Текст книги "Зеленые яблочки (СИ)"

Автор книги: Татьяна Хрисанфова

– А эта вроде на почках липовых, попробуйте.

– Вы ешьте, ешьте, – потчевала бабка Авдотья, – Вон, сколько всего наварили, – она явно задабривала сноху. За столом началось настоящее веселье. Самогон лился рекой, уже без объяснения, на чем настояна та или иная бутылка. Хотя вкус еще все ощущали, и был он у каждой бутылки разный. Да и как иначе? Ведь Колываниха на всю деревню мастерица в этом деле. Тут уж ей равных нет. На чем только не настаивала она свою «первостатейную», как любила она приговаривать, набивая цену своему зелью. Перечню трав, на которых настаивалась «первостатейная» не было конца. Тут и ранние цветы мать-и-мачехи, и горькие цветы степной полыни, и зверобой, и чабрец, и дикая степная земляника, и ягоды рябины, и липовый цвет, и цветы ревеня, и розовые яблоневые цветы, да всего и не перечислить, на чем настаивались огромные бутыли на полках в хате Колыванихи. Про нее поговаривали, правда шепотком, что она настаивает самогон и на собачьем дерьме, но никто за руку не поймал, да говорят, делает это она в качестве отворота для пьяниц, если уж очень настаивают жены. Поистине неисповедимы пути Господни; сама спаивает, сама же от запоев лечит… Но тропинка к хате Колыванихи не зарастала, снегом ее не переметало. Катерина, хоть и обошлось ей это дороговато, приобрела достаточно Колыванихиного зелья, и за столом не было перебоя с наполнением стаканов. Наконец дети, отведав всего, из-за стола были выдворены. Одевшись, они веселой толпой высыпали на улицу. Даша тоже вышла из-за стола. Идти вместе со всеми она не хотела, считая себя взрослой, чтобы играть с ребятней. Накинув шубейку, она пошла к избе Харитона. Войдя, она увидела хозяина сидящим за столом. Он приветливо улыбнулся гостье:

– Ну что, Дашуха, давай славь!

Даша, взглянув на Харитона, припомнила свой утренний сон и застеснялась. Она никак не могла припомнить церковных стихов. Первое, что пришло ей на ум было: «Маленький мальчик сел на стаканчик, а cтаканчик хруп, давай, дядька Харитон, рубль». Харитон был явно удивлен. По давнему негласному договору, Даша звала его просто по имени.

– Ты чего это Дашуха? – спросил он, – вроде я еще не такой старый, чтобы ты звала меня дядей? Или как заневестилась, так я постарел?

– Ой, ты же придумаешь, Харитон, – покраснела Даша.

Выскочившие из горницы, Анютка и Ванятка не дали ей продолжить разговор. Они наперебой рассказывали ей стихи, выученные с отцом. Тот довольно посматривал на них. Даша одарила детей конфетами, баранками, пряниками. И опять было все как и прежде. Стеснительность Даши прошла: «чего я в самом деле?» – подумала она, – Харитону до меня и дела нет. Приснится же такое.

День проходил незаметно. Вернувшись домой, Даша обнаружила, что взрослые еще и не собирались вылезать из-за стола. Она прошла в свою боковушку. За ней проследовала и пришедшая с улицы двоюродная сестра Танюшка.

– Я буду с тобой спать, – сообщила она.

– Ну а где же еще, – согласилась Даша. Танюшка была чуть младше Даши, и им было о чем посекретничать. Сестра уже загадочно улыбалась, глядя на Дашу:

– Слушай, у тебя жених есть?

– А у тебя? – Даше не хотелось вот так сразу, признаваться в том, что да, у нее есть жених. Танюшка по своему поняла ее.

– А ты с ним целовалась? – в глазах ее светилось такое неподдельное любопытство, что Даша весело рассмеялась. Но сестра не поддержала ее. Она серьезно смотрела, ожидая ответа. Даша не выдержала.

– Да, целовалась!

– И как?

– Что как? – Даше было забавно, ведь совсем недавно она и сама была такой же наивной. Только вот она ни у кого не спрашивала о том, что чувствуешь, когда тебя целует парень. Теперь она знала, что эти ощущения нельзя сравнить, ну ни с чем на свете! И как можно поведать кому нибудь об этом? Она загадочно улыбалась.

– Вот подрастешь, сама все поймешь, – весело решила она.

Спать укладывались весело. Всем мест не хватало и дети отбирали друг у друга одеяла, спихивали друг друга с печки. Дед шикал на них, бабка сухо поджимала губы, но терпеливо молчала. Наконец все улеглись. В наступившей тишине Даша услышала стук снежка в оконную раму. Она встрепенулась. Лежащая рядом сестра настороженно зашептала в темноте: это он?

– Он, – улыбнулась Даша. Она накинула на плечи платок и тихонько вышла в кухню. На печке тревожно заворочалась бабка. Даша осторожно открыла двери и выскользнула в сенцы. Егор стоял у порога, поджидая ее. Он сразу прижал ее к груди и жадно прижался к губам.

– Дашка, – выдохнул он, – так соскучился по тебе. Чего ты не пришла?

– Так гости у нас, – оправдывалась Даша. Егор все крепче прижимал ее к себе, отчего закружилась голова, снег уплывал из под ног, и остановилось время. Руки Егора становились все настойчивее, ладонь ползла к маленькому бугорку груди, накрывая его, заставляя дрожать и без того неспокойное сердце.

– Ты меня с ума сводишь, – шептал Егор.

– А ты меня, – отзывалась Даша. Они долго стояли обнявшись. Звезды начали меркнуть в своих небесных жилищах.

– Ты придешь в деревню? – спросил Егор.

– Приду. Убегу от своих! – пообещала Даша.

– Ты смотри только с братьями, – серьезно произнес Егор.

– Чего мне бояться? – улыбнулась Даша.

– А волки?

– Да не съедят они меня, – Даша не могла настроиться на серьезный лад, – Они меня знают, в деревню часто хожу.

Егор опять целовал ее, и никакие силы не могли оторвать его от любимой.

Утро начиналось с тяжести в голове. Михаил недовольно убирал скотину в сарае. Пинал ногой лошадь, по его мнению, ставшую не у места. Корова до сих пор нерастелившаяся тоже вызвала у него раздражение, по всем приметам давно пора было. Он недовольно постучал ногой в двери дома, разве не видели в окно, что несет солому в хату? Положив охапку около печки, он вопрошающе глянул на жену. Та правильно поняла его тоскливый взгляд, степенно она подошла к холодной горнушке, вытащила начатую бутылку. Настроение Михаила сразу изменилось. Улыбаясь, он наполнил рюмку, жадно опрокинул ее в рот. Катерина тут же убрала бутылку, но муж и тем был доволен. Теперь можно ждать побудки гостей. Те просыпались медленно, вчерашняя гулянка давала себя знать. За стол садились молча. Но после первой рюмки настроение поднялось, послышались веселые разговоры и все вошло в привычное русло. Ближе к вечеру провожали гостей. Те обещали приехать к Пасхе. После отъезда гостей в доме стало тихо. Катерина и Даша молча мыли посуду, убирали со стола. Дед ворошил газеты, бабка праздно смотрела в окошко. Теперь целую неделю ничего нельзя делать. Даша тоже посмотрела в окно, на улице уже смеркалось. Душа рвалась в деревню. Выручил старший брат.

– Ну чего, Дашуха, пойдем сегодня на посиделки?

– Все бы вам шастать, – подала голос бабка, – нет бы дома посидеть.

– Много ты молодая дома сидела, – вступился за внуков дед.

– А где же я, по-твоему, сидела? – вскинулась бабка. – Купеческая дочка рази без догляда выйдет из дома? – удивилась она.

Дед уже пожалел о сказанном, теперь начнет вспоминать молодость, не остановишь. Бабка еще долго вспоминала о порядках в родном доме. Наконец братья засобирались в деревню. Даша тоже молча одевалась и вместе с братьями вышла из дома. Неблизкая дорога показалась короткой, так спешила Даша увидеть Егора, всю дорогу думая о нем.

Глава 7

В хате Августины как всегда было полно молодежи. Маня Кутепова уже выводила грустную песню:

 
Голубые глаза на сирень улыбаются,
И катится слеза, на сирень проливается,
Слышны песни в ночи, смех веселый раскатистый,
Ты сейчас хохочи, не то поздно спохватишься.
 
 
Вот придет и твой день и наступит жизнь серая,
Отцветет и сирень голубая и белая
Годы пройдут, не успеешь пристроиться,
Чтоб судьбу обмануть, за сиренью не скроешься.
 

Даша встретилась взглядом с голубыми глазами Егора. Он стоял около дверного проема, ведущего в горницу. Глаза его полыхнули ярким, синим пламенем, лишь он заметил ее. Она, уже не особо стесняясь, подошла и стала по другую сторону проема.

– Здравствуй, – улыбнулся Егор. Показывать на людях свои чувства было не принято, но Егор не мог сдерживать их, рвущиеся наружу. Они стояли по обе стороны от дверного проема, опершись на притолоки и смотрели друг на друга. Время для них остановилось. Хоть и расстались не так давно, оба чувствовали потребность видеть друг друга. Егору очень хотелось взять Дашу за руку, ощутить ее тепло.

– Гости уехали? – спросил он первое что пришло на ум.

– Уехали! – вздохнула девушка, вспомнив праздничную суету, – на Пасху обещались…

Они и не заметили приблизившуюся Параньку. В руках она держала кружку, до краев наполненную водой. Давно поджидавшая момента, Паранька спешила исполнить свое заветное желание. Уж сколько вечеров она носила с собой воду в чекушке. А вот застать вместе влюбленных ей не удавалось. И теперь, увидев, как Егор смотрит на соперницу, она не могла остановиться. Дрожащими руками вылила наговоренную жидкость в стоящую на лавке кружку. Ей было уже все равно, заметит кто или нет ее странные действия. Или услышат как громко булькает вода из бутылки, словно падает водопад. Главное, что уже никогда не будет он смотреть на ненавистную соперницу таким влюбленным взглядом. Ведь как будто целует ее на расстоянии. Еще никогда Паранька не видела, чтобы мужики в деревне смотрели так на своих жен, или на девок. А этот будто и не видит ничего вокруг.

– Свет ему застила, – злилась Паранька, – ты смотри, единая она для него! Ничего, увидим, как ты на нее теперь смотреть будешь! Она несла перед собой кружку, опустив глаза. Вдруг кто увидит ее взгляд, да прочтет всю скопившуюся в нем ненависть. Не обрадуется, кто бы то ни был. Она нарочно споткнулась, проходя мимо влюбленной парочки. Выплеснувшаяся из кружки вода попала на юбку Даши. Та почувствовала, как словно могильным холодом обдало ногу. Повернувшаяся к ней лицом Паранька, будто невзначай плеснула из кружки на Егора. Вода попала на рукав его рубашки, просочилась на предплечье. Руку охватило морозцем, поползли зябкие мурашки, заныло где-то в ключице, отдаваясь назад и опускаясь чуть вниз. Наконец озноб охватил сердца, и укоренился там острой болью, словно шип от колючки. Егор в негодовании перевел взгляд на Параньку.

– Ты ослепла, что ли?

Та рассыпалась в извинениях:

– Ой, и не знаю, как это у меня получилось, оступилась поди. Давай я вытру, – она протягивала свободную руку к Егору, пытаясь промокнуть темное пятно на рубашке. Но тот оттолкнул ее: иди уже, куда шла. Он брезгливо отряхнул рукав. Посмотрев на Дашу, он был поражен ее расстроенным видом.

– Дашуня, ты чего?

Но та еле смогла проглотить подступившие слезы.

– Я потом тебе скажу.

Расстроенная, она присела на лавку около любимой подружки и на все ее уговоры не могла за весь вечер произнести ни слова. Паранька же, словно ничего и не произошло, спокойно поставила кружку на место. Вода эта не могла причинить вреда никому другому, свое предназначение она исполнила. Теперь оставалось ждать развязки. И уж если мать действительно хоть немного может колдовать, Егор прибежит к ней как миленький, никуда не денется. Ведь не просто так мать заговаривала воду. Уж несомненно, она что-то такое знает. Паранька и не догадывалась, насколько она близка к истине. Агафья, обладая чуть ли не звериным чутьем, подмечала такое, о чем простые смертные и не догадывались. Уже давно она поняла, что вода как источник всего живого на Земле, таит в себе и молча переносит всю земную память. И не просто переносит, но и может воздействовать на любого из людей. Надо только научиться правильно управлять ею. А как можно управлять водой, если она безобидно течет себе ручейком, или плещется в колодце? Но Агафья знала, что все не так просто. Вода запоминает все, что было произнесено, несет эти мысли дальше, в море, где они тоже не пропадают, а плещутся капельками рядом с другими мыслями и никто прочитать их не может. Но можно же отправлять мысли не просто в пространство, а так чтобы они достигали цели. Для того и придуманы за многие века наговоры. Надо только знать их. А дальше и того проще, плеснул водичкой на намеченную жертву, а остальное вода сама сделает. Ведь все знают, считала Агафья, что водичка через поры попадает в кровь. В этом Агафья тоже не сомневалась, что вода жидкая, что кровь – значит, могут смешаться. А уж если смешаются, то и мысли, перенесенные водой, попадут по назначению. И конечно, рано или поздно начнут действовать, так, как задумал отправивший их в пространство. Будут действовать на жертву, внушая той болезни или сумасшествие, или доводя до гробовой доски. Будут незаметно изменять чужое сознание, а там как говорят: «ржа железо точит». Вон Лизка дура дурой, только Петра и признает. А все отчего? А не надо было дорогу переходить. Петр их обоих выделял, вечер одну провожает, другой другую, потом еще кого захочет. А что ему? За ним девки табуном. И чем уж так взяла Лизка, что женился на ней? Пусть теперь оба мучаются, вовек никому порчи не снять с Лизки. Но тайна эта была известна только Агафье, только ее душу томили неотмолимые грехи. Да и томили ли? Раскаивалась ли в своих грехах Агафья? Никто никогда не видел ее в церкви. В деревне появлялась она редко, видно все-таки побаивалась людей.

Егор тревожно заглядывал в глаза Даши. Он не мог понять ее беспокойства по поводу пролитой Паранькой воды.

– Подумаешь, водичкой на тебя плеснули, – уговаривал он, – чище будешь. Оступилась она.

– Да как ты не понимаешь, Егор! – с болью в голосе пыталась убедить его Даша, – У нее же мать колдунья, она может любой отворот, приворот сделать.

– Не слушай ты бабкиных сказок, большенькая уже. Да и чего ты сразу не сказала, я бы ту воду ей за ворот вылил.

Но, видно, глубоко задела Дашу та вода. Всю дорогу она молчала, и на просьбу Егора постоять немного покачала головой: не сегодня. Слегка обиженный, Егор не стал удерживать. Такой он еще не видел ее. Даша и сама не помнила, чтобы когда-нибудь так была расстроена. Просто не было для того причин. А сейчас сердце словно сдавили железными обручами и не хотели отпустить, дать вздохнуть, ощутить себя свободной. Уже входя на крыльцо, она обратила внимание на собак, которые весело лаяли в палисаднике. Сквозь их заливистое гавканье она различила чье-то возмущенное бурчание.

Даша кинулась в палисадник. Ну конечно, она так и знала: не впервой отец заблудился, идя домой от соседа. Катерина, решив за мужа, что ему на сегодня хватит, спрятала начатую бутылку. И как Михаил не просил, не налила даже малую стопку. Да к тому же поддержанная с двух сторон свекровью и свекром, разошлась в праведном гневе совсем не по-праздничному. Что оставалось делать мужу, не удовлетворившему своих надежд? Пошел он к соседу. Не сидеть же дома в праздник. Прочитав запоздалые стихи, он потребовал стопку. Харитон поставил на стол бутылку. И потек откровенный разговор. Ведь всегда один мужик другого поймет. Жаловался Михаил на свою непутевую жену. Не понимает баба его широкой русской души. Вот с родственниками выпили и все. А если душа продолжения просит? Где Катерине понять? У нее главное порядок. Михаил поведал Харитону о том как жена выставляет у печки чапельники: ну прямо не глядя, а скажи ты, они все по порядку стоят.

– Ты знаешь, – по секрету сообщил он, – она специально их так расставляет, чтобы при случае так же не глядя цапнуть нужный, да меня им огреть, вот ей-Богу, – пьяно крестился Михаил.

– Эк тебе достается! – не верил Харитон.

– А то… – жаловался Михаил.

– Тогда давай, за твою нелегкую судьбу, – посочувствовал Харитон.

– Не говори, если бы не дочь, житья бы дома не было, а она заступается за меня, – еле ворочал языком Михаил.

– Дашка, она добрая, – соглашался разомлевший от выпитого Харитон, – Вон моих сироток жалеет. – он сгорбился за столом.

– Надо тебя, Харитон, женить, – решил сосед.

– Сам знаю, что надо бабу в дом, а вот жену никак забыть не могу. Как представлю другую в хате, не по себе сразу станет. Я ведь любил свою То-нь-ку, – жалобно произнес он.

– Да, любовь, она такая, – согласился с ним сосед. Они еще долго сидели, обсуждая предстоящую весну, посев, потом злых женщин, не приведи Господи когда-нибудь Харитону нарваться на такую, а уж жениться на такой… Наконец Михаил решил, что пора обрадовать благоверную своим появлением. Вдруг она вздумает искать его? Переполошит весь дом. На непослушных ногах он уходил от соседа, выписывая замысловатые фигуры. Благополучно добравшись до дома, он почувствовал, что пора бы и отлить. Благо ходить не надо далеко, вон в палисадничке, к яблоньке притулился… Он облюбовал уже яблоньку, но непонятно что, облапившее его сзади, не дало довести дело до конца. Он замер держа руки на ширинке и, конечно, ожидая худшего. Но тут же ощутил на щеке шершавый собачий язык. Это Окаянный запрыгнул на плечи хозяина, выражая свой восторг. В это же время Валяй ткнулся мордой в ноги, дабы не быть обойденным хозяйским вниманием. Хозяину этого было достаточно, чтобы тут же уткнуться носом в сугроб. Собаки правильно поняли хозяйское настроение, да к тому же исходящий от хозяина запах настраивал на игривое настроение. С таким запахом хозяин всегда был весел и не прочь поиграть с ними. Окаянный толкнул его под ребра, приглашая подняться на ноги. Но хозяин только перевернулся на другой бок, да при этом изрыгнул что-то непотребное. Но остановить собак было теперь не просто. Обиженный Окаянный ухватил валенок, и ворча, стаскивал его с хозяина. Валяй же, свалив его с ног, пытался затолкать в сугроб.

– Мать вашу, – орал хозяин, – Валяй! Окаянный! Валяй! – пытался он образумить собак. Собаки старались вовсю, валяя хозяина по двору. Наконец доваляли его до мягкого, недавно насыпанного сугроба. Хозяин провалился в сугроб, а собаки в непонятках сидели около него, поскуливая и ожидая продолжения игры. Эту-то компанию и застала Даша. Она помогла подняться отцу. Отряхивая его, она забыла свои тревоги.

– Попадет теперь тебе, – посочувствовала Даша. Вместе они вошли в хату. Все уже спали. Даша осторожно снимала с отца тулуп, но тот, не удержавшись на ногах, свалился на пол. На печке заворочался дед. И конечно, проснулась задремавшая в ожидании прихода мужа Катерина. Она вышла из горницы в одной рубахе, c растрепавшейся косой. Молча, обозрев мужа, она взяла его за шиворот и поволокла в горницу. Даша тихо пробралась в свою боковушку. Всю ночь она видела обрывки тревожных снов. Во сне Егор все время отворачивался от нее, будто и не знал ее раньше. Она звала его по имени, называла ласковыми именами. А он все отворачивал лицо, все не узнавал ее.

* * *

События в деревне закружись с головокружительной быстротой. Кумушки у колодца только успевали перемалывать последние новости, как поступали уже новые сведения, которые тоже надо было переварить вместе. Вот и торчали бабы у колодца целыми днями, удивляя друг друга. Удивляться было чему. Успели кумушки перемолоть зародившуюся любовь Егора и Даши, оставили до времени в покое. Но чье-то недремлющее око подметило неладное. Заговорили злые языки, что дала Дашка Егору от ворот поворот. Месяц всего и встречались-то, может чуть подольше, уж это кумушки точно помнили. В начале декабря Егор в хутор зачастил, а после Крещения, как бабка отшептала. Перестал он туда наведываться. Кумушки приметили и этот факт. Все ждали, что повздорили молодые, помирятся еще. Ведь пара на зависть всем, другой такой не будет. В кои веки, двое красивых людей нашли друг друга. Когда они вместе, так глаз не оторвать от этой пары. А как смотрят друг на друга, мурашки по телу. Видно Дашка взбрыкнула, молодая еще. Вся деревня, затаив дыхание, ждала примирения. Но медленно текущее деревенское время не приносило добрых новостей о примирении. Наоборот, события заворачивали, как дорога по-над хутором; а поворачивала та дорога крутым поворотом вверх.

Даша не могла объяснить даже самой себе, когда все кончилось? А главное, с чего? Чем она так обидела Егора? Когда? Или сказала что невпопад, от чего повернулась вся жизнь? Вечерами она ждала его, выйдя на крыльцо. Замерзнув, уходила в хату, сидела в своей боковушке, не зажигая лампы, ждала, прислушиваясь, вот сейчас снежок ударит в раму или в стекло. Но ночь медленно плыла над хутором, тихая, по-деревенскому темная. Даша пыталась разглядеть сквозь окно хоть намек на тень, но видела только сирень сбоку от окна. На следующий день, не выдержав, она собралась с братьями на деревенские посиделки. Девки в недоумении разглядывали ее. Уж больно Дашка похудела. И до этого была словно былка сухая в степи, ветерок подует, свалит, а тут светится вся. Да и не ожидал ее тут никто. Все смирились с мыслью, что встречаются они с Егором в хуторе. Не до людей им, не налюбуются друг на друга. А тут Егора нет, а она приперлась на посиделки. Среди девок поползли шепотки. Даша присела на лавку к подружке. Глашка с жалостью смотрела на нее, понимая, что с подругой творится неладное. Даша давно не была в гостях в деревне, а до Глашки, увлеченной своей любовью, еще не дошли слухи об отношениях подруги. Она попыталась приободрить ее, но Даша сидела вялая и безучастная ко всему. Она не обращала внимания на тревожные взгляды Алексея. Он был поражен увиденным. Хотя такая Даша вызвала в нем еще больший прилив чувств. Он готов был вскочить, схватить ее на руки, прижать к себе. Готов был целовать ее при всех, лишь бы ушла эта тоска из ее глаз. Но он понимал, что никогда Даша даже не глянет в его сторону, да и страдает она из-за другого. Глазами ищет не его. Вон не сводит взгляда с двери. На каждый скрип с надеждой поднимает глаза. Алексей проклинал в душе Егора. Ну, за что в самом деле мучает девку? Вот на него она бы посмотрела только, он бы магазин вместе с товаром бросил к ее ногам. Он уже забыл о своих коварных планах. Но Даша лишь раз скользнула по нему безучастным взглядом, даже не заметив его присутствия. Вечер переходил в ночь, двери уже не впускали никого. Наоборот, присутствующие, переглядываясь, все чаще открывали их, чтобы вместе уйти с вечеринки. Даша выходила из Августининой хаты вместе с Глашкой. На улице они остановились и Глашка принялась выспрашивать подругу. Даша со слезами на глазах рассказала о бессонных ночах, проведенных в своей боковушке.

– У тебя с ним ничего такого не было? – тревожно допытывалась Глашка.

– Мы целовались с ним, – покраснела Даша.

– Дура, я не о том.

– Глаша, не было больше ничего, – возмутилась Даша. Она догадалась о чем спрашивает подруга. Мало ли девок было опозорено парнями. Были в деревне и такие. Уговорит девку, а потом не женится. Видела Даша одну такую. Та ходила по деревне только вечером, понуря голову. Однажды Даша столкнулась с ней днем. Из-под платка она увидела глаза опозоренной. До сих пор вспоминалось, сколько тоски и невыплаканной боли было в них. Потом та девушка уехала из деревни, поговаривали, в Балашов. Никто больше не видел ее. А парень женился на другой и никто не осудил его за это. Ведь это девка виновата. Не могла честь уберечь. Теперь Глашка беспокоилась о чести подруги. Вдруг и Егор такой, получил что хотел, да в кусты?

– Глашка, как ты могла подумать о нем такое? – Даша с болью в голосе обратилась к подруге.

– Не защищай его, – оборвала ее Глашка, – где он сейчас? Почему не является? Почему не объяснил ничего? Пришел бы да сказал: так мол и так, Даша, разлюбил, прости.

Даша отшатнулась от подруги.

– Ты чего такое говоришь? Как это, разлюбил? А как же я?

В голове у нее не умещалась мысль о том, что Егор вдруг может разлюбить ее. Так не бывает. Ведь он искренне любил, сердце не обманешь. Да и не из таких он парней. Она даже улыбнулась, так не вязались слова подруги с ее мыслями.

– А еще хочу сказать тебе, подруга, – задушевно произнесла Глашка, – Не бывает вечной любви. Ты вокруг посмотри. Гуляют мужики от своих баб. Будто чужие бабы слаще!

– Но не все же, – возразила Даша.

– Не все! – Глашка с усмешкой посмотрела на подругу, – Поди, Кукан от своей не гуляет, ходит с оглядкой, не притаилась за углом благоверная? Ольга его стережет, с лопатой наперевес ходит, как бы на кого не посмотрел. А ты выдумала своего Егора, прямо как принца заморского. – Глашка не могла остановиться в праведном негодовании, – Вот выйдешь замуж, муж оттаскает за косы, вспомнишь, какой Егор ласковый был. Так всю жизнь и живут бабы, себя утешают.

Даша глядела на подругу и не узнавала ее. Откуда в ней столько житейской мудрости? Вроде росли вместе, а рассуждает Глашка, так, будто жизнь прожила.

– Пойду я, успокоила ты меня, – невесело усмехнулась Даша. Она попрощалась с подругой и усталой походкой направилась к дороге. Уже при выходе из деревни, она услышала быстрые шаги за спиной. Кто-то догонял ее. Она улыбнулась; конечно, это он. Кто же мог бежать за ней? Даша замедлила шаги. Сильная мужская рука ухватила ее за рукав шубейки.

– Даша, еле догнал тебя, – услышала она голос Алексея. Улыбка сползала с ее лица, уступая место печали. Не его она ждала. Не для него так затрепетало сердечко. Алексей шел рядом, соразмеряя шаги, подстраиваясь под ее, маленькие. Даше стало безразлично, кто идет рядом с ней. Алексей сразу почувствовал ее настроение. Его обидело Дашино безразличие, хотя душой он понимал, что никогда не будет любим ею. Но теперь, когда отступил Егор, появилась крохотная надежда завладеть ее вниманием. Он молча шел рядом и думал о том, что может быть, даже удастся поцеловать ее.

– Ну, чего молчишь? – Даша первая прервала затянувшееся молчание, отрывая Алексея от сладкой грезы.

– Так ты тоже не больно говорлива, – заметил он.

– А ты если набился в провожатые, так расскажи, чего нового в вашей лавке?

– Даша, – загорелся Алексей от ее мнимого внимания, – отец привез такой поплин, ярко-зеленый, а уж блестит. Ты приходи, к твоим глазам очень подойдет.

– Откуда тебе знать, чего мне подойдет? – возразила Даша.

– Ты приходи завтра, сама увидишь, – убеждал ее Алексей, – я с тебя много не возьму, даром отдам, – c жаром говорил он.

– С чего же так, даром-то? – удивилась Даша. Но Алексей не заметил иронии в ее голосе.

– Дашка, нешто ты не замечаешь, что нравишься мне? Да я для тебя горы сверну, – голос его задрожал. Обернувшись, Даша увидела его восхищенно блестящие глаза. Но ни одна жилка не задрожала внутри, не отозвалось ее сердце на искренний призыв Алексея. Тот замолчал, поймав равнодушный взгляд. Всю оставшуюся дорогу они шли молча, у каждого были свои затаенные мысли. Алексей провожал ее до самого крыльца.

– Замерзла я, – пожаловалась Даша, остановившись у порога.

Но Алексей понял ее по-своему.

– Ножки замерзли? – издалека начал он.

Даша отрицательно покачала головой. Алексей взял ее руки в свои. Она не отнимала их.

– Губки? – его голова склонилась над Дашей. Еще мгновение и он готов был поцеловать ее. Но она отвернулась в сторону, разрушая иллюзию интимности.

– Не ходи ты за мной, Алешка, – безразлично произнесла она, – не получится у нас ничего. Алексей в отчаянии смотрел на нее. Как она может вот так, прямо ножом по сердцу. Ведь он тоже не из камня вытесан. Горький ком подкатил к горлу Алексея.

– До свидания, Даша.

Он повернулся и быстро, не оглядываясь, почти побежал по дороге в деревню. Даша села на деревянные ступеньки и горько заплакала. Так горько ей было впервые в жизни. Никто еще так не обижал ее. Слезы бежали по холодным щекам, а она не замечала их, словно душа покинула это маленькое, согнувшееся на ступеньках тело. Неизвестно откуда прибежавшие Валяй и Окаянный сели по обе стороны от нее, охраняя свою молодую хозяйку. Тычась в Дашино лицо, облизывали ее щеки и поскуливали, впервые проникнувшись человеческой болью.

* * *

Егор не узнавал самого себя. Он стал равнодушен ко всему. В избе все было не по нем. Навалившаяся тоска заедала своей неотвратностью. Не хотелось выходить на улицу, утром не хотелось вылезать из постели. День был бесконечен, ночь – словно век. Спать не хотелось. Почти все ночи он не смыкал глаз. Потом не мог и вспомнить, отчего ворочался на мягкой перине. Мыслей в голове не было, будто стерла их чья-то злая рука. Он изменился как-то сразу, все домашние заметили это. Сестры посмеивались, подозревая о неладах с Дашей. А для него Даша стала лишь далекой призрачной фигурой. Лицо ее уплывало из памяти, стоило только ему подумать о ней. Иногда ночью ему улыбалось чье-то знакомое лицо, но он никак не мог понять, где видел его. С каждым днем усиливалось безразличие. Все, что бы он не взял в рот, было горьким. Он сказал об этом матери. Та обиделась: едим из одной чашки, никому не горчит, тебе только. Он слышал, как мать по ночам плакала и молилась. Видно, о нем пеклась. Приходил Никита, пытался растормошить его. Прибаутки так и сыпались из него, будто долго готовил их, а теперь применял к месту и не к месту. Но даже друг не мог расшевелить Егора. Лежа на кровати, он слушал и не слышал его. Вид друга пугал и удручал Никиту. «Валяется на полатях, как бревно» – думал Никита.

– Встань, рожу поскреби! – дергал он Егора за отросшую щетину на щеке. Но тот никак даже не отмахнулся от назойливого друга. Обидевшись, Никита уходил, не понимая, что с ним происходит. Мать тайком бегала к Колыванихе, та кроме самогонки знала немного наговоров, даже девкам питье давала, чтоб скинули. Колываниха шептала над своей настойкой, взяла деньги и обещала, что порчу как рукой снимет. В том, что Егора сглазили, не было и сомнения. Мать наливала настойку, Егор пил зелье, как воду, не замечая крепости. Мать смотрела на него: может захмелеет, легче станет. Но он не хмелел, облегчение не приходило. Теперь он лежал целыми днями, смотря в потолок. Сестры вертели пальцем у виска. Свихнулся парень, не иначе. Все эта хуторская, видно, сделала. Надо же до чего парня довела. Дмитрий быстрее всех сообразил, что пришло время женить сына. Теперь и противиться не будет. А Дашка сама виновата, вон как скрутила, почти с ума свела. Пусть теперь горюет, змея подколодная, узнает, как издеваться над парнем. Решив за обедом, на котором Егор не присутствовал, что пока тот совсем не спятил, женят его, а там Агафья, поди, догадается, что с зятем нелады, глядишь поможет. Не зря же она колдуньей слывет. На том и порешили. Дмитрий сам вызвался поговорить с сыном о женитьбе. Он зашел в горницу, присел на табуретку в изголовье.

– Ты вот, что, Егоруха, – начал он издалека, – долго лежать думаешь? Бока пролеживать большого ума не надо. Хозяйство опять же управлять надо. Нам с матерью тяжело. В дом надо бы невестку привести. Сам поди понимаешь.

Егор равнодушно повернулся к отцу.

– Засватать кого хотите?

Дмитрий нерешительно почесал затылок: