Текст книги "Венеция. Исповедь монашки"

Автор книги: Татьяна Данилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

В тот день обед для нас организовала Аврора в своей галерее на втором этаже. В первые дни знакомства с помещением и обстановкой настроение было уникальным: мы проводили первые утренние часы на встречах за угловатым бирюзовым столом, который спроектировал и создал кто-то из дизайнеров после удачной Аврориной выставки. Мы делились впечатлениями о последних встречах и посещениях галерей. Со временем это, конечно, приелось, но я до сих пор с любовью вспоминаю узкую лестницу, ведущую на второй этаж бывшего павильона Словении. Когда мы зашли всё ещё с улыбками от последней встречи, Фран раскладывала салат из тунца в дизайнерские миски. Я на секунду удивилась: как по-варварски они обошлись со своими арт-объектами! На тарелках в форме листиков уже лежали чикетти. «М-м-м-м, сегодня галерея угощает», – подумала я.

Аврора зашла за нами и торжественно объявила, что сегодня мы обедаем с Кенсуке Коики, японским художником. Мы знали Кенсуке, и все его очень любили. Лично мне он немножко напоминал Харуки Мураками – наверное, потому, что никого из японцев я раньше не знала. Мне приятно было думать, что через пару рукопожатий я, может быть, знакома со своим кумиром. Японка Ли болтала с ним в перерывах на своём, это тоже добавляло колорита нашим встречам. У Кенсуке был контракт с галереей «А плюс А». Однажды, удачно его выставив, Аврора стала всеми силами продвигать его работы в массы и, кстати, довольно успешно.

К нашей встрече он уже выполнил заказ Сан-Пеллегрино на дизайн лимитированной серии бутылок и заказ Неспрессо для их показа на выставке производителей кофе. Основная фишка, чем он занимался, было фотооригами. Мне бы не хотелось клеить шаблоны, но то, что он делал большую часть рабочего времени, сложно назвать иначе. Со всего мира Кенсуке скупал старые чёрно-белые фотографии и складывал их, или вырезал отдельные части и порой возвращал их обратно, только в неожиданные места того же фото. Иногда его работы походили на страницы из детских книжек, где, если потянуть за рычажок, у кошки вылезал язык или, если повертеть кружок, изба менялась на замок. В детстве эти неожиданные преображения удивляли, а спустя двадцать пять лет нас удивляет Кенсуке.

Художник не походил на заносчивую знаменитость, он говорил на английском с сильным акцентом, а при первой встрече объяснил нам свою любовь к Италии просто: «Здесь я востребован, здесь меня любят впервые за пятнадцать лет моей карьеры. А ещё я люблю пармезан». Я могу только догадываться, как сложно ему было привыкнуть к средневековой Италии, такой необычной и кардинально противоположной Востоку западной стране.

Сегодня они с Авророй решили показать нам работы из запасников галереи: несколько фотографий, обрамлённых в рамки и бережно спрятанных под стекло. Закинув бутерброд в рот, Кенсуке, смеясь, слушал наш рассказ об Алане, и, несмотря на то, что нам казалось неправильным поднимать на смех человека, которого Аврора привезла «с таким трудом», мы не могли удержаться. В середине обеда нам на руки раздали каталоги работ Кенсуке. Одновременно с этим автор стал разворачивать и показывать работы. Первым был диптих из двух горизонтальных фотографий: они были вставлены в разные белые рамки, но продавались вместе. Мысль о продаже даже не сразу пришла мне в голову, пока кто-то не спросил о цене. На первом фото были выстроены свежие фрукты в ряд: ананас, виноград, банан, разрезанный апельсин и лук-порей. Фон был розовый, а цвет фруктов – очень яркий. Наверное, художник поработал с контрастом. Второе же фото было чёрно-белым, а фрукты красовались уже в обугленном виде.

– Что с ними случилось? – спросила я.

– Я их поджёг.

– В смысле как? Спичкой?

– Я взял зажигалку, баллончик и направил на них. И они сразу кардинально изменились! Это как жизнь – может быть яркая, а может в момент вспыхнуть и превратить всё вокруг в пепел.

– Хиросима? – прошептал кто-то.

Другие работы были значительно меньше размером и уже не отличались специальными техниками при исполнении. Их мы тоже смогли найти в каталоге, который потом радостно забрали с собой.

Каталоги Аврора печатала в Латвии. Как она рассказывала, у них очень высокое качество печати, комфортная стоимость и быстрая доставка. Сказала, все музеи стараются там печататься. Все каталоги выставок «А плюс А гэлери» были очень похожи друг на друга: папки формата А3 в мягком переплёте с яркого цвета обложкой и двумя линиями, которые, будто по ошибке, пересекали страницу. У Кенсуке была фиолетовая книжка, она до сих пор у меня. Такого рода каталоги оставались после каждой выставки, их прятали в подсобном помещении около туалета вместе со стремянками и запасом шампанского.

– Откуда столько шампанского? – спросила как-то Микаэля, очень желавшая всё знать и дружить с «руководителем».

– Это на ваше открытие, – прищурилось «руководство».

– У-у-у-у-у, – по столу прошёл гул.

– Уже?

– Надо заранее готовиться к открытиям, моя дорогая. Это шампанское от спонсора, им не жалко поставлять нам ящик в рекламных целях. Наши друзья.

«Вот это связи», – подумалось мне. С кучей знакомых Аврора уже казалась мастодонтом в мире искусства. Её путь в мире искусства составлял минимум лет двадцать пять, и, судя по её характеру, ни один контакт она не использовала впустую.

– Бесплатно? – охнул кто-то. – Минус статья в бюджете!

– Ребята, выставку вообще надо планировать, исходя из того, что у вас нет бюджета. Вообще нет.

– Но он же есть?

– Исходите из того, что его нет. Даже при минимальных запланированных расходах вы потратите кучу денег на доставку, страховку, монтаж, рекламу… В нашем мире нет ничего бесплатного.

– Сколько у нас заложено в бюджете? – не унимался народ.

– Около десяти тысяч евро, – наконец сдалась Аврора.

Учебный день был завершён. Плавясь от жары, мы отправились по домам.

– Лина, давай съездим куда-нибудь! Мы в Италии, надо этим пользоваться.

Лина хмыкнула: «Вау!».

– Что у тебя в эти выходные? Я бы поставила в план Верону, Милан, Флоренцию… Куда там ещё поезда ходят?

– Ну ты даёшь! Эти города слишком большие для одного дня и находятся очень далеко!

– И что же делать? – мне был известен тип людей, которые на знакомство с городами тратят недели. И я была бы не прочь присоединиться к ним, если бы выдалась такая возможность. Но, к сожалению, мы с мужем жили в каком-то бешеном ритме, как будто нагоняя и увеличивая в прогрессии время вместе и время в разных локациях. Конечно, иногда время замирает, и мы честно стараемся насладиться этим моментом, но такое бывает так редко. На ум пришла экранизация книги «Ешь. Молись. Люби», когда главная героиня в Риме оказывается в парикмахерской вместе со своими друзьями и знакомится с господином Спагетти. Тогда он говорит: «Американцы! Что вы знаете об удовольствии? Об удовольствии ничего-не-деланья!». По-итальянски это прозвучало как «dolce far niente». И я была готова отправиться с Линой в любую деревню, наслаждаться садами и пармской ветчиной на лавочке. В конце концов, никто не мешал мне отправиться куда-нибудь и одной. Я удивилась крыльям, которые, оказывается, всегда были за моей спиной и слегка приподнимали над асфальтом. Далеко не все вокруг так широко смотрели на пространство, открытое перед нами и закрытые в маленьких комнатах самих себя.

– Я предлагаю Болонью, Равенну и мой дом.

– Обалдеть! А что это за города?

– Болонья – столица мяса. Съездим туда, поедим, там ещё живёт мой знакомый, то есть друг… Ну, Алессандро.

– Помню, помню. А у тебя случайно не найдётся его фото, чтобы иметь представление о нём?

На фото Алессандро был полной противоположностью экс-мужа Лины – действительно высокий, с небрежно отпущенными, чуть длиннее дозволенного, волосами, с уверенным подбородком и харизматичной улыбкой.

– Ого-о-о. Респектую. И с ним серьёзно?

– Как тебе сказать. С ним нельзя серьёзно. Он такой свободный художник. Мы работаем вместе очень плодотворно, но семьи он не хочет. Очень любит свою маму, которую навещает раз в неделю. Она живёт в Падуе. Даже наша дружба… немного рваная.

– Это как – рваная? – мне было странно.

Я видела перед собой взрослую привлекательную женщину. Почему её до сих пор интересовали нестабильные отношения со свободными художниками? Женщин, которые этого бы хотели, не существует. А те, кто утверждает обратное, просто нечестны сами с собой.

– Я несколько раз приезжала к нему в Болонью. Мы встречались в отелях. Один раз я сделала сюрприз, приехав без предупреждения. Он был занят, конечно, я сама виновата… Он пришёл только под утро. Странная была встреча. Мы сидим друг напротив друга: он – в кресле, я – на кровати… И обсуждаем его новые работы с грибными спорами…

– С грибными спорами? Он же художник.

– Да, он высадил на холст грибные семена, которые мы обычно выбрасываем под дерево, и закрасил это всё жирно глиной с краской, там ещё элементы соломы видны. Я сказала, что это чушь, а он мне всё утро объяснял, что так он зародил жизнь на холсте, и она будет жить уже без его участия. Он очень интересный человек, и подобные встречи – не редкость. Один раз мы договорились встретиться, но он не пришёл. Уехал к маме, а мне сообщил уже поздно ночью. Я тогда ночевала одна в Болонье.

– Но по-прежнему хочешь туда вернуться?

– Да, мне там нравится. И дело не в нём.

– Не в волосатом?

– Нет. Просто Болонья прекрасна.

Сил после этого учебного дня не осталось никаких. Первое животное желание было поесть, второе – поспать. И хотя в голове метались мысли по поводу работы, которую было бы неплохо провести для выставки, я решила выполнять задачи, не торопясь, по мере их приближения. Зайдя на кухню, я размышляла о своих припасах в холодильнике. За длинным общим столом сидела улыбчивая Ли, настоящий прототип современной японки.

– Эй, Ли, что у тебя на обед?

– Я продолжаю познавать итальянскую кухню! – сказала она с набитым ртом.

«Почему не прожевать?» – пронеслось у меня в голове. Я же не требую сиюминутного ответа.

– Я сварила спагетти, добавила песто и соус с томатами, мне помогла Клара, – дверь в кухню опять открылась, зашла полненькая соседка по общежитию.

– Ну как, Ли, съедобно?

– О! Это волшебно! Когда-нибудь я научусь всё делать сама!

– Вроде несложный рецепт.

– Ну, у Ли что-то с пропорциями. Она вывалила все спагетти из пачки и варила их, наверное, час – они стали толстые, как мои пальцы. Я когда зашла, тут дым коромыслом стоял. Мы всё выкинули и сварили порцию новеньких.

– Всего за одиннадцать минут! – кивнула Ли.

– Ну вот, запоминает потихоньку.

– Я ещё хотела спросить у сестёр по поводу кофейников, Клара. Поможешь перевести?

– Да зачем спрашивать, бери любой! Их оставляют девочки, которые тут не живут уже.

– Нехорошо брать чужое, я лучше спрошу!

– Почему не купить новый? – удивилась я, шаря по своей полке в холодильнике.

При заезде мне выделили полку, наклеили кусочек белого пластыря с моим именем, и теперь все сокровища, что находились там, были неприкосновенны: пармезан, персики, черешня, страчателла, помидоры, руккола и рикотта. Чтобы не будить гастрит, я иногда делала себе домашний суп из курицы, чем вызывала неподдельный интерес девочек, для которых от слова «суп» веяло нафталином и русской бабушкой.

– Да ты что! – бросилась в атаку Ли. – У нового нет того духа старины, как у этих.

– И резинка у них наверняка стёрта, – добавила Клара. – У тебя весь кофе через этот шов вытечет.

– А ты научишь меня варить кофе? – Ли преданно посмотрела в глаза Кларе.

– За пять минут, – щёлкнула та пальцами в ответ. – Кстати, Таня, ты не занята этим вечером?

– Нет, – медленно протянула я, понимая, как провокационно звучал сейчас вопрос.

– Тебя ищет девочка из нашего конвента – Камила. Она учит русский, хотела, видимо, что-то спросить.

– Русский? Здесь, в Венеции? Зачем?

– Сама у неё спроси, я просто передала просьбу.

И Клара ушла.

Я приготовила себе обед из того, что было: отпассеровала кабачок и перец, смешала с пастой конкильетте и песто и добавила прямо туда мелко порезанную моцареллу, как показывала Эля. Вкусно и полезно. За последнее время я очень изменила своё мнение о пасте. Раньше моя мама её готовила крайне редко и всегда объясняла это тем, что макароны – блюдо от ленивых хозяек. Подвергать мамины слова сомнениям не было повода, и я верила. Потом СМИ очень долго обсуждали, можно ли потолстеть от макарон твёрдых сортов, и, в конце концов, после передач про итальянских долгожителей, после прочтения статей о пользе макарон и необходимости добавлять их в ежедневный рацион, а также после обсуждения этого вопроса с Линой, мне стало ясно, что макароны-то, в принципе, не так опасны, как казалось. Особенно если их совмещать с овощами. Я называла это блюдо «спагетти по-монастырски», делая отсылку и к составу, и к месту их приготовления.

Намыв персиков с собой, я пошла в комнату заниматься учебными делами. Как я и предполагала, через пятнадцать минут раздался стук в дверь. Это была Камила. Она в двух словах объяснила свою просьбу и молитвенно сложила ладони перед собой.

– Нет проблем, – ответила я, – но как так вышло, что ты учишь русский? Зачем?

– Требования моего факультета предполагали изучение четырёх языков. Я выбрала немецкий, испанский, английский, нужен был ещё один. И как раз была готова группа по русскому. Выбор пал на него.

– А теперь мучаешься, – промычала я.

Камила протянула несколько затёртых листов А4 с отсканированными на русском текстами, аббревиатурами, словариками и прокомментировала:

– Завтра экзамен, никак не могу разобраться, что к чему, может, объяснишь? – и она указала пальцем на листок с аббревиатурами.

Я стала читать:

– МВД, ФСБ, Военторг, Главпочтамт, ФСКН, ЦБ РФ… Боже мой! А преподаватель – русский?

– Пожилая женщина, – кивнула головой Камила и сморщила нос, – очень придирчивая…

– Ну зачем тебе знать эти аббревиатуры? Ты в курсе, как они расшифровываются?

Камила помотала головой.

– Ну, в целом, я в курсе. Проверь меня по словам!

Я вынула листик со словарём и начала диктовать:

– Гастроном, универмаг, Яблочный Спас, буханка, булка, телеграф, Спас-на-Крови, фуражка, Кремль, высотка, спальный район, кефир, дутики… Что это такое?! Камила, ты знаешь, что такое дутики?

– Это толстый короткий багет с надрезами сверху.

– Нет, это ты про булку говоришь. Дутики – это сапоги на осень, когда мокро, и холодно, и грязно.

– Точно! Перепутала.

Как такое могло произойти? Кто писал программу этим несчастным студентам? Похоже, бабушки-преподавательницы просто анархистки!

Текст мы разбирали ещё час. Топик был посвящён восьмому марта и очень приземлённо рассказывал о том, как в России все мужчины сходят с ума в этот день и суетятся вокруг своих дам. Там упоминалось и про мимозы, тюльпаны, и про парфюм, и про сокращённый день на производстве, и про наряды дам, и что всю работу по дому выполняет мужчина.

Камила пересказывала мне топик с благоговением и каким-то тайным уважением к нашим русским традициям. Мне же, сидя на диване в конвенте, было как-то стыдно за какие-то негласные правила, так беспрекословно выполняемые нашими мальчиками. Будто мы в России сектанты какие-то! Я немного рассказала о том, как это происходит в наши дни, и пообещала передать ей русские детские книжки, которые можно будет легко читать. Пожелав ей удачи на экзамене, я собралась уже идти в комнату, как вдруг в фойе зазвонил телефон. Меня предупреждали, что там установлена стационарная трубка, но смысла её брать, когда я не владею итальянским, не было. Переживала за английский, а нужен оказался итальянский язык!

Я немного повременила и всё-таки сняла трубку: звонок так громко отражался от стен, что нельзя было его проигнорировать.

– Алло! – как можно больше на итальянский манер произнесла я.

– Я так и знала, что ты возьмёшь трубку! – прокричала Лина. – Пойдём на променад, у меня мороженого пачка, а суары прямо сейчас решили разморозить камеру.

– Пойдём, – согласилась я.

– Эй, Тати, ты посмотрела последние письма, которые выслала Франческа с материалом? – спросила Эля, проходя мимо.

– Ты знаешь, нет.

– Там такая переписка пошла, тебе надо почитать! Все участвуют…

– Может быть, позже, я сейчас ухожу. Там что-то важное?

– Про нашего нового куратора Самира! Подсчитывают голоса за и против! Ты не можешь пропустить!

– Я обязательно прочту! – я схватила ключ со стола и выбежала на улицу.

Лина уже стояла с двумя упаковками в руках. В длинном платье-халате в оранжевый цветочек.

– Привет! Держи, это классический Магнум, мой любимый.

– Спасибо. Мне кажется, у нас что-то есть похожее в Москве.

– Эскимо на палочке?

– Нет, называется похоже… Маг… Магнат! Даже специальный магазин есть в торговом центре, они этот пломбир ещё посыпают чем-то.

– О! Это итальянская штучка. Наверное, по франшизе. Напротив вокзала, с другой стороны канала, есть такой же магазин. Ты выбираешь мороженое, потом оболочку, они окунают пломбир в чан с шоколадом и посыпают топингами. Потом взвешивают – платишь и забираешь. Если у тебя кто приедет, то это хорошее развлечение для туриста.

– Он какой-то маленький, тебе не кажется?

– Мороженое тут продаётся в коробке по шесть-восемь штук. Сразу купил – и на неделю. У меня оставалась парочка, да сёстры не вовремя оживились с уборкой.

– У нас какая-то женщина убирается, очень странная, пшикает, когда я завтракаю…

– А мы сами следим за порядком.

– Поэтому-то у вас муравьи и бегают!

– Да уж. Куда ты хотела пройтись?

– Здесь прекрасный променад до конца Каннареджио. Там вид на аэропорт. Через час будет закат – потрясающее зрелище.

– Ты читала обсуждение в почте? – спросила я, пока мы шли вдоль канала.

– Нет, сегодня нас так грузанули, что я решила поработать над домашним заданием перед сном, а пока – дать себе отдохнуть. А что?

– Да мне Эля сказала перед выходом, так взбудоражено, как будто там что-то архиважное, теперь волнуюсь.

– Дорогая! Ну что там может быть важного! Ты видишь, как тут всё организовано? Сначала стращают, а потом выясняется, что это никому не нужно.

– Мне нравится, как ты говоришь. Я прямо успокаиваюсь.

– Я вообще стараюсь по утрам и вечерам медитировать. Я слушала одного итальянского философа, он говорил: «Всё в жизни преувеличено через призму чужих переживаний». То есть то, что передала тебе Эля, уже помножено на девять. Но предлагаю дальше это не пускать. Пусть себе сами переживают. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Мы сели на ступеньки у воды, наслаждаясь видом венецианской лагуны до самого аэропорта. Мимо нас изредка ходили бабушки с собачками, проплывали лодки с молодыми людьми у руля. На Венецию опускался вечер – время свиданий, прохлады и секретов.

Когда я вернулась, Эли не было. Все её вещи, как обычно, были перевёрнуты, а раковина была запачкана тональным средством и пудрой.

«Отлично, кажется, у меня, наконец, намечается спокойный вечер», – подумала я, собираясь в душ и доставая свою недочитанную книжку.

Меня разбудил стук в дверь. Буквально подпрыгнув над матрасом под всеми пледами, я с трудом открыла глаза.

В комнате стояла темнота, в незакрытое окно падал лунный свет на заправленную Элину кровать. «Вполне вероятно, это она», – подумала я и встала. Так и есть: брелок с клубничкой болтался в скважине. Перед сном я на автомате закрыла дверь на ключ с внутренней стороны. Вышло неудобно. Эля стояла в дверях с извиняющимся лицом:

– О, Тати, прости, что я тебя разбудила, никак не могла открыть дверь.

– Нормально, не проблема, заходи.

Эля ввалилась, распространяя заряженную энергию и запах веселья. Она кружилась в наших пятнадцати метрах в платье и без туфель, приговаривая: «какая замечательная ночь».

– Расскажи мне всё, я всё равно уже не сплю, – попросила я, явно понимая, что Эле не терпится поделиться подробностями.

– О, ты не поверишь, мы катались по каналу под мостами на катере с Хулией, потом заехали на Джудекку в гости к другу, он нас угощал вином на алтане…

– На катере с Хулией? Откуда у вас катер? Что за друг на Джудекке?

Эля с размаха села прямо в уличном платье на постельное бельё, выпрямила спину, расправила юбку и, по-учительски посмотрев на меня, начала:

– Ты же знаешь, что у Хулии есть парень-венецианец?

– У Хулии? Венецианец? Нет.

Сложно было описать мысли и впечатления. Завести себе венецианца, а именно так это можно было назвать, учитывая краткие сроки нашего пребывания, казалось делом либо легкомысленным, либо циничным. Среди девочек я ни разу не заметила алчного желания остаться в Венеции любыми способами. Да и время мы проводили весёлыми компаниями, не предвещавшими дополнительных знакомств. И вдруг разумная Хулия начинает встречаться с местным. Да он же шарлатан и итальянец! Самая неподходящая в мужья нация.

– Ну как ты не в курсе? Ты же помнишь латинскую вечеринку? Ты ещё ушла пораньше…

– Как пораньше? Всё же закончилось, когда я уходила.

– Вот именно в этот момент к нам подошёл Сильвио и стал знакомиться. Оказалось, он фанат латинской музыки и часто бывает в этом клубе.

– Клубе… – повторила я, вспоминая исторические колонны, расписной потолок и тюки бэкпекеров на чек-ауте.

– Да, – кивнула Эля, – ещё у него замечательные родители!

– Вы и родителей видели? – подпрыгнула я.

Эля кивнула:

– С того вечера они стали видеться. Он приглашает её к себе иногда, а иногда заходит сам.

– А с кем она живёт? Это вроде бы квартира недалеко от нас, ближе к большому каналу.

– Верно, снимает на двоих, но девочка часто отсутствует. Учится и работает. Так вот сегодня вечером мы: с Элеонорой и Александрой были у Хулии дома, она приготовила коктейль спритц с аперолем, закуски. Не пятница, конечно, но так совпали настроения. И где-то часа через два наших задушевных разговоров звонит ей Сильвио и приглашает покататься. А она ему: «Я с девочками сижу, не могу их оставить». Тогда он говорит: «Всех покатаю». Тати! Какой он обходительный! Вежливый, галантный…

– Сколько же ему лет?

– Он немного нас младше, двадцать семь. И плохо говорит по-английски. Но такой смешной и Хулию обнимает. Ей, конечно, очень повезло, это точно любовь.

– Хорошо бы. Она тогда останется здесь и сможет получить гражданство…

– Да зачем ей это нужно, – грустно улыбнулась Эля. – У Хулии в Барсе живёт бабушка, поэтому Хулия и аргентинка, и испанка. А вот мне предстоит поработать над своим паспортом.

– Что ты имеешь в виду?

– Я второй год пытаюсь получить итальянское гражданство.

– Ого! Как? – на секунду в груди заклокотало: сейчас Эля мне поведает все тайны и дыры европейского законодательства.

– Ну, ты же знаешь, что Аргентина – страна эмигрантов?

– Нет.

– Мои бабушки выросли и родились в Буэнос-Айресе, а вот их родители были итальянцами, жили в Вероне, но дед решил, что разбогатеет, если отправится на новые земли. В то время Аргентина раздавала гражданства и земли всем желающим. Единственное, что было нужно, – это работать. Часть моих родственников до сих пор живёт в Вероне. Я у них была уже, когда только приехала в Венецию, собираюсь ещё раз их навестить через пару недель. Они очень добрые и рады меня видеть, кормят до отвала. Пожалуй, приготовлю им эмпанадас в следующий раз, и тебя угощу, – она улыбнулась, прикрыв глаза.

Было видно, что покой настиг её, тело расслабилось, и сон бродил уже где-то неподалёку.

– Эля, – я ткнула её в плечо, она вздрогнула, – так зачем твои дедушка и бабушка переехали?

– О, дедушка хотел богатств, он был очень авторитетным и сильным человеком. Им дали большой участок под Буэнос-Айресом, и дед открыл там конный парк, а позже стал президентом конного сообщества страны. Нашей семье Занини пришлось всё делать с нуля в степи. Но мои родители до сих пор живут в том доме, который построил дед, а мой отец тоже занимается лошадьми.

– Что же тебя-то не туда понесло?

– Мама настояла, чтобы я стала учительницей. Ей это казалось понятным ремеслом. Да и языкам меня обучали с рождения. Дома мы говорим на итальянском, на улице – на испанском. Ну, а работаю я – на английском.

– А что это за организация? Я периодически вижу, как ты подбираешь картинки для презентации…

– Я работаю на удалёнке на Международное Содружество Музеев.

– Что за организация такая?

– Ты знаешь, очень причудливая! Моя начальница сидит в Австралии, я часто беседую с ней по скайпу. Она очень умная, ей сорок пять лет. У неё никого нет. Пришла в организацию секретарём и доросла до руководителя программы «Друзья Музея».

– О, я о такой программе слышала.

– Во всех музеях это есть, и для того чтобы понимать, как управлять этой системой, музеи подключаются к нашему сообществу, мы аккумулируем средства, полученные от взносов при вступлении в группу «Друзей», а потом распределяем их по нуждам музея для повышения эффективности программы.

– Попахивает махинациями, – нахмурилась я.

Не может такого быть, чтобы Эля была не в курсе, хотя она так радостно мне рассказывала об «аккумуляции средств».

– Не, всё чисто. Мы, вообще, некоммерческая организация.

– А инвалиды у вас не работают? – стала я «щупать» Элину контору на легальность.

– Нет, нас очень мало, но мы есть по всему миру. С этим и связаны вечные командировки на круглые столы, в том году в Вашингтон гоняли…

У меня отвисла челюсть. С ума сойти! От некоммерческой организации?

– Всё дело в спонсорах. Я в этом ничего не понимаю, но когда Констанция говорит: «Выбирай самый лучший отель, через неделю мы выезжаем», я готова ночь не спать! Вот перед Венецией мы были на Майорке. Да, да. Начальнице нужен был суперлюкс, как будто в другом у неё не будет рабочего настроения, ну, а я в соседнем обычном номере, но вид-то тот же! Обожаю свою работу.

Я не верила своим ушам. Мои ленивые поиски работы по андеграундным галереям просто валялись в припадке на минус первом этаже карьерной лестницы, не говоря уже про четыре банковских места с порядками в стиле советских заводов.

– Ещё бабушка и дедушка Занини открыли музей, у них я тоже работаю на аутсорсе.

– Ого, современного искусства?

– Нет, ну что ты. Они основали музей на базе истории своей семьи о том, как зародился маленький город, в котором они живут. Там артефакты, предметы быта… Они собирали информацию по всей округе, чтобы картинка была полной и подробной.

Я попыталась себе представить круглое одноэтажное здание музея посреди степи «подбуэнос-айрисья» с бабушкой и дедушкой, которые ещё работают внутри, пробивая билеты и проводя экскурсии. Картинка сродни городу-призраку Келсо в пустыне Мохаве штата Невады.

– Я организовываю мероприятия в этом музее, чаще для детей, но и для взрослых тоже. Анонсирую, нахожу художника, который будет работать с посетителями, бабушке остаётся только говорить своё привычное «Рады видеть вас в нашей скромной обители».

Эля сразу выросла в моих глазах. Она совмещала в себе творческую профессию и жёсткого менеджера, была энергична, любила близких и заботилась о них (редкая и очень южная черта) и, ко всему прочему, была дружелюбна и отзывчива. В ней не сквозило злостью, когда она шутила, а запас языков был такой большой, что её постоянно было слышно во всех компаниях нашей группы. Оставалось непонятно, почему такая интернациональная девушка до двадцати девяти лет была всё ещё одинока. Я не видела в ней ничего такого, что могло бы отпугнуть мужчину. А учитывая её частые поездки на различные мероприятия, ей легко было найти пару как в разных индустриях, так и в разных странах.

Эля заснула, рассказав мне очень личные вещи, которые оставили меня в задумчивости. Люди живут, заполняя свои жизни событиями, порой очень большими, и считают свою жизнь уникальной. Торопятся, ставят цели, не успевают, корят себя за это. И таких жизней миллион! У всех свой микрокосм, своего размера и возможностей. И чрезвычайно важно в нём не замирать, не замыкаться. Общение и, что самое главное, новые знакомства дают нам движение вперёд, они совершенствуют нас. Жизнь другого человека демонстрирует нам иные вершины. Слушая других и доверяя им, мы становимся лучше.

…до выставки осталось 68 дней

Мы сидели в зале консерватории на стульчиках с опрокидывающимися столиками. Я клевала носом во втором ряду, грея руки о картонный стакан капучино. Авроры не было, все чувствовали себя более или менее расслаблено. Сегодня у нас была встреча, что-то вроде брэйнсторминга, с Самиром Дамирканом, нашим шеф-куратором.

Пару недель назад он обозначил концепцию нашей будущей выставки, и домой все ушли с увесистыми копиями книги «Вертиго» автора Винфрида Геррга Зебальда. К несчастью, перевода на русский не существовало, и моя копия была испещрена заметками. Будь я посноровистей, мой перевод разошёлся бы уже во все концы необъятной родины. Но руки до такого ответственного дела пока не дошли. Экранизации именно этого произведения тоже не было. В нашем распоряжении был лишь оригинал и с десяток статей, опирающихся на ту или иную точку зрения автора. Нам роман был ценен тем, что внутри одной книги были собраны истории и дух двух философов – Франца Кафки и самого Зебальда. Главный герой осуществлял знакомый нам маршрут из Вены в Венецию, сталкивался с ситуациями, порой спиритуальными и хорошо понятными нам, живущим, хоть и временно, в этом средневековом городе. И, самое главное, герой Зебальда был замкнут в пузырь переживаний своей личности. Следуя из города в город, он непрестанно искал себя в окружавшем его обществе. Это было стопроцентным попаданием. Группа, собравшаяся со всего мира, безусловно, прибыла с целью найти себя и себе подобных, а впоследствии уже оказывалась в сложной ситуации социальной адаптации.

По мнению Самира, и с большой вероятностью, мужа Авроры Себастьяна, мы, сами того не ведая, стали экспериментальным проектом, перформансом для состоявшихся итальянских кураторов. Предполагая, что мы на что-то влияем, спорим, работаем над вариантами, мы на самом деле своими действиями производили на свет работу, которую при должном подходе было достаточно обрамить в книжную обложку или медиафильм. Это и есть иллюстрация проблематики Зебальда. Но нам казалось, мы свободны.

В то утро мы обсуждали с Самиром, кто из художников максимально иллюстрирует магистральную идею проекта. Каждый предлагал два-три персонажа с иллюстрацией его работ. Я представила двух иностранцев – Тобиаса Мэдисона и Андрея Бартенева. Выступление меня немного волновало: задание было размытым, на английском перед публикой я не говорила со времён первого университета. Но группа была очень доброжелательной и преследовала одну цель – устроить грандиозную качественную выставку. Перед выступлением меня волновал только один вопрос: кто-нибудь здесь знает нашего Бартенева? В Москве часто говорили про его популярность на западе, но на какие страны распространялась известность, никто не уточнял.