Текст книги "Людочкины выкрутасы (СИ)"

Автор книги: Татьяна Арутюнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 16

Между тем Оксана всё чаще вспоминала, как самоотверженно Иван мыл полы в их квартире и покупал мебель. Считала его добродушным и не жадным человеком. Грустно улыбалась, когда в памяти всплывали его «кулинарные шедевры». Что Ирочка к нему относилась, как к настоящему отцу, любила с ним болтать, играть, бороться, кататься у него на спине. Родной отец на неё вообще не обращал внимания, с ней никогда не играл. Только один раз увёз её на море в Сочи после её расставания с Миловановым, да и то, только для того, чтобы насолить Оксане.

– Почему я сначала не поговорила с ним об этой Людке? – сокрушалась она. – Ведь простила же я его после того, как Феодосия Ивановна мне рассказала всё об их отношениях.

Чувство вины перед усопшим мужем не покидало молодую женщину. Теперь ей в Иване нравилось всё, только самого его уже нельзя было вернуть.

Однажды в её дверь позвонили. Оксана посмотрела в глазок. Там стояла Феодосия Ивановна.

– Здравствуй, доченька! – приобняла свекровь Оксану и поцеловала в щёку, как только та впустила её в квартиру.

Оксана закатила глаза:

– То люто ненавидит меня, то целует и доченькой называет. Попробуй её пойми!

– Вот, была по делам в вашем районе и решила зайти, проведать тебя. Узнать, не надо ли тебе чего?

– Да нет, ничего не надо, – ответила Оксана, не приглашая незваную гостью пройти в комнату.

Феодосия Ивановна, поняв, что невестка не собирается с ней долго общаться, заволновалась:

– Ты не можешь напоить меня чаем? Жажда замучила. А мы с тобой посидим, вспомним моего сына.

Было глупо отказывать матери Ивана в такой просьбе.

– Конечно, Феодосия Ивановна, я вас напою чаем, и о Ванечке поговорим. Проходите, пожалуйста, располагайтесь удобнее в кресле или на диване.

Сама отправилась в кухню. Вернулась минут через семь с подносом в руках. Поставила на журнальный столик две чашки с чаем, вазочки со сладостями.

– Угощайтесь.

Феодосия Ивановна с удовольствием выпила чашку чая и попросила налить ещё.

– Дорогая моя девочка, – ласково пропела она, – скажи мне, пожалуйста, если бы ты узнала историю взаимоотношений Ивана с Людмилой Егоровой до его смерти, то простила бы его?

– Похоже, моя свекровь настоящая ведьма, – решила Оксана. – Не успела я подумать, что простила бы Ивана, если бы он честно рассказал мне о своих отношениях с Людкой, как его мать тут же нарисовалась, чтобы задать мне вопрос на эту же тему.

– Оксаночка, почему ты молчишь?

– Обдумываю, что ответить.

– Ну, как, обдумала?

– Обдумала.

– И что ты мне скажешь? Простила бы моего сына?

– Феодосия Ивановна, зачем теперь-то об этом говорить? Ивана уже нет с нами. Не хочется лишний раз копаться в наших прошлых отношениях.

– Я, как его мать, очень хочу это знать. Если бы ты только знала, как я мечтаю, чтобы в твоей памяти остались светлые воспоминания о моём мальчике!

– Они и так светлые.

Но свекровь продолжала играть у неё на нервах.

– Доченька, ты сказала мне правду?

– Конечно, правду, – не моргнув глазом, подтвердила Оксана.

– Значит, ты всё-таки простила бы Ванюшу, – уже сама за Оксану утвердительно ответила свекровь и вопросительным сверлящим взглядом уставилась на сноху, словно требуя от неё ещё раз подтвердить вслух, сказанное ей.

Оксана её «змеиного» взгляда не выдержала и слова свекрови подтвердила:

– Давно простила.

– Спасибо тебе, девочка. Теперь ты настоящая вдова моего сына. А ты знаешь, что после смерти мужа, женщина не должна целый год выходить замуж за другого мужчину? Год должна беречь память о нём!!! – потрясла она пальцем над головой.

– Да тебе-то, какое дело до моей памяти о муже? – внутренне возмутилась Оксана.

Потом смело посмотрела в глаза свекрови.

– Думаю, что замуж я ни через год, ни через два не выйду. Отойти надо хорошенечко от предыдущих замужеств. Они у меня уже вот где сидят! – провела она ладонью по горлу.

– Ты – настоящая женщина, – обрадовалась Феодосия Ивановна и стала радостно прощаться с Оксаной.

После её ухода Соколова призадумалась.

– Складывается впечатление, что в связи со смертью сына, свекровь головой повредилась. Иначе, зачем нормальной женщине ходить к невестке, выгнавшей из дома её сына, и выяснять, как она теперь к нему относится?

Из размышлений её вывел звонок мобильного телефона. Это был Андрей Иванович.

– Оксаночка, здравствуй!

– Здравствуйте, Андрей Иванович, – игриво ответила она. – Надеюсь, что вы благополучно нашли похитителей Веселовой?

– Нашли. По этому поводу я тебе и звоню. За мной должок. Не возражаешь, если я приглашу тебя сегодня отметить это событие в ресторане?

– Буду только рада. Мне не мешало бы немного развеяться.

– Давай, я заеду за тобой к девятнадцати часам. Годится?

– Вполне.

В этот раз она не стала долго трудиться над своей внешностью.

– Сегодня я должна прилично выглядеть, серьёзно. Андрей Иванович – мужчина в возрасте, и пригласил меня в ресторан только из благодарности за мою помощь.

Нанесу на лицо минимум макияжа, надену вот это скромное платье, свои любимые удобные туфельки на каблучке, возьму с собой эту маленькую сумочку, нацеплю пару колечек, серьги, и тонкую короткую цепочку с бриллиантовой капелькой. Вот, пожалуй, и всё, – решила она, осматривая себя в зеркале.

В назначенное время она спустилась к подъезду. Андрей Иванович вышел ей навстречу из незнакомой машины, поздоровался и помог сесть на заднее сиденье. Рядом с ней находился молодой мужчина. Мазур бухнулся на переднее пассажирское место, пристегнулся ремнём.

– Поехали. Оксаночка, познакомься – это мой напарник Михаил Хитров. Не возражаешь, если мы втроём посидим в ресторане. Повод-то у нас один.

– Не возражаю. Буду рада знакомству.

– Михаил, – представился Хитров.

У ресторана Мазур галантно помог Оксане выйти из машины.

– Пока свободен, – отпустил он водителя. – Я позвоню, когда нас надо будет забрать.

В зале ресторана их провели за столик и предложили посмотреть меню и карту вин. Спустя несколько минут официант вернулся и принял заказ.

– Оксана, ты – чудо! – начал Мазур. – С твоей помощью мы не только Веселову нашли, но и высвободили из «рабства» группу людей.

– Из какого рабства? – притворно спросила она.

Соколова заранее решила сделать вид, что ничего не знает об этом. Иначе не о чем будет говорить за столом. Уж, она-то знала, как мужчины любят хвастаться своими достижениями в работе.

– Ты не поверишь, – продолжил он, – её похитили для того, чтобы заставлять просить милостыню у людей в общественных местах.

– И она это делала? – округлила она глаза.

– А куда ей было деваться? Представляешь, её держали в вонючем подвальном помещении вместе с шестью бомжами мужского пола. Избивали.

– Ужас! – передёрнула она плечами. – Я помню, как вы говорили, что её муж – известный человек в нашем городе. Кто он?

– Этого я тебе, Оксаночка, чисто из этических соображений, сказать не могу, – загадочно произнёс Мазур. – Ему и его жене ещё жить и работать здесь.

Соколова хоть и знала, о ком идёт речь, но решила схитрить и расколоть Мазура.

– Да, ладно! Мне, простой медсестре, ни один мужчина с фамилией Веселов не знаком. А уж известных людей я вообще мало знаю.

– У них с женой фамилии разные, – вдруг вмешался Михаил.

Мазур посмотрел на него с укором и покачал головой.

– Молчу, – осёкся Хитров.

Вернулся официант с подносом и стал расставлять блюда на столе. Мужчины сразу оживились.

– Ну, что, Мишаня, начнём отогреваться за все те десять дней, которые мотались за обидчиками Веселовой и сидели в засаде?

– Давай, Иванович, начнём, – радостно подхватил Хитров.

Теперь каждый из них по очереди говорил хвалебный тост в адрес Оксаны и пил так часто и помногу, как только могут это делать работники милиции. Соколова была в шоке. Ведь они и её заставляли делать то же самое. Она же упорно только прикладывала бокал к губам, делая один маленький глоток, чтобы не опьянеть. Однако глотков этих было много, и Оксана изрядно захмелела. Её спутники по очереди приглашали её танцевать. Она не отказывалась, только движения в танце становились всё мене уверенными. Однажды, танцуя с Михаилом, они столкнулись с какой-то парочкой.

– Извините, – дружно сказали друг другу обе пары.

Оксана встретилась глазами с девушкой.

– Привет Лиль!

– Привет – привет, – как-то презрительно произнесла девушка и отвернулась к своему спутнику.

– Кто эта сердитая особа? – спросил Миша.

– Сестра моего покойного мужа. На что обиделась – не пойму?

Алкоголь на Соколову действовал, как сыворотка правды. Когда за столом Мазур в очередной раз стал рассказывать, какой огромный бугай удерживал Веселову в доме своего брата, она выдала:

– Этот человек-гора, между прочим, мастер спорта по метанию молота. А ещё этот Саня Пущин – законченный придурок. И брат его – Толик, тоже негодяй, хоть и известный певец в городе.

– Слышь, Иваныч, – состроил недовольную гримасу на лице Миша, – тебе не кажется, что Оксанка надула нас, как резиновых баб. Прикидывалась здесь овечкой, а сама о нашем раскрытом деле уже всё знает.

– Десительно, – подтвердил Мазур, пытаясь сконцентрировать свой взгляд на напарнике, – и кто ей проболтался? Не ты?

– Неа, не я.

– Может, я? – снова спросил Мазур.

– Точно, Иваныч, ты! Ты под бахусом таким болтливым становишься. Просто находка для шпионов. Вызывай машину. Пора ехать домой.

Оксану благополучно подвезли к подъезду. Водитель довёл её до квартиры, помог открыть дверь и пожелал спокойной ночи.

Эту ночь она спала мертвецким сном до одиннадцати часов утра. Из постели её поднял звонок в дверь.

– О-о-о! – недовольно протянула она, увидев в глазок свою свекровь. На этот-то раз, что ей понадобилось? Соскучилась что ли?

Оксана открыла дверь и пропустила её в квартиру. Феодосия Ивановна прошла в комнату и села на диван. На лице её лежала печаль.

– Чаю выпьете? – спросила Оксана.

– Нет, невестушка, чаю я не хочу. Так-то ты бережёшь память о моём сыне?

– А что опять случилось?

– Что случилось? И ты ещё спрашиваешь! Не тебя ли моя дочь видела вчера в ресторане?

– А-а-а! Вот, вы о чём, – поняла Оксана. – А дочери вашей не надо хранить память о своём брате положенный год? Почему она развлекается?

– На то есть уважительная причина, – заявила Феодосия Ивановна.

– У меня тоже была очень уважительная причина. И вообще, Феодосия Ивановна, у нас с вами никогда не было хороших отношений. С Иваном я задолго до смерти рассталась и сейчас не собираюсь строить из себя убитую горем вдову. Дайте мне, пожалуйста, спокойно жить и делать то, что я хочу, а не что вы мне позволите. Я вообще не понимаю, зачем вы сюда ходите?

Свекровь поднялась и пошла к выходу.

– Не хочу, чтобы ты наделала глупостей, которых невозможно будет потом исправить.

Глава 17

Прошло уже два месяца с того дня, как Люда Егорова ушла из дома и не вернулась. Убитый горем Степан тосковал по ней и старался заменить сыновьям отца и мать. Его родители и тёща помогали справляться с ребятами, водили их в школу, детский сад, на прогулку, убирались в квартире, делали всё по хозяйству. Соседки Лена и Наташа приглашали мальчиков к себе домой поиграть со своими детьми.

– Что мы с тобой наделали? – раскаивались они. – Из троих сыновей Степана Дениска может оказаться круглым сиротой. Если бы не наши языки, то Егоров никогда бы не узнал, что его младший сын рождён не от него. А теперь, если Людка так и не найдётся, он может отказаться от Дениски и сдать его в детский дом. Зачем ему чужой ребёнок? Ему бы со своими двумя справиться в одиночку. Ну, откуда им было знать, что Егоров не приходится биологическим отцом ни одному из мальчиков?

Мужественнее всех себя вела тёща. Она запрещала зятю впадать в уныние и твердила одни и те же слова:

– На всё воля Божья. Может быть, моя дочь ещё отыщется. Надо только верить в это. Наши мысли материальны. Не смей думать о худшем.

И он не думал. Он ждал. Мало того, пошёл в ювелирный магазин и купил жене колечко на сэкономленные деньги. Прежде носить украшения Степан жене запрещал. Считал, что ювелирные изделия – неоправданная роскошь, привлекающая взгляд посторонних мужчин. Его чистой Людке это было ни к чему. После проведения генетической экспертизы Степан понял, что Людку уже ничто не испортит, а колечко доставит ей только радость.

Однажды ночью ему приснилось, что она лежит рядом и ласкает его. От родного и сладкого запаха её тела у него стало бешено биться сердце, и свело скулы.

– Хоть во сне тебя увижу, милая моя дюймовочка, – прошептал он и продолжил наслаждаться нежностью жены.

Когда ощущения стали более яркими, а возбуждение достигло своего пика, он подскочил на кровати.

– Боже, как наяву!

– Тихо-тихо не волнуйся, Стёпочка, это я, – услышал он её ласковый шёпот.

Егоров мухой подлетел к выключателю и щёлкнул им. Свет загорелся, а он увидел на постели Людку. Степан безмолвно, с бледным лицом стоял и смотрел на жену. Она протянула к нему руки.

– Нет, – спрятал он руки за спину, – если я прикоснусь к тебе, ты исчезнешь.

Людка соскочила с кровати и бросилась к нему.

– Убирайся, нечисть, ты не моя жена, – замахал он руками перед своим лицом, увидев, что у неё обе ноги совершенно нормальные.

Егорова сначала испугалась его поведения, но потом поняла его реакцию на её появление.

– Дурачок, – засмеялась Людмила, – я лежала в клинике Германии. Мне сделали искусственный коленный сустав. Теперь никто не будет показывать на меня пальцем. Жизнь с нормальной ногой стала для меня в радость, а ты – лучший в мире мужчина. Я благодарна тебе за то, что ты не побоялся на мне жениться десять лет тому назад.

Она покрутилась перед ним на обеих ногах, улыбаясь уже совсем не той милой и виноватой улыбкой, а дерзкой, призывной. В глазах горела страсть соскучившейся по мужским ласкам женщины. Она подошла и прижалась к нему, но он легонько отстранил её от себя на небольшое расстояние и посмотрел в глаза.

– Как мне хочется тебя побить впервые в жизни. Почему ты не сказала, где будешь находиться столько времени? Мы все здесь чуть с ума не сошли! Милицию на уши поставили. А дети? Ты знаешь, как по тебе скучали дети? О них ты подумала?

– Я, Стёпа, уже десять лет живу с тобой и хорошо знаю, что бы ты мне сказал, узнав, какую я собираюсь сделать операцию и где?

– Ну и что бы я тебе сказал?

– Сказал бы, что ты и с такой ногой меня любишь. И тебя совершенно не интересовало бы, люблю я себя такую или нет? Легко ли мне передвигаться на такой ноге? Ведь ты такой ревнивый, что даже украшения запрещал мне носить! – упрекнула она его.

– Ты не пра-ва! – на распев возразил Степан, качая головой из стороны в сторону. – Ох, как не пра-ва, Люд!

Он решительно направился к шифоньеру, залез в карман своего старого пиджака, вытащил из него маленькую бархатную коробочку с выдавленной розочкой на крышечке и протянул жене.

– Вот, возьми. Это колечко я уже давно тебе купил.

Людмила осторожно двумя пальчиками открыла её. В глазах женщины появился радостный блеск. Она надела кольцо на палец.

– Значит, ждал ты меня, Стёпочка? – обрадовалась она, отставив в сторону руку. – Красиво камешек переливается. Спасибо тебе, дорогой.

Она поцеловала его и потянула за шею к кровати. До самого утра Степан умирал и воскресал снова от ласк жены. Радость переполняла его, а сердце бухало так, что сотрясалась кровать. Когда любовные страсти к утру улеглись, он погрузился в глубокий сон и впервые, с тех пор как исчезла Людмила, спал сладко и спокойно.

Когда рассвело, Людка тихонько поднялась с постели, чтобы не разбудить мужа, и пошла в детскую комнату. Но Степан всё же проснулся, приподнял над подушкой голову и посмотрел ей вслед.

– Как она хороша! Моя дорогая, милая «дьюймовочка»! Троих пацанов родила, а талия так и осталась тонкая, как у осы.

И вдруг кровь ударила ему в голову. Он снова вспомнил, что эти самые пацаны рождены не от него. Как ему хотелось в этот момент сунуть ей в нос результаты генетических экспертиз и посмотреть на её реакцию. Но он только горько усмехнулся, вспомнив, как ловко она может выкручиваться из любой ситуации. Степан знал, что и из этой ситуации его жена выкрутилась бы легко. Он сжал кулаки и запыхтел:

– Если вздумает родить четвёртого ребёнка, тогда точно убью!

Его ноздри раздулись, как у взбешённого быка. Он уронил голову на подушку и зарылся в неё лицом.

– Её убью и отца её выродков убью тоже! – молча, продолжал он накручивать себя. – Пытать буду гадину, а узнаю, кто он такой, этот бык-производитель! Небось, он частенько посмеивается над моими рогами?

Проснувшиеся дети смотрели на Людмилу удивлёнными глазами и не верили, что их целует и обнимает их мама. Они, как котята, тёрлись об неё личиками, прижимались к ней и что-то полушёпотом рассказывали. Глаза детей светились радостью. Тёплые комочки обняли со всех сторон мать своими маленькими ручками. Степан, слегка успокоившись, встал с кровати, подошёл к двери детской комнаты и стал наблюдать за этим трогательным зрелищем.

– Вот оно – женское счастье, – подумал он. Людка – хорошая мать. Интересно, она любит их так сильно потому, что они её дети, или потому, что они дети другого мужика, любимого? А я тогда кто для неё? – снова завёлся он.

Степан схватился руками за голову.

– Всё-всё-всё, тормози! – приказал он себе. – Так можно и свихнуться.

Он заметался по комнате.

– Успокоюсь ли я когда-нибудь? Пройдёт ли невыносимая ревность и обида на Людмилу за её измены?

Пока Людка общалась с сыновьями, Степан тихонько вытащил из кармана того же старого пиджака результаты генетических экспертиз, последний анализ, сделанный в медицинском центре, поставил стул, встал на него, открыл дверцу антресоли, пошарил внутри её рукой и достал коробку из-под обуви, в которую складывал все старые документы, и справки на всякий случай. Когда он стал открывать коробку, чтобы спрятать в неё свои секретные бумаги, её крышка стала падать. Он быстро наклонился, чтобы поймать её, но в этот момент всё содержимое коробки высыпалось на пол. Егоров, как попало, сгрёб всё, бросился в туалет и стал аккуратно снова всё складывать в коробку. На глаза ему попалась пачка соединённых большой скрепкой листков.

– Не помню, чтобы я клал сюда такие бумаги, – подумал он и стал их разглядывать.

Среди них было три договора, несколько оплаченных квитанций на крупные суммы, справки медицинского обследования. Степан просмотрел их все и застыл в шоке.

– Получается, что Людка родила наших сыновей после искусственного оплодотворения в клинике, не посоветовавшись со мной?

Но, вспомнив, что от него не могут рождаться дети, понял:

– Она не хотела говорить мне о том, что я неполноценный мужик. Надеялась, что её обман никогда не раскроется, а семья будет счастливо существовать. Да мы и жили счастливо, пока соседи не наговорили о ней всякой гадости. Нет, ну какая дура! Столько лет скрывала от меня правду, а выбросить эту пачку документов не догадалась! Где не надо, так она умная, а здесь такую глупую оплошность допустила!

И тут же тихонько стал смеяться над собой:

– Я такой же дурак, как и она. Решил никогда не показывать ей результаты генетических экспертиз. И что решил с ними сделать? Положить в эту же коробку, в надежде, что она из-за своего маленького роста её никогда не достанет из антресоли.

И, тем не менее, он затолкал под скрепку поверх её документов из клиники результаты своих анализов, генетических экспертиз, положил на самое дно коробки и произнёс:

– Пусть лежат на всякий случай.

В прихожей раздался звонок. Степан быстренько затолкал коробку под ванну и пошёл открывать дверь. Пришла тёща. Она поздоровалась, разделась, сунула ноги в комнатные тапочки и пошла в детскую комнату.

– Вернулась? – с довольной улыбкой спросила она Людмилу. – Ну-ка встань, я на тебя посмотрю!

Дочь встала и покрутилась перед матерью.

– Теперь ты счастлива, доченька?

– Ещё как счастлива, мама! – с восторгом воскликнула Людмила. – А ты, почему такая грустная? Или не рада видеть меня такой?

– Ну, что ты! Очень даже рада, – ответила мать, отведя глаза в сторону.

– А почему папа не пришёл? Неужели ему не интересно узнать, какой я стала? Ведь они с Васей столько для меня сделали.

– Они с твоим братом уехали в отпуск к одному знакомому егерю на целый месяц. Решили поохотиться, – соврала мать сдавленным голосом.

А Людмиле и в голову не пришло, что морг не смог бы отпустить в отпуск сразу обоих санитаров.

– Ну, что же, – вздохнула она, – дождусь, когда они вернутся домой с добычей.

* * *

Почти всю ночь они со Степаном проболтали об её операции, о том, как она её перенесла, какое отношение к пациентам в германской клинике и, как ей, бедняжке, там было одной тяжело и одиноко. Теперь Егорова была несказанно счастлива в своей семье. Ей было даже страшно подумать, что какая-нибудь нелепость могла бы разрушить это счастье. Сон не шёл, и она стала подумывать о том, что неплохо было бы устроиться на работу и начать материально помогать мужу, содержать семью. И тут она вспомнила о спрятанных в антресоли документах по искусственному оплодотворению.

– Знаю, что Стёпа никогда не заглядывает туда, но на всякий случай избавлюсь от них. Он и так много пережил, пока я находилась в Германии. Дополнительные потрясения ему не нужны.

Когда Степан ушёл на работу, она подтянула под антресоль журнальный столик, поставила на него табуретку, забралась на это сооружение и достала коробку из-под обуви. Спустилась на пол, уселась на диван и стала перебирать её содержимое.

– Да где же эти бумаги? – рассматривала она каждый листок.

На самом дне она обнаружила стопку бумаг, зажатых большой скрепкой. Вытащила из-под неё верхний листок и стала читать.

– Боже мой! – завопила она.

Трясущимися руками она открепила второй листок.

– Стёпочка, милый, что заставило тебя на это решиться?

Затем взяла третий лист и тоже начала нервно читать его.

– Он сделал три генетические экспертизы на отцовство и теперь знает, что воспитывает не своих детей.

Ужас сковал её тело, губы тряслись, а из глаз лились слёзы.

– Что же делать? Что же делать? – истерила она. – Может, не стоит ждать, когда он начнёт со мной разговор на эту тему, а попытаться самой ему всё объяснить? Рассказать, что он не может иметь детей. Показать ему его анализы, подтверждающие это. Надо только вспомнить, куда я их положила.

Она нервно вытянула из-под скрепки следующий листок и прочитала:

– Спермограмма. Сделан чуть меньше двух месяцев тому назад, – посмотрела она на дату. – Значит, мне ничего не придётся объяснять ему о его мужском здоровье. Даже не знаю, хорошо или плохо то, что ему о нём уже всё известно.

Она скользнула взглядом по верхнему листу под скрепкой и замерла, догадавшись, что оставшиеся документы как раз и касаются искусственных инсеминаций донорской спермой. Она сняла с них скрепку и стала рассматривать договоры, квитанции, справки. Переложила их в руках несколько раз, вспоминая, к рождению какого ребёнка имеет отношение каждая бумажка.

– Боже мой! – срывающимся голосом взмолилась она.

Потом спохватилась, быстро сложила всю стопку бумаг в прежнем порядке. Зажала её скрепкой, бросила на дно коробки, засыпала оставшимися бумагами и накрыла коробку крышкой. Снова вскарабкалась на табуретку, запихнула коробку в антресоль и захлопнула её дверцы. Мухой слетела на пол, расставила стол и табуретку по своим местам и бросилась на диван. Её сердце так бухало в груди, что пульсация сосудов ощущалась кожей на висках и шее.

– Что же теперь будет? Что же теперь будет? – повторяла она. – Может, всё-таки поговорить с ним обо всём этом?

Но вдруг трясучка резко прекратилась, она выпрямилась и сама же себе ответила:

– Нет, не стоит. Захочет, сам обо всём расспросит.

И тут её понесло, словно Степан находился в одной комнате с ней и уже потребовал объяснения:

– А чем ты, собственно говоря, не доволен? Тем, что я детей родила не от тебя? Да не от тебя! Так ты же мне их дать не мог и не сможешь, как я поняла по последним анализам! И что? Я должна была прожить с тобой всю жизнь без собственных детей? Или взять их в детском доме? Нет, дорогой, эти дети хотя бы мои родные кровиночки! А до их биологических отцов мне нет никакого дела! Я их не знаю, и знать не хочу. Их отцом я всегда считала, и буду считать тебя. Ты мне ещё, спасибо, скажешь за то, что я создала полноценную семью! Три замечательных мальчика носят твою фамилию. Они будут продолжателями твоего рода. Будь у тебя другая жена, она разве додумалась бы тебя так осчастливить? Да бросила бы она тебя, ушла бы к другому мужчине и нарожала от него детей! А что касается тайны рождения наших мальчиков, так она останется с нами. И никто не узнает, о твоей невозможности иметь собственных детей.

Она прищурила глаза.

– Молчишь? Всё о наших детях знаешь и молчишь. Значит, со всем согласен, Всё понял. Правильно оценил.

Спустя полчаса она уже чувствовала себя героиней. Осмелела, подбоченилась и гордо выхаживала по комнате. Остановилась у зеркала, внимательно посмотрела в него, и сказала своему отражению, жестикулируя рукой:

– Молодец! Умница! Он ещё не раз скажет тебе, спасибо, за сыновей!

* * *

В понедельник на допрос к следователю привели Федулова – отца Людмилы Егоровой.

– Назовите свою фамилию, имя, отчество, – потребовал следователь.

– Федулов Леонид Яковлевич.

– Где, когда и с какой целью вы, гражданин Федулов, похитили гражданку Веселову Светлану Витальевну?

– Я её не похищал, – категорично заявил он.

– А как она оказалась в загородном доме гражданина Пущина?

– Я её туда привёз.

– На чём привезли?

– На своей «Ниве».

– А в машине она как оказалась?

– Она подняла руку и попросила подвезти, – пряча глаза, соврал Федулов, хотя собственноручно вытащил её из-под ёлки и дотащил до своей машины.

– Где она вас остановила?

– Перед больницей на остановке.

– Вы помните, куда она просила подвезти её?

– Куда угодно, только не к мужу. Она сказала, что он прятал от неё одежду и не выпускал из дома, – добавил он, вспомнив, как Светлана, оправдывалась, когда он ругал её за отсутствие на теле нижнего белья. – Потом я сам купил ей дешёвое бельё.

– Она сказала, почему он так с ней поступал?

– Нет.

– Вы видели, что женщина находится в нетрезвом состоянии, и воспользовались этим. С какой целью вы привезли её в загородный дом?

– С воспитательной целью, так же, как и других шестерых. Хотел вернуть их к нормальной жизни.

– Вот как? И как же вы их воспитывали?

– Работать заставлял, не давал курить, пить алкоголь.

– Вы считаете попрошайничество в общественных местах работой?

– Для них это работа. Их надо было кормить. А за какие средства я должен был это делать? К тому же делать что-либо другое они не способны. Все они опустившиеся люди, спившиеся, не владеющие своими руками, мозгами и телами. Просить у людей деньги – это не преступление. Их же не грабили, они добровольно с деньгами расставались.

– А Веселову вы поселили совместно с бомжами тоже в воспитательных целях? – жёстко спросил следователь.

– На тот момент она и выглядела, как бомжиха, и вела себя также. Откуда мне было знать, чья она жена?

– Вы эксплуатировали инвалидов, заставляя их просить милостыню в общественных местах. Деньги у них отбирали. Их вы тоже воспитывали?

– Инвалидами я не занимался и не стал бы. На меня это вешать не надо. У меня, знаете ли, пока кое-какая совесть существует.

– А кто ими занимался?

– У кого в машине вы их видели, тех и допрашивайте. А на меня чужие грехи не вешайте.

– Кому в Германию вы отправляли переводы в иностранной валюте?

– Это к делу не относится, и отвечать на этот вопрос я не буду, – категорично заявил Леонид Яковлевич.

– Есть, что скрывать? Поэтому отказываетесь отвечать на этот вопрос? Мы и без вас можем это проверить, но хотелось бы услышать от вас.

Федулов не ответил.

– Подпишите протокол допроса, – подвинул следователь к Федулову исписанные листы бумаги и ручку.

Федулов прочитал написанное в протоколе и поставил подпись. Его увели.