слово какое веселое сказать, а понял вдруг – не стоит. Потому как если я себя в такие ночи забываю, то каково ей – той, которая с самой природой сливается? Покой нарушу – врагом заклятым буду, а отношения у нас и так не заладились. Стыдно стало – будто в сон чужой, заветный, смотрю. Хотел уйти – а не смог. Ровно ноги к земле приросли.

Стоит ведьма – глаз не отвести. Свет лунный волосы одел. Край рубашки длинной, узорами расшитой, в воде намок. Ноги босые бесшумно по песку переступают. А лицо-то, лицо! Совсем не та девчонка, которая недавно все меня ударить норовила – спокоен лик, улыбка на нем светлая, глаза полузакрытые смотрят ласково. Что они там видят – мне неведомо… а только дай-то боги, чтоб хоть однажды эти глаза так на человека посмотрели – век будет тот счастлив…

А вдруг, вдруг улетит сейчас кудесница, птицей обернувшись – туда, где ни солнце, ни месяц, ни даже ветры могучие ее не найдут?..

И близко Середа, а ни она меня не замечает, ни я к ней шагнуть не могу – точно стеной мир ведовской отгорожен.

И что остается? Смотреть только, понимать, что и вода, и ветер, и песок, и вся ночь эта звездная, и каждое дерево – все с ведьмой говорят… Смотреть только, любоваться, тихо-тихо дышать – чтоб даже дыханье твое не могло нарушить этого единения.

Видел я раньше чародеев, видел! Но они все слова непонятные говорили, руками что-то выплетали, лицом бледнели, когда волшебствовали, а вот как они силу берут – не ведал… И вся-то ведьма в этой ночи исчезла – частью ее стала, неотделимой, бесценной… Даже досадно стало – понимание пришло, что меня ночь к себе просто допускает, позволяет окунуться в такое диво, а ведьму – как родную дочь принимает, укрывает, лелеет…

Стала Середа петь что-то, тихо так, спокойно – а только ветер сильнее стал, шепот по лесу прошел. Как опомнился я – ночь сказала, чтоб уходил – хватит, мол, насмотрелся, твое-то дело другое совсем, так иди уже… а сейчас ведьмино время, оставь ее.

Подчинился я той ночи. Лучше понимать стал и ее, и тех, кто в нее добровольно уходят – подобно ведьмам-полуночницам… Подчинился – верность свою ей оставил и души кусочек.

Ушел встречать солнце красное. В дорогу готовиться. Мое дело – и впрямь другое, вот оно – меч, да конь, да совесть, да песня добрая. А только эту ночь – через все пронесу, и в памяти своей навсегда оставлю.

Честно говоря, ожидал я, что ведьма еще упрямиться будет, прежде чем ехать. Однако нет, утром хозяев поблагодарила за приют, попрощалась мило. Попрощался и я с другом да с царевной, стою, Храпа по гриве глажу, Середу жду. Мне-то, конечно, милости от нее не увидеть, так хоть бы без ругани обошлось.

– На коня этого – не сяду.

Смотрим мы с Храпом на Середу. С одинаковым выражением на лицах-мордах, думается. Я себя спрашиваю – куда пропало видение ночное, нежное? Ведьма стоит упрямая да вздорная. Храп попросту ругается мысленно, должно быть.