Текст книги "Новочеркасск. Кровавый полдень"

Автор книги: Татьяна Бочарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

АККОРДЫ ФЕСТИВАЛЯ

Выступление рабочих в Новочеркасске изначально не являлось политической акцией. Высказываемое недовольство советскими и партийными руководителями имело скорее бытовой характер, диктовалось экономическими причинами и уж никак не подразумевало смены политического строя. Люди даже не могли, да и не хотели представлять свою страну иной – без ленинской партии, без Советов. Это невозможно было помыслить даже в конце 80-х годов, и сама перестройка была задумана именно как некий ремонт государственного устройства, но никак не его ниспровержение.

А в 1962 г. указание партии не подлежало обсуждению. «Коммунисты, вперед!» – это помнилось с фронта, и там, где не действовал воинский приказ, имел силу этот партийный клич. Правда, на войне для страховки существовали заградотряды и СМЕРШ. И в Новочеркасске их «родичи» страховали исполнение приказа на уничтожение. Знали, что военные не приучены к убийству беззащитных людей. В материалах следствия есть упоминание о том, как приехавшие из Москвы гэбисты заставляли вояк-генералов звонить в Москву и нагнетать обстановку.

Подавление восстания в Новочеркасске было закономерным и естественным действием той государственной системы, той власти и тех ее носителей, которые на тот момент были. Неестественным делом было такое выступление рабочих. События развивались молниеносно и трудно просчитывались. Поэтому у всей правящей и обслуживающей ее камарильи лишь и хватило ума на примитивное, а потому и грубое, насилие. Ну а потом методы совершенствовались.

Впрочем, операция «Фестиваль» (кодовое название акции КГБ в Новочеркасске) уже в своей завершающей фазе демонстрировала организационные пируэты.

4 июня 1962-г. НЭВЗ приступил к работе, и ночная смена выполнила план на 150%. Раскаявшись в своем бунте, заводчане выразили желание в воскресенье, 10 июня, отработать «крамольную» субботу. Их похвалили, но напомнили о праве на отдых и не разрешили перетруждаться. Наоборот, власти озаботились проблемами народа – на прилавках появились продукты, товары.

Была сделана и красивая мина при плохой игре. «Жестоко» расправились мелкими сошками. Исключили из партии и сняли с должности директора НЭВЗа Б. Курочкина, освободили со строгим выговором от обязанностей секретаря парткома завода М. Перерушева. Такой же выговор получили первый секретарь ГК КПСС Т. Логинов, второй секретарь В. Захаров и секретарь В. Осипенко. Наказали и председателя горисполкома В. Замулу строгим выговором «за серьезные недостатки в культурно-бытовом обслуживании рабочих электровозостроительного завода и жителей пос. Октябрьский». Это, однако, не помешало Замуле впоследствии занимать высокие государственные посты, как, впрочем, и многим другим.

Все эти дни в Новочеркасске находились и проводили агитационно-разъяснительную работу члены Президиума ЦК КПСС. Это уже была их специализация. 5 и 6 июня в городском театре состоялись собрания партийного и комсомольского актива. Прошли встречи с воинами гарнизона, которым объявлялась благодарность за проявленные стойкость и мужество.

Результаты агитации не замедлили сказаться. Вот что докладывал в ЦК КПСС 12 июня председатель КГБ В. Семичастный:

Отдельные участники беспорядков, раскаявшись в своих поступках, являются с повинной. Например, 9 июня райотдел милиции Октябрьского поселка посетили учащиеся электромеханического техникума Васильев и Дорогавцев, оба члены ВЛКСМ, где осудили свое поведение и просили дать им возможность загладить вину;

Учитывая то, что большинство участников выступления – молодежь в возрасте от 18 до 25 лет, руководство, заметая следы, особое внимание уделило «правильной» ориентации студентов.

Вспоминает Станислав Подольский:

В политехническом институте было проведено собрание студентов (которое назвали митингом) с участием Ильичева, члена ЦК КПСС, и Павлова, секретаря ЦК ВЛКСМ. Ильичев вызвал смех и возмущение студентов, сообщив, что «автомат выпал из рук солдата и, ударившись о землю, сам застрочил». Павлов выступил куда более нахраписто. Он провел параллель между событиями в Венгрии и забастовкой в Новочеркасске, квалифицировал выступление рабочих чуть ли не как контрреволюционный мятеж. Живописал «татуированных уголовников, которые, взобравшись на башни наших танков, распивали бутылки “Московской” и, разбив опустошенные бутылки о броню, выкрикивали глумливые лозунги антисоветского содержания». Распалив студенческую аудиторию подобными описаниями, этот ничего не видевший на самом деле демагог добился от митинга одобрения расстрела;

– Так надо было в них стрелять? – завопил он.

– Надо! – гаркнул ошарашенный зал.

Добившись необходимой ему реакции, Павлов мгновенно успокоился, пробормотав: «Я знал, я был уверен, что здесь настоящая, наша молодежь!».

Резолюцию участников собрания зафиксировали, студентов отпустили.

Были, конечно, студенты, которые не побоялись открыто выступить на этом собрании. В НКЦ (неформальной организации конца 80-х) состоял Геннадий Марчевский. 2 июня 1962 г. он находился на площади расстрела и рассказывал потом обо всем, что видел. Его вызывали в КГБ, предупреждали. Там один из следователей так выразился:

«Подумаешь, несколько человек убили в целях наведения порядка! Надо будет – весь город туда уйдет!» – и показал рукой вниз: т. е. в могилу, на тот свет.

В дальнейшем Марчевский, занесенный в списки неблагонадежных и не раскаявшийся в своих «неправильных» понятиях, был исключен из комсомола с формулировкой: «за аморальное поведение и проявленную несознательность». Его еле допустили к защите диплома, а сам документ выдали лишь через год, после представления положительной характеристики с места работы. Все последующие годы Марчевский жил под «рентгеном» КГБ.

Говорили, что некоторых громкоголосых студентов исключили, заставили уехать из города. А возмущались многие. Студенты приносили и показывали осколки разрывных пуль, пулеметные гильзы.

После расстрела демонстрации, главной задачей компетентных органов становилось пресечение всех нежелательных слухов и выступлений.

Комитетом госбезопасности в связи с массовыми беспорядками в Новочеркасск, Ростов, Шахты и Таганрог было командировано 140 оперативных и руководящих работников во главе с заместителями председателя Комитета тт. Ивашутиным и Захаровым. Для выявления и пресечения возможных случаев проникновения за границу нежелательных сообщений через радиолюбителей в Новочеркасск и Шахты направлено 5 машин радиоконтрразведывательной службы с радиоприемной и пеленгаторной техникой

– сообщалось в очередном докладе Семичастного в ЦК КПСС.

Все эти дни поводилось активное выявление участников демонстрации. Людей опознавали по фотографиям, и обвинению было этого достаточно. Раз стоял в толпе и рот был открыт – значит, что-то антисоветское говорил. Практиковались «плановые» выдачи кандидатов на суд, т. е, звонили из КГБ начальнику цеха или другому руководителю и требовали назвать несколько человек – активистов выступления.

Использовались доносы людей друг на друга. Многие, стараясь обезопасить себя, стремились выслужиться, дав показания, участвуя в очных ставках, собраниях и судах. Кое-то таким образом пытался просто убрать личного врага, отомстить. В определенной мере здесь повторился синдром 37-го года, когда в страхе ожидания «черного воронка» проходили дни и ночи и любыми способами хотелось избежать участи арестованного соседа.

Из той же докладной:

Органами госбезопасности по состоянию на 12 июня выявлено свыше 150 наиболее активных участников беспорядков. Их преступная деятельность документируется с целью привлечения к ответственности. 53 человека из этого числа уже арестованы.

По имеющимся официальным документам всего осуждены были 122 человека, однако показания свидетелей дают основания предполагать, что неучтенными оказались судимые местными судами в других областях. Косвенно подтверждают это и представленные документы, ибо трудно предположить, что уже выявленные и, так сказать, «задокументированные» участники был отпущены без наказания (хотя единичные случаи были). Нельзя исключить, что некоторые кандидаты под суд избежали этой участи, заслужив чем-то помилование у властей.

Из «Особой папки» ЦК КПСС:

12 июня на электровозостроительном заводе в тележечном и кузнечном цехах проведены общие собрания (присутствовало около 700 человек). Коллективы указанных цехов осудили имевшие место беспорядки. В последние дни состоялись собрания и на других предприятиях, на которых осуждены враждебные действия хулиганствующих элементов и примкнувшей к ним части несознательных рабочих. На собраниях рабочие и служащие выступали с требованиями очистить город от уголовно-преступных элементов.

Неправильно, конечно, утверждать, что целый город устрашился и тотчас переменился. Среди рапортов КГБ есть информация о «враждебных проявлениях». Так» неким «Народным комитетом» был выдвинут «Первый ультиматум», в котором предъявлялись требования допустить родственников к раненым, сообщить места захоронения убитых. В этой смелой анонимке содержалась угроза сообщить обо всем иностранцам.

В эти же дни в Новочеркасске появились различные надписи и листовки. Так, прямо на арке на спуске Герцена было написано: «Да здравствует забастовка!». В одном из цехов НЭВЗа на стене была обнаружена надпись с угрозой в адрес начальника цеха. И каким-то образом было установлено, что автором появившейся здесь же листовки антисоветского содержания является токарь-револьверщик Богатырева.

Но это были единичные случаи. Массы же были мобилизованы на всеобщее «одобрительное молчание».

СУДИЛИЩНЫЙ ПОЛИГОН

Травля людей и организованные судилища – та же трагедия, только не сконцентрированная в одном выстреле, а растянутая на годы мук и страданий, унижения и позора.

Уже 12 июня в докладной Семичастного фигурируют имена наиболее активных забастовщиков и формулировки их вины, в точности повторенные позже «независимым» Верховным Судом.

Документы из «Особой папки» с пометками: «Никита Сергеевич читал и просил дать на ознакомление…», красноречиво свидетельствуют о гнусности организованной судебной расправы.

Выездные заседания суда проводились в Новочеркасске, за укрепленной кирпичной оградой ККУКСов (бывшие казармы кавалерийских курсов, изначально – Кадетский корпус, до недавнего времени – месторасположение дивизии особого назначения ВВ). В начале июня здесь, в штабе танковой дивизии, располагались высшие чины государства, приехавшие на усмирение мятежа. Интересно, что бывал в эти дни в Новочеркасске и руководил обвинением Генеральный прокурор СССР Р. Руденко, известный из истории как обвинитель фашизма на Нюрнбергском процессе. Так вот, по прямому указанию этого «гуманиста» семерым участникам событий была вменена ст. 77 УК РСФСР. Применил ее на суде в Новочеркасске, подводя людей под расстрел, возглавлявший судебное заседание председатель Верховного Суда РСФСР Л. Смирнов.

Бандитизм в статье УК трактуется следующим образом: «организация вооруженных банд с целью нападения на государственные, общественные учреждения или предприятия либо на отдельных лиц, равно участие в таких бандах и в совершаемых ими нападениях – наказывается лишением свободы от трех до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества».

Но какую банду мог создать в течение одного дня или участвовать в ней приехавший в Новочеркасск из степи и пьяный во все дни пастух Зайцев? В каких «бандах» («вооруженные, устойчивые группы, организованные для преступной деятельности») участвовали другие, расстрелянные по суду? О, суд!

И массово применяемая к участникам демонстрации 79-я статья после изъятия лжи и идеологических пассажей трещит по швам. Вот как она гласит: «Организация массовых беспорядков, сопровождавшихся погромами, разрушениями, поджогами и другими подобными действиями, а равно непосредственное совершение их участниками указанных выше преступлений или оказание ими вооруженного сопротивления власти – наказываются лишением свободы на срок от двух до пятнадцати лет».

Следователям пришлось «за уши» подтаскивать факты под расстрельный приговор. Поэтому обвинения старались «навесить» на ранее судимых или как-то уж явно выделившихся.

Интересны предложения Семичастного и Руденко по организации судебной кампании, изложенные в записке в ЦК КПСС от 16 июля 1962 г.:

Информацию о ходе процесса периодически передавать по городской радиотрансляционной сети, а в местной печати сообщений об этом не публиковать.

Разрешить Новочеркасскому городскому комитету КПСС в ходе процесса провести в отдельных цехах заводов собрания рабочих с требованием сурового наказания виновных в организации массовых беспорядков, а после его окончания – с одобрением вынесенного приговора.

То есть, суды еще должны были состояться, а все уже было КГБ и ЦК КПСС предрешено. И чтобы обязательно одобрения были, и чтобы письменных следов не оставлять…

Не допуская больше никаких промашек, связка КГБ-КПСС старалась осудить, посадить и заставить забыть. Забыть под страхом смертной казни. А если невозможно забыть, то переиначить память, оправдать кровавое злодеяние убеждая, что это бандиты, уголовники, хулиганы и т. п. Сыграть на шкурном страхе. И это было мастерски сделано.

14 августа начался, а 20-го закончился показательный судебный процесс под руководством председателя Верховного Суда РСФСР Л. Смирнова с государственным обвинителем прокурором республики А. Кругловым. Цитирую «боевой» рапорт Ивашутина от 16 августа 1962 г.

На судебных заседаниях ежедневно присутствует около тысячи представителей общественности города, в основном, рабочие промышленных предприятий. Процесс проходит организованно, вызывает большой интерес со стороны.

Интерес действительно был. Новочеркасск затаился в ужасе, однако знать хотел все. Но уже до судов была ясна участь подсудимых, и поэтому никто добровольно не шел на эти страшные, лживые процессы. На суды допускали по особым приглашениям трижды проверенных людей. Ничего неучтенного больше не могло произойти в Новочеркасске. Интерес был, но не произносимый и не обсуждаемый. А те, кто говорили громко, говорили по инструкциям одно извечное: «Распни!»

20 августа 1962 года Верховным Судом РСФСР осуждены по совокупности преступлений, предусмотренных ст. ст. 77, 79 УК РСФСР к смертной казни – расстрелу с конфискацией имущества:

Зайцев Александр Федорович, 1927 года рождения, русский, беспартийный, образование 6 классов, судимый в 1952 году за хищение общественной собственности к десяти годам лишения свободы и в 1954 году за злостное хулиганство – к двум годам лишения свободы. До ареста работал бригадиром дойного гурта совхоза имени ХХП съезда КПСС Чернышевского района, Волгоградской области.

Коркач Андрей Андреевич, 1917 года рождения, украинец, беспартийный, образование 9 классов, женат, имеет двух взрослых детей, судимый в 1947 году Военным трибуналом за злоупотребление служебным положением к трем годам лишения свободы. До ареста работал электриком электроцеха электродного завода.

Кузнецов Михаил Алексеевич, 1930 года рождения, русский, беспартийный, женат, имеет одного ребенка, судим в 1950 году за хищение государственной собственности к 8 годам лишения свободы, в 1959 году привлекался за кражу, до ареста работал слесарем на электродном заводе.

Мокроусов Борис Николаевич, 1923 года рождения, он же Кузин Борис Савельевич, 1925 года рождения, русский, беспартийный, образование 6 классов, женат, детей не имеет, ранее судимый: в 1943 году за причинение тяжких телесных повреждений опасных для жизни – к десяти годам лишения свободы и в 1956 году – за хищение государственного имущества к семи годам лишения свободы. В 1959 году условно досрочно освобожден с испытательным сроком до ноября 1962 года. До ареста работал обрубщиком литья на Новочеркасском станкостроительном заводе.

Черепанов Владимир Дмитриевич, 1933 года рождения, русский, беспартийный, со средним образованием, ранее не судим, женат, имеет одного ребенка, до ареста работал слесарем сборочного участка Новочеркасского завода «Гормаш».

Сотников Сергей Сергеевич, 1937 года рождения, русский, до ареста – член КПСС, исключен из партии в связи с настоящим делом, образование 7 классов, ранее не судимый, женат, имеет двух детей. Работал токарем на Новочеркасском электровозостроительном заводе.

Шуваев Владимир Георгиевич, 1937 года рождения, русский, беспартийный, с образованием 5 классов, женат, имеет одного ребенка, ранее не судим, до ареста работал поваром Новочеркасской школы-интерната № 2.

Эти выдержки из текста обвинительного заключения, возможно, смутят кого-то из читателей перечнем имевших место судимостей. Коснемся и этой темы.

За хищение общественной, государственной собственности, хулиганство и драки отбывали наказание Зайцев, Кузнецов и Мокроусов. Напомним, что в советское время понятие собственности было всеобъемлющим и считалось что «все вокруг народное, все вокруг мое». Вот и пользовались. Ну, а выпивка, драки – это обычное явление. Ведь когда реабилитировали расстрелянных, то разобрались, что Зайцев весь день 2 июня был пьян, а 3-го вообще лежал в кювете. Кузнецов, потеряв на площади друга, тоже напился и грозился растерзать любого. Мокроусов пришел на площадь в середине дня и стал возмущаться увиденным. Вероятно, его несдержанная натура способствовала получению предыдущих судимостей, одна из которых еще висела на нем. Но 2 июня он не думал о своей биографии.

А за что осудил Андрея Коркача военный трибунал? В свое время он был кадровым офицером Советской Армии, командиром 2-го эскадрона 12-го гвардейского кавалерийского казачьего полка. Капитан Коркач считался наилучшим офицером и был выдвинут на должность преподавателя тактики в Новочеркасском кавалерийском училище. А судили его за то, что возмущенный разболтанностью и кражами в училище, он однажды «… через своих подчиненных переодел гвардии казака Аверина в старое обмундирование и повесил на него плакат с надписью: «Я украл полотенце, я жулик, вор и мерзавец». За самоуправство А. Коркач был лишен воинского звания и осужден к трем годам лишения свободы. По характеристикам и ходатайствам был освобожден из заключения через пятнадцать суток.

Многим присутствовавшим на суде запомнилось выступление и поведение Сергея Сотникова. Он говорил, что сожалеет о допущенных погромах (хотя сам участия в них не принимал). Он обвинял власть, которая допустила беспросветное существование рабочих, обличал неправедный суд. Этого ему не простили.

…Приговор суда был встречен продолжительными аплодисментами переполненного зала и нашел широкий отклик и одобрение трудящихся города. Так, плавильщик чугунолитейного цеха электровозостроительного завода К. после объявления приговора о расстреле 7 подсудимых заявил: «Собакам – собачья смерть!». Токарь аппаратного цеха этого завода Ф. рассказывал товарищам по работе: «Судят отъявленных негодяев, многие из них в прошлом у головники. Есть два паразита, которые больше всех кричали об улучшении жизни, а у самих имеются собственные дома, дачи, у одного автомобиль, у другого мотоцикл. Таких гадов надо изолировать от общества и наказать самым суровым образом».

Рабочая обмоточно-изоляционного цеха Н. заявила: «Где же были наши глаза, за кем мы пошли, ведь там одни бандиты, которые по 3-4 раза судимые, и по 6-7 раз были женаты.

Настолько мастерски были обставлены суды, так убедительно звучали обвинения, так безотказно действовал фактор коллективного осуждения, что сами подсудимые один за другим признавали свою вину.

Все подсудимые, за исключением одного, виновными себя признали и раскаялись в совершенных преступлениях. Так, подсудимый Щербан заявил: «Я оцениваю свои действия как преступление перед Родиной и раскаиваюсь в этом». Подсудимый Шуваев: «Осуждаю свои преступные действия и глубоко раскаиваюсь перед Верховным Судом. Я хорошо теперь понимаю, что стреляли не в невинных людей, а в погромщиков и хулиганов, и стреляли правильно.

Это еще один аспект синдрома Новочеркасской трагедии – чувство вины от самого участия. И хоть скостили сроки, выпустили, а потом реабилитировали, но все же многие участники демонстрации чувствовали себя виноватыми и неправыми. Это были не убежденные политбойцы, а чаще люди, которые в порыве нахлынувших эмоций, прокричали в толпе свои житейские проблемы, немудреные мысли, обиды. За это и «сели». А потом тридцать лет жили ущемленные.

Один пример. В 2000 (1) г. отозвалась еще одна наша пострадавшая. Мы даже не знали, где ее искать. Числилась в списках осужденных Галина Полунина, но не обратилась к нам ни в 1991-м, когда реабилитировали основную группу репрессированных, ни в 1996-м г., когда Ельцин приезжал в Новочеркасск с Указом. Не оформила даже положенную компенсацию. О ней, Галине, иногда рассказывала Валентина Водяницкая, вместе с ней мотавшаяся в 1962 г. по лагерям и пересылкам. Говорила, что была такая девчонка с косичками, которую она защищала от всяких обид.

И вот Полунина объявилась. Позвонила из Краснодарского края, а потом и приехала в Новочеркасск, рассказала о своей жизни.

Вернувшись из заключения, Галина попыталась забыть о том, что с нею произошло в Новочеркасске. Однако в дотошных анкетах при устройстве на работу приходилось' указывать, что была осуждена. Некоторые любопытствовали. И она придумала причину осуждения, более легкую, как ей казалось – убийство мужа. Да, страшное преступление, но бытовое и попятное. Многие и посочувствовать могут – мало ли на Руси злодеев-мужиков! Понятное дело. Не то, что политика, антисоветчина… Так и жила Галина. Но потом дети ее все-таки направили к нам: «Мама! Ты же ни в чем не виновата!».

Этот случай подтверждает мысль о том, что живут еще люди, которые не слышали о реабилитации, а может, слышали, да не верят, боятся и даже денег компенсационных не хотят. Разве вернешь молодость, здоровье и годы, прожитые в страхе?

Нет, не герои они, случайно оказавшиеся в стихийной буре. Жертвы, скорее. Пострадавшие – это мягко сказано и не совсем точно. Именно жертвы, брошенные на заклание кровавому коммунистическому идолу. Но ведь жертвами оказались и другие, осуждавшие их. Их превратили в марионетки и использовали для создания антуража зловещей пьесы насилия. И даже если они свидетельствовали добровольно и убежденно, они уже были «изнасилованы» пропагандой и страхом.

Вот так описывается в донесениях в Москву реакция в Новочеркасске на решение выездной сессии Верховного Суда РСФСР:

Приговор суда был встречен продолжительными аплодисментами переполненного зала и нашел широкий отклик и одобрение трудящихся города.

Одобряют приговор также работники учреждений города, научные сотрудники и преподаватели учебных заведений. Так, например, научный сотрудник политехнического института 3. говорил в отношении осужденных: «Это – подонки общества, они совершили тяжкие преступления и их надо расстреливать».

Открытый судебный процесс оказал большое воспитательное значение на население города.

По просьбе рабочих в сборочном цехе электровозостроительного завода состоялось обсуждение хода процесса. Маляр В. при этом заявила: «Правильно сделали, что устроили показательный процесс, пусть люди знают, кто был запевалами в массовых беспорядках. Такие люди совершенно не вызывают сочувствия, это отбросы рода человеческого».

Если ранее часть людей не понимала происшедших событий, то теперь жители гор. Новочеркасска разобрались в их существе, поняли, что беспорядки были спровоцированы уголовно-хулиганствующими элементами, и с возмущением осуждают преступные действия бандитов и хулиганов.

Вот они, корни новочеркасского синдрома.

Прошли годы. Пришли новые времена и новые люди, расставившие иные акценты. Что изменилось в сознании тех, фамилии которых я сократила до одной буквы, и многих других, не поименованных, но «праведно возмущенных»? Разве не мучила совесть кого-то из осуждавших и проклинавших своих товарищей, свидетельствовавших против них и подписывавших протоколы дознаний? Ведь из этих свидетельств умело ткалась «ткачами» КГБ паутина приговоров, за которыми изломанные человеческие судьбы. Наверное, мучила совесть, но не всех… Многие находили оправдание перед самими собой, а некоторые так и уверены, что действовали правильно, разгоняя бунтовщиков и хулиганов, свидетельствуя против них, осуждая. И здесь у нас тоже есть пример.

В середине 90-х обратился к нам раненый Ежов. Все, как обычно: хлопотал о компенсации, необходимо было везти его на освидетельствование в Ростов. Во время беседы с врачом стал говорить, что он был не с хулиганами, а был сознательным дружинником, и ему очень обидно, что в него пуля попала. В тех-то ладно, заслужили. Говорил он это при стоящей рядом Валентине Водяницкой. Трудно передать ее реакцию. Бурю негодования еле удалось погасить. А компенсацию за ранение Ежову выплатили. Но каждый остался на своих позициях, при своей правде.

Новочеркасская трагедия – жестокий опыт как для одной, так и для другой стороны. Через десятилетия народ снова пошел на площади, но если на другую сторону баррикад становилась армия, то люди знали: все может быть. Армия всегда с властью, она ее часть. И только один раз, в августе 1991 г. армия объединилась с народом. Люди в шинелях не выполнили приказ. Но это уже были иные люди, иные обстоятельства, все шаталось и рушилось, и поэтому у военных был выбор.

Грубая, грязная, кровавая работа в Новочеркасске – своеобразный опыт и для машины подавления, которая, учтя ошибки, перешла потом на «тихие» методы расправы с инакомыслием и бунтарями. Главной задачей стала «профилактика» и недопущение подобных массовых явлений. На площадь с протестом успевали выйти только единицы, а большинству недовольных находилось место в психушках и лагерях.

А затем история сделала новый виток.