Текст книги "Кроссовки для Золушки"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Татьяна Рябинина

Кроссовки для Золушки

Все началось достаточно банально. Я шлепала с дачи на станцию под проливным дождем и вдруг поняла, что левая нога насквозь промокла. Мало того, вода в кроссовке хлюпала, квакала и даже пищала. Сев в электричку, я забилась в уголок и сняла кроссовку. Отжала отвратительно мокрый и грязный носок и принялась изучать оскандалившуюся обувку.

Этого и следовало ожидать. Литая подошва лопнула во всю ширину. Конечно, по сухой погоде она могла бы служить еще долго, тем более, верх был еще вполне приличным, но вот беда, лето обещали холодное и дождливое. Ездить на дачу в резиновых ботах – думаю, это мне еще не по возрасту. Оставалось только разориться на новые кроссовки.

На этой неделе мне сказочно повезло, поскольку выпало вместо одного сразу три выходных дня подряд. Несмотря на филологическое образование, работаю я администратором в частной клинике.

Вышло это, можно сказать, случайно. После окончания университета я долго мыкалась в поисках работы, сменила несколько унылых и бесперспективных мест и очутилась в конце концов совсем на мели. И тут один папин знакомый врач, которому я принесла на досмотр забастовавший желудок, заодно предложил мне пост технического секретаря в своей только что открывшейся частной клинике. Было это шесть лет назад, помещались мы тогда в четырех комнатах бывшей коммуналки на первом этаже, но зато на Невском проспекте. В мои обязанности входило отвечать на телефонные звонки, записывать пациентов на прием и скирдовать поступающую наличность. Со временем дела наши пошли в гору, мы переехали в новое здание, прикупили дорогое оборудование и подняли цены на порядок. Теперь на общее обследование ценой в мою зарплату к нам записываются за месяц, а моя должность гордо именуется старший администратор.

Так вот, на этой неделе мой личный выходной (я работаю через день) оказался между ежемесячным санитарным днем и общим выходным. Мне предстояло сделать продуктовые закупки и провести уикенд в кругу любящих родственников на «фазенде» в Лемболово.

На выходные на дачу съезжается все наше обширное семейство. К моим родителям, бабушке с дедушкой, двум двоюродным племянникам, а также двум кошкам и собаке прибавляются еще тетушка с мужем и их сын с женой. Каждый квадратный сантиметр нашего домика-скворечника катастрофически перенаселен, спальных мест не хватает. Уже который год встает вопрос о перестройке дома или хотя бы пристройке еще одной веранды, но воз и ныне там. Тесно было уже во времена нашего с Генкой детства, но еще терпимо. Надеялись, что мы с ним вырастем – и тогда…  Однако мой кузен возлагаемых на него надежд не оправдал – став взрослым, он не проявил к строительной проблеме ни малейшего интереса, зато женился и произвел на свет двоих отпрысков. Если я когда-нибудь все же выйду замуж, и мой муж окажется таким же ленивцем, на даче нам с ним придется жить в палатке.

По старой традиции, идущей от советских времен, провизия привозится из города. И хотя сейчас в радиусе километра появилось целых шесть магазинов, там закупаются разве что пельмени и мороженое. «Колбаса тут не такая, – морщатся мои родители, – а рыба аж на рубль дороже, чем в "Пятерочке"». Единственным транспортным средством в нашем семействе, а именно «Опелем» 96-го года выпуска, обладает Генка, но возложить на них с Маринкой обязанность закупки харчей провалилась, поскольку они оба – люди искусства, совершенно безбашенные и непрактичные. У них даже дети питаются готовой пиццей и лапшой из пакетиков, а сами они предпочитают общепит. Так что сей нелегкий труд выпал на долю мою и тети Веры. А сколько продуктов нужно одиннадцати человекам плюс трем животинам – страшно представить.

Итак, в пятницу утром я взяла сумки и направилась к метро – на продуктово-вещевой рынок, держа в голове первым пунктом: кроссовки!

Вообще-то моя зарплата вполне позволяет мне одеваться путь не в бутиках, но во вполне приличных магазинах, однако с некоторого времени я перестала придавать одежде преувеличенное значение и больше смотрю на практичность. От кроссовок требовалось всего-навсего: не развалиться в течение как минимум одного сезона, не натирать пятки и не пугать своим видом окружающих. Это должна была быть скромная рабочая скотинка за соответственно скромную цену.

Солнце припекало, босоножки безжалостно жали, я сделала по рынку уже три круга – и все с нулевым результатом. Недавно мне довелось прочитать, что, если верить последним обмерам населения, больше половины россиян не вписываются в стандарты, принятые нашей легкой промышленностью. Я тоже принадлежу к этим несчастным. При росте метр пятьдесят шесть вешу шестьдесят килограммов, что, правда, в моем возрасте – тридцать лет – вполне позволительно. Рельефы у меня… вполне рельефные и все подпадают под разные размеры одежды. Так что практически все мне приходится укорачивать, ушивать и вообще подгонять. Но это еще куда ни шло, гораздо хуже дела обстоят с обувью. Размер у меня Золушкин – тридцать четвертый, но даже среди детской обуви я ничего толком не могу выбрать, потому что от хохляцких предков мне досталась не нога, а лапа – широкая и толстопятая.

Перемерив не меньше двух десятков разнообразных кроссовок и даже кед (привет из школьной юности!), я совсем пала духом. Захотелось плюнуть, махнуть рукой, закупить продукты и ехать на дачу хоть в шлепанцах, хоть в лопнувших кроссовках. Но на посадку с запада уже пристраивалась лиловая туча, а даже самый крохотный дождь превращал двухкилометровый путь от станции в болото.

– Девушка, а девушка! – окликнул меня дребезжащий старческий тенорок.

Я обернулась и увидела притулившуюся в уголке, у самой ограды крохотную палатку с драным полосатым тентом, подвязанным бечевкой. Среди коробок совершенно потерялся продавец – не ожидаемая толстомясая молодуха с зычным голосом и даже не накачанный кавказский паренек, а хиленький дедушка, смахивающий на трухлявый мухомор. Сходства добавляла сетчатая бейсболка – красная с белой надписью на неизвестном языке.

– А вот обувочка у меня для вас имеется. Ножка-то у вас… нестандартная. И обувочка у меня тоже нестандартная, – журчал Мухомор, суетливо передвигая коробки. Я приостановилась. – Что изволите? Туфельки? Босоножечки?

– Кроссовки, – словно нехотя буркнула я. – Недорогие.

– Пожалуйста, – дедушка потянулся за стоящей на самой дальней полке коробкой. – Садитесь на табуреточку, примеряйте.

– У меня тридцать четвертый размер, – уточнила я, уверенная, что сейчас дед вздохнет горестно и разведет ручками.

– Да уж вижу, вижу, – вместо этого захихикал он. – И полнота изрядная. Вот, извольте. Триста рубликов.

– Сколько-сколько?! – поразилась я.

– Что, дорого? – огорчился Мухомор. – Ну тогда двести пятьдесят.

Ошалело хлопая глазами, я взяла кроссовки в руки. Выглядели они вполне пристойно. Белые, с голубыми полосочками, на шнурочках. Стандартный кожзаменитель, литая рифленая подошва. Конечно, назвать эту обувь «кроссовками» можно было с большой натяжкой, скорее, это было то, что на юге России именуют претенциозным словечком «ботасы». Нечто похожее Маринка недавно купила своей Люське, но стоили они, точно помню, восемьсот.

Повертев кроссовки так и эдак, я скинула босоножки, натянула дежурные носки и сунула ноги в белое нутро. И…

И обомлела. Потому что ничего подобного в жизни не испытывала не только при примерке обуви, но и вообще при ее носке. Очень отдаленно это можно было сравнить, как если бы я целый день, с утра до ночи, пробегала по жаре в новых узких туфлях на высоченном каблуке и вдруг влезла в мягчайшие разношенные домашние тапочки. Только еще лучше.

Видимо, удивление и восторг так явственно проступили на моей физиономии, что дедушка довольно потер ручки.

– Ну как? – поинтересовался он, улыбаясь до ушей.

– Да, – только и смогла выдавить я.

– Берем?

– Да, – тупо повторила я.

– Коробочку?

Я потянулась было к шнуркам и замерла. Расстаться с этим чудом и снова влезть в тесные босоножки?!

– Может, вам пакетик? Упаковать босоножечки? – понял меня Мухомор и вытащил из-под прилавка полиэтиленовый пакет с изображением куклы Барби.

Благо, я была в джинсах – терпеть не могу сочетание спортивной обуви и юбки, довольно популярное среди молодежи среднего школьного возраста и теток младшего пенсионного. Кроссовки обнимали, ласкали и нежили ступни так, что хотелось мурлыкать. Для порядка я потребовала зеркало и убедилась, что на ноге они сидят превосходно. И даже пожалела, что это кроссовки, а не повседневные туфли: на работу я хожу в форменном костюме.

– А чье производство? – поинтересовалась я, укладывая босоножки в пакет.

Дедушка озабоченно заглянул в коробку, перевернул ее вверх дном.

– Не написано, – осторожно поведал он. – А что, это важно? Ведь подходят же?

И в самом деле, не все ли равно? Пусть даже их сделали на Малой Арнаутской.

Вручив дедушке три сотенные бумажки, я подхватила пакет с босоножками и направилась было к продуктовой части рынка, как вдруг он игриво меня окликнул:

– А звать-то тебя как?

Эта фамильярность, внезапный переход на ты и какая-то его липкая улыбочка мне здорово не понравились. Словно моя покупка дала ему повод для какой-то интимности. Мысль об этом показалась мне настолько отвратительной, что я едва удержалась от резкости. Сцепив зубы, буркнула: «Юля» и поспешила прочь.

На самом-то деле меня зовут Катя, но знать об этом старому грибу было совершенно ни к чему.

Нагрузив продуктами три огромные сумки, я обреченно тащилась домой, прикидывая, успею ли обогнать стремительно надвигающуюся тучу. Если б это не удалось, я все равно не смогла бы открыть зонт, потому что нести его пришлось бы в зубах. Трамвайные пути как всегда ремонтировали, а автобусы, забитые по самую крышу, не лучшее средство для транспортировки яиц и фруктов.

Несмотря даже на сказочные кроссовки, я плелась из последних сил, ставя себе тактические задачи: «Вон до того угла», «Так, молодец, а теперь до вон той трещины на асфальте». При этом, разумеется, во все глаза смотрела на вожделенную трещину, но только не на то, что непосредственно под ногами. И, разумеется, с маху вляпалась в продукт собачьей жизнедеятельности.

Хныча и ругаясь – про себя! – я отошла к краю тротуара и принялась оттирать подошву о край поребрика.

– Хватит тереть, дура плюшевая! Под ноги смотреть надо!

Вздрогнув, я замерла на месте и осторожно огляделась. Вокруг никого не было. Нет, конечно, по улице шли какие-то люди, но они даже и не смотрели в мою сторону. Может, это я сама сказала в сердцах? Но голос был явно не мой – странно бесполый и даже не очень человеческий. Так в мультфильмах обычно разговаривают неодушевленные предметы.

– Ну что глазами лупаешь? Придешь домой и аккуратно вымоешь, с мылом и щеточкой.

Мысль о тепловом ударе и переутомлении отпала в полуфинале. Мысль о внезапном психозе допускать не хотелось. Христианка я весьма посредственная, креститься на улице стесняюсь. Поэтому на первое место вышло подозрение о том, что я стала жертвой омерзительной передачи типа «Фигли-мигли» или «Скрытая камера». А значит, самое лучшее, что я могу предпринять, – это сделать вид, что ничего не произошло, и спокойно отправиться домой.

Я притворилась, что слышать голоса неизвестного происхождения для меня самое обычное дело, и все так же потихоньку поплелась к своему уже показавшемуся вдали подъезду.

Каким же надо быть кретином, чтобы смеяться над тем, как люди наступают на какашку. Но ведь будут же! Пустят фоном жизнеутверждающий хохот, и зритель будет бурно радоваться – не с ним же приключилась неприятность. Интересно, долго ли оператору приходится ждать, чтобы человек попался?

Но тут мне в голову пришла не самая приятная мысль: а что, если дело вовсе не в дерьме, а в кроссовках? Уж больно дедок на рынке был не похож на продавца. Может, творцы этого дебильного шоу делают вид, что продают обувь, а потом крадутся следом за покупателем – до подходящего момента. Представляете, покупка вдруг заговорила! Сейчас подойдут, попросят помахать ручкой в камеру и потребуют обратно съемочный инвентарь, то есть кроссовки. Ну уж дудки! Только вместе с ногами и при помощи автогена.

Но никто так и не подошел. Я вошла в подъезд, поднялась на свой десятый этаж, открыла дверь квартиры.

– Давай скорее мой, чего возишься! Думаешь, приятно ходить в дерьме?

Так, похоже, это действительно говорят кроссовки. Шоу продолжается.

Я сняла их и понесла в ванную.

– Аккуратнее! – командовал противный голос. – Воду потеплее сделай! И вовнутрь не лей!

Отмыв кроссовки, я протерла их тряпкой и принялась детально изучать.

Голос молчал, пока я не вошла в квартиру. Только тогда он потребовал приступить к водным процедурам. Значит, тот, кто говорит, знал, что я уже дома. За мной в подъезд никто не входил. Следят в бинокль? Но в прихожей нет окон. Микрофон или даже видеокамера в самих кроссовках?

Я осмотрела и прощупала каждую щелочку и складочку. Ничего похожего. Да и требование помыть плохо сочетается со сложной техникой. Неужели кто-то установил камеру в моей квартире? Но кто мог устроить такой дикий розыгрыш? И, главное, зачем?

Генка? А что, это вполне в его стиле. Он всегда любил такие шуточки. Работает мой кузен, правда, дизайнером по интерьеру, но зато Маринка – ассистент режиссера на телевидении, у них там масса знакомых. Почему бы Генке не одолжить у них какую-нибудь подходящую технику? У родителей есть ключи от моей квартиры. Выпросить их или даже просто стащить – и вперед. А что, смешно ведь!

– Ну что, – дипломатично поинтересовалась я. – Как дела?

– Трудно сказать. Пожалуй, так себе.

– Почему?

– Чувствуешь себя не в своей тарелке.

– Послушай ты, чмо! – я старалась говорить спокойно, чтобы не давать лишнего повода для веселья. – Это совсем не смешно. А если и смешно, то только для идиотов.

– Ты права, – голос звучал почти печально, – совсем не смешно. А то, что я – чмо… Наверно, ты и тут права.

Против воли я прыснула, но тут же оборвала смех. Еще только не хватало, чтобы за мной подглядывали. И вообще, я не люблю попадать в дурацкие ситуации, когда ничего не можешь поделать.

Я вытащила из сумки мобильник и набрала Генкин номер. В офисе к телефону никто не подходил. Позвонила на сотовый и, разумеется, услышала: «Абонент временно недоступен». Кто бы сомневался! Тогда я позвонила Маринке.

– Слушай, Кать, купи Бегемоту «Доктора Клаудера», – даже не поздоровавшись, затараторила она. – Это корм профилактический, от мочекаменной болезни у кастрированных котов. Он в таких синих пакетах, только бери не маленький, а большой, пять килограмм. С ягненком. Или с кроликом. Нет, лучше индюшку.

– Марин, ты совсем с ума съехала? – с трудом вклинилась я. – У меня тележка, рюкзак и сумка. Я еду на автобусе, на электричке и иду пешком. А вы вдвоем катите на машине и не можете по дороге своему же коту корм купить?

Марина страдальчески вздохнула.

– Конечно, я могу купить ваш корм, но тогда вам придется заехать за мной, – для приличия предложила я, зная, что она тут же начнет выкручиваться и ныть – так и случилось:

– Ну ты же знаешь, нам придется делать такой крюк, и к тому же…

– Ладно, не страдай, – перебила я. – Лучше скажи, где Генка?

– Как где, на работе, – удивилась Маринка. – А что?

– Мне он срочно нужен. В офисе тишина, а труба недоступна.

– А зачем?

Честное слово, Маринкино любопытство границ не знает. А занудство и настырность таковы, что ей бесплатно выдашь даже военную тайну – лишь бы отвязалась.

– Моему шефу срочно нужен совет по дизайнерской части. А сотовый недоступен.

– Ну вечером спросишь.

– Нет, или сейчас – или не надо.

– Значит, не надо, – заключила Маринка. – Не знаю, как его достать, если трубка не отвечает. Так про корм не забудь, – и она быстро отключилась, чтобы я не успела возразить.

Как же, жди! Или покупай сама, или пусть твой распрекрасный Бегемот жрет овсянку. Эта совершенно оборзевшая раскормленная до размеров поросенка тварь меня просто выводит из себя. Мало того, что он совершенно затерроризировал нашу Мырку, которая с появлением на даче Бегемота переселяется на чердак и спускается оттуда только по ночам. Так еще он взял моду прятаться где-нибудь под кусом и с урчанием набрасываться на ноги проходящих мимо. Еще хуже дело обстоит, если ему вдруг приходит в голову поласкаться. Эта черная туша, цепляясь когтям, карабкается вам на колени и начинает, зажмурив от удовольствия глаза, петь, топтаться и пускать длинные противные слюни. Я крупно подозреваю, что Бегемот – это какой-нибудь кошачий идиот от рождения.

Но Бегемот Бегемотом, а главного я так и не узнала: где сейчас находится Генка. Может, сидит сейчас в своем припаркованном за углом «Опеле» и умирает со смеху.

– Послушай, – сказала я в сторону кроссовок. – Если это розыгрыш такой, то я уже оценила. Можно заканчивать. Просто мне очень не нравится даже думать о том, что кто-то может за мной подглядывать и подслушивать.

– У тебя паранойя, – меланхолически откликнулся голос. – Кому ты на фиг нужна – за тобой подглядывать?

– Ты полагаешь? – спросила я, взяв кроссовки в руки.

– Вполне.

Я готова была поклясться, что голос шел откуда-то из них. Можно было, конечно, разобрать их на составляющие, но… Вряд ли у меня будет когда-нибудь такая удобная обувь. Потому что Генке я их не отдам ни за триста рублей, заплаченных деду-Мухомору, ни за триста тысяч. Впрочем, трехсот тысяч у него все равно нет.

Почему я была так уверена, что это Генкиных шаловливых ручонок дело? Да потому, что среди моих многочисленных знакомых ни одного такого патологического придурка больше нет. Чему удивляться, что его кот так глупо шутит и пускает слюни! Странно другое – то, что у них с Маринкой, которая муженьку вполне под стать, получились более или менее нормальные дети.

Прикидывая, что и как скажу любезному кузену при встрече, я принялась перекладывать провиант из сумок в рюкзак и тележку на колесах.

Господь никогда не посылает человеку испытаний свыше сил, поэтому гроза то ли как-то сама собой рассосалась, то ли ушла в другую часть города. Мне вполне хватило заталкивания себя и багажа в переполненный автобус (об одном только подъеме тележки по ступенькам можно было бы написать целую сагу, а как украсили бы ее цветистые выражения и пожелания в мой адрес, высказанные теми, кому эта самая тележка проехалась по ногам!), затем часовой тряски в электричке в позе больного сколиозом аиста и, наконец, марш-броска по пересеченной местности. Переползая с горки на горку со скоростью раненой улитки, я тихонько напевала строевые песни, командовала себе: «Раз-два, левой!» и привычно намечала ближайшую цель: «Вон до того куста. А теперь – до вот той лужи». Встречать меня никто не вышел, поскольку «дачный» мобильник был традиционно недоступен – похоже, его, как всегда, забыли поставить на зарядку.

Короче, безлошадный собрат-дачник, вынужденный тащить скарб на себе, меня прекрасно поймет. Тем же, кто ничего подобного в жизни не испытывал, все равно не опишешь.

Кроссовки, кстати, вели себя великолепно. Так что, подумала я, в Генкиной глупой шутке есть свой плюс.

Наконец я вышла на финишную прямую. Среди разномастных домиков, домов и домищ показалась наша темно-красная черепичная крыша.

Сорок с лишним лет назад, когда наше садоводство еще только основали, на его месте стоял густой сосновый бор, окаймленный березами и прочей лиственной ерундой. У деда с бабушкой о тех временах – временах корчевки и постройки дома – остались воспоминания, словами не передаваемые. «Да…» – говорит дед. «О-о-о…» – добавляет бабушка. Теперь от бора сохранилась всего одна, зато могучая сосна, а от ерунды – три не менее могучие березы. Все девять соток участка за исключением дома, хозяйственных построек и пожарного прудика-лужи занимает огород со всеми вытекающими последствиями. Его тщательно возделывают мои родители и тетка. Я совсем не уверена, что выгоды этого промысла в виде варений и солений адекватны затраченным усилиям, времени и нервам, но это мое мнение никто не разделяет. Когда я однажды неосторожно высказалась, что, если будет на то моя воля, огород превратится в большой газон, меня облили гневом и презрением даже Генка с Маринкой, которые в жизни добровольно не выпололи ни одной травинки и не полили ни одной грядки.

Как бы там ни было, дача – это святое. Там выросли сначала мама с тетей, потом мы с Генкой, теперь здесь каждое лето пасутся Люська с Пашкой, то есть уже четвертое поколение. И те же Генка с Маринкой, которые вполне могут себе позволить купить собственную дачу, скорее всего, никогда этого не сделают. Как же, семейное гнездо!

На стук калитки вышли все, кроме тосковавшей на чердаке трехцветной Мыры. Она уныло поглядывала в окошко, но спускаться не торопилась: Бегемот совал башку то в рюкзак, то в тележку, словно его неделю не кормили. Обычно коты кошек не обижают. «Но разве же это кот? – сказала мама. – Это кастрюля». Она имела в виду его половую инвалидность. «Котик со справочкой», – уточнила тетя. Я злорадно показала коту-кастрюле фигу, посоветовала дождаться хозяев и понесла еду несчастной Мырке.

Когда я спустилась, Люська с Пашкой во всю потрошили мои торбы.

– Ой, Катька, у тебя кроссовки, совсем как у меня! – завизжала племянница.

Надо сказать, несмотря на то, что я более чем в два раза их старше, эти малолетние паршивцы относятся ко мне с известной долей фамильярности. Возможно, будь я солидной замужней дамой или хотя бы обладай более внушительной комплекцией, они и звали бы меня тетей или хотя бы Катей – но увы. Или не увы? Как говорится, маленькая собака до старости щенок, а мне моих тридцати никто пока не дает.

Наскоро перекусив холодным борщом со свекольной ботвой (безотходное производство!), я устроилась в каморке, условно именуемой «моей», и стала дожидаться появления двоюродного братца. Коротая время за бульварной газетенкой, на мой взгляд, не годной, несмотря на миллионные тиражи, даже на подтирку, я незаметно задремала.

Разбудил меня гром: гроза, оказывается, просто взяла тайм-аут и теперь бушевала во всю. Генка с Маринкой уже сидели на веранде, поедая свекольник и милуясь со своим ненаглядным «сынулей» Бегемотом.

– Говорят, ты меня искала? – с набитым ртом поинтересовался Генка, промычав что-то в ответ на мое традиционное брежневское приветствие раскрытой ладонью.

– Говорят, что кур доят. Искала. Можно узнать, где ты был сегодня в районе двух часов?

– А что, мне нужно алиби? – состроил дурачью мордочку Генка.

То, что состроила в ответ я, наверно, впечатляло. Во всяком случае, Генка сразу посерьезнел:

– Кать, что-то случилось?

– Выйдем! – рявкнула я, заметив за Маринкиной спиной любопытную физиономию Пашки.

– Там же дождь! – возмутился Генка.

– Тогда на чердак!

Теперь Маринка и Пашка оба таращили на меня глаза размером по восемь копеек.

– Тайны какие-то… – обиженно протянула Маринка, еще более оскорбленная тем, что я обрекла Бегемота на бескормицу.

Тяжело вздохнув, Генка выбрался из-за стола и пошел к чердачной лестнице, косясь в мою сторону, как испуганная лошадь.

Чердак для неприятных разговоров – самое подходящее место, потому что рождает психологический дискомфорт. Дело в том, что все, кроме меня и детей, могут там только сидеть или лежать – стоять не позволяет высота потолка (он же крыша). Если еще прибавить барабанный бой дождя по крыше, раскаты грома и грохот падающих с единственной уцелевшей сосны шишек…

Я села на кровать – Мырка тут же устроилась у меня на коленях – и свирепо поинтересовалась:

– Ну?

– Что «ну»? – Генка, в котором росту на тридцать сантиметров больше, чем во мне, даже сидя в кресле, почти упирался головой в картонный потолок.

– Доволен?

– Чем?

– Шуткой своей кретинской, чем еще!

– Какой еще шуткой? – продолжат пучить глаза Генка.

– Ты что, издеваешься? – я вскочила, Мырка, недовольно мыркнув, спрыгнула на пол.

– Да объясни ты толком! И не ори!

– Кроме тебя такую глупость никто не мог придумать.

– Да какую глупость?! – завопил Генка.

– Такую! Сам не ори!

– Или ты мне все объяснишь, или иди ты… лесом!

Я озадаченно выпятила губу. Так искусно мой кузен притворяться никак не мог. Если я, как уже говорила, удалась в хохляцкую породу, и не только толстыми пятками, но и в целом, за исключением, может, рыжевато-каштановых волос, то Генка – вылитый дядя Толя, который на три четверти эстонец и по паспорту вовсе не Анатолий, а Тойво. Мой братец – такой же горячий эстонский парень, как и отец, былобрысый, светловолосый и с носом-картошкой, типичный такой чухонский крестьянин. Если уж Генка орет – это серьезно.

– Так, значит, это не ты? – хлопая глазами, пробормотала я.

– Ну что не я?

Кое-как, с пятого на десятое, я рассказала, в чем дело.

– Стал бы я такой ерундой заниматься! – фыркнул Генка. – Зачем мне это?

– А кто мне в рюкзак подбросил спичечный коробок с клопами-вонючками? Скажешь, не ты?

– Ну, это… Ты же говорила, что к тебе от соседей клопы набежали через вентиляцию. А с вонючками они вместе не живут, уходят. Это уже проверено.

– Спасибо за заботу, братик, но клопов я и так вывела, зато вонючек неделю не могла собрать. Да и вообще, ты у нас любитель милых розыгрышей.

– Кать, ну хочешь, на колени встану и поклянусь. С кроссовками – это не я. Ты же знаешь, я люблю шутки простые, без материальных и физических усилий. А тут – слишком сложно. Или это кто-то другой, или у тебя просто крыша отъехала.

Это была чистая правда. Генка до безобразия ленив и прижимист. К тому же все, что связано с техникой, – стопроцентно не его. Он даже в машине своей ничего не понимает. Знает только, на что нужно нажимать и что поворачивать, а зачем – это для него загадка.

Так… Значит, не Генка. Тогда кто? Вопрос оставался открытым. И еще более неприятным, потому что, выходило, наблюдал за мной кто-то совершенно посторонний.

– Будь добр, молчи! – свирепо приказала я, отпихивая Мыру, пристроившуюся чесать башку о мою ногу.

– Ну ты же знаешь Маринку, – обреченно вздохнул Генка. – Не надо было так демонстративно разводить секреты.

– Ну соври что-нибудь.

– Ты же знаешь Маринку, – повторил Генка. – После того, как ты так громко поинтересовалась моим алиби, она обязательно решит, что ты где-нибудь меня с кем-нибудь застукала.

– Между прочим, когда я тебя действительно застукала с твоей клиенткой, ну той, ушастой, я тебя не выдала. А ты и спасибо не сказал.

– Как это не сказал?! – возмутился Генка. – А букет твоих любимых астромерий? А торт? А эксклюзивные шторы?

– Но спасибо-то не сказал!

– Ну ты, Катька, и зануда!

– А ты!..

Уточнить мне помешала Маринка, просочившаяся на чердак, как бесплотный дух.

– Геночка, Катенька, что случилось? – промурлыкала она своим сладким голоском, похожим на звуки, издаваемые «сынулей» Бегемотом. Надо сказать, подобные интонации никак не вяжутся с ее обликом вечно спешащей и чем-то озабоченной деловой дамы. Маринка длинная, болезненно, до костлявости, худая, с подстриженными под мальчика черными волосами и карими глазами на выкате, смахивающими на испуганных тараканов.

– Помнишь, я тебе звонила и спрашивала, где Генка? – я уставилась Маринке в глаза-тараканы – никогда она никому прямо в глаза не смотрит, будто совесть хронически не чиста.

– Да. И что?

– А то, что я сказала шефу, что вот сейчас, просто немедленно, брата найду, и он все, что надо по отделке, расскажет. И не нашла. А он рассвирепел. Уволит, наверно.

– Ой! – Маринка театрально прижала ладони к щекам и закачала головой, как китайский болванчик. – Но разве Геночка виноват? Он, наверно, был с клиентами занят, да? – Генка важно кивнул.

– Геночка не виноват, – согласилась я. – Но надо же мне на ком-то отыграться, или нет?

Они оба так и остались с открытыми ртами, а я спустилась вниз. Свет, как обычно в грозу, отключили, делать было нечего – только укладываться спать.

Все сошло просто замечательно – как по маслу. И что же? Вот так же происходит в глупых детских сказках: в последний момент появляется какая-нибудь завалящая якобы добрая фея и портит все дело. Не умерла, мол, принцесса ваша, а просто дрыхнет себе. Придет лет так через сто прынц-извращенец, стряхнет с нее моль и плесень, чмокнет вашу мумию в лобик – и все о’кей, честным пирком да за свадебку. А что так называемая злая фея трудилась, тратила время, силы и материальные ресурсы, что у нее свои соображения и планы были – кого это волнует?

Вот так вот и со мной. Столько нервов истрепано, сколько драгоценных лет попусту загублено – страшно вспомнить. А сколько денег на само колдовство истрачено. Я уж не говорю о том, что сначала надо было просто заставить себя поверить, что это не бред, не выдумка, не мошенничество. Да нет, никак не мошенничество. Раз есть добро, есть и зло. Только все это очень относительно. Для одного – зло, для другого – добро. Для меня вот добро, потому что открывает большие перспективы.

Вернее, открывало. А сейчас все опять оказалось под большим вопросом. Потому что появилась, блин, добрая фея, точнее, добрый фей – и все испортил.

Но Епихарий говорит, еще не все пропало. Придется, конечно, потрудиться.

На следующий день я проснулась ближе к обеду, наскоро позавтракала, и тут выяснилось, что кончилась сметана. По закону дедовщины, идти в магазин, разумеется, должен был младший, но Люська с Пашкой спозаранку уехали куда-то на великах. Тяжело вздохнув, я пошла переодеваться. По давней традиции, садоводы на своих участках ходят, как натуральные люмпены, но идти в магазин в полинявших трениках и дырявой майке – это уж слишком. Я натянула джинсы, футболку с кошачьей мордой во всю грудь (желтые глаза – на высших точках), вытащила из-под кровати кроссовки и нахмурилась.

Я могла поклясться, что вчера, когда я приехала и сняла их, чтобы переобуться в дачные шлепанцы, они были вполне чистые, разве что немного пыльные. Но сейчас… Грязные разводы, черные мокрые шнурки. Ну просто мистика какая-то. Хотя какая там мистика! Люська, вот кто! Может, случайно перепутала, а может, решила проверить, насколько мои кроссовки отличаются от ее. Вот поганка! Ей недавно исполнилось одиннадцать, но ростом она уже с меня, и размер обуви такой же. И это, как говорится, не предел, потому что соседская девчонка тридцать пятый размер носит уже в десять лет.

Ну погоди, племянница, заставлю я тебя свои кроссовочки до блеска отмыть.

Приняв это педагогическое решение, я не стала чистить обувку сама, разве что стерла мокрой тряпкой самую страшную грязь. Свистнув рыжую теткину таксу по имени Лотта, я вышла за калитку и направилась к ближайшему магазину. Трава после вчерашней грозы была мокрая, лужи мгновенно разлились морями, но я особо под ноги не смотрела, решив наказать Люську по полной программе.