Текст книги "Богиня судеб"

Автор книги: Татьяна Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– И велик ли срок?

– Дня два-три.

– Посмотрим...

После того, как тимит задумчиво произнес свое "посмотрим", Заир Шах встал, расправил складки нелепого одеяния и, с презрением поглядев на всех, вышел из зала. Вот ярко-синий подол его балахона проехал по одному маршу лестницы, вот повернул на второй... Лишь только затихли шаркающие шаги астролога, эганец выпучил светлые как осеннее небо глаза и трагическим шепотом сообщил:

– Это он грохнул беднягу Сервуса!

Все вздрогнули.

– С чего ты взял? – фыркнул Маршалл.

– Не хотел при нем рассказывать, но слышал его омерзительный голос той ночью.

– Слышал? Где?

– В коридоре, где ж еще... Сами знаете, какие тут у Сервуса лабиринты, так что точнее сказать не могу.

– И что он говорил?

– Не разобрал. Пищал что-то...

– Может, он пел? – предположила прекрасная Лавиния, с легкой улыбкой глядя на важного как индюк Леонардаса.

– С чего бы он стал петь ночью? – удивился эганец. – Нет, не пел.

– А что? – начал сердиться Бенино.

– Да говорю ж – пищал! Может, молился? Убил рыцаря, и молился.

– Да зачем же ему молиться в коридоре? – потерял терпение Маршалл. У него для этого комната имеется! Какой ты тупой, Леонардас, прости, конечно...

– Я не тупой, – с достоинством ответствовал эганец, подмигивая Лавинии. – Бурган Безглазый знает этого старого крючка – молился он или пел... Я не дознаватель и сие не моя забота. Хочу спать. Прощайте.

Он поднялся и пошел к лестнице. Длинные аистиные ноги его в три шага одолели ступеньки одного марша, потом ловко перескочили на второй.

– Сдается мне, наш приятель не такой кретин, как кажется, – заметил многозначительно Маршалл.

– Думаешь, прикидывается? – встревожился Бенино.

– И такое возможно. Смотри, как ловко повернул на старика.

– С чего ему поворачивать? – не согласился Гвидо. – Его пока никто не подозревал.

– Зачем он спать пошел? – Маршалл не желал отказываться от столь удобного объекта для обвинения в убийстве. – День еще, а он – спать!

– И что с того? Нет, любезный Маршалл, никаких оснований для подозрений у нас пока нет. Увы, но нет. Я думаю... О, Теренцо, могу ли я узнать, что так заинтересовало тебя за окном?

– Солнце, – за Теренцо пояснила девушка, пряча улыбку. – Сейчас оно опустится ещё на полпальца и мой супруг сможет говорить.

– Он замолчал в это время ровно луну назад? – догадался Бенино.

– Да.

И все выжидательно уставились на Теренцо. Толстяк, тяжело дыша, смотрел на огненный шар, который блистал в чистом голубом небе так бездумно, так беспечно, словно и не существовало в мире под ним никаких тревог и забот. В молчании за солнцем следили и остальные. Бенино, например, полагал, что как только оно опустится на требуемые полпальца, Теренцо откроет рот и сразу обнаружит всем тайну убийства Сервуса. Гвидо был не столь оптимистично настроен, но и он надеялся услышать от жирного канталца нечто важное, могущее помочь ему в расследовании. Пеппо... Пеппо ни о чем таком не думал. Он просто вспоминал огромного розовощекого рыцаря, победившего самого Всадника Ночи и погибшего так нелепо и странно – от дружественной руки. А Лавиния просто взирала на своего толстяка с любовью и даже благоговением. Пожалуй, такой взгляд невозможно изобразить – мельком пронеслось в круглой голове дознавателя, – но как умудрилась эта красавица влюбиться в ужасного, мерзкого, одышливого, потного и жирного кабана? Гвидо с отвращением взглянул на Теренцо и в тот же момент толстяк вдруг коротко всхрюкнул и с торжествующей улыбкой повернулся к гостям.

– Ха! Теперь я опять свободен! Я могу говорить! – заорал он хриплым от долгого молчания голосом. – Лавиния! Радуйся вместе со мной! Ха!

– Постой, любезный, – поднял руку ладошкой вперед Гвидо. – Если не возражаешь, отложи ненадолго свою радость. Нам нужно, чтобы ты ответил на такие вопросы...

– Сам знаю, – бесцеремонно перебил его Теренцо. – Я был нем, но не глух. Сервуса после вечерней трапезы я не видал, но зато кое-что слышал... – он многозначительно обвел маленькими масляными глазками присутствующих, убедился в их неподдельном внимании. – Трухлявая колода говорила с ним перед полночью.

– Трухлявая... Это Заир Шах? – догадался Гвидо.

– Ну да! Уж о чем они шептались – рассказать не могу, ибо не ведаю. Слов я не разобрал. Но бранились, точно бранились. Этот старый пенек звездочет шипел как разъяренная кобра, а Сервус отвечал коротко и гневно, будто отказывал тому в просьбе.

– Значит, Леонардас действительно слышал его голос... – задумчиво пробормотал Бенино.

– Конечно, слышал. Только, кривая оглобля, перепутал все. Не пел старикан и не молился, а чего-то требовал у рыцаря.

– Но чего?

– Почем мне знать? Сказал же, слов я не разобрал.

– Полагаю, Гвидо, нам следует ещё раз переговорить с Заир Шахом, хмуро буркнул философ, которому не стоило труда всю картину убийства Сервуса Нарота представить во всех подробностях, благо фантазия работала превосходно.

– Мне, – уточнил дознаватель. – Мне следует переговорить с ним ещё раз. А ты, уважаемый Бенино, займись поисками... Лумо и пропавшего магического рубина.

– Хорошо, – легко согласился Бенино. – Теренцо, ты имеешь сообщить что-нибудь еще?

– Ничего не имею, – хмыкнул толстяк. – Сейчас пойду к себе и буду разговаривать вслух с двумя самыми любимыми моими людьми – с собой и Лавинией.

С трудом выбравшись из-за стола, Теренцо вытянул за руку Лавинию и вдвоем они удалились наверх. Теперь в трапезном зале осталось четверо. Маршалл, братья Брассы и маленький дознаватель.

– Как ты думаешь, Бенино? – тихо спросил Гвидо. – Зачем Сервус рассказал всем, где хранится ларец с Лалом Богини Судеб?

– Не ведаю, – пожал плечами философ. – Может, подозревал, что камень хотят украсть и решил поставить там засаду – ну, чтоб поймать вора?

– Скорее всего, так...

– Точно так, – заявил тимит. – А зачем еще?

– Жаль, меня не было на той вечерней трапезе, – вздохнул Гвидо. – А я бы хотел послушать историю о Богине Судеб...

– Я могу рассказать тебе, – усмехнулся Маршалл. – Не велик труд.

– О, это было бы замечательно!

– Ну, слушай. Еще до Великой Катастрофы на месте нынешней Герштунии были одни сопки да овраги, да камни, да болота кое-где, но ни травы, ни кустов, ни, тем паче, деревьев вовсе не наблюдалось. Так гласят легенды, а я тебе легенду и передаю. Обитали там несколько племен – дикие люди, которые охотились на диких зверей и тем и жили. Больше о них и сказать-то нечего... И вот однажды с небес было им знамение: страшная молния, ударившая в землю не менее полусотни раз, а самый последний – в хижину старой колдуньи... Конечно, все в мгновение сгорело дотла, но на другой день из горстки этого мокрого пепла выросло дерево, такое прекрасное, что все эти племена собрались вокруг него и так сидели чуть не целую луну, изредка отлучаясь только для того, чтобы добыть пропитание.

К концу этой луны на дереве выросли два плода, похожие на апельсины, но не апельсины. Огромные, цвета яркого (а в тех местах яркого вообще не было – сплошная серость вокруг) – один желтого, а другой красного, ароматные, к вечеру они раскрылись и из них вышли две юные девицы. Одна та, что вышла из желтого – белокурая голубоглазая красавица, нежная и стройная как цветок. Вторая – та, что вышла из красного – тоже красавица, только черноволосая и черноокая, с фигурою гибкой как у леопарда, посадкой головы гордой, а походкой стремительной. И снова сверкнула молния. Она насквозь пронзила обеих девиц, заставив несчастных дикарей с воплями разбежаться в стороны. Когда же стало тихо и люди осмелились обернуться, они увидели, что из двух красавиц осталась одна... Какая, Гвидо?

– Черноволосая?

– Нет.

– Белокурая?

– Нет.

– А какая же? – безмерно удивился маленький дознаватель.

– Обе! – торжествующе воскликнул Маршалл. – Они соединились в одну в голубоглазую черноволосую красотку со взглядом нежным, а походкой стремительной и смелой. То и была Вечная Дева – Богиня Судеб. В руке её сверкал красным огнем великолепный большой лал, освещая тупые рожи дикарей мерцающим сиянием. Девушка обвела взглядом окрестности, и тут же из земли пробились ростки, из коих потом и выросли деревья, кусты да трава...

– А потом? – истребовал продолжения Гвидо, видя, что Маршалл вдруг углубился в свои думы.

– Потом? Потом она ушла. В неизвестном направлении...

– И все? – разочарованно спросил Гвидо.

– Нет, не все, – засмеялся тимит. – Потом её видели в Асгарде, в Канталии и Эгане, в Хитае и Ордии. Но тогда огненного лала в её руке уже не было. Никто не знает, каким образом она утратила его, но – теперь его владелец Сервус Нарот!

– Уже не он... – мрачно заметил Бенино.

– Уже не он... – согласился Маршалл. – Так вот, о Богине Судеб. Говорят, она обходит весь свет, останавливаясь лишь иногда и совсем ненадолго – для того, чтобы прясти пряжу, которая и есть судьба людская. Напрядет целый ворох, скажем, в Канталии, бросит на землю, он и рассыплется, но судьба канталцев – каждого из них! – уже будет предопределена на целые полсотни лет вперед. Затем пойдет в Лахору, и там то же самое... Ну, понравилась тебе легенда?

– Так себе, – улыбнулся Гвидо. – Но этот лал действительно обладает магическими свойствами?

– Поверь мне, – Маршалл посерьезнел, уставил черные маслины глаз в зеленые круглые глазищи младшего Деметриоса. – Недаром Сервус так за него пострадал. Между нами говоря, сам лал стоит ничуть не больше, чем та черная жемчужина или гранат – Красный Отец. Гораздо дороже его чудодейственная сила! Пусть он исполняет только одно твое желание, но зато какое! Ты можешь изменить свою судьбу полностью – хоть стать из нищего королем! Ни один маг не сделает такого!

– А если я доволен своей судьбой?

Маршалл опешил.

– Доволен? Как это?

– Да просто – доволен, и все, – Гвидо засмеялся. – Я люблю свой город и свою семью. Мне нравится моя внешность и мое здоровье... Нет, для себя я ничего бы не хотел. Но вот излечить и омолодить отца, или разыскать Лумо...

– Э-э-э, парень, не выйдет. Лал Богини Судеб меняет только саму судьбу – твою судьбу! Если ты вздумаешь попросить золота – он не даст тебе и монеты; если ты вздумаешь попросить здоровья для отца – он не исцелит даже кашель. Но если ты скажешь: "Хочу жить двести лет" – ты будешь жить ровно двести!

– Не хочу, – печально покачал головой маленький дознаватель. – Вполне достаточно и шестидесяти...

– Мало! Мне скоро шестьдесят, а я ещё полон сил и надежд! Да знаешь ли ты, как хочется жить, когда седеют волосы и морщины бороздят кожу? Знаешь ли ты, сколько дум в голове о будущем и о прошлом, сколько... Отчего же Сервус Нарот не попросил себе долгой жизни?

– Откуда ему было знать, что его убьют...

– Он знал, – сказал вдруг философ. – Он очень хорошо это знал.

Глава седьмая.

Тяготы подозрения

Гвидо недоверчиво улыбнулся.

– Как то есть знал? Что навело тебя на мысль сию?

– Ничего меня не наводило, – ответил Бенино с неохотою. – Мне б и в голову такое не пришло. Сервус сам мне сказал.

– Когда?

– В ночь перед убийством. Он пришел в мою комнату – встревоженный, побледневший...

И Бенино рассказал все то, что поведал ему рыцарь.

– Ну и ну-у-у! – протянул Маршалл, и не пытаясь скрыть изумление. Так значит, старина Сервус подозревал нас всех? Ах, я дурень! И что меня дернуло поехать сюда? Ведь не хотел же, клянусь пышной грудью Астан, владычицы нашей, не хотел! Ах!

– А что ж поехал? – грубо спросил философ.

– Да по письму же и поехал. "Не медли! – писал мне Сервус. – Я готов предложить тебе такую вещь, какой ты в жизни не видывал!" И что за вещь такая, подумал я, бросил все дела и поехал.

– И что за вещь?

– Тьфу! Ваза из цельного розового агата! На кой она мне нужна, эта ваза? У меня самого подобных полдюжины!

– Гм-м... – Гвидо смущенно посмотрел на гостей. – Лумо толковал, мол, досточтимый Сервус писал дяде, что продаст ему нечто невиданное, дядя обрадовался и послал нас сюда. А приехали, рыцарь показал нам колет, расшитый сапфирами и мелкими бриллкандами, и боле ничего не предложил...

– Интере-есно, – протянул философ, в глубине души недовольный таковым поведением лучшего друга. – Значит, он вытянул вас всех сюда посредством обмана? Не удивлюсь, если Заир Шаху вместо "невиданного сокровища" он пытался подсунуть золотое яблоко или ещё какую подобную чепуху.

– Все это ещё раз подтверждает твой рассказ, Бенино, – сказал Гвидо, улыбаясь. – Он и в самом деле решил любым путем собрать всех, на кого падало подозрение. Вот только странно, что он все-таки не уберегся. Как говорят, предупрежденный об опасности почти спасен... Он же получил клинок в спину – ночью, когда всяк бережется вдвойне! Нет, пока не могу этого уяснить. Ладно, идемте отдыхать, друзья. Все устали – нынче был тяжелый день... Вон уж сумерки давно наступили...

Только поднявшись, Пеппо понял, что действительно устал. Взяв брата под руку, он повис на нем и так доехал до своей комнаты. А там Бенино уложил его в кровать, накрыл покрывалом и удалился. Спустя несколько мгновений юноша уже спал.

* * *

Пробуждение было не из приятных. Дикий вопль, примерно такой, какой издал Ламберт, обнаружив хозяина мертвым, раздался перед самой утренней трапезой.

Пеппо вскочил, холодея от одной мысли о том, что его брат мог оказаться следующей жертвой злокозненного убийцы. Вылетев в коридор, он нашел там Леонардаса, который, квохча как испуганная курица, бегал взад-вперед и всплескивал длинными руками.

– Что случилось? – крикнул Пеппо, загораживая ему дорогу.

– Не знаю! – истерично взвизгнул в ответ эганец. – Кто-то орал! Я не могу больше! Я уеду! Уеду!

Юноша плюнул и побежал вниз, надеясь застать там кого-либо более здравомыслящего. Там оказался один Маршалл, с отсутствующим видом попивавший вино из серебряного кубка и, кажется, не слыхавший никакого шума. Он единственный не уходил отдыхать, а просидел тут с утра до утра сначала с остальными гостями, а потом один.

– Ты слышал? – и ему крикнул Пеппо, дрожа от ужаса.

– Что? – меланхолично спросил тимит.

Не ответив, юноша развернулся и бросился снова наверх. Но на лестнице он столкнулся с Бенино – тот мчался как раненая волчица к своему волчонку. Едва он завидел Пеппо, как глаза его радостно вспыхнули. Схватив брата в охапку, он так сильно прижал его к себе, что юноша чуть не задохнулся.

– Мальчик мой! – закричал Бенино, срываясь на фальцет. – Где ты был? Я обшарил твою комнату и десяток других! Я искал тебя!

– Я тоже искал тебя! – задушенно пробормотал Пеппо в отворот его куртки. – Там орали, я испугался, я побежал...

– Ах, какая трогательная картина! – издевательски пропел за спиной философа Заир Шах. – Прямо-таки больно смотреть!

– А ты не смотри! – уже не первый раз в этом доме Бенино позволял себе грубости – наверное, уже чувствовал себя хозяином. – Иди вниз, сейчас я найду Гвидо...

– Зачем еще? – недовольно фыркнул старик.

– Разберемся, что к чему, – туманно ответил философ, увлекая брата за собой.

Гвидо встретился им в одном из рукавов коридора. Он был так же бледен, как тогда, когда нашли тело Сервуса Нарота.

– Ты слышал крики? – спросил его философ. – Где-то там, в правом крыле дома.

– И слышал и... видел... – хмуро ответил маленький дознаватель. Теренцо убили.

– Что?! – разом воскликнули братья Брассы, непроизвольно подаваясь назад.

– Это Лавиния кричала... Они уснули, а проснулась она уже одна. То есть Теренцо лежал рядом, но был мертвее мертвого: горло перерезано от уха до уха.

– А... оружие? – глотка философа пересохла и теперь он скрипел как несмазанная телега.

– Кинжал... мой...

Гвидо тоже говорил с трудом, но Пеппо отлично понимал его чувства. Сначала рыцаря закололи кинжалом Лумо Деметриоса, а теперь Теренцо зарезали кинжалом Гвидо Деметриоса. Все это было очень странно.

– Все это очень странно...

Бенино настороженно смотрел на бледное лицо маленького дознавателя, вдруг обнаруживая в нем неприятные изъяны: хитрые глаза, чей взор ускользал как у человека с нечистыми помыслами, слишком вздернутый нос, веснушки... Ну разве у честного мужа могут быть веснушки?

Философ понимал, что несправедлив сейчас, но ничего с собою поделать не мог.

– Да, все это очень странно, – с нажимом повторил он, отталкивая брата себе за спину.

– Подумай же, Бенино, – Гвидо умоляюще посмотрел в глаза философа теперь его взор никуда не ускользал, а напротив, был прям и открыт. Подумай, зачем бы я стал оставлять свой кинжал в комнате, где только что убил человека? Я бы унес его и спрятал, или выбросил бы...

– Ты хитер, – отворачиваясь, сказал Бенино. – Кто тебя знает...

– Он не виноват, Бенино, – вступился за малыша Пеппо. – Убийца нарочно подбросил его кинжал в комнату Теренцо.

– Помолчи! – сурово остановил его брат. – Иди к себе, запрись на засов и никого не пускай. Я приду позже.

Юноша с укором посмотрел на Бенино, но перечить не стал – сие было бесполезно, ибо упрямее заупрямившегося философа мог быть только раздраженный осел.

Когда Пеппо скрылся за дверью своей комнаты – а Бенино с Гвидо проводили его туда, – они пошли успокаивать Лавинию, которую, по словам младшего Деметриоса, вряд ли успокоил придурковатый Леонардас. Так оно и было. Рядом с трупом несчастного толстяка, вся перемазанная в его крови, сидела девушка, а эганец примостился чуть ли не у неё на коленях. Кажется, пыталась утешить его она: рыдая в полный голос, он визжал, что никогда больше не выедет из родного Эгана, чем бы его ни заманивали. Он клялся, что продаст всю свою коллекцию задешево, а лучше отдаст её первому встречному нищему, лишь бы не бояться за свою жизнь, коя, безусловно, дороже всяких там самоцветов и золотых побрякушек.

– Будь мужествен, Леонардас, – повторяла Лавиния, сама едва живая от пережитого. – Возьми себя в руки, прошу.

Бенино, не церемонясь особенно, взял тощего эганца за шиворот и вытащил его за дверь, с удовлетворением заметив облегчение на красивом лице девушки. Там, в коридоре, он прижал его к стене и сквозь зубы зашипел:

– Ты, ублюдок, запомни: будь мужествен, не то я тебе шею сверну, цыплячья твоя душонка! Пшел в комнату!

– В чью? – захныкал Леонардас.

– В свою, глупец!

Пинком отправив эганца в нужном направлении, Бенино вернулся к Лавинии. Она лежала поперек широкого супружеского ложа и не подавала никаких признаков жизни. Над ней, склонившись, стоял Гвидо и усердно размахивал тонкими ручками. Философ снова насторожился: всего несколько мгновений назад он видел её целой и невредимой, а сейчас... Уж не этот ли подозрительно мелкий ростом – тип воспользовался моментом и прирезал её тоже?

– Помоги мне, – буркнул Гвидо, увидев входящего Бенино. – Только вы ушли, как она в обморок свалилась...

Устыдившись своих мыслей, философ быстро подошел к низкому, как в комнате Сервуса Нарота, столику, взял бутыль с вином и, налив немного ароматного красного себе в ладонь, принялся растирать ей виски. Через некоторое время Лавиния пришла в себя.

Гвидо, будто самый нежный и любящий брат, присел на корточки перед нею и, заглядывая в лицо, проговорил:

– Мне так жаль, милая... Как могло случиться такое ужасное событие? Ты что-нибудь слышала?

– Ничего... – покачала головой девушка. – Я спала... Мне снился золотой дракон...

– Золотой дракон? – сделал стойку Гвидо. – Что это означает?

– Ничего, – хмыкнул Бенино, испытывая укол ревности. – Это гобелен в сокровищнице Сервуса. Золотой дракон на фоне голубого неба, а под ним, на земле, полыхает пожар.

– А-а-а... – разочарованно протянул маленький дознаватель. – Но, может, во сне тебя обеспокоило что-то?

– Ничего. Вот только... здесь, – она протянула свою белую изящную руку, – стало холодно... Потому что мне снилось, будто я лечу верхом на золотом драконе. Я повернулась на другой бок и сунула руку под Теренцо – он всегда горячий... Был...

Губы Лавинии задрожали, кончик носа покраснел, а прекрасные голубые глаза наполнились слезами. Философ, с жалостью глядя на нее, думал все же о другом: её руке стало холодно от сквозняка – видимо, как раз в этот момент в комнату вошел убийца.

– Полно, полно, красавица, – Гвидо вздохнул так тяжело, словно Теренцо был для него самым дорогим человеком на свете. – Ах, какое горе! Какое непоправимое горе!

"По Сервусу ты не так убивался", – злобно подумал Бенино, отворачиваясь. Подозрения опять захватили его. Теперь уже странным казалось участие Гвидо, проявленное так открыто.

– Пойдем, – Гвидо взял девушку за руку. – Я отведу тебя к Ламберту он говорил, помнится, что у него есть успокой-трава. Хорошая вещь!

Философ что-то не припоминал, чтобы у Ламберта была успокой-трава. И когда это младший Деметриос успел с ним поговорить?

– Бенино! Поди пока в мою комнату, подожди меня там.

– Зачем еще? – угрюмо проворчал философ.

– Необходимо, – таинственно и коротко ответил Гвидо, увлекая за собой Лавинию.

* * *

Бенино сидел в комнате Гвидо, где стены были обиты гладкой тканью зеленого цвета с розовыми разводами. Да, бедняга Сервус никогда не отличался тонким вкусом – разве что в драгоценных камнях он понимал прекрасно.

Вспомнив, как он встретил его в этот раз – в ночной рубахе, босой и всклокоченный, Бенино улыбнулся. Но сразу затем вспомнил бездыханное тело, распростертое на роскошном ложе, с клинком в могучей спине. Глаза его повлажнели. Ну почему, почему Сервус не уберегся? Гвидо прав: зная об опасности, он должен был быть настороже каждый миг, а он позволил вонзить в себя кинжал, вовсе не оказав сопротивления.

Бенино вдруг рассердился. Проклятый убийца отделался легко! Тяжелая рука рыцаря даже не коснулась его! Знать бы, кто этот таинственный преступник, посмотреть бы в его наглые глаза – глаза предателя, и разбить в кровь его мерзкий нос – нос предателя... Философ вздрогнул, живо представив себе фигуру без лица (потому что лица он ещё не знал); руки его напряглись, пальцы сжались в кулаки. Его вид – утонченный, изящный – многих вводил в заблуждение. Пожалуй, только Сервус да родные знали, сколько силы таит в себе это гибкое тело...

– Вот и я, – бодро сказал Гвидо, возникая в дверях. – Ты уже видел?

– Видел? Что? – недоуменно отозвался философ.

– А вот. Подсунули под дверь утром.

Маленький дознаватель протянул руку и схватил со столика обрывок папируса, на коем красивыми буквами, по-канталски, было написано: "Сервуса убил тимит. Посмотри его сапог".

– Какой ещё сапог? – не понял Бенино.

– Обыкновенный.

– А как мы посмотрим, если сапог у него на ноге?

– Не на ноге. Он как приехал так и снял его. То есть он оба сапога снял, а в одном... В одном было вот что...

Гвидо приоткрыл полу куртки (философ заметил там множество карманов), пошарил под нею и выудил... черную жемчужину! Ту, что ещё вчера преспокойно возлежала в своем футляре, а тот – в сокровищнице Сервуса Нарота.

– Ах, подлец... – пробормотал Бенино. – Он уволок черную жемчужину! Ах, подлец...

– Но это ещё не все! – сообщил Гвидо так радостно, словно кроме жемчужины в сапоге тимита лежал сам убийца рыцаря и канталца.

Снова сунув руку под полу куртки, он достал... И в этот раз Бенино был просто сражен... На ладони маленького дознавателя лежал кинжал – его собственный, тот, который он всегда брал с собой в дорогу, на всякий случай.

– О, Митра... – застонал философ. – Ублюдок собирается прирезать кого-то моим кинжалом...

– Именно! – победно воскликнул Гвидо. – И мы должны его остановить пока не поздно!

– Слушай-ка, Гвидо, – осторожно произнес Бенино. – А ты уверен, что это он?

– Маршалл? Нет, напротив. Я уверен, что это не он. Маршалл украл жемчужину, только и всего. Убийца – другой.

– Кто?

– Тот, кто написал это славное письмецо.

– Прости, но мне кажется, что это славное письмецо написал Лумо... Нет, – выцветшие брови малыша Гвидо сошлись у переносицы. – Это не Лумо. Ты знаешь, мне очень стыдно признаваться, но мой бедный родственник совсем не умел писать. Читать – да, немного, и только по-леведийски. А сие писано канталскими буквами, и почерк хорош... Нет, это не Лумо.

– А где он тогда?

Гвидо промолчал, что весьма удивило философа. Обычно этот маленький человечек был словоохотлив и любезен, а теперь вот отвернулся и не думает отвечать.

– Что ж, пожелаешь – скажешь, – легко решил проблему Бенино. – Ну, а сейчас нам нужно идти вниз. Маршалл там – ждет нас, и Заир Шах тоже. Кстати, а ты не думал о Заир Шахе? По-моему, лучшего убийцы чем он нам не найти.

– Надо подумать, – сказал Гвидо, оборачиваясь к философу. Судя по улыбке, он оценил его тактичность. – Вперед!

* * *

Спускаясь по лестнице вслед за маленьким дознавателем, Бенино думал, что тому, по всей вероятности, очень нравится быть полководцем. Здесь, сейчас, он на своем месте. Вот если б ничего не случилось, если б не произошло два убийства одно за другим, вряд ли кто обратил внимание на приемного сына Гая Деметриоса. Ну, сын и сын, что тут такого? Теперь же он был главным лицом: к нему обращались за советом и помощью, на его вопросы отвечали (он напрасно опасался, что гости не воспримут его всерьез и потребуется помощь философа – старого знакомца всех приятелей Сервуса Нарота), его мнением дорожили. Иначе не ему, а Бенино прислали бы этот клочок папируса с...

И тут Бенино как что-то дернуло. А откуда ему знать, что папирус и в самом деле подбросили? Уж не сам ли хитроумный Гвидо нацарапал это послание? Подозрения с новой силой вспыхнули в душе философа. Он вспомнил черную жемчужину и свой кинжал. Странный набор! Почему ж тогда в том же сапоге не лежал камень Богини Судеб? Да потому, что Гвидо – единственный в этом доме, кто ни демона не понимает в самоцветах. Лал не нужен ему – ему больше пришлась по душе черная жемчужина... Но тут Бенино совсем запутался. Если даже малышу так приглянулась черная жемчужина, зачем он положил её в сапог Маршалла да ещё написал об этом сам себе письмо? Почему не положить её в свой собственный сапог? И зачем демонстрировать её Бенино?

Нет, Гвидо никак не укладывался в схему преступления. Надо искать другого убийцу. Философу, в общем, понравилась идея с Заир Шахом. Этот старый астролог так омерзителен, что вполне подойдет для темницы, а потом и топора. К тому же, он свое пожил...

На этой мысли Бенино прервался, ибо ступил в трапезный зал. Здесь уже были: Леонардас, заплаканный и дрожащий, Маршалл, железно-спокойный, с легкой улыбкой на смуглом лице, сердитый и расстроенный Пеппо, Лавиния, бледная, но ещё более красивая, чем раньше, и Заир Шах, по обыкновению злобный и ещё более страшный, чем раньше. Ламберт, поставив на стол блюдо с маринованной рыбой, тотчас ушел, не в силах смотреть на общество, в котором никогда уже не появится его хозяин.

Усаживаясь, Бенино не преминул укоризненно покачать головой, отчего Пеппо покраснел и опустил глаза: он ослушался брата и не стал сидеть в своей комнате в ожидании его. Впрочем, философ отлично понимал мальчика ему страшно было одному, вот и спустился вниз, к людям.

– Рад видеть вас в полном здравии, друзья, – голос Гвидо снова был серьезен, даже трагичен. – Но с нами уже нет не только Сервуса, но и Теренцо. Плачь, Лавиния, плачь. Половина горя уходит со слезами, а вторая половина остается в душе навек...

"Интересная мысль", – философ коленкой толкнул под столом ногу брата – Пеппо сметлив и обладает отличной памятью. Он поймет, что нужно Бенино, запомнит и затем передаст в удобное для этого время.

– ... И сейчас мы должны объединить усилия, – продолжал между тем Гвидо, – чтобы найти убийцу. Прошу вас, друзья, доверьтесь мне. Я хочу... О, Бенино, так трудно произнести эти слова. Поддержи меня, друг.

– Я поддерживаю, – кивнул философ, чрезвычайно довольный тем, что его назвали другом.

– Благодарность моя не имеет берегов, – церемонно поклонился ему Гвидо. – Так вот, пользуясь поддержкой моего друга Бенино (хитрец, конечно, заметил, что философу понравилось таковое обращение, и не преминул повторить его), я прошу вас всех довериться мне и разрешить осмотреть ваши комнаты.

– Что-о-о? – поперхнулся кусочком семги Бенино. – Вот еще! Не пущу!

– Ты же его поддержал, – ехидно захихикал Заир Шах.

– Откуда я знал, чего ему надо, – буркнул в ответ философ. – Не сердись, Гвидо, но это сущая глупость – осматривать чужие комнаты. Неужели ты думаешь, что убийца прячется в наших дорожных мешках?

– Или в наших сапогах? – ухмыльнулся Маршалл.

Бенино в ужасе посмотрел на него и перевел беспомощный взгляд на Гвидо.

– Нет, – сказал маленький дознаватель. – Убийца мне не нужен. И ваши сапоги мне не нужны. Я буду искать нечто другое.

– И что же?

– Лал Богини Судеб.

Глава восьмая.

Бенино сердится

Бенино презрительно засмеялся.

– И где ты думаешь его найти? Уж не в моей ли комнате?

– Не могу знать, друг. Возможно, что тебе его подкинули, а скорее всего, я и вовсе его нигде не найду.

– Последнее мне кажется верным, – вздохнул философ. – Если Лал Богини Судеб пропадает, так он пропадает навсегда.

– Точно, – закивал Маршалл. – Легенды гласят, что первым им завладел король паландийский – была такая страна на юго-востоке, Паландией называлась... Так вот, в тот момент, когда благоточивый король произносил Лалу свое пожелание, в спину ему вонзилась стрела с наконечником, обмазанным ядом. Бедолага скончался на месте. Выхватив сокровище из его холодеющих рук, паж Алоаний вскочил на коня и был таков – затем пажа на дороге схватили разбойники и повесили, а Лал, конечно, забрали себе. Но они понятия не имели, что он обладает магическим свойством, а потому продали его за корабль, полностью оснащенный и груженый золотом.

Купец, без раздумий отдавший корабль за лал, отлично был осведомлен о его возможностях, а потому не стал медлить и изменил свою судьбу. Может, ты слышал, Гвидо, о схимнике Иерониме? Вот это и есть тот самый купец. Он мечтал отойти от дел давно, но алчность, коей он страдал от рождения, не позволяла. Такое, представь, столкновение двух сил в душе одного человека: доброта и благочестие против почти безумной жадности. Камень Богини Судеб помог первому победить второе, и в результате наш купец ушел в горы, где прожил до глубокой старости, всей округой почитаемый и любимый. Говорят, умирая, он сказал, что никогда не был так счастлив, как в последние пятьдесят лет...

Ты сам понимаешь, что при таком образе жизни бывший купец не особенно дорожил своим сокровищем. Еще по пути в горы магический рубин украл у него прохожий на постоялом дворе...

– Надоело! – проскрипел злобный старикашка Заир Шах. – Все знают эту историю, Маршалл. Не отвлекай достопочтенного Гвидо от его важных дел.

– Нет-нет, – улыбнулся Гвидо. – Мне очень интересно послушать сию историю. Право же, отец никогда не баловал меня сказками...

– Это не сказка, – обиделся Маршалл. – Это правда. Ну, ты же сам видел Лал!