Текст книги "Богиня судеб"

Автор книги: Татьяна Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Откуда мне знать, обладает он такими удивительными свойствами или нет.

– Обладает! – проревел тимит, потеряв терпение. – Еще как обладает!

– Да, Гвидо, Маршалл прав, – вступил и Бенино. – Лал Богини Судеб действительно чудодействен. Только, кажется мне, мы должны вернуться к делу.

– Так вы позволяете мне осмотреть ваши комнаты?

– Осматривай, – махнул рукой философ. – Можешь начать с моей.

* * *

Конечно, осмотр комнат ничего не дал. Гвидо нашел массу интересных вещей (в частности, в дорожном мешке Леонардаса грустно покоился Красный Отец – гранат, насильственно извлеченный вором из футляра, а в изголовье ложа Заир Шаха лежал мешочек с оранжевыми шпинелями), но только не Лал Богини Судеб.

Бенино был не на шутку расстроен: он никак не ожидал, что большая часть присутствующих в доме его друга окажется нечиста на руку. Как же так? Маршалл украл черную жемчужину, Заир Шах – целую горсть шпинелей, а Леонардас – самого Красного Отца! Теперь он не удивился бы, если б у Лавинии обнаружился аметист или розовый жемчуг, тоже прежде принадлежащий Сервусу Нароту.

Сидя в комнате Заир Шаха, обозленного донельзя тем, что шпинели забрали у него обратно, Гвидо и Бенино вполголоса говорили о тех местах в доме, где можно было бы спрятать искомый лал. Они перебрали чуть не каждый уголок, и Ламберт по их просьбе ходил и проверял, но – ничего не нашел.

– А скажи мне, Заир Шах, – вежливо обратился Гвидо к шипящему от бессильной злобы астрологу. – О чем ты говорил с нашим уважаемым хозяином в ночь его гибели?

– Я? – сделал круглые глаза противный старик.

– Ты.

– Хм-м... – после утраты шпинелей Заир Шаха уже ничто не страшило. Да, я говорил с ним. Ну и что тут такого? Бессовестный обманул меня! В письме он сообщил, что хочет по сходной цене уступить мне диадему Лотта так она называется, очень дорогая вещь. Я бросил все дела и приехал, а здесь оказывается, что он передумал! Он, видите ли, передумал! Какая наглость! Я всю жизнь мечтал о диадеме Лотта, а он... он... Он украл мою мечту!

– Я понял, – закивал Гвидо, – я понял, любезнейший. Об этом ты и толковал с ним той ночью?

– О чем же еще? – огрызнулся все ещё раздраженный неприятным воспоминанием старик.

– Очень хорошо...

– Чего хорошего? – Заир Шах сложил на груди ручки и отвернулся к стене.

– Итак, – забыв о старике, Гвидо вновь говорил с Бенино, – поглядим, у кого же был повод убить Сервуса. Во-первых – не сердись, друг, – у тебя. Ты – его наследник, и будь на моем месте сторонний наблюдатель, он без сомнений свалил бы всю вину на тебя. Я же пока сомневаюсь. Во-вторых – у нашего уважаемого Заир Шаха.

– Что-о-о? – оскорбленный до глубины души астролог повернул к ним свою страшную физиономию.

– Сервус Нарот обманул тебя, и был, разумеется, не прав. Правду сказать, я не стал бы убивать по столь ничтожной причине, но – всяк мыслит по-своему. В-третьих, у того, кому был необходим Лал Богини Судеб. Леонардас?.. Маршалл? Не знаю...

– Ясно, – надулся Бенино. – Это, наверное, я убил Сервуса и толстяка.

– Я не обвиняю тебя. Я просто ищу – ищу всеми возможными путями.

– Ты разве забыл, что именно из-за камня его собирались убить? Я же пересказывал тебе ту историю с Фенидо, племянником Ламберта.

– Да, конечно, но в таких случаях как наш всегда про запас надо иметь ещё пару объяснений. Что тебе, Пеппо?

Бенино с неудовольствием обернулся. На пороге стоял его брат, весьма растерянный и смущенный.

– Зачем ты пришел? – резко спросил Бенино, вставая.

– Оставь его, – поднял руку Гвидо. – Ты хотел что-то сказать, мальчик?

– Да... – Пеппо тоскливо посмотрел на брата. – Лавиния пропала...

* * *

– Откуда ты взял? – Гвидо, казалось, был поражен. – Кто сказал тебе?

– Ламберт. Она просила его принести в её комнату – она теперь в другой комнате, не там, где Теренцо – немного розового вина. Он пошел. А когда вернулся – Лавинии уже не было. Он обыскал весь дом, потом я помог ему... Она пропала.

– А в саду вы смотрели?

– Да, конечно. Ламберт первым делом осмотрел сад.

– Великолепно! – воскликнул Гвидо, поднимаясь. – Пойдем, Бенино, примем участие в поисках прелестной особы.

Но поиски прелестной особы ни к чему не привели. Одно стало ясно сразу: ни в доме, ни в саду Лавинии действительно не было. Ламберт, коему здесь был знаком каждый закоулок, заглянул повюду, но и следа девушки не обнаружил.

– Как же так? – все повторял он плачущим голосом. – Что же это делается? Жили-жили мы с хозяином, никого не обижали, а сейчас вон что убийства, воровство, похищение! Видно, светлый Митра гневается на нас...

– Похищение? Нет, добрый старик, – невесело усмехнулся Гвидо. – Наша красавица просто сбежала.

– Сбежала? – удивился Пеппо. – Зачем?

– Ты скоро все узнаешь, мальчик...

Бенино был зол как никогда. Вернувшись из сада, он накричал на бедного Пеппо и пинком отправил его в комнату. Затем досталось и Гвидо.

– Не впутывай моего брата в эти грязные дела! – словно зверь в клетке расхаживая по трапезному залу, рычал он. – Займись лучше этим мерзким старикашкой (тут он указал на Заир Шаха, мирно восседавшего за столом в ожидании порции пива и опешившего от такого определения, данного ему обычно очень спокойным философом)! Спроси его, спроси, какого Бургана он украл шпинели? Где Лал Богини Судеб?

– Да откуда мне знать? – мерзкий старикашка обиженно зафыркал. – Ты, Бенино, плохо воспитан, если обвиняешь меня, знаменитого на весь мир астролога, в воровстве.

– А шпинели тебе, видать, Садок подкинул? Или пророк его Халем? Или звезды сбросили с небес? – издевательски парировал Бенино. – Тьфу! Смотреть на вас всех противно, ворье!

В его криках было заметно задетое чувство собственника – мысленно он уже вступил в наследование, и теперь все состояние Сервуса Нарота расценивал как свое. Видимо, от Маршалла сие не укрылось, так как он все то время, пока философ бесновался, весело хихикал в бороду, не забывая при этом пить свое вино. Перед ним уже стояло шесть пустых бутылей и седьмая початая.

– А ты что квакаешь? – напустился на него Бенино. – Молчал бы уж! Украл черную жемчужину? Украл!

– Успокойся, друг, – заговорил Гвидо материнским голосом. – Все будет в порядке...

– Да в каком порядке? Где ты видишь порядок? – взорвался философ. Всех поубивали, а ты...

Тут наконец ярость его иссякла. Мешком повалившись на табурет, он вытер пот со лба и тихо спросил Гвидо:

– Почему ты сказал "великолепно"?

– Я? Когда? – удивился ничуть не обиженный нападками Бенино маленький дознаватель.

– Когда узнал, что Лавиния исчезла.

– Хм, – ладошкой прикрыл самодовольную улыбку Гвидо. – Да потому, что в этом случае мне все становится понятно.

– Понятно? Что же?

– Все. Вернее... – тут кошачья мордочка младшего Деметриоса омрачилась. – Я только не знаю, где Лал Богини Судеб.

– Да Бурган с ним, с лалом! – небрежно отмахнулся Бенино. – Ты скажи про убийцу. Кто он, тебе известно?

– Думаю, известно, – по возможности скромно ответил Гвидо.

Философ замолчал. Он и сам не знал, верить ему этому хитрому господину или оставить свою веру для кого-нибудь другого. Он устал от сей странной истории: устал думать о ней, участвовать в ней, говорить о ней – и только о ней. Заявление маленького дознавателя не произвело на него ожидаемого впечатления. Он решил, что сейчас будет названо имя, он поглядит на этого человека и... все-таки не поверит, что это сделал он.

– И кто же он?

– Потерпи немного, Бенино. Я скажу, я обязательно скажу. Мне лишь надо убедиться в этом ещё раз.

С этими словами Гвидо вышел из зала прямо в сад, где вскоре скрылся за прекрасными фруктовыми деревьями и кустами, усыпанными красными ягодами.

* * *

Он вернулся мрачнее тучи.

Бенино к этому моменту уже послал Ламберта за братом, дабы позвать его к вечерней трапезе, а тот по собственному почину зашел и к Леонардасу, так что все – все оставшиеся в живых – были в сборе.

В лице маленького дознавателя сейчас не осталось решительно ничего кошачьего. Все черты заострились, а в глубине глаз мелькало некое странное чувство, похожее на боль.

Он взял табурет и отставил его на три шага от стола (таким образом оказавшись разделенным с остальными), уселся, сложил руки на груди и обвел всех пристальным, не слишком-то почтительным взглядом.

– Итак, приступим к нашему делу.

Бенино показалось, что даже голос его изменился: новые, хрипловатые нотки появились в нем.

– Теперь ты можешь назвать имя убийцы?

– Да, Бенино, могу. В моем расследовании я пошел путем самого Сервуса Нарота, то есть – стал подозревать всех. Но не всех вместе, а по очереди. Сначала я – на несколько мгновений всего – решил, что благородного рыцаря и в самом деле заколол Лумо Деметриос. Но затем понял, что это не так. Я знаю Лумо с детства, и могу уверить вас, что он наидобрейшее существо, хотя и очень большое. Но – к Лумо мы вернемся чуть позже.

Второй объект подозрения был ты, Бенино. Пусть тебе не покажется странным, но я заранее знал, что именно тебя назначил наследником Сервус Нарот. Дело в том, что завещание подписывал мой приемный отец, известный вам всем Гай Деметриос, и он был порядком раздосадован решением рыцаря все имущество по своей смерти передать тебе, а потому не стеснялся и выражался достаточно громко – я все слышал.

Затем я прикинул на роль убийцы Леонардаса – против него говорило только одно: он не эганец. Странно, подумал я, зачем ему выдавать себя за эганца? Кого волнует, какого он происхождения? Среди нас есть и агранец Заир Шах, и тимит – Маршалл, и леведиец – я, и канталцы – погибший Теренцо и его сгинувшая ныне супруга Лавиния. Но, кроме того, что Леонардас называет себя эганцем, таковым на деле не являясь, ещё не служит доказательством его причастности к убийству рыцаря.

Я перешел к Маршаллу. Он был на редкость невозмутим и явно не очень-то интересовался ходом расследования. Обычно люди весьма любопытны, особенно когда дело касается чего-либо таинственного, и активно участвуют в работе дознавателя даже без предложения с его стороны – вот как Бенино.

– Ты просил меня помочь, – нахмурился философ.

– Да, конечно, прости. Так вот. Кроме полной безучастности Маршалла ничто не говорило о том, что он имеет какое-то отношение к нашему преступлению. Тогда я занялся Заир Шахом. О-о! Он вызывал у меня массу подозрений! Скрыл то, что видел Сервуса в ночь убийства и даже говорил с ним – раз! Был в коридоре в момент гибели Теренцо – два! Украл шпинели три!

Впрочем, отступая от основной темы моего выступления, замечу, что не только Заир Шах отличился в воровстве ценностей из сокровищницы рыцаря. Тот же Маршалл, например, украл черную жемчужину, Леонардас – Красного Отца, а Лавиния – диадему Лотта.

– Что? – взвизгнул старик. – Мою диадему?

– Не твою, – мягко произнес Гвидо, – а Сервуса. Вы спросите, как я узнал об этом? Отвечу. Я догнал девушку уже у самых ворот Лидии. Она намеревалась скрыться, но, увидев меня, оказалась столь любезна, что остановила возницу и согласилась переговорить со мной. Она была рада вернуть похищенное, ибо оно жгло ей руки. Да и не по этой причине бедная красавица решилась на побег... Но – о том чуть позже.

Кстати, несчастного Теренцо я тоже подозревал в убийстве, и довольно усердно – вплоть до тех пор, пока его самого не зарезали.

Но вот, добравшись до последнего из гостей, я пошел обратным путем, то есть стал по одиночке исключать тех, кто никак не мог совершить преступления. В конце концов осталось двое... Теперь я мог с полной уверенностью сказать: "Да, один из этих двоих – убийца!"

Гвидо остановился, чтобы перевести дух. Ламберт услужливо поднес ему кубок с вином и маленький дознаватель, с признательностью поглядев на него, отпил пару больших глотков.

– Чем я располагал к сему моменту? – продолжил Гвидо. – Письмом – вот оно. Писано по-канталски, почерк приличен: "Сервуса убил тимит. Посмотри его сапог." Не расстраивайся так, Маршалл. Да, я посмотрел твой сапог и нашел черную жемчужину и – кинжал Бенино Брасса. Но к этому времени меня уже мало волновало то, что я найду в сапоге. Главное было – само письмо. Тот, кто написал его, и есть искомый убийца, понял я. Так кто же написал письмо?

Все мы (кроме Лумо) владеем разными языками, ибо люди вполне образованные. Значит, автором письма мог быть любой. Я не исключил даже самого Маршалла. И все же – и все же! Мы с вами помним, что я оставил только двоих подозреваемых, а потому именно среди них надо было искать того, кто написал письмо.

Что еще? Три кинжала: один мой – им зарезали Теренцо, один Лумо, им закололи Сервуса, и один Бенино – им никого не успели убить. Что касается моего кинжала – тут все просто. Я отлично помнил, что у меня забрал его Ламберт, когда нечаянно сломал открывалку для бутыли. Но потом – и сие тоже я видел – старик положил кинжал на стол, а я, уходя, забыл его взять обратно. "Кто оставался в трапезном зале?" – так подумал я, когда рядом с телом Теренцо нашел свой собственный кинжал. И я ответил сам себе: "В зале постоянно находился Маршалл."

Я пошел к Маршаллу и спросил, не видел ли он, кто заходил сюда за это время. Он ответил, что большую часть времени спал, и кроме Ламберта никого не видел. Тогда я обратился к Ламберту...

Вернемся на день раньше. Поняв, что в одиночку мне будет трудно раскрыть эти убийства и имея уже в голове некоторые соображения, я послал письмо с заданием двум моим помощникам, живущим в Ханумаре. Нынешним утром я получил от них ответ.

И последнее: я нашел свидетеля, который может доказать все то, что я вам сейчас рассказал и ещё расскажу. Так что теперь я точно знаю имя убийцы.

– Кто же он? – нетерпеливо спросил Бенино.

– Наш запоздавший гость – мнимый эганец Леонардас.

* * *

– Как ты смеешь! – взвизгнул Леонардас, подскакивая. – Не убивал я Сервуса! И Теренцо не убивал!

Гвидо молчал, и это молчание только подбавило жару в огонь.

– Нет! Нет! Не я! – забился в истерике мнимый эганец.

Изумленные, смотрели на него Бенино, Пеппо и Маршалл. Один Заир Шах сохранял спокойствие. Дождавшись паузы между воплями обвиняемого, он издал смешок и молвил:

– Я так и знал, что всех зарезал этот червь.

С рычанием, вовсе не свойственным червю, Леонардас бросился на него. Бенино едва успел ухватить его за полу куртки и оттянуть от старика. Аистиные ноги подломились и Леонардас с воем грохнулся наземь.

– Это не я! Не я! Не я!

– Ты! – Гвидо сурово ткнул пальцем в мнимого эганца. – Именно ты, и тому имеется свидетель!

– Свидетель? – удивился Бенино. – Да, ты что-то толковал о свидетеле. Кто он?

– Сервус Нарот! – торжествующе заявил маленький дознаватель.

Глава девятая. Имя убийцы

Гвидо вытянул шею и крикнул:

– Ламберт! Позови хозяина!

– Слушаю, господин, – откликнулся старый слуга, сидевший на табурете в дальнем углу зала и с удовольствием наблюдавший всю сцену разоблачения.

– Пока наш добрый Ламберт не привел достопочтенного Сервуса, я расскажу вам, как мне удалось понять, что он жив и невредим. Да, Маршалл, придержи пока вместе с Бенино этого странного человека, для которого драгоценная безделица дороже жизни (чужой, естественно).

Так вот. Впервые мысль о том, что рыцарь жив, появилась у меня в тот момент, когда я бежал из своей комнаты в комнату Теренцо и Лавинии, услыхав крик девушки. Вы спросите, почему? Почему именно тогда? Да потому, что я услышал запах! Запах той травы, кою он сжигал, вдыхая едкий дым через трубочку. Но его покои, где ещё сохранился этот приятный запах, находятся довольно далеко от комнат гостей. Каким же образом я сумел учуять его в коридоре? Очень просто: Сервус Нарот прятался там! Его дверь выходила прямо к двери Теренцо и Лавинии (что, кстати, потом сослужило нам хорошую службу).

Проверив свое предположение и убедившись в том, что оно верно, я не стал пока тревожить рыцаря, а занялся поисками пропавшего лала... Увы, безрезультатно...

– А Лумо Деметриос? – перебил его Маршалл.

– Лумо Деметриос... – насупился Гвидо. – Я хотел сказать о том позже, ну да ладно. Лумо погиб вместо Сервуса Нарота.

– Как? – выдохнул Бенино. – Но я же сам видел Сервуса с кинжалом в спине!

– Ты видел Лумо, милый друг Бенино, – грустно ответил Гвидо. – Если помнишь, он одного роста и одной комплекции с рыцарем. Правда, цвет его волос совершенно бел, а у достопочтенного Сервуса просто светел, да ещё с сильной рыжиной. Но вспомни! Когда мы вошли в комнату, занавеси были плотно задернуты, поэтому яркий белый цвет преобразовался для нашего зрения в более темный. Ну, а лица его не видел никто, ибо убитый лежал на животе.

Должен сказать, неплохо сыграл свою роль Ламберт. Я интересовался: в ранней молодости он путешествовал с балаганом и там, налепив накладную бороду, изображал старых сварливых отцов молоденьких красивых девушек. Так вот Ламберт отлично знал, что убит вовсе не его хозяин. Помнишь, Бенино, он не дал мне подойти к телу близко? Он упал на него и зарыдал. Все было сделано для того, чтоб нам не пришло в голову заглянуть в лицо несчастного! Между прочим, добрый старик признавался мне, что в тот момент нисколько не лукавил: ему вдруг живо представилось, что убитый – и есть его обожаемый Сервус...

– Но как же в постели Сервуса оказался Лумо? – растерянно спросил философ. – А сам Сервус где был?

– В комнате Лумо! – раздался низкий громоподобный голос рыцаря.

Дай я обниму тебя, друг Бенино, а потом расскажу, как все произошло.

Обнявшись и расцеловавшись (а Бенино не удержался и пустил слезу), они уселись на места и повествование продолжил Сервус Нарот, за время своего добровольного заключения несколько располневший и обросший.

– Я сам попросил Лумо занять мое место, о чем сейчас весьма сожалею. Бедняга не чувствовал тех страхов, кои чувствовал постоянно я, а посему был спокоен, и уснул тоже спокойно, не ожидая предательского удара.

Как заметил умнейший из умных – Гвидо Деметриос (теперь я знаю, твой отец недаром хвалил тебя) – Лумо схож со мной внешне. При первой же встрече с ним меня поразило и обрадовало сие обстоятельство, так как план действия был уже готов. Сначала предполагалось, что мое место займет обычная кукла из покрывал или Ламберт, но тогда шанс изловить убийцу был небольшой – он мог приблизиться и посмотреть на свою жертву. Лумо же в полумраке никто не отличит от меня.

Я наскоро придумал незатейливую историю и выложил её Лумо. Он поверил и согласился помочь мне. Я надел ему на палец свое кольцо и отправил в свою комнату, сказав, что переночую в его. На самом же деле я желал найти того, кто хочет покуситься на мою жизнь. Вот почему я не пошел в комнату Лумо, а дождался, когда он уснет и потихоньку прокрался обратно. Там я сел в самом темном углу, за креслом, и притаился.

Вскоре появился он. Увы, я не подумал о том, что он может скрыть лицо маской! Напрасно тщился я разглядеть его: на нем был надет огромный балахон, скрывавший фигуру; крадучись, он согнулся и вжал голову в плечи, что тоже мешало его узнать; к тому же ступал он только в тень от занавеси, и ни в коем случае не касался полосы лунного света. Что ж я видел? Да ничего!

И тут я совершил ошибку. Я хотел посмотреть, что он будет делать. Может быть, пошарит на столике и под ним, заглянет под ложе... Нет! Не успел я опомниться, как он резко взмахнул рукой – она попала как раз в лунную полосу – и я увидел кинжал! Конечно, я сразу кинулся на него, но... кинжал уже опустился...

Услышав короткий хрип несчастного Лумо, я в ярости сжал руками горло убийцы. Еще миг – и я задушил бы его!.. Нет, Митра оставил меня в эту ночь... Убийца ловко пнул меня коленом в самое больное место, я разжал пальцы и – он моментально скрылся!

В бессилии лежал я на полу своей комнаты. Мне хотелось рычать и кричать от обиды и ярости! Я, рыцарь, одолевший самого Всадника Ночи, сражен каким-то ублюдком, затесавшимся ко мне в дом под видом друга! Признаюсь, Бенино, сначала я подумал на тебя... Только ты из всех моих друзей обладаешь достаточной силой для того, чтобы свалить меня. Но затем я понял, что дело тут было вовсе не в силе, а в ловкости и удаче. Но все равно это мог быть ты. Просто мне не хотелось в это верить, и я решил присмотреться к другим.

Я прокрался по коридору вниз, в комнату Ламберта, рассказал ему все, и мы вместе разработали дальнейший план. Он открыл пустую комнату для гостей – такую, что я мог видеть в паз замка почти все двери – и... Я поселился там.

А более я ничего не могу вам поведать – кроме того, пожалуй, что я отлично видел эту гниду Леонардаса, когда он так же крадучись вошел в комнату Теренцо и Лавинии, а потом выбежал оттуда и начал кудахтать и визжать на весь дом.

– Бедный Лумо... – пробормотал Бенино. – Что ж ты, Сервус?..

– Я виноват, знаю. И если б я мог повернуть время вспять...

– Этого никто не может, – угрюмо сказал Гвидо. – И Лумо теперь не вернешь. Ламберт показал мне то место в саду, где закопал его тело. Что я скажу отцу? Как оправдаюсь перед ним? Ведь Лумо – сын его любимой сестры!

– А зачем ублюдок зарезал Теренцо? – с любопытством спросил Заир Шах, коего вся история скорее развлекла, чем опечалила.

– О, это совсем другое! Он был влюблен в Лавинию – она рассказала мне все, но прежде я догадался о том сам. Он тоже канталец; они вместе росли. А когда выросли – девушка предпочла тощему Леонардасу толстяка Теренцо за добрый и веселый нрав. Тогда злодей уехал в Эган, где занялся тем же, чем и его соперник увлекался в Канталии – то есть самоцветами. Он завидовал Теренцо, завидовал во всем, вот и хотел обогнать его, хотя бы в коллекционировании драгоценных камней. Ну, а встретив супругов здесь между прочим, случайно – решил показать себя Лавинии во всей красе...

Поначалу-то он не собирался убивать Теренцо, но первый подвиг его вдохновил, и он вздумал повторить его.

– А кинжалы?

– Кинжалы он украл. Первый – у Лумо. Это было очень просто сделать. Лумо всегда был растяпой. Второй – у меня. Помните, я говорил, что дал его Ламберту, тот воспользовался им и положил на стол, откуда я забыл его забрать. Потом я спросил Маршалла, кто заходил в трапезный зал. Кроме Ламберта он никого не видал. Зато Ламберт видал – Леонардаса. Ну, а третий кинжал он взял в комнате Бенино и, как вы знаете, никого им не убил.

– Но собирался?

– Возможно. Дурное дело нехитрое.

– А письмо?

– Письмо, где говорится, что Сервуса убил тимит? Конечно, его написал Леонардас. Лавиния показала мне строчку записки, что он адресовал ей ещё в молодые годы – буква к букве! то же самое, что и в моем письме. Кстати, Бенино, вспомни! Тебе не показалось странным, что после убийства Теренцо скорее Лавиния утешала нашего мнимого эганца, хотя должно бы быть наоборот? Вот тогда я и заподозрил его прямое участие во всех событиях. Лавиния поняла, что её супруга зарезал из ревности Леонардас, но – неведома нам душа женщины, неведома будет и впредь! – пожалела убийцу. Может, в память о прежней дружбе? Не ведаю. Одно точно: она не желала более видеть его. Она боялась, что не выдержит и откроет тайну гибели Теренцо. Когда я нагнал её у ворот Лидии, я не стал спрашивать её обо всем этом. Я просто сказал: "Молчи. Я все знаю", и – поведал ей то же, что и вам сейчас. Выслушав до конца, она промолвила: "Не могу понять, как ты догадался, но все – истинная правда. А засим прощай. Пусть Сервус не держит на меня зла. Вот его диадема, верни ему." Я взял диадему, поклонился Лавинии, и помчался назад.

– Бедная девочка, – качнул большой головой Сервус Нарот. – Я ничуть не сержусь. Она – женщина. Мало ли искушений в моей чудной сокровищнице? А вот вас... – он гневно посмотрел на Маршалла, потом на Заир Шаха, – вас бы отходил плетьми за воровство, да уж ладно. Но в дом мой более не наезжайте.

– Забыл сообщить тебе, Сервус, – вздохнул Гвидо. – Я посылал моих помощников разузнать, что это за разбойники, убившие твоего друга (и твоего племянника, Ламберт) Фенидо. Так вот что они мне пишут в ответ, – он вынул из кармана куртки свернутый в трубочку лист папируса, – "никаких разбойников там не бывало уж лет так двадцать. А парня по имени Фенидо убил некий господин. Кто он – крестьяне не знают, но описывают так: глаза светлые, волос темный, сам весьма худ и длинен..."

– Леонардас! – ахнул благородный рыцарь.

– Точно! Ну, вот и открылась тайна... – сказал Гвидо, зевнул и потянулся. – А теперь, если позволите, друзья, я пойду спать. С тех пор, как тебя убили, Сервус, я глаз не сомкнул...

* * *

Но Гвидо удалось поспать совсем немного. Только ему приснилось, что он несет в руке Лал Богини Судеб, дабы отдать его благородному рыцарю, как в дверь заколотили – по всей видимости, сапогом.

– Вставай, Гвидо! Гвидо! Скорей!

Младший Деметриос с трудом продрал глаза, вскочил и кинулся к двери. Перед ним стоял встрепанный и снова утративший свой девичий румянец Сервус Нарот. На нем были только синие бархатные штаны, обтягивающие могучие ноги, а более ничего. Голая, поросшая белыми волосами грудь вздымалась, и из глотки вырывалось громкое прерывистое дыхание. Волнение Сервуса было так глубоко, что Гвидо мгновенно проснулся.

– Что опять? – быстро спросил он, снизу вверх глядя в расширенные и блестящие глаза рыцаря.

– Леонардас... Он... сбежал... – задыхаясь, произнес тот.

– Как это сбежал? Ведь ты велел Ламберту хорошенько запереть его!

– Он сломал замок. Не знаю как, но сломал. О, боги – все, кого я помню! – почему вы оставили меня? – горестно воскликнул Сервус, усаживаясь прямо на пол в коридоре и тем самым становясь ростом ровно с Гвидо.

– А лал?

– Что "лал"? Конечно, он прихватил его с собой. Или ты думаешь, что я из-за Леонардаса так убиваюсь? Тьфу! Пусть он убирается к Бургану!

– Мы перерыли весь дом, и не нашли такого места, где можно спрятать камень величиной с глаз бизона. Или... О, дурень, старый дурень!

– Кто? – недовольно поинтересовался рыцарь, подозревая, что он.

– Я, кто ж еще! Как мне раньше в голову не пришло, что он все это время носил его с собой!

– С собой?

– Ну да! С собой, на себе, в себе... О, Митра, простишь ли ты когда тупейшего из тупых раба своего? Обратишь ли вновь светлый взор свой на него, ничтожного...

– На кого?

– Фи, Сервус! На меня, разумеется... – Гвидо был слегка разосадован тем, что рыцарь прервал его молитву. – Ладно, не время петь, время действовать. Надеюсь, ты догадался снарядить за ним погоню?

– Уже уехали.

– Отлично. Ну, а теперь вставай. Пойдем, выпьем немного твоего чудесного розового вина и подождем вестей о Леонардасе.

Успокоенный веселым тоном малыша Гвидо, благородный рыцарь поднялся, отряхнул штаны и устремился к лестнице. Предложение выпить оказало требуемое действие: сейчас Сервус был гораздо бодрее и спокойнее.

В трапезном зале к ним присоединился Бенино, который слышал вопль друга и, естественно, выскочил в коридор узнать, в чем дело. Пропажа лала ничуть не огорчила его.

– Ну его, – передернул он плечами. – Одни заботы от этого камня. Забудь, Сервус. У тебя достаточно других, не менее красивых безделушек.

– Все отдам за Лал Богини Судеб! – не согласился рыцарь, опустошая огромный кубок, вмещающий в себя три четверти бутыли. – Из-под земли достану этого кретина Леонардаса! Достану и шею сверну!

– Я уже обещал ему сию участь, – мрачно признался Бенино. – Да вот не исполнил...

В такой приятной беседе трое друзей провели время до утра. На рассвете вернулись гонцы рыцаря. Леонардаса они дагнать не смогли, но расспросили стражников у ворот и выяснили, что он на гнедой кобыле припустил в сторону Канталии.

– Лавиния! – воскликнули все трое в один голос.

– Ясно, – Гвидо решительно рубанул воздух тонкой рукой. – Надо отправляться в Канталию. Он наверняка попробует разыскать девушку...

– Поеду, – решил рыцарь. – Бенино, ты со мной?

– Нет, – отказался философ. – Мне нужно вернуться в Иссантию – у Пеппо снова начинаются занятия... И вообще... Я, пожалуй, пойду – пора будить моего мальчика. Прости, Сервус.

Бенино, весьма смущенный, удалился.

После его ухода в трапезном зале надолго воцарилась тишина. Сервус Нарот опять был угрюм и беспрестанно хлебал вино, а младший Деметриос раздумывал о том, что найти сбежавшего Леонардаса им вряд ли удастся – даже после известия о том, что отбыл он в Канталию.

– Итак, Бенино не едет... – пробормотал благородный рыцарь, вновь присасываясь к краю кубка. – Что ж...

– А меня возьмешь? – улыбнулся Гвидо.

– Ха! Еще бы!

Несмотря на то, что слова его были вполне бодры, сам рыцарь явно не испытывал желания куда-либо ехать. Маленький дознаватель, поглядев на него внимательно, понял: он уже потерял надежду вернуть свой лал, и сейчас хорохорился только для поддержания репутации мужественного и сильного человека.

Не говоря ни слова, Гвидо поднялся и вышел в сад.

* * *

Да, к концу этой истории, растратив остатки энергии на разговоры с Сервусом и Бенино, младший Деметриос тоже лишился той бойкости духа, каковая была при нем все время расследования. Впрочем, так случалось с ним всегда по завершении дела. Не то, чтобы он отдыхал – хотя сил после напряженной работы ума вообще не оставалось, – а просто уходил в себя, погружался вглубь своей души, где, как ни странно, в эти моменты не было совсем никаких чувств – одна сплошная пустота. Но эта-то пустота и спасала его. Вялые мысли не имели ни продолжения, ни развития; сон не прерывался внезапно; слово не содержало остроты и не было столь точно, как всегда.

К счастью для отца и прочих окружающих, такое состояние у Гвидо продолжалось недолго – день или два. Потом он снова становился тем веселым, любезным и остроумным парнем, кои все так любили за добрый легкий нрав.

Сейчас, сидя в саду, на низкой широкой скамье под раскидистым деревом персика, он как раз погружался вот в это неприятное состояние. Думы его постепенно мельчали, улетали в чернеющее меж ветвей небо и там растворялись, а глаза наполнялись пустотой. Всяк незнакомый прохожий, коему вдруг довелось бы увидеть в сей момент маленького дознавателя, непременно решил бы, что перед ним один из тех несчастных, коих в Тиме и Канталии запирают в темницы, в Багесе отправляют в плавание по реке на бревне, а в Черных Королевствах и вовсе уничтожают – то есть, он решил бы, что перед ним сумасшедший. Но Гвидо, конечно, им не был, и то, что мысли в его глазах теперь не существовало, являлось опять-таки всего лишь следствием бурно проведенных трех последних дней...

Вздыхая без причины, он поднял голову и обратил внимание на звезды. Как и он сам, они тускнели и гасли, завершив ночной свой труд. Вот туча закрыла больше половины луны, и оставшийся край блистает старым серебром; а вот клочья соседней тучи закрыли и его...

Гвидо ещё раз вздохнул, поднялся и прямиком пошел на улицу, думая пройти по ночным улочкам Лидии и может быть, заглянуть в какой-нибудь славный кабачок... Бедный Сервус! Бедный Бенино! Такие странные мысли плескались в его пустой голове, и сам бы он сейчас ни за что не смог объяснить, с чего вдруг рыцарь и философ оказались бедными. Лал Богини Судеб? Бенино прав: ну его, одни заботы от этой безделицы неземной красоты...