Текст книги "Сизые зрачки зла"

Автор книги: Татьяна Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

Дело не ждет! Вера поспешно застегнула черный сюртук. Мужская одежда оказалась такой удобной, что ей уже не хотелось надевать платья. Да и куда было их здесь носить, ведь они с Марфой целыми днями ездили по работам. Пусть ее новый наряд выглядел не больно изысканным, но в нем Вера чувствовала себя абсолютно свободной и на строительные лесах, и в поездках.

То, что Солита – большое поместье, она знала с самого начала, но то, что поля его будут необъятны, а крестьян в нем наберется почти тысяча душ, стало для Веры сюрпризом. Почему бабушка промолчала об этом? Скорее всего, та давно смирилась, что имение разорено французами, и пройдут десятилетия, прежде чем оно будет восстановлено. Но все оказалось не так плохо. Сорин был прекрасным управляющим, он успешно воспользовался свободой, предоставленной ему хозяйкой, и все большие и малые деревни, как венком окружавшие центральную усадьбу, давно оправились от последствий войны. Дома, церкви и школу отстроили, да и все крестьяне давно восстановили свои хозяйства. Прошлый год, когда в имении хозяйничала Марфа, оказался на редкость урожайным, и хотя стройка все еще требовала немало средств, в железном ящике, переданном новой хозяйке сразу по приезде, лежало почти двадцать четыре тысячи серебром. Так что Вере теперь было где и с чем развернуться. Два месяца пролетели для нее, как один день. Теперь ее волновал сев, и сегодня они с Марфой задумали поехать на дальние поля.

Вера уже собралась выйти из своего флигеля и, перейдя двор, присоединиться к помощнице за завтраком, когда увидела, что мимо ее окон проскакал Бунич. Она рассмеялась. Ее душка-сосед подгадал правильно – теперь его придется приглашать к столу. Бунич появился в Солите через пару дней после приезда молодой графини. Он так искренне каялся, что, застряв в Смоленске, не выполнил ее поручение, так смешно закатывал глаза и заламывал руки, что Вера растаяла, и пригласила Бунича на кофе. С тех пор сосед ежедневно приезжал в гости. Он развлекал и забавлял ее, и единственным, что осложняло ей жизнь, стали откровенные ухаживания Льва Давыдовича. Делал он это тот так же бурно и забавно, как и все остальное. Он осыпал Веру комплиментами, и удивлялся, когда та начинала сердиться.

– О чем вы? Лесть любят все, – хохотал он.

Но обижаться на этого уездного Казанову у Веры не получалось.

– Посмотрим, что он придумает на сей раз, – хмыкнула она и поспешила во флигель управляющего.

Бунич уже стоял у накрытого стола и любезничал с Марфой. Услышав шум шагов, он обернулся и воскликнул:

– Вера Александровна, вам и мужской костюм к лицу – но в платье и шляпке вы просто неотразимы!

Вера пропустила его тираду мимо ушей и, поздоровавшись, осведомилась:

– Что привело вас так рано?

Это был слабо замаскированный намек на настырность визитера, но тот, не моргнув глазом, сообщил:

– Вы же знаете, что я держу большую солеварню, мне дрова нужны каждый день, а дорога до моего леса совсем раскисла, позвольте привезти пару возов из вашей рощи, на несколько дней мне хватит, а там и грязь подсохнет.

Вера поморщилась, она не хотела без нужды вырубать свои леса, их и так проредили для строительства, поэтому отказала:

– К сожалению, я не смогу выполнить вашу просьбу: и сама больше рубить не стану, и другим не позволю.

– Да? Жаль… – легкомысленно отозвался Бунич, и стало ясно, что сегодняшняя просьба оказалась обычным предлогом, а отказ совершенно его не разочаровал.

Бунич по-прежнему мялся у накрытого стола, и пришлось его приглашать. Гость не отказался ни от блинов, ни от каши, ел за обе щеки и без умолку болтал о баснословных доходах своей солеварни, а напоследок и вовсе сообщил:

– Я сейчас – самый богатый жених в уезде, многие семейства хотели бы отдать за меня своих дочерей.

Ситуация сложилась – смешнее не бывает, и Вера с откровенной иронией поинтересовалась:

– Ваша покойная супруга ведь была троюродной сестрой моей бабушки?

Марфа не удержалась и прыснула в тарелку, а Бунич побагровел, но справился с возмущением и парировал:

– Моя покойная супруга была намного моложе своей кузины Румянцевой. Мне всего лишь пятьдесят.

Грех обижать людей, тем более таких, как Бунич! Вера решила больше не подшучивать над соседом и перевела разговор на тему, которая должна была показаться ему интересной.

– Позвольте полюбопытствовать, как может ваша солеварня быть такой доходной, если вам требуется много дров. Я покупаю соль по сорок копеек за пуд, вы, конечно, отдаете ее перекупщикам дешевле – скорее всего, копеек по тридцать, сколько же в этой цене забирают дрова?

– Я так никогда не считал, – удивился Бунич, – но я продаю соль возами, и знаю, сколько за это платят. Я от соли получаю больше, чем от продажи зерна!

Разговор с соседом явно не клеился и, чтобы больше не сердить его, Вера отложила салфетку, давая сигнал к окончанию застолья, но стук в дверь предупредил о новом визите. В комнате появился незнакомый офицер. Среднего роста, лет за сорок. Он внимательно оглядел присутствующих и, поклонившись Вере, сообщил:

– Сударыня, позвольте представиться: я – исправник этого уезда капитан Щеглов, к сожалению, еще не имел чести познакомиться с вами.

Вошедший говорил уверенно, но без жестких интонаций, свойственных военным. Его приятное лицо казалось живым и подвижным, а карие глаза смотрели дружелюбно. Вере он сразу приглянулся, а чутье подсказало ей, что новый знакомец – человек благородный, и она с искренним дружелюбием отозвалась:

– Очень рада, капитан! Меня зовут Вера Александровна Чернышева, бабушка подарила мне Солиту, так что я останусь здесь жить. Вы присаживайтесь к столу, может быть, хотите позавтракать, выпьете чаю или кофе?

– От кофе не откажусь, – обрадовался исправник, – здесь он – большая редкость, а я его люблю.

Марфа молча поставила перед Щегловым чашку и налила в нее кофе.

– Не холодный, Петр Петрович? – шепнула она, не поднимая глаз.

– В самый раз, спасибо, Марфа Васильевна. Я бы хотел объяснить, что привело меня в Солиту. Хорошо, что и Лев Давыдович здесь, сразу всем хозяевам имений и расскажу о наших загадках. Дело в том, что в овраге, отделяющем ваше имение от Хвастовичей, нашли застреленного человека. Его опознали, это – шорник из уездного городка, пропавший полгода назад. Я веду опросы людей во всех окрестных деревнях, но пока безрезультатно. Вам бы, Вера Александровна, не мешало охрану к дому приставить.

Веру, привыкшую к тому, что в Москве, почти не скрываясь, шалит разбойный люд, его рассказ не впечатлил, и она отказалась:

– Спасибо за заботу, но в моем флигеле уже есть охранник, а для Марфы и ее отца мы что-нибудь придумаем.

– Ну, воля ваша, как хотите, – отозвался Щеглов. Он поблагодарил за кофе и сообщил: – Я отправляюсь в Хвастовичи, хозяин имения пока не приехал, предупрежу управляющего и начну там опрашивать дворовых.

– А что, разве в Хвастовичи приедут хозяева? – вклинился в разговор до сих пор молчавший Бунич. – Там уже больше двадцати лет никого не было.

– Управляющий письмо получил, что хозяин собирается в отставку и приедет сюда на постоянное житье, – пояснил исправник, поднимаясь из-за стола.

Бунич тоже поднялся, он вдруг отчего-то покраснел, но продолжал засыпать исправника вопросами:

– С чего же это Горчаков в отставку выходит? В таких чинах ходил! Может, из-за младшего брата? Тот ведь, как говорят, в восстании участвовал, теперь и старшего заодно из армии погонят. Да и то, правда – как можно кавалергардами командовать, коли ты сам ненадежен.

Услышав название полка, Вера насторожилась – неужели Бунич рассказывал о том командире, что отказался просить за Боба? А причем тут младший брат? Или у того высокомерного красавца, приезжавшего к ним в дом, брат так же арестован, как и у нее самой? Неужто в чем дело?!

Ее размышления прервал исправник:

– Вера Александровна, вы уж об охране не забудьте, – напомнил он и, попрощавшись, вышел. За ним заторопился Бунич, и девушки остались одни.

– Марфа, что это наш Лев Давыдович так заволновался из-за несчастий соседа? Он, конечно, человек добрый и приятный, но для такого смятения чувств должна быть личная причина.

– Не знаю, Вера Александровна. В Хвастовичах на моей памяти никогда хозяева не жили, отец рассказывал, что это имение граф Обольянинов в приданое единственной внучке отдал. Но при чем тут Бунич не скажу…

– Да, бог с ним, – отмахнулась Вера и вернулась в разговоре к собственным делам.

Они с Марфой уже понимали друг друга с полуслова и так же слаженно работали. Этим утром, пронизанным золотистым апрельским туманом, обе рвались на поля. Кони уже ждали их, и через пару минут девушки выехали со двора Солиты.

Глава 11

Оставив позади двор Солиты, Бунич отправился к себе, но потом передумал и решил догнать исправника. Это было вдвойне полезно: он мог узнать что-нибудь новое о тревожном событии, случившемся в округе, да и на Хвастовичи поглядеть хотелось. Лев Давыдович погонял коня, а разворошенная память, как нарочно, подкидывала одно за другим болезненные воспоминания: с Катенькой Обольяниновой они родились в один год, да и росли вместе. Отец чуть ли не каждый день брал Леву с собой в дом старого графа, где с рождения воспитывалась его единственная внучка. Катенька росла сиротой: отец ее погиб в очередной войне то ли с персами, то ли с турками, а мать вновь вышла замуж.

Дети очень дружили. К шестнадцати годам Катенька превратилась в настоящую красавицу: синие глаза, черные как вороново крыло кудри и белоснежная кожа делали ее изысканным экзотическим цветком. Лева любил эту яркую, как крылья бабочки, юную графиню со всей нежностью первой любви, и ему казалось, что и она, когда немного повзрослеет, разделит его чувства. Но этим мечтам не суждено было сбыться: старый граф устроил брак своей наследницы с сыном своего друга. Две знатные семьи объединили свои богатства, и синеглазая Катенька стала княгиней Горчаковой. Но даже не это оказалось самым страшным. Когда, уезжая в столицу, Катенька нежно поцеловала друга детства на прощание, Лева увидел в ее глазах лишь радостное предвкушение. Та сама рвалась замуж, здесь ее ничто не держало. Он все выдумал, она никогда не любила его, и то, что он принимал за намек на возможное чувство, было лишь пустым кокетством: юная женщина оттачивала на нем свое умение очаровывать. Он смотрел вслед отъезжающей карете, а в мозгу стучало:

«Все ложь! Я никогда не был ей нужен».

Это разочарование навсегда излечило Бунича от иллюзий по отношению к противоположному полу. Впрочем, он вполне удачно женился на милой и богатой женщине, но всегда хотел, чтобы Катеньке в столице было плохо, чтобы она наконец-то поняла, как в свое время ошиблась. Какую приятную новость привез сегодня капитан Щеглов! Старшего сыночка Катеньки выкинули из армии, а младшенький уже давно сидит в крепости. Учитывая, что два ее средних сына мертвы, комплект несчастий стал полным.

«Эти сыновья должны были стать моими, а раз их мать предпочла другую судьбу – так пусть они теперь хлебают горе полной ложкой», – злорадствовал Бунич.

Но прошлое – прошлым, а сегодняшние дела взволновали Льва Давыдовича гораздо сильнее. Труп в соседском овраге мог выбить из колеи кого угодно! Бунич хотел выяснить у исправника все подробности и постараться обезопасить свое имение от любой угрозы. Впереди он заметил Щеглова, тот уже повернул на липовую аллею, ведущую к большому светло-желтому барскому дому в Хвастовичах. Это был единственный на всю округу уцелевший во время войны дом. За красоту его выбрал любимец Наполеона – маршал Мюрат. Тот дважды останавливался в этой усадьбе и, уходя, распорядился ничего не жечь. Вслед за исправником Бунич свернул на подсохшую под апрельским солнцем аллею и догнал капитана уже у крыльца.

– Я с вами, Петр Петрович, похожу, послушаю, что люди говорят, а то уж больно странные дела у нас в уезде творятся.

– Вот и отлично, вдруг что-нибудь важное заметите, – обрадовался Щеглов, и они вместе вошли в вестибюль.

Дом поразил Бунича: тот совершенно не изменился и как будто заснул в ожидании своей синеглазой хозяйки. Так же сверкал паркет, темный бархат штор обрамлял проемы высоких окон, и картины висели на прежних местах. Как это было несправедливо – ведь дом Бунича сгорел, не сохранилось ничего, связанного с его юностью, а здесь через распахнутые двери гостиной он видел большой портрет пятнадцатилетней Катеньки в первом «взрослом» платье. Бунич не удержался и подошел поближе. Художник, как видно, и сам пришел в восторг от своей модели, Катенька получилась, как в жизни – яркой, прекрасной и полной огня. И на этом портрете она очень походила на девушку, занимавшую теперь все мысли Льва Давыдовича – на графиню Веру Чернышеву. Наконец-то жизнь сделала круг и вернула Буничу то, что он не смог получить в юности, и он не собирался упускать свой шанс.

По ступеням крыльца легко взбежал управляющий Татаринов – умный и оборотистый мещанский сын из Смоленска. Увидев гостей, он дружелюбно поздоровался и поинтересовался:

– Чем обязан, господа?

Исправник вновь рассказал о найденном теле, потом по очереди опросил всех дворовых, но никто и слыхом не слыхивал о шорнике из уездного городка.

– Да, незадача, никто ничего не видел и не слышал, – подвел капитан неутешительный итог. – Теперь только ваши Дыховичи остались. Поедемте к вам, Лев Давыдович.

Буничу перспектива искать убийц среди своих мужиков показалась забавной, и он расхохотался, но спорить не стал, а лишь предупредил:

– Да ради бога, милости прошу. Только если бы в Дыховичах хоть один человек что-нибудь знал, мне это сразу же доложили бы. Мой Поляков – лучший управляющий во всей губернии: в кулаке всех держит, мужики только подумают – а он уже все знает. Бесполезно это…

Попрощавшись с Татариновым, они отправились в Дыховичи. Бунич, как всегда, оказался прав, толку от этой поездки было столько же, сколько и от предыдущей. Четыре часа спустя, не услышав ничего нового, исправник уехал в уездный город. По дороге он так ничего и не смог придумать ничего путного. Не было ни одной идеи… Что за бестолочь такая? Никто ничего не видел и не слышал…По всему выходило, что убийство бедолаги шорника, так и останется нераскрытым. Настроение у Щеглова сделалось хуже некуда. Можно сказать – просто мрак!

Полный мрак, и лишь в круге света – обольстительная нагая красавица. Вот она вытащила из волос последнюю шпильку, и волна черных как смоль кудрей хлынула ей на плечи. Пряди скользят по белой коже, закрывают упоительно гибкую спину. С этим невозможно смириться! Закрыть такую красоту!

Кокетка прекрасно понимает, какой пытке подвергает человека, жадно взирающего на нее из темноты. Она шаловливо качает головой и грозит ему пальцем.

– Не сразу!

Человек глотает слюну, ведь обольстительница повернулась к нему лицом. Колышется масса черных кудрей, мелькает круглая грудь с острым соском. Сладкая пытка продолжается, он хочет эту дивную женщину, до безумия, до боли, но, замерев в темноте, не делает даже попытки приблизиться к ней.

– Нельзя! – говорит она.

Длинные белые пальцы сжали костяную щетку, и тонкая рука взлетела к макушке. На безымянном пальце этой руки нет кольца – пресловутого знака, что у женщины есть хозяин. Щетка скользит по черному покрывалу волос, а мужчина следит за рукой обольстительницы. Это так интригующе! Белоснежная рука свободна. Кто возьмет ее, кто станет хозяином этой красоты?

Низкий головой смешок возбужденной женщины стал последней каплей, и человек рванулся из тьмы. Он протянул руку, и белые пальцы оказались в его ладони. Вот она награда! Но женщина вырвала руку и теперь с криками бежит прочь:

– Нет, не твое!.. Ты недостоин!

Как это так недостоин?! С чего она решила, что может оскорблять его? Человек несется вслед. Вот уже совсем рядом летящая масса черных волос. Или это колышется множество змей, раскрывших крохотные алые пасти? Но ярость мстителя так сильна, что ему уже не до змей: он должен рассчитаться с обидчицей. Еще мгновение и кулак раскроит ее затылок. Человек размахивается, однако встречный удар сбивает его с ног. Он падает, но не чувствует земли, а летит в черную пропасть! Ужас разрывает ему сердце, человек пытается ухватиться за шершавые каменные стены… и просыпается.

Это был лишь сон! Человек вдруг видит, что его руки мелко дрожат. Он пугается: никогда такого с ним раньше не случалось. Он что болен? Вскочив с постели, он подходит к окну и рывком распахивает его створку. Дерзкая прохлада апрельской ночи врывается в комнату. Человек глубоко дышит и постепенно перестает дрожать, руки его ровно лежат на подоконнике, и ужас отступает. Он подходит к зеркалу и сквозь предрассветный сумрак вглядывается свое лицо. Никаких признаков болезни. Он успокаивается.

– Ну, это мы еще посмотрим, кто чего достоин, – тихо говорит он своему отражению.

Высокий гнедой жеребец Марфы еле плелся по раскисшей тропе, а вороная кобыла Ночка, выбранная Верой для себя, послушно двигалась по его следу. Поездка оказалась напрасной: земля была еще совсем сырой, и с сев пришлось отложить. Выехав на поле, девушки уже не смогли повернуть обратно и медленно перебирались по тропе на другую сторону, надеясь выбраться на дорогу по краю перелеска.

– Все, здесь потверже, – обернувшись, крикнула Марфа.

Действительно, ее конь пошел быстрее, а за ним и Верина кобыла выбралась на плотный участок тропинки. Еще через пару минут они оказались на опушке перелеска, узкой полосой разделявшего два больших поля.

– Куда дальше? – поинтересовалась Вера.

– Поедем налево по краю опушки, потом через второе поле, а там уже и дорога.

– Ну, поезжай, а я за тобой.

Марфа поскакала вперед. На опушке прошлогодняя трава крепко оплела корнями влажную землю, и копыта лошадей здесь не проваливались. Держа дистанцию, Вера прикидывала, что же теперь делать с севом. Она не ожидала, что Марфа так резко остановится, и поняла, что что-то не так, только когда Ночка резко шарахнулась вправо, и замерла сбоку от коня Марфы. Вера увидела то, что послужило причиной заминки: в кустах у тропы, скалил клыки волк. То ли он ослабел от голода, то ли обнаглел, не встречая отпора, но волк никуда бежать не собирался, а наоборот, тихо рычал.

Марфа потянулась за ножом, но тут впавшая в первобытный ужас Ночка, не разбирая дороги, рванулась в лес. Раздавшийся слева треск веток сообщил и о бегстве волка. Это еще сильнее напугало лошадь, и она добавила прыти. Пытаясь остановить ее, Вера изо всех сил натянула поводья, но лошадь стала неуправляемой. Что делать? Всадница закричала:

– Стоять! Стоять!

Бедная Ночка, похоже, вспомнила, что на ее спине сидит человек, она резко остановилась, и Вера, не удержав равновесия, слетела с седла. Наверное, она на несколько мгновений потеряла сознание, поскольку, открыв глаза, очень удивилась. Она лежала на холодной и мокрой земле, а прямо перед ее глазами высилась приплюснутая пирамида из покрытых пожелтевшей травой валунов. Это походило на крохотный языческий курган. Вера встала на четвереньки и потрясла головой. Пирамида не исчезла. Девушка поднялась на ноги и огляделась. Скорее всего, лошадь сбросила ее где-то в середине перелеска. Слева слышался голос Марфы, та звала ее. Вера откликнулась. Ночки видно не было. Оставалось только дождаться помощницу и попробовать выбраться из чащи на ее коне. Вера побрела к пирамиде и, добравшись до нее, присела на прохладные валуны. Все ее тело болело, видать, при падении она сильно ушиблась. Вера бессильно склонила голову и вдруг поняла, что смотрит на доску: потемневшая от времени, та чернела между носками ее заляпанных грязью сапог.

– Что это?

Вера отгребла в сторону рыхлую, влажную землю и поняла, что рядом – тоже дерево. Войдя в азарт, она принялась сбрасывать землю обеими ногами и откопала вторую доску, лежащую параллельно первой. Это уже смахивало на крышку погреба, над которой сложили каменную пирамиду. Но кто и когда это сделал, и что хранилось в этом лесном схроне?

– Слава Богу, вы не пострадали! – услышала она радостный голос Марфы, та протискивалась к Вере сквозь кусты, ведя за собой виновницу происшедшего – Ночку. Увидев странные движения хозяйки, Марфа замерла.

– Я нашла здесь что-то необычное, – крикнула ей Вера, сбрасывая верхние камни пирамиды. – Оставь коней, пожалуйста, и помоги мне.

Заинтригованная Марфа подошла ближе. Вера уже расчистила площадку перед пирамидой, а теперь сбрасывала камни, стараясь кидать их как можно дальше. Марфа стала рядом. В две руки они откидывали камни пока последний валун наконец-то не шлепнулся в кусты. Под камнями земли не оказалось, они скрывали толстые черные доски, сбитые в квадратную то ли дверцу, то ли крышку. С одной стороны к ней были прибиты черные железные петли, а с другой – заржавевшая от времени скоба.

– Что там? – Марфа произнесла вслух то, о чем подумали обе.

– Может, пастухи здесь погреб сделали?

– Так здесь всегда хлеб сеяли, скот никогда не пасли.

– Это при твоем отце, а до него?

– До него – я не знаю, – чистосердечно призналась Марфа и предложила: – Ну что, может, откроем?

– Давай вместе, – согласилась Вера. Они одновременно дернули за скобу. Крышка поднялась, открыв уходящий в темноту глубокий лаз. На локоть ниже поверхности земли маячила первая ступень лестницы. Смотреть в эту черную глубину было страшновато, а уж лезть вниз тем более. Вера почувствовала, как затряслись руки. Проклятая контузия давала себя знать.

– Нужно бы факел сделать, – нерешительно предложила Марфа.

Она достала из кармана клубок пеньковой бечевки, отмотала большой кусок и накрутила бечевку на выломанную из ближайшего орехового куста палку. Ей пришлось повозиться, высекая огонь, но бечевка на самодельном факеле все же занялась.

– Ну, я пошла, а вы уж здесь пока оставайтесь, – попросила Марфа, направляясь к лазу. – В случае чего – за помощью съездите.

– Ну, как же ты одна туда полезешь? А если там ужас какой-нибудь?

– Так все равно кто-то наверху должен остаться, для страховки.

Марфа осторожно поставила ногу на ступень, Дерево оказалось крепким, и она осмелела. Девушка встала на следующую ступеньку, а потом начала спускаться. Вера ждала, затаив дыхание. Наконец Марфа крикнула:

– Все, я стою на дне, только это не погреб, здесь как будто комната и коридоры в разные стороны.

– Я иду к тебе, – решила Вера.

Поняв, что если сейчас не сможет перебороть свой страх, то потом умрет от стыда, она поставила ногу на первую ступень, потом на вторую. Доски под ее ногами оказались крепкими и сухими, и ужас постепенно растаял, как туман под весенним солнцем. Вера одолела спуск и стала на твердый пол рядом с Марфой. Оглядевшись, она поняла, что ее помощница совершенно права: пещера смахивала на вестибюль, откуда расходятся три коридора.

– Марфа, так это же шахта! Я сама их не видела, но знаю, что в них добывают уголь и руду.

– А здесь что?

– Если бы здесь что-то добывали, то твой отец и ты, наверняка, знали бы об этом. Скорее всего, здесь вели добычу раньше. Но чего? Моему прадеду это имение пожаловали из казны за его геройство в войне с турками. Бабушка как-то обмолвилась, что Солита отошла короне после смерти последнего представителя графского рода. Получается, что этой шахтой не пользовались лет пятьдесят или более.

– Не похоже, чтобы эта лестница могла так сохраниться: за пятьдесят лет во влажной земле, она давно должна была сгнить, – не поверила Марфа.

– В любом случае, мы с тобой будем просто гадать, – практично заметила Вера, – давай лучше попробуем пройти по коридору. Можно двинуться направо или налево, выбирай.

– Лучше направо, – решила Марфа, подняла повыше факел и зашагала вперед. Вера двинулась за ней.

Коридор оказался широким и на удивление сухим, и воздух в нем был не затхлый, а легкий, с горьковатым ароматом. Девушки прошли уже шагов сто, а коридор все не кончался. И хотя боковых ответвлений они не видели, Вера предложила:

– Марфа, давай лучше вернемся обратно.

Помощница кивнула ей и повернула назад. Когда они добрались до лестницы, Вера с облегчением вздохнула. Она глянула на такой далекий светло-голубой квадратик неба и повернулась к Марфе, освещавшей факелом одну из стен.

– Ну что там, есть следы?

– Да тут все в следах, это помещение просто вырубили.

– Странно, я думала, что когда прорубают штольни, то их укрепляют бревнами, а здесь ничего нет, и следов того, что породу выбрасывали на поверхность, снаружи не видно. А ведь сколько ее нужно было вытащить, чтобы отрыть такие коридоры!

– Эту породу никто не стал бы выбрасывать, – отозвалась Марфа, рассматривая подобранный на полу маленький камешек.

– Почему?

– Потому что это – соль!

Впервые в своей жизни Вера не знала, что и сказать.