Текст книги "Небо для Баккена (СИ)"

Автор книги: Татьяна Авлошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Черный и рыжий кхарны бежали рядом. Не быстро и не медленно, обычной походной рысью. Всадники протянули друг другу руки и переплели пальцы. Здесь, где никто не видит, можно. Гранит и лед не бывают мягкими. На людях бравому капитану дозволено проявлять топорную галантность, а гордой хессе главному прознатчику – снисходительно принимать его ухаживания, но настоящая нежность, только когда вдвоем.

Жаль, короткий срок ей отпущен.

Кхарны остановились.

– Всё, Хельга.

– Да. Дальше я одна.

Немного времени для прощания, последних слов.

– Оле, помнишь, мы тренировались вечером во дворе? С улицы на нас смотрел человек. Мне показалось, это был Торгрим Тильд.

Сван изумленно присвистнул:

– Торгрим? С тех пор как он ушел из города, лично я ничего о нем не слышал. Уже два года как. Если он вернулся, то почему не зашел к нам? Почему глазел с улицы, издалека? Ларс его видел? Неужто не признал учителя?

– Мой брат редко видит что-то дальше собственного носа. И нос этот большую часть времени повернут в сторону Герды. К тому же Ларс довольно близорук. Лица людей различает не дальше чем за пять шагов.

– Вот оно, копание в хрониках и архивах. Но почему ты мне раньше не сказала, что Торгрим примерещился?

– Его появление казалось – и кажется – мне слишком невероятным. А тогда еще и недостаточно важным, чтобы поверить.

– Ничего, Хельга. Я тут… присмотрю. Что делать, если Ларс объявится?

Любящая сестра на несколько секунд задумалась.

– Дай в лоб и запри в комнате. После будем с его подвигами и их причинами разбираться.

– Сам так думал.

– Спасибо.

– Было бы за что.

Они обнялись. Молча, коротко, крепко.

Вот и все. Хельга тронула коленями бока рыжего Рёда. Она не оглянулась.

Какое-то время Оле Сван, кусая вислый ус, мрачно смотрел на снег под копытами кхарна. Потом развернул Шеврана по направлению к Гехту. В городе, право, было очень много дел.

Глава 5

Глава 5

Выставили меня из Арахены еще быстрее, чем туда водворили. В камеру возвращаться не пришлось, да и зачем? До дверей узилища проводил лично канцлер. Извиняться, конечно, не стал, но проследил, чтобы я вышел за ворота. Странно, никаких бумаг подписывать не пришлось, да и протокол допроса никто не вел. Как будто канцлер Хегли Секъяр не хотел оставлять вовсе никакого подтверждения тому, что Ларс Къоль, хронист города Гехта, вообще побывал в Арахене.

Скима мне вернули. Тоже без всяких росписей и свидетельств. При столичной тюрьме имелась своя кхарня, откуда и вывели несколько ошалевшего, но накормленного и расчесанного быка.

Больше ничего не потребовалось. То ли потому, что я был «гостем» канцлера, то ли здесь, в Арахене, вообще такие порядки. Нет за тобой вины, так и пошел вон со всей возможной скоростью. Я и пошел. Разыскивать купца Тормода Вилда, чей караван должен был вскоре отправиться из Бьёрнкрога в Гехт.

Если взглянуть на карту Фимбульветер, не особо присматриваясь, она покажется похожей на льдину, по которой хорошенько стукнули ломом. Ближе к центру, на месте пробоя, столица – Бьёрнкрог. Именно здесь столетия назад остановились и намертво уперлись отступающие перед ледником люди. Отсюда же их потомки начали расходиться, возвращаясь в прежние, уцелевшие поселения или основывая новые. К столице ведет множество причудливо изломанных, пересекающихся трещин-дорог.

Но рисунки отчаянно врут. По карте, например, от Гехта до Къольхейма дальше, чем до храма Багряного Дода, но добираться до родового замка гораздо быстрее. Все зависит от извилистости дороги и встречающихся препятствий. Хитроумный Орм, командор ордена Багряного, знающий все тайны подземных путей и рек, вообще может, верно, достичь любой цели, хоть на другом краю земли, если не в считаные часы, то уж за одни сутки точно. А тут караван будет тащиться чуть ли не трое…

На ночлег – еще засветло – расположились в том же трактире, что и на пути в столицу.

Невозмутимый трактирщик налил мне в кружку барка.

– Отпустили или сбежал?

– Отпустили.

– Эй, борода, плесни человеку искусства чего-нибудь вкусного!

Рядом плюхнулась Лив. Места на лавке достаточно, но она умудрилась притиснуться локтем к локтю, при этом вертится, как трещотка на гвозде. Удивительно подвижная девушка. Только что говорила с трактирщиком – и уже повернулась ко мне.

– Сейчас папаня все подготовит, представление будет.

Лив и ее папаня – бродячие актеры, мастера театра теней. Лучшие во всей земле Фимбульветер! Это и многое другое я узнал в первые же десять минут совместного путешествия. Опрометчиво приблизился к окликнувшей меня девушке и попался. Чтобы, сидя в санях, поймать за рукав всадника и удерживать его рядом, потребна незаурядная ловкость. Лив наделена ей в высшей степени. Равно как и даром красноречия. Говорит она не замолкая, и от голоса ее, в общем приятного и звучного, сгущается вокруг одуряющий морок, сплетается в сеть, сеть затягивается, тащит к девушке Лив.

И когда я успел пообещать покатать ее на кхарне? Уже и руку протянул, чтобы помочь сесть в седло, но тут Ским, всегда охотно принимавший на свою спину Герду, вдруг заартачился. Взбрыкнул, ударил копытами в обрешетку саней и боком, боком пошел в сторону. Чем-то не понравилась ему Лив. Так за весь путь больше и не приблизились. Хоть извинения за невежливое поведение быка проси. Но Лив не дала мне этого сделать.

– Я что, такая страшная, что от меня кхарны шарахаются?

– Нет, конечно.

– Красивая? Скажи, красивая?

– Очень красивая.

– То-то же.

Лив закинула ногу на ногу, прижавшись к моему колену. Двигаться было некуда, если только свалиться с лавки, а актерка, похоже, никакого неудобства не испытывала. Фунс, Хельга и Герда никогда так не сидят.

Отец Лив, мирно дремавший в санях всю дорогу, теперь вихрем носился по трактиру, раздавая энергичные указания, куда и как ставить лампы, белый полотняный экран, прочие вещи, потребные для спектакля.

– Что представлять будете?

– Старинную легенду, – важно ответила девушка. – Мы, живущие дорогой, многое знаем и помним. Хочешь, приходи, когда все улягутся, на кхарню. Научу кой-чему.

Я вдруг вспомнил, что в старых книгах про бродячих актерок писали… ну, не очень хорошо. Ни в чем конкретно не обвиняли, но намекали, что приличным людям с ними дел лучше не иметь.

– А сейчас, – голос Лив превратился в загадочный шепот, – дай руку, я погадаю тебе. Расскажу, что ждет в будущем. Или боишься? – взглянула насмешливо.

Было б кого и чего бояться! Я решительно протянул руку.

Пальчики Лив нежно бегали по ладони, но смотрела актерка в глаза.

– Будет тебе удача… в любви! – пропела гадалка.

Также в делах денежных и всех прочих, сулящих выгоду и славу, если только… Дальше прорицательница начнет стращать клиента и, окончательно заморочив, легко получит с него предвкушаемую мзду. Мне о таком рассказывала Герда, а ей – забравшая девочку из приюта рыжая ведьма Флоранса. Которая по-настоящему умела видеть.

А Лив склонилась низко, дыхнула на ладонь, словно на стекло, чтобы запотело и на нем можно было рисовать, но вдруг, отшатнувшись, резко сжала мои пальцы в кулак и оттолкнула руку:

– Ничего не скажу!

Вскочила с лавки и убежала к отцу.

– Лив! – весело окликнул я гадалку. – Если в чем-то прибыль, так где-то убыток должен быть. Чем за удачу в любви расплачиваться придется?

Она не ответила, проворно поднырнув под натянутую поперек трактира простыню.

Предостережение? Что от собственного кхарна смерть приму, не предрекла, и то ладно.

Я попросил еще одну кружку барка и приготовился смотреть представление.

Спектакль был очень хороший, хотя к старинным легендам не имел никакого отношения. Лив с отцом представляли сказку о Догадливом Нильсе, добывшем себе в жены королевскую дочку, – вещь простецкую, детскую, но делали это столь искусно, что все посетители трактира, от пятилетней внучки купца Тормода Вилда до суровых охранников каравана, завороженно следили за тем, как движутся по белому полотну тени от жестяных фигурок, ахали и восхищенно смеялись шуткам актеров. Лив с ее звонким голоском и басовитый папаня умудрялись говорить за шестерых персонажей так, что их невозможно было спутать. Когда сказка закончилась, восхищенная публика долго хлопала.

Довольная раскрасневшаяся Лив объявила, что это еще не конец представления, а пока мастер Дук (широким жестом указала на своего отца) готовит новых «артистов», не желают ли почтенные и такие щедрые хессе взглянуть на зверинец?

Хессе, конечно же, желали.

Лив повернулась к экрану боком, подняла руку. И на белом полотне залаяла остроухая собака! Еще один жест – и вот по снежной равнине скачет заяц, а вот потряхивает рогатой головой кхарн, вот, поднявшись на хвосте, танцует пещерный полоз. Лив называла всех представляемых зверей, но и без этого не узнать их было невозможно. Зверинец понравился ничуть не меньше спектакля.

– Солнце всходит! – торжественно произнесла актерка, поднимая руку с растопыренными пальцами.

Тень на полотне казалась не черной, а темно-серой. Как ладонь Дракона Меда, нарисованного на фреске в Лунной башне на Птичьем острове. Мы еще почему-то решили, что это ключ к тайнику… Фунс!

Рисунок слишком странный, слишком привлекающий внимание, чтобы быть обычной картинкой. Слишком явно указывающий на секрет, чтобы тайник открывался просто, без подвоха.

Мы тщательно обшарили и простукали внутреннюю стену башни, но что, если тайник напротив нее, в колонне? И что, если проклятая книга, «Соперник», действительно там?

Пожалуй, пришло время двигать в Рёнкюст и оттуда на Птичий. Привезу «Соперника», отдам книгу канцлеру, и пусть Хегли Секъяр сам хоть сжигает опасный апокриф, если решится на подобное. А нас всех оставит в покое!

– Поедешь с караваном, идущим в Гехт, – сказал канцлер королевства. – Заночуете на полдороге, в трактире. Ночью, когда все угомонятся, выйдешь тихонько. Как добраться до Птичьего острова, думай сам, хоть по волнам на лыжах, но привезешь мне сюда то, что ты там нашел. Тогда отдам донос в руки – что хочешь, то с ним и делай, можешь в печке сжечь, можешь в рамочке на стену повесить. А если откажешься… Доказать, что ты не злокозненный еретик, будет очень сложно. И долго. Да и другие дела есть, поважнее. Чтобы не скрылся никуда, решения будешь ждать здесь, в Арахене. Не самое лучшее место в мире, но что поделать. И семью твою потревожить придется. А то вдруг сестру запретными речами к ереси склонял или девочку свою…

Врезать канцлеру в челюсть не удалось, Оле Сван больше учил меня драться оружием. Захватив за запястье, Хегли Секъяр аккуратно, на грани боли, заломил руку, заставив меня снова сесть на скамью.

– В караване за тобой будет присматривать наш человек, – как ни в чем не бывало продолжил он. – И не испытывай судьбу.

Именно из-за обещанного прикрытия я и тащусь гусиным шагом с караваном купца Тормода Вилда, которого назвал мне канцлер. Но кто из здешнего народа тайно служит Секъяру? Сам торговец, который принял как должное то, что хронист, существо быстрое и подвижное, согласен медленно путешествовать с его обозом, будто ценящая комфорт городская матрона? Начальник охраны, суровый молчаливый дядька, не проявляющий никакого интереса к тем, кого должен защищать и оберегать, весь путь мрачно глядевший куда-то за горизонт, а теперь пытающийся узреть тайну вечной жизни на дне пивной кружки? Кто-то из суетливых шумных горожан?

Лив. Точно, она. С начала пути с меня глаз не спускала. Странно, конечно, что сопровождать меня должна девчонка, и только полдороги, но замыслы канцлера простому смертному не постичь. Нужно сказать ей и… Только сначала отозвать в сторону, а то сейчас на актерку весь трактир смотрит.

Отхлебнув из кружки, я из-под ее прикрытия быстро стрельнул глазами туда-сюда.

Не все наблюдали за представлением. Румяный толстяк, усевшийся напротив меня, пристроил на стол блюдо с жареным гусем и азартно разделывал птицу. Закончив, взялся за еду руками, а нож положил рядом. Я рассеянно взглянул, мимоходом подумав, что Оле Сван за подобное разгильдяйство любому устроил бы знатную выволочку. Капитан требует, чтобы хоть боевой, хоть бытовой клинок сразу после использования был тщательно вытерт и убран в ножны.

Фунсова теща!

Я заставил себя разжать пальцы, до боли стиснувшие кружку с барком. Отхлебнул, поставил посуду на стол. Взглянул на Лив, закончившую представление и собирающую со зрителей плату. Покопавшись в сумке, переложил в карман несколько крупных монет, а мелочь зажал в ладони. Еще некоторое время полюбовался актеркой. И лишь потом позволил себе снова взглянуть на нож. Но того на столе уже не было. Обычного походного ножа с широким лезвием, в котором возле самого перекрестья была просверлена дырочка, а рукоять украшало изображение хищного Дракона.

– Ух, хорошо дело идет! – Лив снова уселась на лавку и, отобрав у меня кружку с остывшим барком, осушила до дна, а взамен подсунула плошку, в которую собирала плату за выступление. – Когда публика понимающая…

Я обернулся к окну. Уже окончательно стемнело, луна запуталась в тучах. В свете фонарей трактира было видно, как метет мелким снегом поземка. Вряд ли она разъярится до чего-то опасного, а вот следы скроет хорошо.

А если я ошибаюсь и всего лишь понравился актерке? Но выбора нет, Лив сейчас единственная, с кем я могу заговорить, а она – выполнить мою просьбу, не вызывая подозрений. Не Тормода ж Вилда просить развернуть караван.

– Лив, пойдем-ка выйдем.

– Ты что! У меня же представление! После!

Но я уже тащил упирающуюся девушку за руку прочь из трактира.

На кхарне и около ни одного человека, только косматые быки невозмутимо смотрят на нас из стойл.

– Ну и чего? – Лив прислонилась к наполненной мхом клети. – До конца представления потерпеть не можешь?

Я выглянул на улицу. Никто не вышел из трактира вслед за нами, не топтался на крыльце. Может быть, следят из окна, но этого не понять.

Ским занимал третье стойло от входа. Седло и упряжь висели тут же, на распорке.

– Ты что? Ты что задумал? – Лив взирала на меня в безмерном удивлении и даже с испугом. – Я не…

– Лив, слушай меня внимательно, объяснять нет времени, но, может, ты и сама все знаешь. Я еду в Рёнкюст. Ты сейчас возвращайся в трактир, все время будь на людях. Лучше ночь не спи. Завтра с утра с первым же попутным караваном вместе с отцом отправляйся в Бьёрнкрог. У ворот Арахены потребуй встречи с канцлером Хегли Секъяром, скажешь, что есть вести от Ларса Къоля. С тобой будет разговаривать высокий мужчина с черной бородкой, южанин. Надо что-то, чтобы он поверил, что ты действительно от меня… Скажешь ему, что Къоль по-прежнему терпеть не может вареную рыбу. Если он не удивится, передашь следующее: похоже, я знаю, где «Соперник». С караваном больше оставаться не могу, здесь Ждущие. Отправляюсь на Птичий, пусть канцлер ждет меня на побережье в Рёнкюсте.

– Какой канцлер? Чей соперник? Спятил?!

Хорошая актриса. Или же действительно не имеет к Хегли Секъяру никакого отношения.

Под изумленным взглядом актерки я осторожно вывел Скима из кхарни. Никаких преследователей по-прежнему не наблюдалось.

– Спятил, – убежденно сказала вслед Лив.

Вдоль берега океана не прокладывают тракты, и нормальные люди предпочитают огибать Фимбульветер на карбасах. Понятно почему. На карте четко вычерчивают береговую линию, а сколько вдоль нее мест непроходимых, непроезжаемых и даже непролезаемых, самонадеянному путнику предстоит выяснить самому.

Начали огибать один холм, но на пути встал другой, за ним притаился третий, а когда наконец выбрались на простор, ни я, ни Ским представления не имели, где мы находимся.

По непонятной причине выбрались мы из холмов совсем не там, где заезжали. Океана словно и поблизости не было. Окончательно разуверившись в своих способностях находить нужное направление, я дал Скиму волю.

Всякий знает: кхарн под седлом всегда считает главным хозяина. Но если заблудился в Белом Поле, не знаешь, куда двигаться дальше, надо спешиться, отпустить поводья и довериться быку. Он чутьем отыщет верный путь, выведет если не к человеческому жилью, так на дорогу. Но слишком много времени мы потеряли. Солнце уже уселось на горизонт, а ночью одинокому путнику в Белом Поле беда. Нужно добраться хотя бы до тракта, попытаться отыскать придорожное укрытие. Невелико удовольствие всю ночь сидеть в холодной каменной пирамиде, но она хотя бы защитит от ветра и ночных хозяев снежной равнины.

К прочим бедам началась метель. Белые вихрики пока что робко приподнимались над землей, будто принюхивались, приглядывались, но скоро они осмелеют, начнут подкрадываться, окружать, ослепят, заморочат, собьют с пути. А о тех, кто может прийти за метелью, и думать нельзя.

Тихое хихиканье за спиной. Нельзя оборачиваться, нельзя смотреть. Настиг ли нас путник, погибший в Белом Поле, и, лишенный достойного погребения, ставший упырем, принес ли холодный ветер мроса, или подкралась неслышно белокосая метелица, нечисть всегда нападает спереди – ей нужно, чтобы жертва посмотрела на нее.

– Постой… Обернись…

Голосок нежный, звенящий. Метелица. Прекрасная девушка с длинными, до земли, волосами, собой белая, будто вся из чистого снега создана. Обнимет, прильнет, поцелует и выпьет в поцелуе том живое тепло.

Не отвечать, не оглядываться – идти. Шагать вперед сквозь снежную круговерть, ни зги не видя перед собой, доверяясь лишь чутью кхарна. Где-то поблизости должно быть человеческое жилье, иначе Ским залег бы, пережидая буран.

– Постель готова… Ложись…

Тонкие нежные руки обнимают меня, белые волосы опутывают, словно сетью.

Оступившись, падаю на колени.

– Не бойся… Просто уснешь… Уснешь счастливым…

И тут же Ским, мотнув головой, снова вздергивает меня на ноги. Хорошо, что догадался намотать уздечку на запястье.

– Не противься…

Холодные руки запрокидывают голову. К губам словно льдинка прижалась. Герда не так целует…

– Герда!

Впереди, четыре шага пройти, распахнулась дверь. Золотистый домашний свет, девичий силуэт на пороге. Я рванулся вперед, к моей Герде.

Не сумел, сил не хватило. Кружащая вокруг вьюга почему-то стала черной. Стало совсем темно и очень тихо. Я снова падал лицом в снег.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Взгляды, взгляды. Сочувственные, любопытные, откровенно злорадные. «А о чем ты думала, голубушка, когда с хронистом путаться начала?» Весть о том, что стряслось с Ларсом Къолем, разлетелась по городу за один день. За измену или за правду, рано или поздно, а случившегося надо было ждать: не бывает у таких, как Ларс, ровной, спокойной жизни.

Вслух никто ничего не говорил – обижать дочь свирепого капитана стражи дураков нет! – но лучше б уж не молчали. Тогда можно было бы хоть ответить, защититься. А что делать, когда на тебя просто смотрят? Хотелось заслониться от взглядов, как от ударов, сжаться, закричать… Тогда будет еще хуже. Вот, скажут, дура сумасшедшая, поглядеть на нее уже нельзя.

Герда старалась выполнять свои обязанности в оранжерее, но получалось плохо. Вода из лейки лилась мимо или вытекала за края горшка, лампа для обогрева никак не хотела принимать нужное положение, постоянно что-то падало и опрокидывалось. Растения, прежде радостно тянувшиеся к Герде, жухли и никли. Они словно чувствовали горе девушки и страдали вместе с ней.

В результате добрейший хеск Брум предложил взять заботу о несчастных посадках на себя. А Герде нужно немножко отдохнуть. Нет, оранжерея вовсе не собирается отказываться от ее услуг, но когда в семье такое горе… Она может вернуться в любое время. Слова «как только успокоится» вслух произнесены не были. Герда согласилась, ей было все равно.

Дома она целыми днями лежала на кровати в своей комнате. Не плакала, уже не могла, только иногда тихонько скулила, отвернувшись к стене. Приходил Вестри, устраивался в ногах, скрутившись кренделем. От его живого тепла становилось чуточку легче.

– Герда! Кушать!

Папа зовет ужинать.

Подобрав ставшие неуклюжими, тяжелые, словно мешки с мокрой шерстью, руки и ноги, Герда приподнялась. Посидела немного, вцепившись в край кровати, пока не унялось головокружение. Глаза не хотят открываться. Такое ощущение, что все лицо опухло, оплыло вниз. И нос заложен. Надо бы умыться. И волосы расчесать… Горе не повод для неопрятности.

Ужинали вдвоем. Хельга как уехала в столицу, так там и сгинула, а Гудрун целыми днями пропадала в храмах. Следуя странной логике, она молилась всем Драконам по очереди, хотя чем тут могут помочь торговец Ханделл или покровитель ремесел Мед? Впрочем, Ханделл оберегает тех, кто в дороге…

Оле суетился, подавая на стол. Герда вяло подумала, что надо перестать валять дурака, не у нее одной горе, и хоть как-то помогать приемному отцу. Он же сейчас и на службе устает, и по хозяйству хлопотать ему приходится. И с Вестри гулять. А еще о раскисшей в квашню девчонке заботиться.

– Дочь моя, ты почему ничего не ешь? Не вкусно?

Наверняка вкусно. У Гудрун по-другому не бывает. По утрам перед началом паломничества она успевает что-то приготовить для своих подопечных и оставить, завернув в одеяло. Все держатся, одна Герда как каша-размазня.

– Надо кушать, доча. Похудеешь, подурнеешь. Ларс вернется, ругать меня станет. Что ж ты, скажет, старый дурак, о дочке плохо заботился?

Вот тут ее и прорвало. Рыдала отчаянно, в судорогах, а папа Оле подставлял широкую надежную ладонь, чтобы не ударилась лбом о край стола, другой рукой гладил по волосам и приговаривал:

– Ларс вернется, Герда, выживет и вернется. Зря, что ли, я его учил?

Этим словам хотелось верить.

Постепенно слезы иссякли.

– Ну, успокоилась? Ничего, все ничего. Чего дрожишь, вроде ж не холодно? Сейчас барка тебе горячего…

Оле ушел на кухню.

Вестри, все опиравшийся лапами о колени и норовивший лизнуть в лицо, улегся у ног и пристально смотрел на дверь. Ждет хозяина.

Где ты, Ларс? Что с тобой? Я жду тебя каждый день и каждую секунду, жду тебя домой, я не могу без тебя! Где ты?!

Словно холодный ветер Белого Поля пронесся по гостиной, затушил горючие кристаллы, потревожил огонь в камине.

– Герда…

Голос тихий, не шепот, а стон.

Ларс в беде, Ларс зовет ее!

Минуту назад казалось, что со стула подняться не сможет, а в прихожую бегом прибежала.

Прочь запоры. Дверь настежь.

Мелкий колючий снег ударил в лицо, ослепляя.

Вместо привычной городской улицы с горящими фонарями – завьюженное поле, почти не разглядеть за бураном человека и кхарна.

– Ты куда?

Крепкие руки отца обхватили, втащили обратно в дом.

– Что творишь-то? Чуть с крыльца не упала.

– Там… Там…

– Нет там никого и ничего, вот, сама погляди.

За распахнутой дверью Замковая улица. Спокойно, ни ветерка. И ничего, никого. Тихо крупными пушистыми хлопьями падает снег.