Текст книги "Сизые зрачки зла"

Автор книги: Татьяна Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 19

Солита! Медом она что ли намазана? По крайней мере, для его сестер – точно. Все уши прожужжали об обещанном визите. И чего им не сидится дома? Бог весь…

Сам Платон уже трижды навещал молодую графиню. Каждый раз с надеждой и тревогой он ожидал, что услышит ответ на сделанное предложение, но Вера молчала, вела себя, как ни в чем не бывало, развлекая его светской беседой, а вчера вдруг объявила, что уже совсем здорова и ждет его сестер к себе на ужин. Полина с Вероникой, успевшие оценить красоту соседки, теперь сами мечтали поразить ее своим итальянским великолепием. Они потратили целый день, но добились желаемого обворожительного облика, и сейчас обе нетерпеливо ерзали на сиденьях коляски.

– Платон, долго еще? – капризно протянула Полина.

– Сейчас будет поворот, и ты увидишь крышу главного дома, – пообещал ей брат, и действительно, через пару минут коляска свернула к выезду из леса, и из-за деревьев показался большой круглый купол.

– Боже, как в Риме! – завопила Полина, схватив за плечо сестру, и та согласно закивала.

– Действительно, а я и не подозревал об этом, – поддакнул Платон, – ты права, очень похоже на итальянские дворцы.

Миновав лес, коляска покатила в долину, и восхищенные гостьи увидели весь ансамбль с распростертой вокруг двора колоннадой. Полина даже вскочила:

– Я же сказала, что как в Риме! Посмотрите, это чем-то похоже на собор Святого Петра.

– Да, – согласилась с ней сестра, – только у нас колоннада круглая, а здесь – подковой, и, конечно, все очень маленькое. Разве можно сравнивать?!

– Ну и пусть, все равно похоже на Рим, – уперлась Полина. – Я уже сейчас люблю графиню Веру за то, что она живет в таком доме.

Под восхищенные возгласы темпераментных итальянок коляска спустилась с косогора и теперь катила по двору, гостьи разглядывали уже восстановленные цветники и начавший пробиваться газон, когда вдруг Полина обратила внимание на появившихся в дверях флигеля людей:

– Вон графиня и Марфа. А кто тот мужчина?

– Ее сосед Бунич, – отозвался Платон, почувствовав, как непоправимо портится его настроение. Сестрицы уже насплетничали ему о письме, переданном Вере через доктора. Бунич оказался его соперником – пусть и не слишком молодым, но благородным и добрым человеком, к тому же преданным Вере. Вот и выходило, что видеть Льва Давыдовича на ужине в доме той, кого он надеялся назвать своей женой, Платону хотелось менее всего на свете.

Коляска остановилась, посыпались приветствия и взаимные комплементы. Вера с безукоризненными интонациями столичной штучки, так бесившими теперь Платона, представила прибывшим своего соседа.

Пришлось Платону подать руку сопернику.

– Очень рад, – произнес он привычную фразу, сознавая, что это – циничная ложь.

Ревнивый глаз князя уже отметил, что Бунич все еще сохранил приятную наружность, а уж обаяния тому было не занимать. Поздоровавшись с Горчаковым, Лев Давыдович тут же обратил свое внимание на дам. Он сыпал тонкими остротами и изящными комплиментами, и ко второй перемене блюд обе сестры Платона и даже чопорная англичанка с восторгом внимали речам Бунича. Только Вера оставалась безукоризненно любезной и ровной, да Марфа, хотя и улыбалась, слушая соседа, но как-то не слишком весело.

– Позвольте мне на правах друга детства вашей матушки сказать, что ее замечательная красота вновь расцвела в дочерях, – став вдруг серьезным, заявил Бунич, – княгиня Екатерина была первой красавицей в нашей губернии.

Глаза его сверкали, но Платон с изумлением заметил, как взгляд соперника скользнул по лицу его сестры Вероники. На мгновение сведенные брови сделали Бунича суровым, однако тот снова заулыбался и принялся вещать о том, как он отделал восстановленный после войны дом. Его россказни отдавали хвастовством, но Платон их уже не слушал, наблюдая, на кого же смотрит весельчак-сосед. Картина получалась довольно странная: обращаясь ко всем дамам, тот глядел лишь на хозяйку дома или на Веронику.

«Боже мой, да это – просто мистика! – поразился Платон, уловив то, что заметил Бунич. – Они же похожи, даже имена у них одинаковые, ведь сестру тоже крестили Верой. Так кто же интересует нашего солевара – моя сестра или…»

Ситуация становилась все жестче, и Платон вдруг осознал, что готов костьми лечь, чтобы Бунич никогда не получил ни ту, ни другую. Он вспомнил брошенные ненароком слова попадьи о юном Леве, влюбленном в его мать, и его передернуло от брезгливости: во всем этом было что-то противоестественное. В душе Горчакова вскипело бешенство. Хватит! Он и так дал этому ловеласу слишком много времени на всякие выкрутасы, пора вмешаться в разговор:

– Как дела в вашей шахте, Вера Александровна? – начал он. – Помощь не требуется? Я с радостью помогу…

Хозяйка предсказуемо отказалась:

– Благодарю, но мы с Марфой пока справляемся. Через пару-тройку дней новый обоз соберем и в Смоленск отправим.

– Пожалуйста, не ездите больше сами, пошлите кого-нибудь, – попросил Платон, не решаясь при сестрах заводить разговор о нападении.

– Мне некого послать. Марфа целыми днями занята на работах, сейчас сев, она не может уехать. Теперь солью занимаюсь я одна, так что и продавать сама поеду.

В их разговор вмешался Бунич:

– Я свою соль повезу на продажу недели через три и с радостью захвачу и ваш товар. Зачем вам самой утруждаться?

– Благодарю, но я уже наладила определенные связи и не хотела бы перепоручать свои дела другим, – отказалась Вера.

Горчаков все гадал действительно ли Бунич в своем письме сделал предложение, или послание касалось каких-нибудь дел. Лев Давыдович глядел на Веру нежно и заискивающе, а она была с ним любезна, но не более того, и это вселяло надежду.

«Может, она уже отказала ему? – предположил Платон. – Скорее всего, пока нет, иначе он не позволял бы себе нежных взглядов, а держался бы скромнее. Неужели она выбирает между ним и мной? Никогда бы не подумал, что буду стоять в очереди, ожидая решения своей судьбы».

В застольных беседах царил Бунич. Платон лишь изредка вставлял фразы в общий разговор и еле досидел до конца ужина. Когда гости вслед за Верой наконец-то поднялись из-за стола, он обрадовался. Этот неудачный визит заканчивался, и он мог увезти сестер домой, но вездесущая Полина смешала все его планы, пристав к хозяйке:

– Вера Александровна, а можно посмотреть ваш дом?

– Конечно, пойдемте, там еще много работы, но главное уже проступило.

Вера накинула на плечи шаль и зашагала к дверям, гостьи поспешили за ней, Платон и Бунич замыкали шествие. В теплом мареве обнявших Солиту весенних сумерек грациозная фигура молодой графини казалась видением из волшебной сказки.

– Что, хороша? – услышал Платон голос соперника. – Я сделал графине предложение, скоро она станет моей невестой.

– Вы уже получили согласие Веры Александровны?

– Это лишь вопрос времени, – отрезал Бунич, но особой уверенности в его голосе не было.

– С дамами не все решается временем! – с облегчением отозвался Горчаков.

Они вошли в широкие двери главного дома. Стоя посреди овального вестибюля с белеными стенами, Вера что-то рассказывала гостьям. Пол здесь уже вымостили плитками из белого и черного мрамора, а от стены широкой спиралью взлетала на три этажа мраморная лестница.

– Здесь все освещается окнами из купола, – объясняла Вера, – а со временем мы восстановим и висевшую здесь люстру. Она упала при пожаре, но все-таки сохранилась. Нужно только найти хороших медников, чтобы выправить покореженные части.

– Что же вы раньше не сказали, Вера Александровна? – удивился Бунич, – я привезу вам мастеров, есть хорошая артель в Смоленске, они там храмы после Наполеона восстанавливали.

Соперник вновь воспользовался моментом: он встал рядом с Верой и, слушая рассказ о планировке дома, с восторгом поддерживал каждое ее слово.

«Пусть петушится… Надеюсь, что Вера не так глупа, чтобы купиться на дешевую лесть», – с надеждой подумал Платон.

Вступать в конкуренцию с Буничем было унизительно, и он еле дождался той минуты, когда смог попрощался и, усадив сестер в коляску, отправиться домой. Старательно избегая любых вопросов, он ехал впереди, а дома собирался сразу же отправиться спать. Однако отдохнуть ему не пришлось: в Хвастовичах его ожидал измотанный и озадаченный исправник.

Какое ужасное разочарование!.. А ведь начиналось все вполне удачно: в Смоленске Щеглов быстро установил личности убитых бандитов – ими оказались два отпетых бездельника, промышлявших на побегушках у местных купцов. За пару монет эти пройдохи запугивали несговорчивых продавцов, а иногда сопровождали обозы с товаром в обе российские столицы. С этими типами все было ясно, да и заказчик просматривался – кто-то из отказавшихся покупать соль купцов или все они вместе взятые. Но как только к исправнику пришло понимание суди дела, так жизнь опять смешала ему карты, перевернув все с ног на голову. Факты недвусмысленно доказывали, что сбежавший с места нападения третий преступник почти неделю жил у Щеглова под самым носом, и самое главное, по всему выходило, что ниточка от этого злоумышленника тянутся в саму столицу.

Положение сложилось – хуже некуда, и исправник, не откладывая в долгий ящик, помчался в Хвастовичи. Ведь из всей местной публики лишь князь Горчаков мог пролить свет на хитросплетения столичной политики, а без этого, похоже, нынешнее дело не имело шансов. Надеясь, что хозяин еще не спит, капитан подъехал к крыльцу уже затемно, но Горчакова пока не было дома, и лакей проводил Щеглова в кабинет. Через полчаса вернулся князь, и, поздоровавшись, поинтересовался:

– Давно ждете, Петр Петрович? Может, выпьете что-нибудь?

– Я здесь с полчаса, ваша светлость, а рюмки не откажусь. Если не возражаете, предпочитаю анисовую.

– Ну, и я с вами за компанию, – решил Горчаков и, налив две стопки водки, поставил между ними маленькую тарелочку с очень черным плотным хлебом. – Закусывайте, этот хлеб мне присылают из монастыря на Бородинском поле. Его жена командира моих братьев Маргарита Тучкова построила на месте гибели мужа. Она там игуменьей стала. Я монастырю деньги жертвую, а она мне в благодарность – хлеб.

– Необыкновенный вкус, никогда подобного не ел, да и под водку очень хорошо. – попробовав, похвалил исправник. – Спасибо за угощение, только я хотел бы о деле поговорить.

– Слушаю… Какие у нас новости?

– Очень странные, и я бы сказал противоречивые, – начал Щеглов. – Сначала все шло довольно предсказуемо. Молодцов наших в Смоленске сразу опознали, как двух прохвостов, промышлявших при ярмарке. Там, в жандармской команде, никого не удивило, что эти бандиты пытались нас ограбить. Все считали, что рано или поздно они чем-то подобным и закончат. Впрочем, может, мы и не первые их жертвы.

– Так в чем же странность? Вы выяснили, кто их нанял? Кто-то из перекупщиков, соперник Горбунова?

– Этого я не выяснил, да и ничего мы теперь не узнаем – покойники не скажут, а заказчики отопрутся. Однако я не все вам рассказал. Я лишь успел добраться до дома, когда на соседней улице стрельба началась. Есть у меня один постоянный дебошир – отставной солдат Силантий. Он двадцать пять лет в армии оттрубил, в военном поселении на жительство остался, да пару лет назад наследство в нашем уезде получил, и не малое. Тетку его богатый купец когда-то из крепостных выкупил, да своей законной женой сделал. Любил ее всю жизнь, только наследников она ему не принесла, так и достался после них моему Силантию двухэтажный дом и мучной лабаз. Вот он теперь все это сдает внаем и деньги пропивает, а как напьется, так во двор вываливается, да палит из ружья почем зря. Соседи пугаются и за мной посылают.

– И как этот Силантий связан с нападением? Это он был третьим? – поразился Горчаков. – Как вы это выяснили?

– Не был он третьим, наоборот, тот бандит у него в доме жил целую неделю, комнату снимал и кибитку свою с товаром в его дворе держал. Он – бродячий торговец и в здешних имениях был. Марфа Васильевна у него шляпку приобрела, а потом я его самолично на ярмарке видел, у него как раз те злосчастные четки, что вместе с сумкой пропали, купил.

Горчаков так и не смог понять его логики и уточнил:

– Как же вы поняли, что это был именно он? Вы увидели его простреленную ногу?

– К сожалению, не ногу, а лишь тот самый простреленный сапог. В спешке покидая наш город, бандит его выбросил, Я подозревал, что он был в чувяках, а на самом деле налетчик ходил в высоких сапогах-ичигах. На Кавказе они в большом ходу, а этот самый Алан рассказывал хозяину дома, будто как раз туда с обозами и ходит. Вчера он уехал. Я сам на ярмарке видел, что его кибитка полна женскими платьями и шалями, значит, путь ему лежит на Кавказ. Только это еще не все. Есть в этом деле одно неприятное совпадение. Незадолго до вашего приезда наведался в Солиту один господин. Представился он графом Иваном Петровичем Печерским, потом объявил, что прислан дядей Веры Александровны. Но графиня приезжего выставила, я сам его увез, мы даже в вашем доме заночевали. Так вот этого молодца я видел в Смоленске, и разговаривал тот как раз с Аланом.

– А что ваш отставной солдат говорит о своем постояльце? – уточнил Платон.

– Он разгуливает по двору в простреленных ичигах, надев поверх них лапти, и палит из ружья. Он ничего не соображает, смог только сказать, что Алан уехал, и клянется, что тот – турок, якобы он турков за версту чует, навидался их на войне предостаточно.

– Откуда в нашем уезде турки? – засомневался Горчаков. – Возможно, торговец с Кавказа… Да и то – зачем его сюда занесло? Ведь наш уезд совсем не по дороге.

Исправник вздохнул и предложил:

– Давайте рассматривать факты. Торговца зовут Алан, я его видел, внешность у него явно южная: маленький, плюгавый, весь черный. Он может оказаться кем угодно: и кавказцем, и татарином, а может, персом или турком. Он приезжал в Солиту, даже продал свой товар Марфе Васильевне. Печерский тоже посетил это имение. Что ему на самом деле было нужно, мы не знаем, но на обратном пути он расспрашивал меня отнюдь не о графине, а о дочери управляющего. И что меня особенно заинтриговало – он крутил в руках точно такие же четки с шелковой черной кисточкой, как те, что я купил в Смоленске у этого Алана, а потом подарил Вере Александровне.

– Так, может, он и продал четки этому Алану или забыл их у него, а торговец решил подзаработать.

– Такой вариант не исключен. Я видел, что они разговаривают, но был слишком далеко, мог и не заметить, как передали четки. Да только не похоже, чтобы аристократ продавал подобную безделушку. Ей цена – полушка, какой с этого доход? Вот если он их забыл или обронил – другое дело. Только как помощник генерал-лейтенанта Чернышева связан с уличным торговцем? И почему они оба приезжали в Солиту незадолго до нападения?..

Горчаков задумался. Дело совсем запуталось. Двух убитых проходимцев могли нанять перекупщики с ярмарки, но как связан с ними плюгавый бродячий торговец? Неужели за всем этим стоит генерал Чернышев?

– Я в столице мельком видел довольно молодого человека – нового помощника Чернышева в комиссии. По-моему, его фамилия, действительно, была такой, как вы назвали, – вспомнил Платон. – Этот Печерский – достаточно высокий, обрюзгший, лицо расплывшееся и мрачноватое, производит неприятное впечатление. Глаза и волосы у него, вроде, черные. Подходит это описание человеку, встреченному вами в Солите?

– В точности подходит, – подтвердил Щеглов, – именно обрюзгший – это вы точно подметили. Значит, мы действительно видели посланника генерала Чернышева. Но что его связывает с бродячим торговцем?

– А вы сами не спросили Алана, что хотел от него этот человек?

– Как же, спросил, да тот ответил, что графа Печерского он не знает, а господин, с ним говоривший, хотел купить мужские вещи, – доложил капитан, а потом, помявшись, задал свой главный вопрос: – Я со слов графини Веры понял, что ее отношение к дяде оставляет желать лучшего – а он-то, что от нее хочет?

Застигнутый врасплох, Горчаков молчал. Скорее всего, Вера никому не говорила ни о судьбе брата, ни о потере состояния. Мог ли он доверить постороннему человеку ее тайну? Конечно, не мог, но на девушку напали, она вполне могла лишиться жизни. Вдруг это связано с желанием ее дальнего родственника наложить лапу на имущество семьи, и за этим покушением стоит Чернышев? Не решаясь ответить исправнику, он колебался, но Щеглов не собирался ждать.

– Платон Сергеевич, я расследую дело о нападении на вашу соседку, в деле уже есть два трупа и один раненый. Вы должны сказать все, что знаете! – заявил он. – Обещаю, что если это не будет связано с критическими для жизни графини Веры обстоятельствами, все останется между нами, в противном случае – обстоятельства и так откроются. Только будет ли жива наша соседка к тому времени?

– Я все понимаю, но это не моя тайна, и нам лучше поехать к самой графине, чтобы обсудить все в ее присутствии.

– Но уже поздно, – засомневался капитан, – а дело не терпит отлагательства.

– Несколько часов уже ничего не изменят, – возразил Платон и предложил: – Вы устали, ложитесь спать, а завтра утром поедем в Солиту.

Щеглов вздохнул.

– Устал! Это вы точно подметили, у меня такое впечатление, что я проехал половину страны, и точно не отказался бы пару часов поспать, – признался он, и тут же со своей обычной настырностью попробовал дожать собеседника: – Скажите мне только одно: Чернышев может хотеть смерти племянницы?

Платон взвесил все «за» и «против» и подтвердил:

– Это возможно.

На этом они расстались и разошлись по спальням. Только коснувшись головой подушки, Щеглов мгновенно провалился в сон, а князь еще долго не мог уснуть. Какой сон, когда все вокруг так на удивление скверно?! Даже в его собственной спальне тишина казалась зловещей.

В Солите царила тишина. Во флигеле управляющего Платон и Щеглов нашли лишь кухарку да горничную, распивавших на кухне чаи.

– Ее сиятельство куда поехала? – строго осведомился Щеглов, прервав их приятное времяпрепровождение. Женщины вскочили и наперебой затараторили:

– Барышня на шахту поехала, а Марфа Васильевна на поля ускакала. Она теперь, как солнце встанет, так сразу и уедет, а барышня совсем недавно еще дома была.

– Понятно, – протянул исправник и распорядился: – быстро найдите мне конюха или еще кого-нибудь, кто проводит нас с князем к шахте.

– Я сейчас приведу Осипа, он сегодня на конюшне остался, – вызвалась горничная и пулей вылетела за дверь.

Мужчины тоже вышли на крыльцо. Капитан оглянулся по сторонам, сразу отметил нововведения и указал на них собеседнику:

– Графиня Вера цветники и газон восстановила. Я думаю, через месяц мы Солиту не узнаем.

– Меня здесь уже не будет, я уеду в Санкт-Петербург, – отозвался Платон.

– А как же ваше желание выйти в отставку и жить здесь?

– Так я и еду полк сдавать, – объяснил князь, промолчав о второй причине для отъезда – предстоящем суде над братом.

К крыльцу верхом подлетел Осип и, обращаясь к Щеглову, отрапортовал:

– Ваше высокоблагородие, я готов. К шахте изволите?

– Нам нужна графиня, а где уж ее искать, тебе виднее.

– Да на шахте она. Барышня нигде больше не бывает – либо на шахте, либо на мельнице.

– Ну, веди на шахту, – распорядился Щеглов, забираясь в седло. Платон последовал его примеру и поскакал вслед за капитаном.

Они долго петляли вдоль необъятных полей Солиты, а потом свернули на явно свежую просеку в неширокой полосе лиственного леса.

– Надо же, сколько раз я здесь проезжал, но даже и не подозревал, что тут есть соляная шахта, – удивился Щеглов.

– Так ее сама барышня и нашла, совсем случайно, – с гордостью объяснил Осип. – Лошадь у нее понесла и, в аккурат, на этом месте и сбросила. Вот ее сиятельство и увидела эту старую шахту.

Всадники выехали на утоптанную площадку. В центре ее истекал смолой свежий сруб, на его крыше крутился большой ворот, а рядом с широкой платформы сбегали вниз несколько желобов. Под одним из них стояла застеленная мешковиной телега, наполовину засыпанная солью. На платформе рядом с мужиками, крутящими ворот, наблюдала за погрузкой хозяйка шахты. На взгляд Платона, в мужском сюртуке и широких панталонах, заправленных в сапоги, она выглядела чудаковато, к тому же на голове у нее красовалась шляпа-цилиндр. Грубовато сшитый сюртук скорее подходил молодому купчику, а шляпа наводила на мысли о столичном франте с Невского проспекта. Сейчас графиня Чернышева смотрелась забавно и очаровательно.

Услышав стук копыт, Вера повернулась и слегка нахмурилась.

«Похоже, что нас здесь не ждали. Почему она так волнуется, даже начала покусывать губу?» – попытался оценить Платон, но молодая графиня не дала ему такой возможности. Через мгновение перед ним уже стояла невозмутимая деловая дама, осталось только признать, что самообладанию прекрасная Вера Александровна может научить кого угодно.

Она спустилась с платформы и теперь стояла рядом с визитерами, внимательно слушая Щеглова. Тот повторял ей то, что уже рассказывал Платону накануне ночью.

– Я просил князя сообщить мне правду о том, может ли ваш дядя быть причастным к этому нападению, но Платон Сергеевич посоветовал мне расспросить вас самому, – завершил свой рассказ исправник.

Вера молчала, и Горчаков проникся к ней сочувствием. Не так-то легко рассказывать посторонним о бедах, свалившихся на твою семью. Наконец она решилась и поведала капитану об аресте брата, о конфискации имущества и даже о том, чего Платон не знал – о взрыве. Закончив, она мягко улыбнулась и предложила:

– Выводы делайте сами.

Щеглов не заставил себя ждать:

– Понятно! Если не купцы, тогда назойливый помощник вашего дядюшки вполне мог приложить руку к преступлению. Вы уж простите, но я склоняюсь к последнему. С чего это графу Печерскому сговариваться с бандитом в Смоленске, если он в это время уже должен был подъезжать к Москве? – подвел итог Щеглов, и, помолчав, добавил. – Но нам с вами этого никогда не доказать.

Вера побледнела. Она понимала его правоту и весь риск того положения, в каком оказалась. Но Щеглов, по крайней мере, заслуживал честного отношения, и Вера сказала то, о чем в последнее время думала постоянно:

– Это я принесла сюда беду. Это на меня охотились в столице, а теперь – здесь. Поехав со мной, вы оба и Марфа оказались заложниками ситуации. Простите!

– Это не серьезный разговор, Вера Александровна! – возмутился Щеглов. Я поставлен государством защищать его граждан от всех посягательств на их жизнь и права, вы – одна из моих подопечных, и я найду тех, кто напал на вас. Однако примите мой совет: хорошо бы вам выйти замуж, найти защиту в лице сильного мужчины, а не дразнить всяких проходимцев, решивших, что вы окажетесь легкой добычей.

И этот дул в ту же дуду – замужество. Вера и так знала, что совет исправника мудр, только ей-то как поступить? Буничу она отказала еще накануне. Вера старалась быть очень мягкой в выражениях и с облегчением поняла, что сосед хоть и разочарован, но не оскорблен. Интересно, поступила бы она так сегодня, если бы знала то, что рассказал ей сейчас Щеглов?

«Если бы Платон хоть намекнул, что сможет потом полюбить меня. Пусть не полюбить, но хоть что-то почувствовать… – с тоской думала она. – Я знаю, мы смогли бы стать друзьями, и у нас было бы много общих дел. Но разве этого достаточно? Правда, я сама люблю Джона, но из всех других мужчин я выбрала бы Горчакова…»

Приняв смущение Веры за капитуляцию, капитан, продолжал настаивать:

– Вы не станете ездить с обозами в Смоленск?

– Я не могу… Вы же знаете, о чем я договорилась с Горбуновым!

– Но я не могу обеспечить вашу безопасность. Вы понимаете, что это невозможно. Надо принимать срочные меры, вы должны перестать быть мишенью!

Он смотрел на Веру с отчаянием и возмущением. Она всей кожей ощущала за своей спиной присутствие Горчакова. Тот не вмешивался в разговор, но этого и не требовалось. Он уже предложил ей защиту. Став его женой, она будет недоступна для происков «дядюшки», а ее сестры получат влиятельного опекуна, и, быть может, она даже спасет их и свою жизни. Вера повернулась к мужчине, предложившему ей так много и так мало. Горчаков смотрел на нее очень серьезно, потом вдруг слабо улыбнулся и чуть слышно шепнул:

– Смелей!..

– Хорошо, – решилась Вера, и уже увереннее закончила: – Я последую вашему совету, Петр Петрович. Вы еще не знаете, что князь Горчаков сделал мне предложение. Я его принимаю. До конца мая мы поженимся.