Текст книги "Болотный колдун"

Автор книги: Татьяна Мокроусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Валентин Бердичевский, Татьяна Мокроусова
Болотный колдун

часть первая

Ш К О Л А К О Л Д У Н О В

глава первая

СУНДУК НА ЧЕРДАКЕ

Все наши приключения начались именно с того дня. С последнего дня учебного года. Во всяком случае, так говорит Федор, а уж он-то за свои слова отвечает.

Ну, так вот. Сидим мы с Федором после уроков на классном собрании – и строим планы на лето.

Наша последняя парта вообще имеет много преимуществ, и среди них то, что можно спокойно обсуждать свои дела, никому особенно не мешая. При этом мы, конечно, не упускаем из виду происходящее у доски.

За учительским столом сидит наш классный руководитель – Игорь Палыч, и бодро подводит итоги учебного года.

Радостным голосом он отмечает постоянные успехи наших отличников – их у нас двое, и его густые светлые брови резво подпрыгивают в такт словам. На румяном лице поблескивают мелкие капельки пота, которые он аккуратно вытирает сложенным вчетверо носовым платком.

Затем его голос несколько успокаивается и одобрительно продолжает о тех, кто в этом учебном году обошелся без троек.

Наконец, тон его становится строгим, наполняется значительностью и силой, и звучит, подобно водопроводному крану, открытому до отказа.

Это он о нас с Федором. Пожалуй, даже больше обо мне – ведь это у меня почти все тройки. Другое дело– Федор. Он очень умный. Только не все это сразу понимают, особенно учителя.

Федор пришел к нам в класс из другой школы. Мы еще в пятом учились.

Стоял он тогда на перемене, у окна, весь такой чистенький, с круглыми щеками, очень на примерного ученика похожий. Но я–то сразу понял, что нелегко это ему давалось – примерным казаться.

И я не обманулся. Скоро Федор себя показал. Но об этом как – нибудь потом, важно, что мы подружились, и с тех пор почти не разлучаемся.

Хоть и за последней партой, а слышно учителя хорошо. Особенно, когда он тебя ругает. Нам с Федором, конечно, не привыкать, а все же приятного мало.

И мы, опустив головы и всем своим видом изображая глубокое раскаяние, продолжаем обсуждать свои планы на каникулы. Это занятие само по себе интересное, но, главное, отвлекает от сильно затянувшейся речи классного.

Выбор у нас с Федором небольшой, скорее, даже очень маленький – остаться в городе или поехать в лагерь. Но все равно мы готовы часами рассуждать о преимуществах свободного отдыха в городе. Что не мешает нам на следующий день твердо решить – едем в лагерь.

Подобными планами наши головы заняты уже не меньше недели – с тех пор, как мы почувствовали, что учебе, действительно, скоро конец.

И вот на этом злополучном уроке, как раз в том месте обвинительной речи, которое сводилось примерно к тому, что «горбатого могила исправит», Федор и внес свое предложение.

Тогда оно показалось нам просто великолепным. И как это мы раньше не догадались?

После того, как я бурно выразил ему свой восторг, Федор глубокомысленно произнес:

– Истина часто лежит рядом, под самым носом. Но только немногие могут видеть дальше него.

При этом он задумчиво посмотрел на мой нос. Я думаю, что в тот момент он решал вопрос о моих способностях видеть истину.

Да, самое главное – Федор предложил поехать на лето в деревню к его бабушке.

Просто? Но дело в том, что Федор не был в деревне, как он сам говорит, последние десять лет. Бабушка сама к ним приезжала и подолгу гостила. А мой друг деревню не любил, возможно, с тех пор, как в свой последний приезд не поладил с бабушкиным гусаком. В те далекие времена победителем вышел, конечно, гусак.

Смешно, но к деревне Федор стал относиться с опаской, и никогда раньше не заговаривал о поездке туда. Теперь же он, вероятно, решил, что уже достаточно закален для борьбы с трудностями вдали от цивилизации.

Идея эта захватила нас сразу и целиком. Остаток речи Игорь Палыча мы не слышали, да и не могли бы услышать – нас не было в классе и вообще в городе. Мысленно мы уже лежали на берегу речки и наслаждались полной свободой.

К действительности нас вернул звонок – он в нашей школе такой оглушительный, что Федор даже вздрагивает. Мы, молча с очень серьезными лицами выходим из-за парты – под сильным впечатлением от всего сказанного учителем – и тихо выбираемся из класса.

На улице решаем встретиться завтра утром во дворе моего дома. Сегодняшний вечер мы жертвуем на обработку родителей, которых надо убедить в совершенной невозможности оставаться летом в пыльном и душном городе. А так же в том, что и лагерь далеко не лучшее место для уставшего за целый год человека. Ведь ничто так не способствует восстановлению сил, как свободный режим, чистый воздух и жизнь в естественных условиях.

Дальше сам собой напрашивается вывод, что после такого отдыха и учеба покажется желанной и интересной.

Федор советует убеждать родителей ненавязчиво, постепенно подводя их самих к нужному решению. Чтобы поездку в деревню, где мы будем предоставлены сами себе, предложили они.

Я в точности следую его инструкциям, и после ужина слышу:

– А знаешь, по-моему, нет лучше отдыха, чем летом в деревне, – это папа.

– Речка, лес, парное молоко – чудесно! Пусть Тимофей отдохнет, как следует, а то у него такой вид, будто он окончил не шестой класс на одни тройки, а, по крайней мере, консерваторию с золотой медалью.

– Две четверки у меня все-таки есть, – слабым голосом говорю я, чтобы восстановить справедливость, но меня, кажется, никто не слушает.

Папа продолжает:

– Федор – мальчик серьезный. Вдвоем они вряд ли способны на глупости. Пусть побудет к деревне недельки две, а там посмотрим.

Я делаю вид, что ничего особенного не услышал. Радости не показываю, чтобы не насторожить родителей. Напротив, весь мой вид говорит о крайнем утомлении, вызванном, конечно, сложной школьной программой. И родители отсылают меня спать пораньше.

В темноте, уже лежа в постели, я радостно улыбаюсь, думая о поездке в деревню, и скоро засыпаю.

Всю ночь мне снятся отвратительные сны – толстые вороны громко каркают и все норовят проткнуть клювами шины моего велосипеда, на котором мы с Федором едем на рыбалку. При этом они нагло ухмыляются и говорят голосом Игорь Палыча:

– Рыбки захотели? Рыбку на крючок ловить надо: попадется – не сорвется!

А домик бабушки и вовсе кажется во сне избушкой на курьих ножках. И так всю ночь! После такого сна никакой рыбалки не захочешь.

Утром, а это суббота, и родители дома, я встаю, и без напоминаний, но так, чтобы они заметили – делаю зарядку. Потом иду умываться, тоже добровольно, чем привожу их в радостное удивление.

Я весь слегка вздрагиваю от нетерпения, как заведенный мотоцикл, – ведь Федор давно должен ждать меня во дворе. Но приходится сесть за стол и съесть все, что лежит у меня в тарелке. Встав, я вежливо говорю спасибо.

Этим я окончательно убеждаю родителей, что перемены к лучшему во мне уже начались. Что, однако, не мешает маме дать мне в руки сумку и деньги, прежде чем я успеваю выскользнуть за дверь.

– Купишь молока, Тимоша! – слышу я уже на лестнице. Не люблю, когда меня так называют.

На скамеечке у подъезда сидит Федор и степенно беседует со злющей старушкой. Из тех, что всегда знают, как всем все нужно делать. Но Федор вообще умеет прекрасно ладить с людьми, даже с такими, у которых для меня нет других слов, кроме как «хулиган», «бездельник», «обормот» и прочее из того же списка.

Завидев меня, старушка говорит Федору:

– Как ты можешь дружить с таким лентяем? Смотри, наберешься от него…

На что Федор с достоинством возражает:

– Нет, что вы! Это я на него оказываю положительное влияние. Через месяц вы его не узнаете.

– Это, в каком смысле? – интересуюсь я.

Но Федор уже увлекает меня за рукав.

– Ну, как?! Отпускают?

Я невозмутимо киваю головой.

– Отлично! Значит, завтра и едем. Это совсем недалеко, минут сорок на автобусе. Автобус утром, в семь тридцать, я узнал. Смотри, не проспи!

Остаток дня каждый проводит у себя дома. Я сообщаю родителям, что завтра мы едем в деревню, к бабушке Федора, собираю вещи и смотрю по телевизору какой-то скучный фильм.

Непонятное беспокойство охватывает меня. Мне почему-то не хочется так спешить, и радостное чувство, которое было вчера, не возвращается. Но с Федором мы уже договорились, и менять решения не в наших правилах.

Пока я сижу у телевизора и пытаюсь разобраться в сложных отношениях между главными героями, Федор, как обычно, не тратит времени зря. Он вообще не смотрит телевизор, часто повторяя:

– Сколько не читай, императором не станешь.

Хотя сам-то книжку из рук не выпускает. Все это он вымещает на телевизоре.

Я живо представляю, как Федор висит, словно паук, в углу под потолком своей комнаты. Во всяком случае, пытается висеть, неизвестно, за что цепляясь. У него сейчас период увлечения ниндзя. Это длится не менее полугода, и уже успело принести ему немало неприятностей.

У моего друга, конечно, много увлечений. Но он, в отличие от большинства людей, не меняет их до тех пор, пока не доберется до самой сути. Мне лично ниндзя никогда особо не нравились, сколько раз он с ними попадал в разные истории.

Однажды чуть не захлебнулся в собственной ванне – когда пробовал дышать под водой через пустой стебелек. В другой раз застрял в вытяжном шкафу в кабинете химии, куда он пробрался на перемене.

Он тогда пытался просидеть в трубе весь урок, упершись ногами в одну, а спиной в другую стенку – это излюбленный трюк ниндзя.

Шел урок в десятом классе, и учительница ставила опыты с какой-то едкой дрянью. Федор сильно закашлялся в трубе, чем сильно напугал всех – кашель слышался гулкий и какой-то ухающий. Но ему было не до шуток. Он пытался выбраться из трубы, но это оказалось куда сложнее, чем залезть туда.

И Федор окончательно застрял. Когда химичка сообразила, наконец, откуда доносятся эти странные звуки, она открыла задвижку и увидела подошвы его ботинок. Потом двое рослых старшеклассников долго дергали и тянули его за ноги…

Уже через пять минут Федр стоял в кабинете директора весь перепачканный, в саже, с взъерошенными волосами, но с абсолютно непроницаемым лицом. Как индеец у столба пыток.

Этим он привел в совершенное негодование директора и химичку, и случившееся еще долго мешало ему спокойно жить.

Подобные случаи случались с Федором не слишком часто, но зато уж точно с постоянством океанских приливов.

Пока я припоминал различные поучительные истории из жизни моего друга, фильм по телевизору кончился. Я отправляюсь спать, размышляя о том, что неплохо бы и мне завести какое-нибудь хобби. Но никаких таких дел, которые могли бы оторвать меня от кресла у телевизора, я не могу придумать.

Грустно, конечно, осознавать свою никчемность, но от этих мыслей меня избавляет сон.

На следующее утро, невыспавшийся, еду с родителями на автовокзал. По дороге я получаю кучу наставлений о том, чего нельзя делать и чего нельзя делать ни в коем случае. В ответ клятвенно заверяю, что буду следовать их советам и ни за что на свете не стану купаться в запрещенных местах.

Как будто в деревне на речке есть кому запрещать, где мне купаться.

На автовокзале уже ждет Федор со своей мамой, сумкой и черным холщовым мешочком, привязанным к поясу. Этот мешочек мне хорошо знаком, но его содержимое привело бы в замешательство и самого Шерлока Холмса.

Там должны лежать моток тонкой и очень прочной веревки, несколько металлических крючков и браслетов разной формы, десяток куриных яиц, бамбуковая трубочка и еще масса всяких штуковин, описать которые я не берусь. Все эти вещи – как утверждает Федор – обязательные принадлежности ниндзя. О назначении же их он обещал мне поведать в деревне.

В общем, судя по его виду, он основательно подготовился к отдыху. Хотя, справедливости ради, я должен сказать, что Федор к любому делу готовится тщательно.

Автобус уже стоит. Нам покупают билеты, дают последние наставления и обнимают так, как будто мы едем, по крайней мере, на остров Пасхи. Мы садимся на свои места и смотрим в окно. Родители машут руками, и я даже замечаю слезы на глазах у мамы.

– Ну, это уж слишком, – и вдруг мне самому становится очень тоскливо.

Автобус бежит быстро, свежий ветерок врывается в приоткрытое окно и приятно щекочет лицо. Мимо проносятся зеленые поля и редкие березовые колки. Дорога почти прямая и мне становится гораздо веселее.

Пассажиров мало. Это, в основном, деревенские жители, возвращающиеся домой. Почти все они задремали, и я, слыша их дружное сопение вокруг, тоже постепенно начинаю клевать носом. Моя голова то и дело падает на бок и стукается о плечо Федора. Он аккуратно перекладывает ее на другую сторону и продолжает изучать карту нашей области, которую прихватил с собой.

Деревня, в которую мы едем, обозначена на этой карте маленькой точкой. Интересно, что Федор там разглядывает?

Мои размышления прерываются сами собой – автобус останавливается. Приехали. Меня разморило, и я вяло выбираюсь на воздух, волоча за собой сумку. Федор, напротив, оживлен и весел, бодро подталкивает меня в спину:

– Быстрей! Быстрей! Ты похож на размороженную курицу, но я сделаю из тебя человека. Через две недели тебя никто не узнает!

Я плетусь с ним по пыльной деревенской улице, думая о том, хочу ли я, чтобы меня через две недели не узнали?

Мы проходим через всю деревню, направляясь к самому крайнему дому. Каким-то образом, Федор уверенно находит дорогу.

Домик совсем небольшой, можно даже сказать, маленький, и довольно древний на вид. Окна у него почти вросли в землю. Зато чердак выглядит совсем по-другому, внушительно и крепко. Он как бы придавил своей тяжестью домик, весь согнувшийся под ним.

Дом стоит на самом краю обрыва. Внизу течет речка с густо заросшими берегами. Мы останавливаемся у запертой калитки и топчемся в нерешительности – видно, Федор все же не очень уверен, что правильно нашел дорогу. Пока он пробует открыть калитку, я оглядываю окрестности.

Погода ясная и воздух неправдоподобно прозрачен. Одинаково четко видны деревья за домом и возле речки. Кажется, я даже различаю отдельные листочки.

Задрав голову, смотрю на чердак. Он невольно притягивает внимание: темный, похожий на огромную нахохлившуюся ворону, и словно бы тоже разглядывает меня своим единственным глазом – чердачным окном.

Мне становится немного не по себе, но в это время из домика навстречу нам выскакивает бабушка Федора.

Ее не успели предупредить о нашем приезде, и она прямо не знает, куда нас теперь усадить. Но когда Федр сообщает ей, что мы пробудем в деревне не меньше двух недель, она быстро успокаивается, понимая, что успеет еще порадоваться. Времени ей на это вполне хватит. Даже слишком, я думаю, если принять во внимание новое увлечение Федора.

Бабушка усаживает нас за стол и перед нами появляются огромные кружки с холодным молоком. В тарелке лежит, нарезанный толстыми ломтями, свежий хлеб. В блюдце налит желтый, тягучий мед.

– Вот это пища для настоящих мужчин! – говорит Федор, и мы набрасываемся на еду с таким аппетитом, что бабушка завороженно смотрит на нас, подперев щеку рукой. На лице ее ясно видна жалость к городским заморышам.

Отяжелев, мы с трудом выбираемся из-за стола, и бабушка отправляет нас отдохнуть. Зайдя в маленькую комнатку, я слышу, как за стеной она убирает посуду.

– Никогда не видела таких бледных детей,– доносится ее бормотание.– Но ничего, у меня быстро поправятся. Дома и не узнают.

«Вообще-то меня вполне устраивает быть таким, как есть», – думаю я, садясь на кровать, которая после еды неодолимо влечет меня. Но с Федором разве отдохнешь?

Он бесшумно открывает окно, выходящее в сад с задней стороны дома. Окно расположено так низко, что им легко можно пользоваться, как дверью. Что мы и делаем.

Пройдя через сад, в котором растут яблони, но пока еще нет яблок, перелазим через низенький заборчик и оказываемся на самом краю обрыва. Под нами речка, и мы несемся к ней, хохоча от радости и на бегу стаскивая с себя рубахи.

Речка– смех один – метра три в ширину. Но это не мешает нам, забыв обо всем, с разбегу плюхнуться в долгожданную воду.

Мы бултыхаемся до тех пор, пока окончательно не синеем – вода в речке, несмотря на жару, холодная. Потом лежим на нагретой траве и ничего не делаем. Просто радуемся.

Ни ветерка, ни облачка. Тихо так, что даже в ушах шумит. Потом снова купаемся, и Федор демонстрирует мне искусство сидеть под водой и дышать через трубочку из камыша. Это у него неплохо выходит, что правда, то правда. Но мне почему-то не хочется следовать его примеру, сколько он ни предлагает. Воды в речке по грудь, и сидеть на дне, как лягушка, мне незачем.

Домой мы возвращаемся только к вечеру. Бабушка доит корову, во дворе гуляют гуси. Зная о давней любви Федора к этим благородным птицам, я вежливо пропускаю его вперед. И Федор с прямой, как доска спиной и решительным лицом, мелкими шажками движется к крыльцу. Гуси не обращают на нас никакого внимания, и это успокаивает Федора. Войдя в дом, он тихо спрашивает:

– Видел чердак? Очень странный у него вид. Ведь дом давно не ремонтировали, а чердак как новый. И вообще, он слишком велик для этой избушки. Пора его осмотреть, как следует!

Я устал и хочу спать, но у Федора уже пробудилась его страсть к исследованиям, и он настойчиво тянет меня за собой.

– Ну ладно,– уступаю я, – давай быстро слазим и спать. Все равно уже темнеет.

Выйдя во двор, мы обходим дом с правой стороны и приближаемся к тяжелой деревянной лестнице, приставленной к чердачному окну. Федор живо забирается наверх и, подергав дверцу, радостно сообщает:

– Забито гвоздями! Интересно, зачем это сделали?

Внезапно появившаяся бабушка не торопится отвечать на этот вопрос, зато совершенно ясно дает понять, что если она хоть раз еще увидит нас на чердаке или хотя бы с лестницей, мы в тот же день уедем домой.

– Не хватало еще, чтобы вы тут заблудились!– добавляет она непонятно по какому поводу.

Где это мы можем заблудиться – на чердаке, что ли?

Утро следующего дня мы встречаем лежа в постели с покрасневшими спинами, постанывая от ожогов. Еще бы! Пролежать вчера весь день на таком солнце.

Бабушка, ворча, мажет наши обожженные спины сметаной и уходит к соседке, строго наказав нам не выходить на улицу.

А мы остаемся лежать. В комнате, несмотря на открытое окно, очень душно. Когда становится совсем уж невмоготу, Федор вдруг задумчиво говорит:

– Если бабушка пошла к соседке – это до обеда. Самый подходящий момент, чтобы осмотреть чердак и узнать, где на нем можно заблудиться.

Меня тоже очень интересует этот вопрос, но еще больше мне не хочется возвращаться в город, и я говорю Федору об этом. Но он самоуверенно успокаивает меня:

– Не бойся! Положись на меня. Еще никто не увидел ниндзя за работой.

– Да, да, – уныло киваю я, вспомнив, как Федор застрял в трубе. Но все же плетусь за ним во двор.

Рубашка, прикасаясь к обгорелым плечам, жжет, как кипятком. Голова тяжелая и во рту пересохло.

А лестницы на месте нет!

– Ну вот!– обрадовано говорю я,– бабушка и позаботилась о нас. Наверх все равно не залезть. Пойдем лучше в дом, сыграем в шашки.

Но Федор лишь снисходительно улыбается, развязывая холщовый мешочек.

– Разве человека-невидимку остановит такая ерунда? Для ниндзя нет закрытых дверей!

С этими словами он вытаскивает из мешочка два металлических браслета и надевает их на руки. Со стороны ладоней торчат по четыре шипа – вроде кошачьих когтей. Эти браслеты Федор мастерил после уроков целый месяц, когда ходил в кружок технического творчества. И хотя вскоре его оттуда выгнали, он все же успел изготовить для себя много полезных вещей.

И сейчас, мне кажется, предстоит увидеть одну из них в действии.

Разбежавшись, Федор подпрыгивает, вцепляется когтями в бревна, потом медленно ползет вверх, точно паук по стене.

Смешно и немного жутковато. Но Федор уверенно карабкается и вскоре уже сидит на узком карнизе, опоясывающем весь дом. Сидит как раз в том месте, где темнеет чердачная дверь, сбитая из толстых неструганых досок.

Отдышавшись, он аккуратно снимает браслеты, а мне бросает веревку. Другой конец ее он накидывает на выступающую доску и закрепляет хитроумным узлом. Веревка очень тонкая и наверняка будет резать ладони. Да и вообще, я бы с удовольствие пошел спать в дом. Но Федор подгоняет:

– Быстро, пока никого нет!

Приходится лезть. Мне начинает казаться, что заколоченная гигантскими гвоздями дверь и в самом деле не остановит его.

Мой друг снимает с ремня какое-то хитроумное приспособление – небольшой железный прутик, слегка загнутый и расплющенный на конце, да еще и раздвоенный, как змеиный язык. Сидя на краю карниза, он осторожно просовывает под шляпку гвоздя «змеиное жало», подцепляет и медленно вытягивает ржавого монстра. То же происходит и с остальными гвоздями.

Весь этот хлам он распихивает по бесчисленным карманам своей рубашки. Тут я от нечего делать оглядываюсь и неожиданно замечаю бабушку, спешащую от соседнего дома. Нас она пока не видит. Мы сидим в тени под самой крышей.

Распахнув дверь, мы ныряем в прохладу чердака, насквозь пропитанную запахом прошлогоднего сена, дверь за собой аккуратно прикрываем.…

Воцаряется глубокий сумрак. Утопая в сене, терпеливо жду, пока глаза привыкнут к темноте. Попутно узнаю от Федора, что настоящие ниндзя видят даже ночью. Хотя я бы предпочел, чтобы он просто вынул из своего мешочка фонарик. Но чего нет, того нет. Во времена настоящих ниндзя электрических фонариков еще не было.

Постепенно проступает чердачное нутро. Изнутри чердак кажется еще больше. Весь он завален сеном, не меньше, чем на пол метра. Ходить по нему очень весело – пружинит под ногами, как матрац. Здесь совсем тихо. От запаха сена кружится голова. Я немного отстаю от Федора, который педантично обшаривает все углы.

В одном таком углу я останавливаюсь, чтобы немного посидеть. Глаза начинают слипаться, и я опускаюсь на спину. Сено обволакивает все тело, как бы засасывает его.

«Вроде трясины», – успеваю подумать я, и вдруг прямо из-под меня с оглушительным карканьем, громко хлопая крыльями, вылетает огромная черная птица.

От ужаса я кричу гораздо громче, чем каркает эта ворона. Усевшись на балку под самым потолком и еще раз, хлопнув крыльями, ворона складывает их.

Я стою на подгибающихся ногах, вцепившись в стену белыми от напряжения пальцами. Отерев со лба пот, с облегчением перевожу дух:

– Глупая птица…. Федор! – и в ту же секунду чья-то рука ложится сзади на мою шею.

– А-а-а!!! – присев, я закрываю голову руками.

– Ты чего? Посмотри, что я нашел!

На ладони Федор держит большой ржавый ключ.

– Ты спятил?! Подкрался сзади и схватил за шею! – я испытываю почти неодолимое желание влепить ему хорошую затрещину. – А тут еще эта проклятая птица…

– Вороны – самые мудрые и до конца еще не изученные птицы,– изрекает Федор и добавляет: – А ключ этот от большого сундука в том дальнем углу. Я просто хотел открыть его вместе с тобой.

– Лучше поищи в своем мешке рогатку!– я мстительно поглядываю на ворону, которая уже принялась чистить свои перья.– Ишь, прихорашивается!

– Этой мудрой птице, может, все триста лет. Вороны живут очень долго. Пошли к сундуку!

По пути я все время ощущаю на себе взгляд этой мудрой птицы. В мешке у Федора, я знаю, есть несколько круглых маленьких камней. Он утверждает, что ниндзя с двадцати шагов попадают в глаз врагу.

Но что-то я никогда не видел, чтобы он кого-нибудь обижал, не то, чтобы камнем кинуть. Он вообще у нас тихий.

Я забираюсь вслед за Федором в самый темный и дальний угол чердака. Там действительно стоит большой, довольно ветхий сундук, окованный ржавым железом. На тяжелой крышке висит огромный замок, тоже весь проржавевший и внушающий невольное уважение. Не станут же так запирать какую-нибудь ерунду!

– А стоит ли открывать?– сомневаюсь я.– Наверное, тому, кто его запер, не очень бы это понравилось.

– Ты прав. Только кто ж ему скажет? Сюда никто никогда не поднимается. Иначе не стали бы и дверь заколачивать.

Федор умеет уговаривать. Хотя, честно говоря, я и сам не прочь взглянуть, что там, внутри.

– Валяй,– говорю,– открывай!

И Федор, с видом фокусника, исполняющего хитроумный трюк, вставляет ключ в замок…

Но не тут-то было! Замок так проржавел, что ключ и не думает проворачиваться. Сундук, похоже, не открывали очень давно. Но Федора этим не остановишь. Выудив из мешка железный стерженек сантиметров пятнадцать в длину, он просовывает его в массивное кольцо ключа и этим рычагом проворачивает его в замке….

Сколько знаю Федора, столько не устаю им восхищаться, Лишь ему под силу такая предусмотрительность. Интересно только, зачем он таскает в мешке куриные яйца? Может, на тот случай, если мы попадем на необитаемый остров?

А Федор уже вытаскивает дужку замка из массивных петель.

– Помоги!

Я встаю рядом, и мы изо всех сил тянем крышку вверх…

И тут ворона, сорвавшись с места, гулко каркает и, хлопая крыльями, летит прямо на нас. Я невольно втягиваю голову в плечи.

Федор же невозмутимо наблюдает за ней. Ворона планирует на сундук и угрожающе смотрит мне в глаза. На всякий случай я отдергиваю руки от крышки. Вблизи ее клюв кажется особенно грозным. Птица явно не дает нам заглянуть в сундук. Я охотно бы предоставил ей возможность сидеть и охранять его еще хоть триста лет, а сам бы убрался поскорее.

Но Федор умеет укрощать не только пенсионерок. Он легко находит общий язык с любыми животными и птицами. Может, кроме гусей. И, вытащив из кармана маленькую белую сушку, твердую, как камень, Федор сует ее прямо в клюв птице. Вороне ничего не остается, как только схватить угощение. Теперь клюв ее занят, и она только таращится на меня.

Интересно, чем это я ей досадил? В конце концов, лезть в сундук не моя затея.

Крышка сундука все равно не открывается, даже и без замка. Я советую Федору:

– Убери птицу. Это ее тяжесть мешает.

Вместо этого он обходит сундук сзади и смазывает ржавые петли из масленки. Ее он, разумеется, извлек все из того же мешка. Меня это уже не удивляет. Я думаю, что у него там нашелся бы и воздушный шар на тот случай, если бы вдруг деревенская речка вышла из берегов и затопила все вокруг.

Пока он возился со смазкой, ворона управилась с подачкой и теперь постепенно подбирается ко мне. Похоже, сушка не очень улучшила ее настроение. Тут подходит Федор, быстро сует ей в клюв вторую сушку и хватается за край крышки.

– Давай!– командует он, и мы снова, напрягаясь изо всех сил, тянем ее вверх.

Раздается такой громкий и мерзкий скрип, что ворона с шумом взлетает и усаживается прямо на балку над нашими головами. Сушку, однако, из клюва не выпускает.

Крышка нехотя поднимается и мы, наконец, откидываем ее назад. С грохотом она повисает на петлях, и перед нами предстает содержимое сундука. Внутри все покрыто одеялом пыли. Я разочарованно бормочу:

– Да тут одни старые книги. Стоило лезть сюда и глотать пыль, чтобы найти эту макулатуру?

Но Федор не слышит меня. Он жадно хватает книгу, лежащую сверху, сдувает с нее пыль и счищает ладонью плесень с позеленевшей металлической таблички, на которой выгравировано: «Руководство по изготовлению и применению колдовских отваров».

– Что такое?! Как это колдовских? А ну-ка посмотри, что там еще лежит!

Федор молча вытаскивает вторую книгу. Она гораздо толще первой и выглядит куда более старой. На позеленевшей от времени табличке читаем: «Искусство становиться невидимым и проходить сквозь стены».

– Бред какой-то,– почему-то шепотом говорю я. Однако уверенности в моем голосе нет. А у Федора и вовсе глаза горят от нетерпения.

Он торопливо кладет книги на край сундука и нагибается за третьей, последней. Она такая тяжелая, что мне приходится помочь ему. У нас в руках толстенный том в черном кожаном переплете, нисколько не поврежденной ни плесенью, ни временем. Никакого названия на нем нет. И только Федор собирается его открыть, как вдруг ворона с громким карканьем камнем кидается прямо на него, словно орел на зайца, и клювом бьет в руку. От неожиданности он вскрикивает, и мы роняем книгу. Ворона тут же садится на нее и, громко каркая, хлопает крыльями.

– Вот это да!– Федор озадаченно потирает руку.– Сдается мне, она не очень хочет, чтобы мы открыли книгу. Значит, мы ее обязательно откроем и прочтем.

– Здесь что-то не так…. Дай-ка ты ей еще одну сушку.

Но на этот раз Федор лишь смущенно разводит руками.

– Нету больше. Кто бы мог подумать, что она такая прожорливая.

– А может, она яйцо съест?

– Те яйца она есть не станет,– туманно отвечает Федор и тянется к книге. Ворона угрожающе поднимает клюв.

– Не хотелось бы применять силу,– вкрадчиво говорит Федор и развязывает свой мешок.

Кажется, ворона его поняла, потому, что, недовольно каркнув, все же соскакивает с книги. Теперь она стоит рядом с ней, и, скосив глаза, наблюдает за нами.

Федор медленно раскрывает тяжелый том, и на первой странице мы видим два слова, написанные замысловатой вязью и окруженные разными непонятными знаками– кружками со стрелками, спиралями и прочими закорючками.

«Черная магия»– вот эти слова.

– Так, так, так,– нараспев произносит Федор, – это становится интересным.

Он усаживается на сено, и, раскрыв книгу на середине, пытается что-то прочесть в темноте.

Сундук стоит рядом со мной. Его крышка откинута и мне кажется, из него вдруг потянуло свежестью. Будто легкий ветер подул. У меня даже волосы слегка всколыхнуло на лбу.

– Не может быть!– Я заглядываю в сундук. Только что мы с Федором доставали из него эти книги, а теперь я не вижу дна. Да какое там дно! У меня такое чувство, будто я смотрю вниз, свесившись ночью с крыши дома. Невольно вцепившись в край сундука, я слегка отодвигаюсь.

Может, показалось? Снова осторожно заглядываю в сундук– то же чувство бездонной пропасти!

– Как же так? Просто в темноте, наверное, показалось,– бормочу я и, перекинув одну ногу через бортик, пытаюсь нащупать дно.

Нога повисает в воздухе…. Я начинаю злиться. Повиснув, дрыгаю ногами – но дна нет! Вдобавок, снизу уже дует настоящий ветер, холодный и сырой. Судорожно подтягиваюсь и вылезаю из сундука.

– Федор!!– волосы на моей голове шевелятся уже не от ветра.

Но Федор, похоже, и не заметил моего отсутствия. Он с неудовольствием отрывается от книги.

– Чего тебе?

– Чего?! А ты загляни в сундучок – узнаешь!

– А что такое?– обеспокоенный, Федор подходит и, перегнувшись через край, смотрит вниз.

Когда он выпрямляется, от его всегдашней самоуверенности не остается и следа.

– Что это такое?!– свистящим шепотом спрашивает он.

– А ты спустись туда по своей веревке – узнаешь!

– Что-то мне не очень хочется.

– Мне тоже. По-моему, надо отсюда выбираться поскорее.

Но мой друг уже взял себя в руки.

– Пойдем,– говорит он, – только сначала я все-таки спущусь в сундук. На улице жара, а из него холодом несет.