Текст книги "Голос Ветра (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чащина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

А я мог не получить в долг, потому что с ним пришёл. У Тёмы на лице вырисовывался полный шок. Она без косметики, с фингалом под глазом. Футболка помята, легинсы короткие. Нормально выглядела. Для меня. Себе такой вид Полина не могла простить. Тоже только расслабилась, я Егора притащил.

В этом мире все в напряжении, строят из себя невесть что. А могли бы расслабиться. Как хорошо, что я Даночку встретил!

– Поль, – у Буравкина лицо съехало, брови растеклись по сторонам, голубые глаза сиротливо уставились на девушку его мечты, – малышка моя.

И полез обнимать.

Страдал он по ней, тенью ходил. Возможно, всё гораздо серьёзнее, чем я думал. Ведь возраст уже не подростковый. Могло быть такое, что Полина Потёмкина для Егора Буравкина стала единственной целью в жизни?

Почему нет.

Тёма прожигала меня взглядом ненависти, метала молнии и пыталась сразить наповал.

– Он плакал без тебя, пришлось привезти, – пожал плечами и быстро отправил ей сообщение.

Попросил денег в долг на два дня. Мог бы у Каримыча стрельнуть, но Тёма как-то привычнее.

Потёмкина отпихнула от себя Буравкина и глянула в телефон.

– Нет, – громко объявила Полина. – У отца неприятности. От меня это в тайне держат. Мать на измене, брат приезжал.

Я ничего не стал говорить. Нет, так нет. Но раз я промолчал, или у меня взгляд такой тяжёлый, Потёмкина начала нервничать.

– А вдруг мне больше не накопить денег?!

– Полин, найду работу, поступим, устроимся, – ожил Буравкин.

Вообще-то он от неё не этого хотел. Но, видимо, мои слова его тронули. Полинка – девушка сочная, за ней такие косяки пацанов ходили, что Егор явно не выдерживал конкуренции.

– Кто тебе пишет? – он хотел выловить её телефон. Не дала.

– Ты уже не вернёшься? – тихо спросила Мышонок.

– Даже на выпускной, – пожала плечами Полина, и в глазах карих застыли слёзы. – Вот так защищать друзей.

– Я не просил, – холодно и даже агрессивно бросил я.

Реально не просил, чего полезла? Просто у неё гормоны из ушей лезли, вот и несло драться. А скажи ей правду, ещё и получил бы.

– Ты всё время что-то просишь! – рявкнула на меня Полина, и я понял, что сейчас останусь крайним.

– Это не так, – всё что я мог сказать в своё оправдание.

– Ты не можешь нормальных девушек спасать?! – кричала Потёмкина. – Да пусть бы сдохла от побоев твоя Оля. У неё на всю тыкву написано, что она жертва. А Рязанцеву на кой вытащил у нариков? Получил, придурок?! Ты, Ветров, всегда будешь влетать! Скоро все спасённые тобой соберутся и отпинают тебя! Нечего таким чмошником ходить.

– Злая! Ты злая, Полина! – влезла защищать меня Даночка, вызвав у меня улыбку.

Я быстро спрятал её в своих объятиях, не дав рта открыть, только два её сердитых глаза торчали над моим локтем.

– Глупая ты, Полька, – усмехнулся я и подмигнул Буравкину. – Бывайте.

Я повёл Мышонка из парка к выходу с территории больницы. На ходу набрал сообщение: «Каримыч, отработаю, срочно нужны деньги».

– «Сколько?»

Другое дело. Всё правильно, нужно брать в долг только у тех, кто зарабатывает, а не у школьниц.

Многому отец научил, но ещё большему придётся самому научиться.

– Приглашаю нас в кафе, будем кушать и не стесняться, – подала голос голодная девочка рядом.

– Я угощаю.

Тут появилась ещё одна истина: завёл девчонку – зарабатывай.

Теперь мне с пустыми карманами ходить было нельзя. Угощать продуктами из соцпомощи тоже. Её кормить надо, одевать и баловать.

Обнимая, наклонился к ней, обтёрся лицом об её лоб и висок. Не поняла, что меня тут разрывает от нежности, пришлось пальцем за острый подбородок подцепить и приподнять голову. Дана улыбнулась, и я её в губы поцеловал. Не накрашены, сами по себе такие алые.

Смелая стала, язычком меня облизала. Сладкая моя! Я прищурился от удовольствия.

Больница удачно располагалась в центре города, поэтому через некоторое время мы достигли главного проспекта, и там уже я утащил девочку в ближайший ювелирный магазин.

Богато. Я привык со своим ремеслом, что всё сверкает, и публика деньгами сыплет, а Дана родилась в такой среде. Так что вошли смело.

– Выбираем тебе подарок, – шепнул ей. – Можно браслет, можно подвеску. Хочешь серьги?

Она смотрела на меня пристально, пытаясь понять, что я имею в виду.

– Я не шучу.

– Это дорого?

– Ну, – я посмотрел на яркие витрины. – Я хочу просто небольшой…

Надо было самому выбрать, а то вдруг захочет дорогую побрякушку, я же отказать не смогу.

На телефон пришло сообщение, Каримыч деньги перевёл. А я полный дурак. Стормозил… Меньше всего хотелось попасть в неловкую ситуацию.

Белое платье Даны привлекало внимание. Она прошла к товару, как пролетела. Курточку сняла и встала над одной из стоек. Спинка прямая, вся такая статная, похожа на лебедя. Красивая, милая. Сразу себе что-то присмотрела, и я, чтобы не опоздать, поспешил к ней присоединиться.

Все мои переживания остались со мной. Даночка стояла у лотков с серебром.

– Смотри!

Смотрел. На мышонка, который обнимал белый камень. Невольно рассмеялся.

– И цепочку к нему.

Как же сложно быть пацаном при девушке!

Дана открыла ротик, ресницы распахнула, когда ей на ладонь положили подвеску.

– Мышонок!

– Мышонок, – усмехнулся и…

Не выдержал, нужно было её одетой держать. Наклонился и поцеловал её плечико. Дана залилась краской.

– Цепочку к этой подвеске, пожалуйста.

Спешил, чтобы не передумала. Такую побрякушку я точно потяну и без денег Каримыча. Позор, конечно. Ничего, Даночка! Я так через год развернусь, ты любую вещь в этом магазине сможешь купить.

– Нет, браслетик! – выкрикнула она. И посмотрела на меня светлыми чудесными глазками. – Если он на шее висеть будет, я на него не смогу смотреть. А так, на руке видно всегда.

Ещё дешевле!

Облегчённо вздохнул, и стало как-то тоскливо. Ладно, угощу хотя бы в кафе.

Копейки, а радости полный подол белого платья. Она так смотрела на своего мышонка, что я тоже присмотрелся, поправил подвеску на белой ручке. Поцеловал её и отправился оплачивать. Прилив счастья прогнал тоску. Нужно было с этой девушкой перестроиться на новую волну. Она выбрала не по цене, не по престижу, а то, что ей сразу понравилось. И неважно, что стоило дёшево, это же Мышонок. И я рад!

– Я очень люблю вареники с картошкой и грибами и пельмешки домашние, – весело рассказывала она, держа меня за руку.

Мы шли с ней по городу как молодая, только что поженившаяся пара. Мы красивые, молодые, на нас заглядывались. Она танцевала вокруг, порхала, как белый мотылёк, показывала мне мышонка на запястье. Встала на носочки и поцеловала мою щёку.

Опять я одурманен, пленён и глубоко очарован. Протрезветь бы. Ну ничего, папа отрезвит. Появится или меня дождётся, поговорим, всё выясним.

– Мама твоя злая была, – сказал я своей девочке, заводя её в местную пельменную.

Все её эмоции нужно фиксировать. Она была беспредельно удивлена, что пельменная оказалась так близко, как только она о пельменях заикнулась, а ещё её сразил дизайн помещения.

– Зачем красные стулья. Это намёк на мясо? – прошептала она.

– Думаю, красный способствует аппетиту.

Не стала заострять внимание.

– С аппетитом у меня всё в порядке. Смотри, домашние пельмешки.

– То что доктор прописал. Со сметаной?

– Естественно!

С подносом мы встали в очередь. Рядом с такой красивой девочкой мне было невероятно комфортно. Я ещё, как последний собственник, приобнял Дану и целовал время от времени, показывая присутствующим, что моя красавица.

Не дал ей ничего нести, сложил всё на поднос и шёл за её белым платьем, когда она выбирала нам место. Выбрала уголок у окна. Оно выходило не на проспект, а на кусты у тротуара. Очень удачно, я бы тоже туда сел.

Я быстро прочитал мысленно молитву, чтобы Дана не заметила, перекрестил еду.

– Бабушка тоже так делала, – улыбнулась она мне, уловив мои действия. – Можешь не стесняться.

– Отец приучил, – всё же я стеснялся.

Никто из моих одноклассников и друзей в церковь не ходил. Да из школы от силы пять человек и то начальные классы, взрослые наотрез отказывались службы посещать.

Дана вела плечиками, сидела беспокойно. Так хотела кушать, что запустив пельмешку в рот, глаза закрыла от удовольствия и на время замерла.

– Ты любила бабушку? – приступил к обеду.

Глаз от неё не отрывал. И решил, что ладно… полюбуюсь на чудную девичью грудь... Уговорила. Сколько я на неё не буду смотреть? Так же красиво всё оформлено, как сладкое в корзиночке.

– Мамину маму больше, чем папину маму. Хотя они обе верующие были. Мамина мама меня пожалела, а папина нет. Она всё рассказала мне почти перед самой своей смертью. Два года назад. Мне пятнадцать было, папа из тюрьмы вышел.

– Что рассказала? – жевал я, стараясь не спугнуть её желание поболтать о личном.

Если честно, Дана с трудом душу открывала, были вещи, которых она сторонилась и, если что-то говорила, то морщилась, как от боли. Так она делала, вспоминая Кристину. Дана за подругу сильно переживала. Та осталась в интернате и была сверх доверчивой, доверчивее даже самой Даны. Сложно представить, что там за чудо.

– Ты только не говори никому, это между нами, – она нахмурилась и посмотрела в окно.

– Между нами, – кивнул я, сосредоточившись.

– Папа был плохим мужем, мама была плохой женой. Они сильно поссорились. Но папа с ней не развёлся, а она хотела уйти и сделала аборт в домашних условиях, – сказала это Дана очень просто. Хотя аборт был сделан над ней.

– Да. Я натуральная жертва аборта, – она посмотрела на меня.

В глаза смотрела, словно выискивала во мне что-то, пристально так, проникновенно, сканировала. От этого взгляда ещё при первом нашем знакомстве дрожь по телу. И не у меня одного. Она на всех так смотрела. Лицо её детское, но при этом глаза невероятные, словно женщине принадлежали взрослой, а то и старице древней. Вот за это её и недолюбливали, за какую-то неестественность и мистическую необычность.

– Выкидыша не было, – продолжила она, хлебнула вишнёвый компот, что выбрала. – Но меня она искалечила. Папина мама, считала, что это он виноват. И она права. Иначе как объяснить, что он с мамой остался. Инга родила, кормила меня грудью. Потом поняла, что я слишком больная. Папе заявила, что у неё нет специального образования, и она не может сидеть с таким ребёнком. А ведь, – Дана опустила ресницы и мне пришлось её ручку выловить, чтобы хоть как-то поддержать.

– Не надо, Мышонок, не рассказывай, – у меня сердце кровью облилось. Я не знал, что делать, как ей помочь!

– …мама была нужна, – в глазах ясных появились слёзы. – Она мне была жизненно необходима. И я не понимала, что я натворила. Стеснялась своих болезней, пыталась ей угодить, на коленях просила не отдавать меня в интернат. Но если ты человеку не нужен, то насильно любить себя не заставишь. Совсем недавно она стала проявлять ко мне интерес, больше дружеский. По магазинам, за покупками, по салонам, – она тяжело вздохнула и оставив ручку с мышонком в моих пальцах, продолжила кушать. – Но слишком поздно. У меня нет мамы. Папа есть, а эта женщина, которой ты очень понравился... Она чужая!

Богдана опустила голову и поджала губы, продолжила жевать.

Мне следовало понять сразу, что я очень понравился этой Инге. Поэтому она так на Дану при людях взъелась. Обидела Мышонка! Как защищаться в этом мире, если он полон вот таких вот... мамаш.

– Если она тебе никто, то и нечего на неё внимание обращать, – получилось слишком строго.

Вздымалась её грудь печально. Я ослаб, аппетит пропал. Нужно было менять тему. Я достаточно узнал о своей девочке, мне позарез хватило.

– Если бы у тебя был шанс стать кем-то другим в новой жизни, ты бы кем стала? – натянул улыбку на всё лицо.

Мгновенная смена настроения, она уже восхищённо уставилась на меня и тоже улыбнулась. С ней будет легко! Никаких обид на недели, полное примирение после любого неудачного разговора.

– Я, – она нахмурилась, подумала. – Я бы хотела быть эритроцитом.

Она ещё не договорила, а я уже искренне рассмеялся, закрыл глаза ладонью. Эта девочка меня умиляла, я не мог успокоиться, потому что приток счастья был беспрерывным.

– Ну и пусть я бы жила сто двадцать дней, зато как!

– Как?! – ржал я.

– В борьбе постоянной, нас была бы куча народа, мы бы вылавливали вражеских лазутчиков, гонялись бы за вирусами.

– То есть ты у меня скрытая воительница?

– Возможно, – румяный Мышонок лопала пельмешки, – А кем бы ты стал?

– А я стал бы ветром, – развалился на стуле и смотрел на неё, любуясь, – и жил бы я, пока жива планета, нигде бы не останавливался и всё видел…

Замолчал, потому что она уставилась на меня испуганно.

– Что? – насторожился я, пытаясь понять, что опять случилось с моей девочкой.

– Мы бы тогда… Мы бы не были вместе!

– О, блин, – выдохнул я, – как хорошо, что мы люди.

Я ухватил её за руку и потащил к себе.

Плевать на все правила этикета. Она будет сидеть у меня на коленях, и я буду кормить её с вилочки.

Через четыре часа Дану забрала мать. Перемать. Мы гуляли в центральном парке и прощались у фонтана. Женщина вышла из машины, но голоса на Дану не повысила. Я предупредил, если что-то будет угрожать, Мышонок срочно сообщит мне. Согласилась, но мать не боялась, потому что та действительно не имела никакой власти над ней. Моя прекрасная принцесса в белом развевающемся платье спряталась на заднем сиденье чёрного мерседеса.

И мир потерял краски, стало дико одиноко и немного страшно.

Чувство страха я пытался сбить молитвой. Пока шёл до ресторана Каримыча. Уже к вечеру добрался. В девять начиналась у меня работа, я вначале должен был играть на рояле в ресторане, затем уже на сцене выступать. Взял я у Каримыча крупную сумму в долг, поэтому придется, возможно, ещё и в выходные подкалымливать.

Про национальность Каримыча ничего сказать не мог, потому что он Адам Каримович Сидоров, вот такая смесь. Ни к одной диаспоре не принадлежал, но при этом умудрялся со всеми держать связь. Это его родной город, с моим отцом они вместе окончили школу, вместе поступили в краевом центре в университет, не разлей вода много лет, пока не женились. Каримыч угнал в Москву, отец обосновался здесь.

Приехал Каримыч совершенно недавно, у него в Москве свой бизнес, здесь он решил устроить ресторан и клуб своему старшему сыну от первой жены. У Каримыча три жены, восемь детей, при этом по паспорту он вовсе не женат, но всех троих таскает с собой, так что Сидоров он для отмазки. Ещё возле него тусовались родственники всех мастей, создавая свою какую-то непонятную общину или целый клан.

По приезде в наш город Адам Каримович первым делом решил навестить отца. Попал как раз в тот момент, когда Оля с соседями меня забрала из детского дома. В память о дружбе с моим отцом предложил на выходных подрабатывать. И я согласился. Никогда в этом заведении меня не оскорбляли, не обманывали. Наоборот, в ресторане можно еды на неделю взять с собой. В последнее время я не пользовался такой услугой, хватало на жизнь.

Так что неудивительно, что Каримыч переполошился. Прибежал в гримёрку сам лично. Низкорослый, смуглый уставился на меня большими голубыми глазами, сжал губы в рыжей с сединой бороде.

– Что? – нахмурился я.

– Сынок, а какое отношение ты имеешь к Тарасу Ляльке?! – возбужденно выкрикнул Каримыч, он вообще мужик эмоциональный.

Меня как ледяной водой облили. Я понял, что не могу сделать вдох полной грудью. Я не трус… Но стрёмно стало до дрожи в коленях. Все кричали мне про этого Тараса, но когда начал кричать сам Каримыч, я откровенно перетрухнул.

– А что? – шелестом спросил у дядьки.

– Столик снял. Сидит, ждёт тебя на разговор.

Я слишком много думал. Это ещё в детстве говорили. С другой стороны пытливый ум пока никому не навредил. Главное-то что?! Уметь рассуждать.

Сейчас такая волна пошла, твердящая о равенстве полов, о том, что парни, по сути, не должны соответствовать стереотипам, заложенным тысячелетиями. Мол, не все мужчины могут быть мужественными, и это на них сильно давит в моральном плане, они психически нездоровыми становятся. То же самое предлагают девушкам. Кто сказал, что девочка должна быть скромной и женственной? От этого все женские беды. И они правы! Вот правы и всё. Сколько таких примеров, когда ломали кротких парней, пытаясь сделать из них мужчин-спецназовцев. Сколько скромниц, вышедших из-под маминого крыла, погибло мгновенно в этой жизни.

Мне вообще какое дело? У меня семья была идеальной. Мама с папой страдали только от одного: не могли родить больше детей. И насколько я помню, меня отправили в лагерь, чтобы самим пройти школу приёмных родителей и подготовиться к ребёнку из детского дома. Чем это закончилось… Неважно.

Важно то, что я с детсва, благодаря родителям, твёрдо стоял на земле. Но насмотрелся, как люди рождались в странных семьях, где их откровенно калечили. И самое интересное, что чаще всего в семьях благополучных. Тянули детей по личному курсу, не глядя на то, что мальчишки и девчонки совершенно не оправдывали их надежд и сопротивлялись.

В итоге я пришёл к выводу: что всё идёт от воспитания и семьи.

Мне не хотелось быть сильным, не хотелось всего этого. Мои мечты о лёгкой спокойной жизни с гастролями и эстрадой так меня ласкали, что, когда я столкнулся с трудностями, оказался не готовым к ним. Меня, естественно, скосило горе, и я почти пропал в детском доме, где драться приходилось круглые сутки и доказывать, что ты парень, а не девчонка. Плевать на стереотипы и современное навязывание непонятных ценностей. Появилось желание быть парнем со всеми признаками, характером и поступками! А теперь, когда встретил Дану, мечтал стать настоящим мужчиной.

В этом и есть смысл всего существования, что у каждого своя роль. Такая, как Дана, должна быть под защитой настоящего мужика. И если я не буду соответствовать, то мне не место рядом с ней. Она уже под защитой взрослого, и я претендовал на эту роль, а сам пока из себя ничего не представлял. Моё самолюбие, гордость, самомнение таяли с каждым шагом, как я приближался к ВИП-зоне ресторана. Там, в стеклянной кабинке, стол с одним посетителем. Он ждал меня, чтобы поговорить.

Что папа скажет?

Я уже не уверен, что способен украсть у него Дану и устроить нашу жизнь. Уже ни в чем не был уверен, потому что очень сильно испугался.

Вспоминал отца, Каримыча в конце концов, духовного отца. Но ничто не придавало сил. Я струхнул так сильно, что хотелось убежать. Вот вам и хваленое: «Мальчик должен быть сильным, смелым, мужественным». Должен! Кому?!

Конечно, ему там за стёклами зеркальными хорошо. По слухам, ему сорок восемь лет. А мне всего девятнадцать… Там за спиной опыт, у меня за спиной крах и пепел.

Мне больно, мне страшно, я терялся. Собраться не мог. Да, со стороны никто ничего не видел, только внутри я навсегда сирота.

Быть сильным, смелым, мужественным… Кому должен?

Самому себе!

Мышонку я должен!

Смело вошёл в ВИП-кабинку.

Как держаться, когда этот здоровый амбал похож на медведя с помесью гориллы? Чёрная бородень, выбритые виски. Почти двухметровый. Он сидел, а всё равно видно, что огромный. Накачанные руки с наколками, футболка чёрная, под ней крест вырисовывался. Вряд ли стоило ждать от бандита хоть какой-то христианской совести. Хотя Дана ведь любимая дочь… В том-то и дело, в том-то и проблема моя.

Ну… Может, я тоже таким же стану через тридцать лет?

Эта мысль неожиданно меня спасла. Немного странное спасение, но стоило мне поставить себя на его место, как полегчало.

К моей девочке, к моему Мышонку клеится какой-то смазливый пацан. Надо обязательно с ним поговорить.

Нет, я бы себе Даночку не отдал. Вообще за спиной ничего, в бараке жил.

Дышать стало легко.

– Здравствуйте, – поздоровался я, вспоминая, как он меня в прошлый раз после этого с лодкой отправил в свободное плаванье, ничего больше не добавил.

Закрыл за собой дверь.

В кабине был круглый стол, вокруг него круглый диван. Воздух очень свежий: вытяжка работала отлично. Прохладно, кондиционер так настроен. Чувствовался запах жареного мяса. Стол был уставлен блюдами, и пил Лялька водку из двухлитровой бутылки.

– Здорово, – пробасил Тарас Лялька. – Садись.

****

Я прошёл к столу, сел на край дивана, Тарас оказался напротив меня.

– Выпьешь? – налил в пустую стопку водку.

– Нет, – твёрдо ответил я.

– Не уважаешь?

– Не пью. Совсем.

– А что так? – усмехнулся здоровый мужик и вылил из стопки водку себе в стакан. – Не научили у Светы на дне рождения? Всему научили, а пить нет?

– Нет, – спокойно ответил я.

– Обидел женщину, не приехал больше. Говорят, там серьёзные планы на тебя были.

Почему я надеялся, что мы поговорим о Дане и всё? Наивный. Естественно, как только я засветился с его дочерью, он проверил всё. И слухи в том числе. Хотя день рождения взрослой дамы, на котором я пел, как придурок, мечтающий понравиться… Понравился. Это чистая правда. Да, пригласили, да заплатили. Не только за то, чтобы спел и на пианино сыграл. Во всей этой истории самое неприятное то, что, когда Витя Рекрутов подрос, узнал об этом. И растрепал.

Да, там у тёти Светы были серьёзные планы. Хотела протолкнуть меня в шоу-бизнес. Но если только местного разлива, потому что слабовата она звёзды зажигать.

– Где мои семнадцать лет, – усмехнулся Тарас. – Мне б такое счастье в твои годы, я бы хлебалом не щёлкал. Прошёлся бы по безмозглым курам, оттолкнулся бы от них.

– И куда? – разозлился я. – Куда с таким разгоном? В курятник?

Тарас поднял на меня стеклянные голубые глаза. У Даны не такие, у неё серо-голубые, мягкие что ли, а здесь острые, режущие, бездушные. И то, что мужик выпил, делало его взгляд жестоким.

Он потянулся к телефону и нахмурил широкие брови.

– Папочка, посмотри, какого мышонка подарил мне Илюша, – прочитал он вслух. – Смотрю на мышонка и думаю, откуда ты взялся Илюша? Тебе от моей девочки что нужно?

Скулило что-то ниже живота, такие, как Тарас, сказали бы: «Очко сыграло, бзданул». В груди что-то оборвалось. Моя задача: внешне не показать, что я реально струхнул.

Волосы рукой назад откинул и смело посмотрел монстру в глаза.

– Я хочу жениться на Богдане.

– А ты кто такой?

Я заметил, что он в свою густую бороду улыбнулся.

– Илья Анатольевич Ветров, – недрогнувшим голосом представился я. – Пока в школе учусь.

– Но ты её старше, – продолжил ужинать папа Даны.

– Да, на год. У меня будет квартира, этим летом дадут. Поступать будем с ней. Она на дизайнера, я в консерваторию.

– Почему на дизайнера? – нахмурился мужик. – Она хотела стать экономистом.

– Это вы хотели. Она хочет рисовать.

Тарас оторвался от ужина и развалился на диване, растянув мощную ручищу по спинке. Это сколько ж мне жрать надо и качаться, чтобы вот такие руки были? Но в росте я ему не уступлю через пару лет. Я до сих пор рос.

Зачем я мечтал стать таким?

Чтобы Дана не чувствовала разницы?

– А жить на что?

– Я зарабатываю.

Надеялся, что не спросит, сколько. Потому что для его девочки это ничтожно мало. А ещё если рассказать, что меня подкармливают в этом ресторане и в церкви… Ведь он мог уже это узнать. Я неделю летал влюблённым ветром, а он меня изучал. Но больше всего поразило то, что Тарас не заострил внимание на той жуткой ночи, где я реально попал. Для мужиков это весело, залететь к женщинам на растерзание. Только не для меня, который был после этого на грани женоненавистничества. И это самый страшный косяк в моей жизни, если Тарас считает, что это ерунда, тогда не за что цепляться.

– Девочка растёт и запросы тоже, – после раздумий сказал Тарас.

– Когда девочка вырастет, я уже буду зарабатывать. Могу постараться очень хорошо заработать.

– Постарайся, – он пальцем почесал бритый висок. – И кем собрался работать?

– Пока не думал, – обманул я. Если честно, перебрал кучу вариантов. Всё вело в шоу-бизнес.

Жизнь такая штука, что если ты не хочешь жить один, придётся поступиться принципами. Вся наша жизнь – сплошная жертва. Не захочу ради неё шевелиться, буду жить без неё.

Это чётко читалось на жутковатой роже Тараса Ляльки.

– Нет. Я… я не буду выступать на эстраде. Меня шоу-бизнес не интересует.

– Так я тебе не предлагал это, – неожиданно ответил папа, свернув весь разговор в другое русло и разрядив одной фразой всю атмосферу. – Мне тоже не нравится, что мой будущий зять петухом по сцене скакать будет.

Я не выдержал, усмехнулся.

– Богдане сказал, чтобы только меня слушалась. И так было, пока несколько дней назад моя крошка-Мышонок не заявила, что отныне она слушается меня только одним ухом, другим какого-то Илюшу, – он басовито рассмеялся. И смех его казался ободряющим. – Знаешь, что она болеет?

– Да, она мне всё рассказала… Ну, как всё. Я готов взять ответственность. Мне только узнать диагноз.

– Узнаешь, – поник головой мужик. – Не генетическое заболевание. Инга отравилась во время беременности, это привело к патологии развития. Дана до четырёх лет не разговаривала. Всё что ты видишь, Илья Анатольевич Ветров, это работа профессиональных врачей. Она не должна так говорить, она не должна так двигаться. С её синдромом люди неуклюжие, движения неловкие. А я видел, как вы сегодня танцевали. И я уже не уверен, что ей правильно поставили диагноз. Не мог я её оставить на Ингу, поэтому, как только начались неприятности, отдал в интернат. Это непростое заведение, там все девочки больные. И все из богатых семей. Под присмотром врачей и учителей. Она оттуда вышла почти здоровой. Ты справишься. Знать бы только, что без корысти ты к ней подъехал.

– Она подъехала, – улыбнулся я. – Я просто подошёл три месяца назад, Дана на меня не взглянула, а неделю назад сама пришла. Просто она слушала музыку, которую я залил полгода назад в Интернет.

– Отец и мать у тебя людьми были. В монастырь твой ездил.

У меня челюсть отвисла. Ничего так папа подготовился. Думаю, мою медицинскую карту тоже посмотрел.

– Хорошо о тебе отзываются люди, а нелюдей я слушать бы и не стал.

Лялька достал из кармана куртки связку ключей и три пластиковые карты. Одна была банковская, две визитки. Послал мне по столу. Я прихлопнул этот набор рукой.

– Время тебе даю до утра. Пока пляшешь и поёшь, думаешь. Если передумаешь, Каримычу оставишь ключи и карточки.

– Не передумаю, – твёрдо заявил я.

– Завтра поедешь в Москву, телефон на карточке есть. Человечек мне по гроб жизни должен, так что поможет тебе. Позвонишь Дане, скажешь, что папа послал, и ты поехал, чтобы училась и не прогуливала, а то уже собралась в школу не ходить. На следующей неделе, в субботу, у неё день рождения. Отпразднуем, жить к нам переедешь временно, Ингу не бойся, близко не подойдёт.

Знал? Знал, с кем жил, и не разводился. Это либо любовь, либо выгода непонятная.

– В понедельник в ЗАГС пойдёте, – продолжил Тарас. – Распишитесь. Она возьмёт твоё отчество и твою фамилию. После этого уезжаете в Москву, там переведётесь в ближайшую школу и её окончите. Поступайте, куда захотите.

Он поник, на лице появились десятки морщин, и с этим старческим выражением лица очень ярко стала выделяться седина в его чёрных волосах.

Я тяжело сглотнул, во все глаза смотрел на него. И когда с ним взглядом встретился, понял… Понял, что времени в обрез. Понятливый, можно не пояснять.

Он ещё говорил, объяснял, рассказывал. И я согласился.

Выступал в эту ночь без особого огонька, предупредил Каримыча, что больше не приду и вернул ему деньги. О том, что женюсь, ничего не сказал, попросил, чтобы никто не узнал, что я с Лялькой разговаривал.

Именно так сбылась моя заветная мечта. Так изменилась моя жизнь, и я стал мужчиной, на которого была возложена миссия ухода за девушкой, будущей супругой. И улыбка не сходила с губ. Я осознавал всю ответственность и сложность этого, но мне казалось, что в любви и во взаимности я всё перетерплю. Уж если один столько вынес, то с Мышонком тем более перенесу.

Домой возвращался в четыре часа утра. Вначале шёл медленно. А потом рванул со всех ног в сторону своего барака. Он горел.

От автора: Дорогие читатели, вынуждена повториться. Данное произведение задумывалось как трагедия без ХЭ. Но в процессе я влюбилась в своих мотыльков так сильно, что захотела им взаимной любви навсегда. Трагедия остаётся в этой книге, вторая «Год Ветра» будет повествовать о невероятно нежных отношениях, будет она 18+ и появится сразу, как только будет закончена эта. Следующая глава – трагедия. Если вы не уверены, что сможете спокойно перенести все испытания вместе с героями, а они будут жестокими, пропустите, пожалуйста, следующую главу и подождите выхода продолжения в новой книге.

Горел корабль и мосты.

Дана

Инга сказала, что я ей больше не дочь, со мной она общаться станет. И можно было подумать, из-за Ильи и что я её не послушала в школе. Нет! Потому что я рисовала её в чёрном платье, а на нём было около двадцати оттенков разных цветов, и она не поверила, что я так вижу. Такую безвкусицу она бы не надела, лоскутные платья нынче не в моде. Обиделась.

Все думали, у меня диагноз такой, даже дурой называли, а на самом деле я не дура вовсе, отходчивая и зла не держала. Это в родительницу. Она вообще меняла гнев на милость очень быстро, только Инга не любила никого и ничего, кроме денег, но это уже папа виноват. Нельзя было насильно девушку в ЗАГС тащить.

Это не моя жизнь. Мне больше повезло, у нас с Ильёй взаимная любовь.

У меня нет мамы. Но я бы хотела её иметь. Вот рисовала себе акрилом на холсте. Несложно вовсе. Я мамочке глаза умные придумала и улыбку робкую. Стояла она, невероятная красавица, с распущенными светлыми волосами, в платье чёрном по колено, что обтягивало идеальную фигуру. Морда мерседеса торчала. Пока это было всё. Немного тень у туфелек на каблуках накидала, вроде как земля под ногами.

В моей комнате играла любимая музыка. Илья прислал сообщение: «Мышонок, ложись спать, я работаю, утром напишу».

Давно прислал. Уже за полночь, а мне не спится. Проблема моя была в том, что я увлекающаяся. Вот пришло в голову нарисовать картину, и, похоже, меня утром будут от неё отрывать, или я отрублюсь у ножек мольберта. Не могла перестать рисовать.

Затянуло!

Мне невероятно нравилось.

Сидела я в мягком спортивном костюме с кошками. Капюшон с ушами накинула на голову. Ноги босые. На тарелочке бутерброды, в чашке чай остыл. За окном чернела беспроглядная ночь. Вот в такую безлунную темень красиво небесные фонарики запускать.

От постоянного сидения заболела попа, и я поднялась, чтобы размяться. Места в комнате вообще не было, так что я нечаянно испачкала покрывало, начала его оттирать.

Хозяйку в дом мы не наняли. Папа заказал жену на час. Пришло целых четыре жены. Всё убрали, чистоту навели, бельё постирали, высушили, погладили, приготовили еду.

Так что покрывало, скорее всего, мне стирать.