Текст книги "Невротички (СИ)"

Автор книги: Татьяна Белоконская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

  Переварить очередную потерю работы и материнское отвержение Поля могла лишь эпистолярно-метафорически. Через пятнадцать минут текст был готов:

  "Если б я умела летать, я бы свысока смотрела на ночной город, дышала им, а не людьми.

  Если б я умела писать маслом, изобразила бы море и утонула в нем.

  Если б я умела петь, я бы провыла мысленно песню на животном языке.

  Если б я умела молчать, я б не слушала слов других.

  Если б я умела смеяться, глаза бы вытекли слезами.

  Если б я умела закрывать наглухо дверь, я бы не смогла открыть души.

  Если бы я умела помнить все-все, я б забыла «если б...» навсегда".

  Полина вышла на балкон и умостилась в любимом кресле, закурила. Солнце за окном плавно превращалось в розовую полосу над горизонтом. Летний ветер гулял вдалеке между деревьев и водителей, которые припарковали машины прямо под окнами. Этот же ветер изгонял табачный дым с балкона и создавалось впечатление, что сидишь на открытой террасе. Вдруг вдалеке появилась стая черных каркающих ворон. Птицы закружили над лесом, и Поля улыбнулась. Мама бы сказала, что это дурной знак, равно как и полная луна при открытых шторах, или черная кошка. Поля же воспринимала все явления и живое как есть, без дополнительного смысла. Сегодня все тайные и явные смыслы внезапно открылись, и вещи предстали таким, какие есть – унылая стареющая женщина, воюющая против всех в ожидании тех самых писем размышляла о любви. Ее никто не любил.

  Взяла телефон и начала просматривать записную книгу с сотнями имен и номеров. Палец скользил по экрану без остановки. Звонить было некому.

  Подруг нет – женщин Поля как-то недолюбливала. К чему эта лесть и дамская ложь, ведь человеческая неискренность асексуальна?

  Любимого тоже – после развода не посчастливилось встретить мужчину, которого стоило бы оставить на ночь и познакомить с сыном. Флирт, пустые разговоры, секс без обещания позвонить – после тридцати в эти игры уже никто не играет. Лица стерлись, но каждый запомнился походом в ресторан, где заказав блюдо от шефа, получила бигмак. Хотелось ли ей любви и настоящего мужского начала? Да, но предлагали только половой орган. Женщина понимала, что прежде чем строить серьезные отношения с кем-то, надо построить такие с собственной головой. В противном случае, найдется тот, чей градус мигрени равен твоему. Задача не из легких, да и Поля больше не справлялась. Спектакль окончен – внезапно началась реальная жизнь, и стрелки часов останвились.

  Она налила в бокал вина и закурила вторую. Закрыла телефонную книгу, набросала сообщение на первый номер в избранных. Залпом выпила, встала босыми ногами на кресло у окна и вышла.

  Телефон просигналил о доставке сообщения: «Сынок, я люблю тебя».

  ***

  Богдан вернулся из домой пораньше. Как всегда открыл входную, но никто не вышел встречать. В доме было тихо, отчего у мужчины зазвенело в висках.

   – Марина! Соня! Куку!

  Он окликнул жену и дочку еще раз, и тут же сорвался к балкону, дверь на который была широко распахнута. Он крепко закрыл глаза, боясь посмотреть вниз – мужчина сел на пол и застонал. Дышать было нечем, грудь сдавливало, а руки не слушали голову, подающей сигнал расстегнуть ворот белоснежной выглаженной рубашки. Мужчина был похож на собаку перед усыплением – знает, что будет, но агония по жизни уже началась.

  Богдан очнулся от того, что кто-то лупит его по щекам и льет на лицо ледяную воду – испуганная жена старалась вернуть мужа в сознание.

  – Я здесь, все хорошо. Слышишь меня?

  – Где ты была? Где ты была?

  – В магазин бегала за зеленью.

  – Где Соня? – Богдан попытался встать, но ноги не слушались. – Где ребенок?

  – У бабушки Зои, ты ж сам вчера отвез! Звонили пару часов назад – вареники лепят, приглашают на ужин завтра.

  – Фу, помутнение какое-то. Прости, милая.

  Марина, хрупкая женщина с длинными темными волосами глубокими карими глазами, курившая как паровоз и молчавшая большую часть жизни, ибо 100% интроверт, приподнялась. Она знала о матери Богдана, однако никогда не ковырялась в истории – у каждого своя боль, и нечего солить и без того пересоленную рану. Женщина принесла седативного, встала у широкого окна, глубоко вдохнула и наконец сказала:

  – Я – не она.

  – Знаю.

  – И все же боишься, что сброшусь?

  – Боюсь, что придумаешь для этого причину.

  – Я даже высоты боюсь.

  – Она тоже боялась.

  – Что может быть страшнее высоты?

  – Одиночество.