Текст книги "Десница Пращура (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чоргорр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Последнее, что Вильяре хотелось бы вспоминать: хоть наяву, хоть во сне, хоть в этом странном небытии! Нож в кулаке, судорожно стиснутые пальцы, чужая воля твёрдо ведёт её руку. Колдунья режет себя, отчётливо сознавая происходящее, отчаянно сопротивляясь – и безуспешно.

«Я слышала, что Зунгира решил угостить круг своей кровью: сам решил, сам сделал. А я ранила себя не по своей воле. Повелитель Теней подчинил и принудил меня. Это важно?»

«Ты умница, беляночка. Да, это и есть твоя разница с Зунгирой. Он всё сделал сам, поэтому стихии навсегда запомнили его таким, и ничего с этим поделать уже нельзя. Твою руку с ножом вела чужая воля, поэтому твою рану возможно исцелить. Если додумаешься, как. Если дерзнёшь. А сейчас спи, беляночка! Крепко спи, как должна ты спать под зельем глухого сна.»

Да, она помнит: целители дали ей это зелье. Тело и дух должны пребывать в покое безо всяких видений и голосов. Но если уж всё идёт наперекосяк…

«Пращур, о Пращур! А позволь мне спросить ещё. В старых сказках сказывают, будто давным-давно не только ты, а все хранители снов беседовали со сновидцами. Живые и умершие встречались на изнанке сна, слышали и понимали друг друга. Почему сейчас – иначе?»

В ответе ей мерещится вздох сожаления: «Им только казалось, будто они понимают друг друга. Эти встречи вредили и живым, и умершим. Первые мудрые, числом одиннадцать, провели черту со стороны живых, я – со стороны призраков и духов. С тех пор мёртвые молча хранят ваши сны от душекрадов и прочей погани, а живые не тревожат мёртвых, не зовут их. Это закон, беляночка. Спи! Спи крепко и сладко. Я дам тебе силы, чтобы твоя рана быстрее заживала. Ты нужна клану, твои Вилья ждут тебя. Спи! И ни во сне, ни наяву, никому не рассказывай о наших беседах.»

Глава 3

Альдира вернулся в дом Травников двое суток спустя и застал Вильяру уже на ногах. Талари медленно и осторожно водила раненую по комнате: расхаживала. Вильяра через шаг кривилась от боли и затейливо поминала щуров, но глаза её блестели ярко и живо, даже в ругани слышался задор. Больше никаких сомнений, что смертельная угроза миновала… Если колдунья снова не споёт Летучую.

Мудрый поморщился от досады, а больше – от воспоминаний. Как нёс Вильяру на руках и не знал, донесёт ли живой. Как пел над почти бездыханным, растерзанным и окровавленным телом, пока с ней возились целители. Оба раза вспомнил: первый – в Пещере Совета. И как тут, заодно, не вспомнить отчаянный взгляд и кривую ухмылку Повелителя Теней, последний разговор с чужаком Нимрином?

За пять дней, минувших с песни Равновесия, Нимрин так и не объявился. Наритьяра вышел из круга сразу, и даже колдовской дар сохранил. Вышел, правда, слегка не в себе, но Нельмара поручился за ученика, что со временем это пройдёт. А пока ученик с учителем вместе куролесят в трактире Ласмы и Груны: то пляшут, то сказки сказывают, то роняют слёзы в похлёбку с марахской травой. Ласма грозится вместо дурманных травок подсыпать им зелье глухого сна, уложить туши на салазки и оттащить в Пещеру Совета. Но пока только грозится. Альдира тоже не торопит, хотя, по праву временного главы Совета, мог бы. Однако вновь избранный глава понимает: даже мудрым нужно время, чтобы переварить великую радость и великое горе. Всем нужна передышка, чтобы осознать перемены, привести в порядок дела кланов, выбрать замену погибшим и помощников живым, подготовить новых колдунов к посвящению… Альдира взвалил на себя такую груду забот, что голова у него кругом. Однако пропавший Иули тревожит мудрого едва ли не больше всего остального. Похоже, в их с Латирой гадания и расчёты, в завещанное Тмисанарой понимание равновесия вкралась существенная ошибка. Мысли об этом не дают Альдире покоя. Тмисанара и Латира сгинули, значит, разбираться теперь ему.

Мудрый уверен, что жёлтый Камень не забрал жизнь чужака. После Великой песни круг спокойно раскрылся, и в нём не прибавилось новых Камней. Разогнав дурную молодёжь с дурными затеями, Альдира сам ходил в тот круг, пел и слушал. Нет, Нимрин не остался внутри, и не похоже, чтобы он застрял во временнóм сдвиге. Конечно, он мог войти в один круг, а выйти из другого, но что дальше? Те, кто искал, не нашли его. И стихии молчат о чужаке. И на безмолвную речь он не отзывается.

– О мудрая Вильяра, я счастлив видеть тебя восставшей с ложа болезни и слушать несравненные плетения слов из прекраснейших уст твоих! – приветствовал Альдира выздоравливающую колдунью.

– Какой сказитель наплевал тебе в рот, о мудрый Альдира, что ты так выражаешься? – ответила она ему, блеснув острыми клычками.

– На Ярмарке в твоих угодьях завёлся величайший сказитель! Сам хранитель знаний Нельмара! Вот мне в уши слегка и надуло. Но ты столь прекрасна, Вильяра, что я готов беседовать с тобою сказочным слогом – всегда.

– Брось, Альдира! Твой лучший друг, а мой наставник говорил, что мужчины от такого глупеют. Глава Совета не в праве туманить свой разум. Но я тоже рада видеть тебя, старший брат по служению. Я ужасно скучаю. Я жду не дождусь, когда гостеприимные родственники сочтут меня достаточно здоровой, чтобы отпустить из-под своего присмотра в мои угодья.

Талари осторожно усадила больную на лежанку, помогла улечься и укрыться, сказала:

– Мудрая Вильяра, мы отпустим тебя не раньше, чем ты встанешь прямо и пойдёшь сама, без моей поддержки. Ты, конечно, мудрая. Но ты знахаркина дочь, значит, должна понимать, что к чему.

– Я понимаю, о Талари. Спасибо тебе! Ты не только помогаешь мне выздоравливать, но скрашиваешь мою скуку познавательными беседами. Ты, и твои сёстры, и братья. Я благодарна вам всем.

– Талари, пожалуйста, оставь нас наедине, – велел Альдира целительнице. – Нам нужно поговорить о делах мудрых.

Женщина помогла Вильяре поправить подушку, поклонилась и вышла.

– Что за дела, что нельзя говорить при непосвящённых? – спросила колдунья, разом настораживаясь.

– При посвящённых тоже нельзя, – уточнил Альдира. – Только между нами двоими.

– Я вся внимание, о мудрый Альдира!

– Вильяра, я знаю, с тех пор, как ты очнулась, ты беседуешь не только вслух и не только с Талари. Телом ты пребываешь здесь, а мыслью – в угодьях своего клана. Ты убедила Стиру отсрочить посвящение кузнеца Лембы и призвала второго колдуна, которого отметил твой предшественник. Стира сейчас обучает их обоих и ещё двоих одарённых подростков. Наверняка ты переговорила с ними со всеми.

– Да, я говорила с ними, в этом нет тайны. Я пока слишком быстро устаю от безмолвной речи, но мне скучно. Я болтаю со многими охотниками своего клана и с некоторыми мудрыми. Что беспокоит тебя, о мудрый Альдира? О чём, по-твоему, мне нельзя говорить ни с кем, кроме тебя?

– Вильяра, скажи-ка мне, где бы ты искала своего Нимрина? Если б знала, что он жив и не покинул Голкья?

Зрачки Вильяры расширились, тревожно взблеснули:

– Альдира, ты же сказал мне, что Нимрин не вышел из круга!

– Амулеты, которые он зачаровал для нас, потеряли силу, поэтому сначала я решил, что он погиб.

– Но?

– Никто не видел его после песни Равновесия, однако из круга он, похоже, всё-таки вышел. Только никто не знает, куда. Ты пробовала звать его безмолвной речью?

– А ты?

– О истинная воспитанница старого прошмыги! – воскликнул Альдира. – Я пробовал. Глухая тишина, однако не холод.

– И у меня то же самое, – с видимой неохотой подтвердила Вильяра. – То есть, мне тоже кажется, что Нимрин жив и не покинул Голкья. Но на безмолвную речь он не отвечает.

– А как тебе показалось: он не отвечает или не слышит нас?

– Не знаю. Он не настолько искусен в мысленных беседах, чтобы закрываться нарочно. Возможно, у него совсем нет колдовской силы… А если вспомнить прошлые песни… Вот скажи-ка, Наритьяра Младший сохранил дар?

– Наритьяра – сохранил. Но возвращаюсь на старый след: где бы ты стала искать этого Иули? Если представить, что после песни он лишился дара и прячется?

– Ну, смотря, от кого и зачем он решил спрятаться. Сам подумай, Альдира, зачем ему таиться от меня или от тебя? После того, как мы клялись ему своими сердцами?

– Наша клятва имела срок: до песни Равновесия.

– Ну, я-то ему наобещала всякого ещё раньше. И до сих пор не исполнила. Ты знаешь, я рассказывала… То есть, я уверена, что Нимрину, если он в здравом уме, прятаться от меня незачем. А вот от тебя, Альдира… Даже мне пока не ясно, насколько прочна твоя власть в Совете? И чего ты, временный глава, взыскуешь для Голкья?

– Я взыскую мирной зимы и безбедной весны, плодородного лета и сытой осени. После двух буйных Наритьяр искать большего – рушить недоразрушенное. Год покажет, на что мы все годимся как хранители своих кланов, а я – как глава Совета. Справимся – сможем задуматься о большем: о чём мечтают старые сновидцы. Но не раньше, чем благополучно минует год.

– Мне по сердцу такие замыслы, Альдира, – улыбнулась колдунья. – Считай, я опустила за тебя белый камушек.

– Я рад.

– А что ты собираешься делать с Нимрином, если найдёшь?

– Перво-наперво я возьму его под защиту, как певца Величайшей из песен. А после прослежу, чтобы он не слишком глубоко пустил у нас корни и поскорее отбыл домой.

Вильяра едва заметно поморщилась, но ничего не сказала и не спросила. Альдира повторил свой вопрос:

– Так где бы ты искала нашу пропажу?

– Да кто же знает, куда он мог забиться, если прячется ото всех двуногих! Я бы, на его месте, укрылась в древнем Доме Иули.

– То есть, в Пещере Совета? У нас под носом? Знаешь, Вильяра, мне даже в голову не приходило. А зря! Старый прошмыга точно бы спрятался именно там. В Доме Иули полно закоулков, куда мы обычно не забредаем. Где изначальные чары чужаков не перекрыты нашими. Возможно, для Нимрина там отворяются двери, которых мы даже не видим. Но после всего, что учинили Повелители Теней, мы зачаровываем Пещеру Совета заново. Если Нимрин там, мы его непременно найдём.

– Удачи в поисках, – вздохнула колдунья, она явно начала уставать от разговора.

– Вильяра, а если Нимрин не там, где ещё он может быть, как ты думаешь?

– Ну, например… В каком-нибудь из убежищ старого прошмыги.

– В логове при Ярмарке его нету, я проверял.

– Есть ещё одно логово, в истоках Кривого ручья. Мы со старым прятались там от Великого Безымянного. Ты знаешь, где оно?

– Знаю. Проверю… Есть ещё мысли?

Вильяра неприятно скривила губы:

– Старый говорил мне о всеведении Повелителя Теней. Спев песнь Равновесия, Нимрин его утратил, а вот память – вряд ли. Ты понимаешь, да? Ты ведь тоже ученик Тмисанары. Вряд ли я тебе ещё что-то новое подскажу. А мне пока тяжело подолгу говорить.

Колдунья прикрыла глаза – Альдиру по сердцу резануло, какая она осунувшаяся и бледная, до прозрачности. Лучше, чем была пять дней назад и позавчера, но всё ещё плоха… И мудрый наконец-то уловил, что не так с её аурой! Поверх теневых отметин, нанесённых вместе с раной, пролегли более свежие солнечные. Альдира впервые наблюдал существо, меченное Тенями и Солнцем одновременно. За то время, пока Вильяра болела, теневые отметины ослабли, солнечные стали ярче. Престранно само по себе, а особенно, после песни Равновесия. Не должно сейчас быть такого! Ни с кем на Голкья!

– Мудрая Вильяра, прости, что утомил, а не порадовал тебя беседой. Сейчас я позову Талари и оставлю вас.

Вильяра блеснула глазами из-под ресниц, улыбнулась мимолётно:

– Я буду рада видеть и слышать тебя снова, о мудрый Альдира. Пожалуйста, приходи, когда сможешь. Из твоих уст любые новости – добрые.

На прощание он спел песнь: поделился силой. А в коридоре остановил Талари и долго расспрашивал о состоянии раненой и о ходе лечения. Целительница дала ему некоторую пищу для размышлений, но не успокоила.

***

– …и покрылся он язвами с головы до ног, и сошло с него трижды три кожи, покуда отросла новая, не осквернённая Тенями…

Тунья слушает старого Зуни и удручённо кивает. Сказки о четырёх жизнях мудрого Канрары памятны охотнице с детства, но Тунья прежде не задумывалась, что скрывается за ладно составленными словами. Как это выглядит воочию и, хуже того, как оно пахнет! Куртку, одолженную Нимрину, и все шкуры с его лежанки придётся сжечь, да и щур с ними. А вот каково, на самом деле, двуногому, с которого заживо облазят девять кож…

Умаявшаяся охотница проспала остаток ночи неожиданно глухо и крепко, а наутро заполошно подскочила. Спросонок ей померещилось, будто гость помер и протух… Нет, не помер: дышит. Возможно, помирает, кто ж его поймёт, чужака! Однако услышал, что охотница встала – попросил воды. Руки поднять не смог, поила его сама. А ведь пришёл в дом на своих двоих, да не пришёл – прибежал, наперегонки с ветром. А теперь лежит, шевельнуться не может, и будто гниёт заживо. Тунья глянула – хоть не из робких, а перепугалась. Сразу позвала Зуни: безмолвной речью, чтобы не терять время и не всполошить домашних беготнёй по коридорам. Старик объявился быстро. Посмотрел, сморщил нос и затянул сказку о четвёртой жизни Канрары, бывшего Повелителя Теней.

– …и пока он болел, не помогали ему никакие снадобья, ни даже песни мудрых. А когда выздоровел, стихии больше не слушали его…

– Я помню эту сказку, Зуни. Канрара не смог оставаться хранителем клана, поэтому Канра посвятили нового мудрого, а прежний назвал себя охотничьим именем и до конца жизни скитался по Голкья. Иные сказывают, будто он сохранил дар сновидца и не помер через несколько лет, а ушёл на ту сторону звёзд. Я помню сказку, Зуни. Но что делать нам здесь и сейчас? Ты, Зуни, понимаешь, что нам вот с этим вот делать?

Старый охотник дёрнул ушами, задумчиво почесал лоб.

– Тунья, а неужели, ты ещё не послала зов Лембе? Знаю, ты недолюбливаешь мысленную речь, но твой муж, мой внук – пока ещё глава дома. Он принёс сюда чужака в первый раз, ему и решать, как поступить теперь. Хотя, по-моему, решать тут особо нечего: поить, кормить, и пусть отлёживается.

Внезапно подал голос тот, о ком они говорили. Прохрипел едва слышно:

– Тунья, Зуни, пожалуйста, спрячьте меня. Ото всех. Меня ищут, чтобы убить. Мудрые ищут. Лемба сейчас с мудрыми. Не сообщайте ему. Обождите несколько дней. Пока начну поправляться. Или наоборот.

– Поздно будет сообщать, когда ты помрёшь и мы скинем твой труп с навозный колодец, – ответил чужаку Зуни. – Зверям-то я такую отраву не дам.

– Нимрин, а может, не все мудрые желают твоей смерти? Может, есть кто-нибудь, кто поможет тебе легче переболеть и поскорее выздороветь? – спросила Тунья, в надежде сбросить с себя ответственность за больного чужака. Пусть, Канраре в сказках ничто не помогало, но мало ли?

– Вильяра. Когда вернётся. Ей скажите. От других спрячьте. Пожалуйста.

Тунья переглядывается с Зуни. Возможно, сейчас чужак бредит, однако, ночной уговор был именно таков: спрятать его и держать в тайне его присутствие в доме.

«Зуни, я пообещала Нимрину…»

– Ладно, гость, будь по-твоему, – говорит Зуни. – Мы с Туньей обождём беспокоить Лембу. У внука и так многовато забот. Два дня тебе сроку… Ладно, три. Покажи нам, что ты поправляешься, а не дохнешь.

– Договорились. Покажу. Поправлюсь.

Он цедит слова сквозь чёрные, распухшие губы, не открывая глаз. Из-под век сочится что-то бурое: то ли слёзы, то ли сукровица, всё лицо в волдырях. Тунье хочется спросить, мол сам-то себе веришь? Но кажется, он верит. По крайней мере, надеется.

Глава 4

Ромига плох, очень плох. Попади он к эрли, мигом накропали бы десяток статей и пару трактатов об уникальном медицинском казусе. Поверхностные повреждения Светом – полбеды: в организме нава напрочь выгорели ткани, проводящие и запасающие магическую энергию. Он ощутил, осознал утрату, но ещё не понял, диагноз это или приговор? Как пойдёт регенерация, и пойдёт ли? Он вслушивается в себя: ищет малейшие поводы для надежды, гонит прочь тоску и ужас. Смерть близко, а ещё ближе тот незримый, кто беседовал с Ромигой в круге. Теперь он помалкивает, смотрит. И посылает сновидения, из-за которых нав бодрствует, пока это в его силах.

Ромига печалился, что на Голкья перестал видеть сны? Ну, на тебе, пожалуйста! Первая Война глазами проигравшей стороны: в красках и звуках, во всей полноте ощущений и чувств.

Тот, кто делится с Ромигой воспоминаниями – или рисует для него картины – был тогда молод, горяч и наивен, отчаянно любопытен, радостно открыт миру. Светлый выродок любил и был любим. Он потерял… Наверное, всех. Ромига понимает, что в своём нынешнем состоянии не выдержит долгой бессонницы, и загородиться от врага ему нечем. Значит, его ждут подробности: много-много тошнотворных подробностей чужой жизни и чужих смертей. Ромигины предки убивали светлых тварей с размахом и выдумкой, те не оставались в долгу. Светлые как бы не понимали, за что их так? Снова и снова пытались договориться, надеялись на компромисс… Какой компромисс с теми, кто разрушил родной мир Нави!? Только уничтожение! Тьма забрала себе Землю, но ничего не забыла, не простила. Ромига вырос на этом… А молоденький асур жил себе счастливо! Слыхом не слыхал ни о каких навах, пока те не ворвались из ниоткуда в его прекрасный, уютный мир, не начали жечь, резать, подвергать его сородичей жесточайшим пыткам и казням. Кто бы ни ударил первым в Первой Войне, асура никто не спрашивал, желает ли он в эти жернова. Он не желал! Однако вырос в одного из тех врагов, кого навы искренне чтили красивой смертью. И стал одним из немногих, кому хватило могущества – выжить, хитрости – скрыться. Каким ветром недобитого асура занесло на Голкья? Ромига не уверен, что хочет это знать, а главное, не понимает, зачем Светлый вылез из схрона? Зачем полощет мозги мимохожему наву? Поймать бы гада и упокоить!

«Да, маленький нав. Хорошая тебе задача на вырост. Сейчас-то ты и муху не убьёшь. Лежи, выздоравливай, спи.»

Сознание уплывает, Ромиге мерещится, будто его укачивают на гигантских ладонях: одна огненная, вторая – ледяная, обе обжигают… Недолго обжигают, и боль, принесённая из светлого круга, слабеет, отпускает его… Чтобы не отвлекался от видений Первой Войны!

Нет, если сохранить островок бодрствующего сознания и помнить, кто он на самом деле… Зная, что всё это происходит не с ним, не с навом Ромигой, можно восхищаться доблестью предков и наслаждаться мучениями врагов.

Доблести и мучений вдоволь: с обеих сторон. Когда трупы обгорают до состояния головешек, уже не различишь, кем они были при жизни. А кто там, ещё живой, ступает по опалённой земле под багровеющим небом, откуда сыплется пепел? Кто вдыхает гарь и глотает слёзы? Чьё тело обжигает жар недавнего сражения, где не было уцелевших? Из чьего сердца ледяной сквозняк выдувает остатки тепла?.. Тебе же знакомо это ощущение близких смертей? Знакомо? Знакомо… Воинов, сожжённых драконьим и магическим огнём, всё-таки можно опознать: по остаткам оружия в руках. Над тотальным, бескомпромиссным взаимоистреблением – ненависть, ненависть, ненависть. Он – кто он? – прошёл путь от удивления, растерянности, горькой обиды до столь рафинированной ненависти… Любой гипербореец лопнет от зависти… Кому? Да не Ромиге же – тому асуру! Ромига почти выпутывается из видений, отчётливо понимая: его собственная генетическая ненависть к светлым ничтожна рядом с лично выстраданной врагом. Вопрос, почему асур до сих пор не убил нава, зачем показывает ему всё это? Нет, правда, не для того же, чтобы пробудить чувство вины за деяния Нави? Глупо, слишком наивно даже для спятившего робинзона…

Новые видения: навы пытают и убивают асурских детей, асуры сами убивают своих детей, чтобы те не попали в руки навов. Чужая безнадёга пробирает до печёнок, чего уж там! Но Ромиге не жаль слабаков: лучше б дали своим отпрыскам в руки оружие и встали с ними плечом к плечу, до конца… Как не умеют? Что значит, не хотят умирать в бою?

Но здешний асур не из таких: ему-то было не занимать мужества! Он сражался. Он сознательно растил и пестовал свою ненависть, чтобы стать совершенным орудием возмездия.

О победе в войне речи не идёт, война проиграна, но уцелевшие жаждут реванша. Чужими руками: своих слишком мало. Разведчики разбредаются по Внешним Мирам, чтобы подготовить армию вторжения из каких-нибудь непросветлённых. По большому счёту, асурам всё равно, кто именно сметёт Навскую Империю, как навы смели их самих. Разведчики готовы экспериментировать и повторять свои попытки, пока не добьются успеха…

Ромига слышит: его зовут, теребят, просят очнуться. Он глотает воду и тёплый бульон, шепчет слова благодарности. Охотники заботятся о нём, как могут. Никто не является, чтобы добить беспомощного. Но, Тьма прародительница, как же Ромиге надоело умирать! Который уже раз? Четвёртый – за одну местную луну? Не многовато ли? Ромиге надоело умирать, но пока не надоело жить. Даже так, как сейчас, не надоело: он всё ещё надеется на лучшее.

Одобрительный взгляд из ниоткуда. Снова две ладони: ледяная и огненная. Сон, которому невозможно противиться.

Асурский разведчик явился на Голкья с чётко поставленной задачей, она же отныне цель его существования. С первого взгляда он ужаснулся, в какую дыру его занесло, но тем лучше! Тем привлекательнее покажется местным жителям совершенный мир Земля! Осталось соблазнить их новым, тёплым домом и подготовить к войне.

Асур не просто накинул морок: он влез в охотничью шкуру, начал познавать охотничью жизнь, охотничью магию изнутри. И вдруг узнал, что дикие твари, живущие в пещерах, не чужды истинного Света! Тут же, с отвращением, обнаружил: Тьма им тоже не чужда. Они жалуют все стихии, обращаясь к тем или другим по мере необходимости. Потрясающий магический потенциал! Пока слабо раскрытый: из-за примитивных мозгов и короткой жизни их тел, из-за несовершенства магической школы и недостатка энергии. Но какие-никакие Источники эти мохнатые недоразумения себе уже сотворили – и пользуются! Как разведчику ни увлечься, изучая, чего они тут нагородили, спасаясь от ежегодной климатической катастрофы? Весеннее буйство стихий даже бывалого асура впечатлило!

И мало того, что орбита Голкья подобает какой-нибудь комете, а не солидному обитаемому миру. Так по законам небесной механики, и та орбита – нестабильна. Голкья должна всё ближе подходить к своему светилу летом и всё сильнее удаляться зимой. Сдует атмосферу солнечным ветром, выжжет в перигелии, выморозит в афелии, или раньше саму планету разорвёт приливными волнами? Когда асур явился сюда, даже умнейшие из охотников не догадывались, что их мир гибнет: медленно, но верно. Тем поразительнее, как неосознанные усилия кучки слабеньких колдунов исподволь меняли мировые константы, сохраняя Голкья пригодной для жизни: дольше, много дольше отпущенного природой срока.

Танец на острие иглы не может длиться вечно, особенно, если подтолкнуть танцора. Разведчик быстро всё рассчитал. Он решил, что именно послужит толчком – и, заодно, поводом для экспансии новой озлобленной, обездоленной орды на Землю. А пока он изучал обречённый мир, всё прочнее врастая в камень и лёд, всё сильнее проникаясь симпатией к объекту изучения. Конечно, он не только наблюдал: у него задача, она же – смысл существования. Он тихо и незаметно учил лучших охотничьих колдунов тому, без чего им не одолеть Навь. Тому, до чего они сами и через тысячи лет вряд ли додумаются. Они впитывали его науку, а потом – оп! – применяли её так, как не приходило в голову самому асуру. Вплетали новые коленца в свой завораживающий танец равновесия, уже отчасти соображая, что и зачем делают. С некоторыми, особо избранными, разведчик начал вести беседы: наяву, из-под разных личин, или в снах. Однако идея поисков нового дома, которую асур старался внедрить в их недалёкие умы, понимания не встречала. Он был терпелив: придёт время – дозреют сами… Текли года, сливаясь в тысячелетия, асур мог позволить себе долгое ожидание.

Весной, летом и осенью жизнь на Голкья кипит, зимой – замирает, впадает в спячку. Эти бесконечные зимы подарили разведчику слишком много времени для воспоминаний и размышлений. Планируя новую войну, он не мог отделаться от мыслей о Первой: об её начале. Как и все светлые, разведчик жил с уверенностью, что ненавистные навы сами уничтожили свою родину, неосторожно заигрывая с магией Тьмы, а после выдумали повод для нападения на асурскую Землю. Но сидя на Голкья, асур узнал о нестабильных мирах больше кого бы то ни было, и все известные ему факты перестали сходиться в стройную картину.

Перестали! Теперь, как ни старайся, не развидишь аргументы «за» версию проклятого Ярги: мир Нави пал от внешнего толчка. А ещё были пророчества, обещавшие победу обеим сторонам! Были, были…

Крошечное солнце середины зимы карабкается на промороженный небосвод, не в силах согнать с него другие звёзды. Вера в основополагающую истину Света не в силах потеснить сомнения одинокого разведчика. Если его догадка верна, кто-то из очень могущественных асуров обезумел и разворошил «осиное гнездо», заслужив, по делам, проклятие от своего народа и наихудшую навскую казнь. Или же Свет и Тьму стравил некто, властный не только над равновесием миров, но над пророчествами и оракулами? Кто? Кого, на самом деле, следует ненавидеть и мстить? Тёмных выродков асур ненавидит за жестокость и просто за то, что они существуют. Но развязавший Первую войну – ненавистнее, кем бы он ни был! Долгая зима дарит асуру время на размышления, но не даёт новых фактов: их довольно для сомнений, недостаточно для уверенности…

Зато по весне размышлять некогда, и это хорошо!

А однажды летом произошло то, чего асурский разведчик долго и терпеливо ждал. Открылся портал Большой Дороги, из него горделиво шагнули посланцы Великой Империи Навь. Вот и всё: мир-танцор зашатался на острие иглы, отсчёт пошёл.

Даже присутствие одинокого асура влияло на равновесие стихий Голкья. Но асур ступил на мёрзлый камень легчайшей поступью разведчика. А когда разобрался, что представляет собой Голкья, превзошёл себя в осторожности. Мир почти безболезненно обрёл новую точку баланса.

Навы ввалились сюда по-хозяйски и ни в чём себе не отказывали. К тому же, их было много. Они возводили имперский форпост на берегу Великого Северного моря, в одной из ключевых энергетических точек. Они вносили возмущения сами по себе, да ещё асур нарочно постарался, готовя нестабильный мир к их приходу.

Охотники затаились, наблюдая за незваными гостями: слухи об уничтожении Барна-Гу долетели даже в эту глушь, было чего опасаться.

Асур не боялся, что его самого, его убежище или следы его пребывания враги обнаружат. Его слишком хорошо учили! Если бы он возжелал чёрной крови, ему ничего не стоило спровоцировать мелкую заваруху и прихлопнуть нава-другого-третьего. Но пока это противоречило его задаче. По расчёту, охотники должны были относительно мирно стать вассалами Нави, присмотреться, освоиться. Лишь позднее, обнаружив, что тёмные испоганили их дом своим тлетворным присутствием, убедившись, что это необратимо, разозлившись всерьёз…

Миролюбивое здравомыслие охотничьих колдунов и вождей даже слегка разочаровало асура: он-то намеревался сдерживать своих подопечных. К концу осени навы беспрепятственно отстроили форпост и отбыли домой: терпеть «прелести» местной зимовки желающих не нашлось. Тёмные обещали-грозили вернуться в конце весны, однако дóма их ждал сюрприз. Солнце Голкья ещё не начало расти, когда на Земле грянул молниеносный людский мятеж. Да, на крах ненавистной Империи Тьмы работал не единственный асурский разведчик, и не только на Голкья!

Обрадовался ли асур успешному завершению их общей миссии? Позавидовал ли товарищам, которые справились с задачей первыми? Увы, его чувства оказались ближе к горю и ненависти! Удача других лишила его существование дальнейшего смысла. Он зря провёл бессчётные года на промороженной каменюке, в одиночестве и мучительных сомнениях. А самое главное, самое гнусное: он зря так старательно подкапывал стены чужого дома. Прежде он оправдывал себя тем, что толкает охотников на путь к лучшему: к совершенному миру Земля. Теперь оправдания у него не осталось.

Пока люды делили Землю с другими бывшими вассалами Нави, лазутчики с Голкья тоже сходили, оценили новые угодья. Увы, на Земле им не понравилось! Былые непросветлённые изрядно поднаторели в практике и теории магии, сочинили достаточно умных слов, чтобы убийственно внятно объяснить, что им там не так. Да, совершенный мир готов принять всех, но выставляет свои условия, а они не желают становиться детьми одной стихии: камня или льда. Они не желают обужать себя, становиться однобокими. К тому же, на Земле слишком жарко, а где достаточно холодно – совсем не бывает лета. Селиться в таких угодьях – нету дураков, а уж сражаться за них с кучей других желающих…

Да, охотники многому научились, но первых признаков надвигающейся катастрофы они не чуяли. Лишь асур видел, что задуманное ему удаётся, и то исключительно потому, что знал, куда смотреть. Гибель Голкья не будет мгновенной, этому миру суждена долгая агония. У обитателей мёрзлого камня будет время подыскать себе новый дом, по вкусу. А прижмёт их по-настоящему – перестанут привередничать: совершенный мир им, видите ли, оказался нехорош! Или, вдруг, превзойдут себя и вернут к равновесию этот? Асуру даже стало любопытно, возможно ли такое, в принципе? Так или иначе, его миссия на Голкья завершена, ему пора уходить.

Целый год он собирался к своим, но не тронулся с места. Все, кто мог ждать его дома, ради кого стоило бы возвращаться, сгинули в Первой войне. Он думал, боль утихла за тысячи лет? Нет, он просто спрятался от боли за тем, что посчитал исполнением долга. Задача? Смысл существования? Разносить Первую войну по мирам, будто смертельную заразу? Он так и не вычислил, кто начал ту войну: кто сжил с места навов. Зато он прекрасно знает, кто творит то же самое с охотниками! Ах, равновесие Голкья нарушили тёмные со своим форпостом, а не асурский разведчик? И кого он пытается обмануть?

Ненависть! Он обратил её на себя, как поворачивают меч остриём к себе. Да, он не лучше того неизвестного, кто развязал войну, не лучше проклятых навов! Зря он не умер ещё тогда, когда любил и был любим. Тому, чьё сердце выгорело дотла, легче лёгкого убить себя, завершить бессмысленное существование. Но уходить, не прибрав за собою, и не попытавшись отомстить истинному виновнику всех бед? Для этого он слишком горд, он остаётся.

Новый смысл обретён… И две задачи, которые, очевидно, противоречат друг другу. Прибирать за собой следует там, где нагадил: на Голкья. А чтобы вытащить на свет и покарать зачинателя войны, нужно вернуться домой. Каждая задача выглядит почти невыполнимой: стабилизация нестабильного мира и охота на кого-то очень могущественного. С чего начинать? Тому, кто смертельно устал от разрушения, проще продолжать в том же духе, но правильнее – на некоторое время обратиться к созиданию.