Текст книги "Невротички (СИ)"

Автор книги: Татьяна Белоконская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

  – Да уж... Сколько по диаспорам не ходи, где все чтят и скучают за Украиной, а хлеба черного хочется с салом с прорезью!

  – Он Богдану целый чемодан накупил. По скайпу показывал.

  – Здорово. Спасибо ему.

  – Ты счетчик поставила?

  – Нет.

  – Почему?

  – Я так решила.

  – Ну и плати теперь.

  – Ну и буду.

  – Чего ты такая закрытая? Господи, Люсина дочь ее по театрам водит. Звонит каждый день. А из тебя клещами тянуть надо! Кстати, повысили ее до замминистра какого-то, – Зоя глотнула горячий чай, облив подбородок и красный свитер.

  Друзей и знакомых у Зои было хоть ковшом черпай. Кто-то остался со студенческих лет, другие нацепились в процессе жизни, а некоторые заводились случайно в магазинах или на лавках у дома. Она обладала уникальной способностью не только притягивать людей, но и оставлять надолго при себе. Женщина с радостью приглашала подруг домой на ужин с вином, присоединялась к походам в рестораны и часами висела на телефоне, обсуждая чужую жизнь и разливаясь советами о мужьях и любовниках как подруг, так и их знакомых и родственниц. Поэтому друзья Зою ценили и любили. В общем, все, кто не состоял с ней в родственных связях и не прожил под одной крышей хоть сколько-нибудь времени относились к женщине с теплотой и благоговением. Ну и с жалостью, что еще больше притягивало Зою.

  – Когда мы с тобой как женщины поговорим? И когда ты поймешь, что я не Люсина дочь? Что, не стала такой, как ты хотела? – продолжила Полина, на что Зоя потише:

  – Что я дурного спросила?

  – А умного что? Что в этих вопросах обо мне?

  – Я всегда своей маме рассказывала, что заработала и куда потратила. Мне хотелось поделиться.

  – Я не ты, мама.

  – Подготовь деньги Максу.

  – В смысле? – Поля спросила еще тише.

  – За одежду для Богдана. Сама понимаешь...

  – Нет, не понимаю. За подарки нужно платить?

  – Ну что-то он так привезет, а что-то денег стоит.

  – Стоп. Тогда не нужно! Я не рассчитываю. Мне нечем платить. Лучше без подарков.

  – Но он уже все купил?!

  – А я при чем?

  – Поля, успокойся.

  – Та как успокоиться? Приедет человек с подарками для моего сына, за которые мне нужно платить и при этом улыбаться? Тебе самой это как слушать?

  – Я не собираюсь портить отношения с другом! – понимая, что ситуация пикантная, но боясь портить со сторонами отношения, ответила Зоя.

  – Почему я должна платить за эту дружбу тогда?

  – За что ты так со мной? Как мне искупить свою вину?

  – Какую вину, мама? Не манипулируй.

  – То есть у тебя долги или нет?

  – Перестань спрашивать по семь раз одно и то же.

  – Та я просто интересуюсь. Волнуюсь за тебя. Видимо, не ту жизнь я прожила.

  – О, боже! Уходи уже, засиделась.

  Зоя обиженно собрала вещи, надела новое пальто, оценки которого так и не дождалась от дочери, и ушла со слезами на глазах. «Неужели сложно было ответить? Я что-то плохое спрашиваю? Она уже своими взрослыми решениями и самостоятельностью делов наделала, что теперь мама еду приносит и шторы шьет. Ненормальная. Умная, но глупая по жизни».

  Зоя оплатила подарки для внука из заначки. Из-за денег разрушать дружбу глупо.

  Когда тебя не хотят и не любят родные, цепляешься к чужим мертвой хваткой. И подстраиваешься, и навязываешься, и лезешь между ног без мыла, чтобы только быть хоть кому-то нужной. Где-то и себе на горло наступаешь, но ведь главное, не одна.

  – Мне Верочка дерево подарила, – Зоя звонко сообщает Поле приятную новость в преддверии новогодних праздников.

  – Какое дерево? Мандариновое?

  – Генеалогическое! Железные прутики в виде дерева, на которых висят рамки как ветви. Туда фото нужно вставить.

  – Класс! Очень смысловой подарок.

  – Да, семья – это все. Если кто-то не с нами, тогда память вместо человека. Я помню всех. Папу, маму. Бабушку, которая такие маты загибала, что не дай бог. Я соберу все фотки, если надо обращусь в организацию специальную. Хочу родословную восстановить.

  – Мам, это здорово. Я перед бабушкой мало о ком знаю...

  – Ты моя семья. Вы с Богданчиком у меня только и остались, – Зоин голос задрожал и потекли слезы. – Я без вас не могу.

  – Мам, ну перестань. Мы же есть и никуда не денемся.

  – Семья – это самое ценное, что у меня есть, понимаешь?

  – Да, но у тебя и муж еще есть, и родственники. Сестра, племянница, куча дальних.

  – А что они? Пока сама не позвоню, то и не вспомнят. Хоть ты мне звони.

  – Мама, я звоню каждый день.

  Верочкин подарок покрылся пылью в серванте. Красный бархат на месте, где должны были обосноваться фотографии предков, так и остался нераскрашенным человеческими лицами и улыбками.

  Зато подарок знатный. Друзьям, зашедшим в гости, часто показывала, мол «Глядите, сестра подарила. Мы очень близки и чтим род и корни».

  До слез сентиментальный. Бесполезный правда, но пусть остальные знают, что «у нас дружная семья».

  ***

  Однажды вечером Богданчик позвонил бабушке и пожаловался, что мама долго не берет трубку. Внук иногда на выходных гостевал у отца, а Поля оставалась одна. Зоя пообещала, что сейчас спасет ситуацию и найдет мать, и незамедлительно набрала дочь.

  Не отвечает. Еще раз. То же самое.

  «Боже, что с ней?»

  Снова не берет.

  «Беда. Заболела? Ограбили. Избили. Точно горе, а она не может позвонить. Или телефон украли».

  Опять длинные гудки. Зоя потихоньку начала сходить с ума. В глазах становилось темно, голова наполнялась ужасными мыслями о случившемся. Женщина представляла изнасилованную дочь, которая лежит в дремучем лесу без сознания и нуждается в помощи. Или на нее напали и избили ради забавы незнакомцы.

  «А если умерла?»

  На фантазиях об убийстве Зоя громко зарыдала и позвонила Полиной соседке, чтобы та сходила и посмотрела на тело дочери. Милая и вежливая девушка, будучи в курсе этих неистовых отношений, ответила на звонок и посмотрела на Полю. Дамы сидели на Полином волшебном балконе, пили розовое шампанское и доедали сырную тарелку.

  – Да, нет, вы что!? Уверенна, все в порядке. Я схожу, не волнуйтесь, – ответила девушка и положила трубку. Поля пошла в комнату за своим телефоном, на котором был один пропущенный от сына и сорок три от матери. Набрала маму:

  – Поля, что происходит? Ты где? – орала Зоя в трубку.

  – Дома.

  – Мне Богдан звонил, ты не отвечаешь! Ребенок тебя искал! Где ты лазишь? Почему не берешь трубку?

  – У меня гости. Сыну я перезвонила, – Поля съежилась в состоянии 5-летней девчонки от сталинского тона матери. – Кто-то умер?

  – Все, давай, – с демонстративной злостью и омерзением рявкнула женщина и бросила трубку.

  Эпопея с Богданчиком, Полиным убийством и соседской проверкой наличия тела в квартире заняли двадцать восемь минут. Зоя проплакала несколько часов в подушку, но спала как младенец.

  На следующий день проснулась от звука пришедшего сообщения:

  «Пожалуйста, не звони мне больше. Не приходи. Не звони моим соседям, ставя их в неловкое положение. Я не буду объяснять, почему так. Я предлагала тебе помощь или обращение к психологу. Тебе это не нужно и хорошо. Однако я не могу терпеть такого к себе отношения. Я взрослая и уважаю себя. Не нуждаюсь в опеке, контроле и неуважении. Люблю тебя, но считаю, что ты нуждаешься в помощи. После нее или в процессе я готова быть рядом, но не теперь. Ты сделала свой выбор. Когда-то я предупреждала, что не открою в следующий раз дверь. Время пришло. Прости. Я тоже сделала свой выбор. И выбрала себя».

  Зоя отложила телефон.

  Горечь, обида и жалость растеклись по венам, образуя многогранные узоры телесных ощущений – от тремора до кожных покраснений. Зоя вырвала прямо на пол у кровати.

  «Это она сгоряча. Перебесится. Сколько раз ссорились, а после мирились. Дочь не может отказаться от матери. Та и что я такого сделала?»

  На звонки Зои Поля больше не отвечала. Консьержа попросила мать больше не пропускать. Люди не приходят навсегда, а лишь уходят насовсем – эта фраза Зою бесила всегда.

  ЧАСТЬ 3

  Жил-был мальчик. Красивый, резвый, училка чмырила за неусидчивость и невнятное правописание. Выводила красивые буквы на доске, наслаждаясь педагогическим превосходством перед малолетками.

  Мальчик жаловался маме, а та уверяла: «Ты лучший в мире, все сможешь!»

  Мальчик еле окончил школу. В ВУЗ не поступил, не захотел. После школы занялся мелким, поcле крупным торгашеством. К 35-ти стал инвестором, организовав структуру по продаже недвижимости и попав в топ-5 лучших застройщиков города. Договаривался, на лапу давал, кулечки с бабками и виски в кабинеты других мальчиков заносил. Экономил, но мечтал.

  – К вам посетитель.

  – Зови! – приказал мальчик секретарше.

  В просторный кабинет вошла мелкая во всех отношениях женщина преклонных лет, с дулей на голове из черных паклей. Во взгляде и на дешевой блузке тот же цвет.

  – Мне бы жилплощадь в вашем комплексе, всю жизнь прождала. В инстанциях швыряют ногами мол «ждите очереди», а у меня дети, внуки... – пронзительно заглядывала в глаза училка, узнавшая бывшего разгильдяя.

  – Все сделаем, – мальчик затянулся сигаретой, понимая как противен дым его бывшей наставнице по моральным ценностям. – Будет вам просторно, отдельно и финансово только за оформление угла.

  Мальчик подписал нужную бумажку нечитаемым почерком.

  Училка вышла с победой мол «не зря учила, душу вкладывала, нервы трепала».

  Мальчик сплюнул.

  – Кто это был? – вопрошала помощница.

  – Училка. Кричала когда-то, что дерьма во мне больше, чем живых клеток.

  – Так может, не надо ей, невежливой, квартирку-то?

  – Мама учила не брать пример с ущербных. У меня всего в достатке, а у нее только каллиграфия и ненависть к человечеству. – Мальчик набрал номер:

  – Я приеду сегодня.

  – Что случилось?

  – Ничего. Соскучился, обнять хочу, мам...

  ***

  Когда друзья или знакомые просят рассказать что-либо из детства, Полина начинает плести всякую чушь о мальчиках-евреях, с которыми водилась во дворе и соревновалась за первенство в казаках-разбойниках, о кошке, которая бросалась с когтями и выцарапывала глаза всем, кроме девочки, о роскошных немецких платьях, в которых нельзя было и шагу ступить, ибо большой дефицит нельзя запачкать. Говорит о пятерках в конце четверти, так как училась на «отлично». О йогуртах и жвачках, которые мама тоннами провозила из Польши, потому что в 90-х только дети заробитчан знали, что кроме картошки и соленых бабушкиных огурцов существуют и другие блюда. Монолог всегда как-то уходил в сторону, повествуя о правильных событиях, которые полагалось помнить счастливому ребенку, и тщательно оберегая от посторонних то, что мало перекликается с беззаботностью и радужным детством. Поля молчала о том, как сильно скучала по маме.

  На разложенном скрипучем диване девочка ютилась к бабушке.

  Вечер поздний и пора засыпать. На стене у дивана висит ковер – темно-коричневый с желтыми узорами из ромбиков по краю. На этой пушистой и пыльной, утепляющей пространство стене размещались игрушки: мишки с красными сердечками на груди «I love you», мягкие куклы в миниатюрных сумочках с волосами из ниток, открытки, которые Поля рукоделила для мамы. Мама дизайнировала убранство ковра, чтобы каждый пришедший мог видеть, что у девочки все есть. Ковровые достопримечательности покрывали не только стену, но и пол в детской, гостиной, спальне и коридоре – количество бытовых клещей и пыли значительно превышали санитарные нормы, но тогда по-другому и не жили.

  – Ба, а когда мама приедет? – 7-летняя Поля никак не могла заснуть и сильно прижималась к бабушке.

  – Сегодня только уехала. Спи!

  – Ба, а когда мама приедет?

  – Через неделю обещала, – бабушка распушила одеяло и прижала внучку к себе.

  – То есть через семь дней?

  – Да.

  – А я посчитала, что через шесть. Она говорила, что в воскресенье, когда я проснусь, она уже будет. Сегодня воскресенье, и если в следующее она уже будет, значит вернется в субботу. А это через шесть дней, да?

  – Да, – врала Мария Ивановна, но выхода не было. В противном случае, Поля рыдала бы до утра. Для девочки один день ощущался вечностью и решал многое.

  Мама часто уезжала на заработки в Польшу. С периодичностью один раз в месяц балкон заполнялся всяким хламом – резиновые сдутые лодки, пластмассовые мыльницы, алюминиевые миски и кружки, веревки, синие кеды разных размеров, шерстяные пледы в клетку, мужские хлопковые трусы и деревянные вешалки.

  Весь товар паковался в необъятные сумища, которыми мама обвешивалась с ног до головы, исчезая на неделю. Иногда ездила одна, порой были семейные вылазки за заморской добычей с Верочкой и ее мужем. Супруга-алкоголика брала с собой редко, так как вероятность того, что все заработки будут пропиты еще до возвращения увеличивалась в разы.

  Помимо долгожданной встречи и маминых объятий, Полину ожидало множество подарков – одежда, обувь, вкусности, о которых никто в то время и не мечтал, костюмы и платья, трикотажные теплые колготки с узорами и разноцветные капроновые «как у взрослых». Лаковые кожаные туфли на меленьком каблучке с перемычкой, которую можно было носить на ноге или убирать на пятку. Зимнее синее пальто, которое Поле не нравилось, но приходилось носить за неимением альтернативы. Болоньевый спортивный костюм ярко розового цвета с полосками на рукавах и куча заморских конфет, быстрорастворимого какао, которое девочка ела ложками, не добавляя кипяток или молоко. Витамины-конфетки «Kinder», которые съедались за несколько дней, хотя и рассчитаны к употреблению по одной в день на протяжении месяца. В целом мама очень старалась, чтобы у дочери было и поесть, и попить, и на плечи накинуть.

  Бабушка на польских рынках тоже отморозила себе не один палец. Однажды привезла Поле модную джинсовую юбку-клеш до колена с завязками на животе. К ней прилагалась белоснежная батистовая блузка с двумя брошками из тканевых роз на кружевном воротнике и серебряную цепочку с крестиком, которую через несколько лет Поля потеряла, плавая в Средиземном море в Италии. Бабушка была милой, услужливой, малоговорящей, но подарками из Польши в основном баловала старшую внучку Олю. Посему прикид и украшение на шею Поля запомнила навсегда.

  Училась девочка хорошо. Не скажешь, что ходить в школу у дома и получать знания было интересно. Ничего скучнее букваря Поля в жизни не читала, а решение задач и разбор слова казался бессмысленной тратой времени. Но она не могла себе позволить плохую успеваемость. Бабушка с рождения твердила, знания – это сила, нужно красиво писать и всегда тянуть руку первой. Мама же была к учебе индифферентна, ибо проверила тетрадки два раза за одиннадцать лет обучения дочери. Как-то та прибежала на балкон, где мама в желтом спортивном костюме развешивала белье, и протянула прописи:

  – Почему так криво? – Зоя недовольно скривилась и причмокнула.

  – Не криво, – дочь хотела поделиться радостью и показать работу, ибо считала написанное красивым.

  – Перепиши.

  Получив тройку за правописание, Поля по приходу домой закрылась в ванной и выключила свет. Девочку охватил панический ужас, ибо тройка – это позор и будущее дворника. В ванной было темно, страшно и тревожно, ведь как скрыть оценку от мамы девочка не знала.

  Закрытая наглухо дверь и громкие слезы не остались незамеченными:

  – Что случилось? Открой дверь! – взволнованная ощущением беды, мать заколотила в дверь.

  – Ничего, – Поля открыла.

  – Тогда отчего плачешь над тетрадкой? Что там?

  – Три поставили, – и девочка показала красные чернила учителя и разрыдалась.

  – Ну что ж. Плохо, конечно. Исправляйся. Ты ж не троечница? – гробовым голосом подытожила мать и вышла.

  Больше тетрадей и оценок мама не видела, ибо дочь старалась как могла, переписывая по десять раз одно и то же. Черновиков у Поли имелось больше, чем основных тетрадей, а читал ребенок быстрее и выразительнее всех. Для первоклашки страшнее плохой оценки может быть только мамин оценивающий взгляд и тон.

  Быть отличницей по математике Поле помогал одноклассник Дима, сидящий рядом за партой. По складу ума мальчик был классическим технарем, у которого Поля списывала примеры и решения задач. Тот, в свою очередь, пользовался каллиграфическими безошибочными диктантами и сочинениями соседки по парте. Так дети учились в тайном заговоре на пути к идиотической цели быть отличниками, что и подтверждали табеля в конце четверти до окончания младшей школы. Мама и бабушка-педагог так и не узнали, что их Поленька толком и считать-то не умеет.

  ***

  Лето Поля проводила заграницей. Однажды мама спросила, где больше хочется побывать – во Франции или Италии. Девочка ответила, и через два месяца шла с маленьким чемоданом по пизанскому аэропорту навстречу итальянской семье. Чемодан погрузили в большой джип невиданной модели и повезли в Палермо. Дорогой Поля молчала, присматривалась, удивлялась и принюхивалась к «загранице» и людям, у которых ей придется жить целый месяц.

  Итальянский дом походил на сказочный – таких девочка никогда даже по телевизору не видела. Полы покрыты мрамором, от чего ногам в помещении жаркой страны становился прохладнее. В спальне взрослых посредине располагалась огромная кованная двуспальная кровать, которую украшали десятки картин маслом с изображением полуобнаженных женщин. Детская комната имела целевое предназначение, ведь в ней стояла настоящая подростковая кровать, а не разложенный диван для ребенка и бабушки. На кухне вся семья завтракала и обедала за массивным деревянным столом, который умещал основные и дополнительные блюда, а также малые и большие тарелки, между которыми оставалось расстояние, и люди не тыкали друг в друга локтями. Площадь дома позволяла встретиться с проживающими к обеду, а при большом желании, то и вечером следующего дня. Вероятно, по этой причине итальянская семья была крепкой, дружелюбной и любящей.

  Мама Пьера, маленькая ловкая женщина, выглядевшая на шестьдесят вместо своих сорока, курила по сто сигарет в день, с заботой о здоровье цепляя пластмассовый фильтр. Она обнимала Полю каждый день и говорила, какая та нереальная красавица. Сын Диего, тринадцатилетний мальчишка с лишним весом, принимал гостью как сестру из неизвестной, но очень бедной страны. У мальчика на месяц отжали детскую с игрушками, стеллажами, сундуками, журналами, конструкторами и альбомами для рисования, и поселили в гостиной. Через месяц абсолютно все игрушки радо запаковали в Полин чемодан.

  Днями дети играли, ели пасту аль-данте и мороженое, ныряли в море и ссорились из-за пахучих круасанов с шоколадной начинкой, которые Диего строго-настрого есть запрещали. Мальчик не сдерживался и тайком хомячил, обвиняя в несанкционированном обжорстве Полю. Ругать чужую девочку, живущую впроголодь где-то в стране третьего мира, Пьера себе не позволяла, поэтому Диего через месяц набрал дополнительных три кило.

  Отец семейства Джорджио дома появлялся нечасто, а если и был, то постоянно пил скотч и курил одну за одной сигары. Создавалось впечатление, что мужчина питается алкоголем и солнечной энергией. Высокий и статный с добрыми глазами он рассказывал много историй о своем детстве и каждый вечер приносил Поле подарки – куклы, игрушечные домики, маленькие фигурки мышей и хомяков, наборы посуды, заколки для волос, духи и шампуни.

  Вечером всей семьей ходили в ресторан на берегу моря, где Поля заказывала одно и то же блюдо – пасту с морепродуктами. На террасе под открытым небом с чайками и видом на морскую гладь, девочка наслаждалась ни с чем не сравнимым вкусом немного недоваренных спагетти, доведенных до bonissimo креветками, мидиями, гребешками вперемешку с теплым сливочным соусом. Большую тарелку подавали с кедровой веточкой сбоку и посыпали пармезаном. От одного запаха можно было сойти с ума, поэтому Поля уплетала по две порции. Ей порой предлагали попробовать что-то другое, но даже знаменитая воздушная пицца с прошутто и грибами не затмила понравившуюся душистую пасту. Взрослые умилялись чавканьем ребенка, а Поля наслаждалась вкуснятиной, которую дома не готовили.

  Перед сном девочка вычеркивала в календарике дни и считала, сколько осталось до встречи с мамой. Несмотря на мыслимые и немыслимые условия комфорта, предоставленные итальянской семьей, Поля очень скучала. Под подушкой хранила фотографию – мама в малиновой футболке, спортивных бирюзовых штанах и большой сумкой через плечо. Так ее запечатлела подруга, с которой те гасали по резиденциям и квартирам иностранцев, зарабатывая на жизнь и летний отдых для детей уборкой квартир и приготовлением пищи.

  Домой Поля возвращалась с туго набитым чемоданом, с которым приехала в гости, и несколькими дополнительными сумками, в которых были сложены новые вещи, игрушки, школьные тетрадки с мультяшными героями, фигурные ручки, карандаши и стирачки. Полю одели с ног до головы, включая белье и верхнюю одежду на вырост. В ярких тетрадках писала дома, так как в школе все использовали стандартные – однотонные, вялые и мнущиеся, как будто сделанные из туалетной бумаги, от вида которых возникала мигрень.

  Поля побывала в разных семьях и не единожды. И каждый раз возила с собой одну и ту же фотографию с улыбающейся мамой и календарик.

  ***

  Когда поездки в Польшу прекратились и мама начала работать у иностранцев, Поля порой забывала как та выглядит. Зато из холодильника девочка спокойно доставала полуторалитровую банку красной икры, которую ела ложками без хлеба, или крабовую колбасу, остатки которой прятались за банками на праздник, однако до мероприятия она не доживала. За прожорливость мама не ругала, ведь в какой-то момент холодильник превратился в мини-бессарабку, запасы и разнообразие которой значительно превосходили прежний страх нехватки продовольствия. Мама светилась от счастья, когда дочь ела, но вскоре сэндвичи с ветчиной, листиком салата и майонезом, красиво уложенных на половине свежего батона, стали вредить фигуре.

  Полины тринадцать лет ассоциируются с комплексами неполноценности и неуверенностью в себе. Девочка откровенно страдала ожирением, что делало ее безобразным облаком на фоне одноклассников, которые не хотели с ней водиться.

  – Как думаешь, кто из девочек самый красивый? – спросила Ира, глядя на общую фотографию детей из класса. Она стала для Полины единственным другом из-за такой же проблемы с лишним весом.

  – А ты как думаешь?

  – Я думаю, что Ленка. Мне даже сестра сказала, что она видная.

  В эту минуту Полино понимание действительности раскололось на две части. С одной стороны, мама твердила, что Поля лучше всех, не акцентируя на явной проблеме, которую надо не усугублять калорийными харчами, а решать. С другой – одноклассники откровенно сторонились, хихикали и, как оказалось, считали красивыми других. А с Полей дружила такая же неудачница, как и она сама.

  Девочка начала пялить на себя необъятных размеров свитера, прикрывая лишние бока. Зеркало стало врагом, так как Поля начала сравнивать свою фигуру с в половину меньше другими девочками. Друзей и компаний как не было, так и не появилось. Кому интересно общаться с жирной зубрилой с нелепым каре на голове, совершенно не идущим под общий типаж лица, и неспособной поддержать беседу подростков?

  Особенно тошнило от себя в день рождения, ведь вместо друзей на праздник приходили родственники. Все усаживались за большой стол в гостиной, мама выставляла приготовленное и часами говорили о том, какой прекрасный стол удался в этот раз. Мама цвела от комплиментов, смеялась и танцевала. Поля ночью тонула в слезах из-за одиночества.

  Порой девочке казалось, что мама специально подчеркивает ее ненужность:

  – Тебе обрадовались? – спрашивала о реакции детей на приход дочери в школу после недели болезни.

  – Да, – Поля откровенно лгала, ведь ее не просто никто не ждал, но даже не заметили отсутствия.

  Девочка жила невидимкой, хоть и весьма объемной, ощущая себя страшной уродиной, вялой, некрасивой, неинтересной и жалкой. Однажды даже одноклассник поглумился, предложив встречаться. Поля согласилась, на миг поверив, что не все в ней так ужасно, но парень оказался малолетним гадом – он перед всем классом признался, что хотел отомстить своей бывшей, уйдя к самой страшной однокласснице.

  О случившемся никто не узнал, но Поля дала себе обещание отказывать всем, кто когда-то захочет с ней дружить. Девочка закрывалась в комнате, вязала и вышивала, а когда папа приходил пьяным, делала музыку на плеере громче.

  Полин отец был высокий, статный, с кудрявыми волосами. От этой кудрявости досталось и дочери – на затылке спряталась кучерявая прядь волос, которую приходится выравнивать утюжком, иначе прическа смотрится нелепо.

  Обладал круглым пивным животом и отвратительными зубами. Будучи совсем маленькой Поля ужасалась, когда он улыбался. Как пахнет папа девочка так никогда и не узнала – естественный хапах всегда перебивали никотиновый и алкогольный.

  Полин отец был запойным, и в пьянстве был звездой. Есть мужчины, которые немного перебрав, становятся мягкими медведями, добрыми, заботливыми, щедрыми а-ля «плачу за всех», или сразу отключаются.

  Полин же был режиссером спектакля под названием «Не убежишь – убью». По попыткам вставить ключ в дверь и войти в дом, мама четко угадывала, сколько было выпито. Иногда отец приходил навеселе – это означало, что с собой имелось несколько дополнительных бутылок спиртного и закадычный друг по кличке Борода. Они вваливались на кухню, закрывали дверь и ужирались до полусмерти.

  Немного пьяный папа – это счастливый шанс спокойно собраться и уйти на ночь к дежурным знакомым, которые гостеприимно ютили до утра.

  Чаще отец приползал домой на карачках, и вот тогда начинался ужас ужасный.

  – Поля, собирайся! – тревожно приказывала мама.

  – Куда?

  – Не знаю! Какая разница?! Не копошись!

  – А мы навсегда? – девочка начинала плакать, ведь думала, что больше дома у нее не будет, а убегают с мамой насовсем. Поэтому Поля собирала самое ценное – куклу и новые вещи.

  На верхней полке огромного платяного шкафа с зеркальными дверями мама хранила детские обновы – модные свитера, немецкие платья, колготы и трусики-недельки. Достать сие в глубоко советские времена было сродни откопать слиток золота в огороде, поэтому к сокровищам наверху шкафа все относились с благоговением. Однако «в бега» мама брала отчего-то другие, старые, а новые оставались на вырост.

  Иногда везло – мама с дочерью успевали одеться и выбежать на улицу. Они садились на автобус и отправлялись к бабушке, или брели к знакомым, где кормили и отогревали.

  Однажды Зое пришлось вручить голую дочь в банном полотенце соседке, не успев одеть пижаму после купания. Женщина понимающе спрятала ребенка у себя, пока Полиного отца паковали в «бобик».

  Местный участковый быстро стал другом семьи, а кутузка в многоподъездном доме – местом укрощения строптивого алкаша. Ему били морду, морили голодом, отбивали почки. Мама не писала заявлений – участковый с дружественным нарядом выручал просто так. Воспитательной работы хватало на несколько недель, пока внутренние органы приходили в норму, потом начиналось все сначала.

  Отец бросался на маму с ножом, неоднократно разбивал стекла в дверях и окнах.

  А еще имел пистолет – черный и тяжелый как в кино. С какой целью и каким образом оказался в руках больного алкозависимого человека, Поля не знала. Отец запихивал его в штаны, сверху надевал зеленый пиджак, привезенный мамой из Польши. Пару раз выстрелил по жестяным банкам, но часто кичился перед друзьями готовностью разобраться в случае проблем.

  Поля ненавидела все, что с ним было связано. Ни разу не села на табуретку, которую тот смастерил, отказывалась от приготовленной им картошки и презирала изо всех сил бабушку Лилю за то, что родила этого ублюдка.

  Лилия Николаевна была миниатюрной женщиной. Ее скудный гардероб состоял из ситцевых платьев-халатов и платков, а жила в скромной хрущевке с проходными комнатами на втором этаже, где всегда пахло едой. Полин приезд для женщины был праздником на уровне религиозного. Постели выбеливались и гладились тяжелым чугунным утюгом, скупались килограммы конфет «Золотой ключик» и предлагались в неограниченных количествах – Полина обжиралась ими от пуза, а бабушка заботливо сметала веником бумажки с пола.

  Лиля Николаевна готовила незабываемое пюре с подливой. Неизвестно, откуда та брала на молочную телятину, фрукты и мороженое каждый день, но мама после выходных ребенка не могла поднять. Дедушка Степан водил внучку кататься на железной дороге и рассказывал о своей большой семье, ни одного члена из которой Поле так и не посчастливилось увидеть.

  Жили они в слаженной системе еврейских взаимоотношений – из представителей украинского гражданства, казалось, была только бабушка и Поля.

  – Лиличка, душечка! Поля такая красавица, а Славик сильно урод! – интеллигентно обращалась тетя Белла, живущая по-соседству, характеризуя второго внука.

  – Белла, ну почему урод? Просто маленький еще, – бабушка старательно занималась самовнушением по поводу внешности двоюродного брата Поли.

  – Я вижу, что говорю! Приводи ее ко мне, а сама поправляй этого! Намажь физиогномию кремом, что ли!

  Жить среди еврейского сообщества было здорово – большие торжества в виде свадеб или похорон отмечались всем двором.

  Однажды Поля попала на похороны какого-то мужчины. Дом рыдал так, как будто провожали в последний путь Сталина. На фоне всеобщей утраты и плача, маленькая Поля и сама плакала так сильно, как будто знала несвоевременно умершего и любила всем сердцем.

  Бабушка Лиля исправно водила внучку на прогулки. Рядом с домом находился Бабий Яр, где Поля бывала всякий раз по приезду. Это были очищающие, высоко этические походы, воспитывающие сострадание и жалость к людям. Поля понятия не имела, что такое Холокост или нацисты, но каждую деталь памятника знала наизусть – полураздетая женщина с завязанными сзади руками склонилась на коленях над плачущим младенцем, не имея возможности прижать к сердцу и накормить. Позади несколько людей в форме и с винтовками, издевательски наблюдают за воплями матери с малышом. Плакал ребенок, мать и Поля. Глядя на эту каменную достопримечательность маленькое сердце сжималось: «Ну почему же вы, гадкие дядьки, издеваетесь над ними? За что?!»

  Бабушка умерла когда Поле было тринадцать, и девочка больше не ходила в Бабий Яр. Равно как и на бабушкину могилу.

  Однажды в канун Нового года отец приехал и забрал Полю от бабушки, повез сонную 5-летнюю девочку на такси домой. Лиля Николаевна сначала не пускала, но тот взмахнул разок, и женщина съехала по стене с разбитым до крови носом.