Текст книги "Девятая жизнь кошки. Прелюдия (СИ)"

Автор книги: Татьяна Демьяненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он медленно приближает свою ладонь к моей. В этом темпе и приглашение встретиться, и достаточно времени, чтобы успеть отстраниться. Именно отодвинуться в ответ на его приближение – мой первый импульс. Но я остаюсь. Мне любопытно, что будет дальше.

Он еще не дотронулся до меня, но от него ко мне бегут проворные мурашки. Я горю вся, не только рука. Мы становимся двумя берегами огненной реки. Стоит нам еще немного сблизиться, как лава начнет захлестывать землю, все наши тела. Но он рискует. Два мизинца встречаются: лава пузырится и взрывается. Я уже не берег реки, я ее огненная частица, подхваченная бурным течением.

Он очень медленно подносит к моему мизинцу еще два пальца: большой и безымянный. Я закрываю глаза, чтобы лучше сосредоточиться на ощущениях. Вся я переместилась на кончик своего мизинца, безмолвно кричащего: 'Еще!' Но ему и в голову не приходит останавливаться. Его пальцы продолжают свое жаждущее исследование шероховатостей и теплоты моей кожи. Танец наших рук – это чувственная румба, замедленная до предела. А внутри всего остального тела – броуновское движение с предельным ускорением.

Его большой палец описывает круги по моей ладони. Теперь я ледовая арена, а он – чемпион мира по фигурному катанию. Я таю от касания лезвий его коньков, и тем самым создаю возможность плавно двигаться дальше. Иногда он отрывается от меня для виртуозного прыжка, и я вся замираю в предвкушении приземления. Наконец он останавливается, мы оба пульсируем в такт. Грохочет шум аплодисментов, но мы не слышим ничего, лишь чувствуем друг друга. Я тяжесть его тела, а он мою твердость.

В этой остановке, в этой паузе вибрация усиливается. Я не выдерживаю напряжения, и теперь моя вторая рука заявляет о себе. Я, едва касаясь пальцами, провожу по внутренней стороне его запястья, по тонкой и нежной коже двигаюсь выше, к локтевому сгибу. Чувствую жаркий озноб, гусиную кожу. Ему щекотно, он рефлекторно отдергивает руку, но после возвращает ее назад. Я постукиваю по предплечью, легонько пощипываю, а затем мягко поглаживаю, вкладывая в это движение всю переполняющую меня нежность.

Мне кажется, стоит мне открыть глаза, как все волшебство развеется, спадут колдовские чары, и я вновь окажусь в обыденном мире, в котором я прежде всего вижу, и очень редко ощущаю. Я отнимаю руку прежде чем решаюсь вернуть зрение в свою жизнь, чтобы контраст не оказался слишком разительным. Я кидаю на него короткий, прощупывающий взгляд. И натыкаюсь на обращенные на меня глаза. Вопреки моим ожиданиям, соприкосновение взглядами оказывается не менее волнительным, чем переплетение пальцев. Я вновь тянусь к нему, но уже не опуская век. Я вновь в реке, но ее русло достигло обрыва. Я лечу со стометровой высоты, задыхаясь от восторга.

5

– Привет

– Привет))

– Мы сегодня можем встретиться в необычном месте?

– Еще необычнее?!

– Думаю да)

– Рассказывай.

– Я уже все сказал. Жду твоего ответа))

– Необычно...

– Ага

– Я подумаю.

Разум и чувства открывают спортивные состязания. 'Внимание, зрители и болельщики, предлагаем вам насладиться незабываемым зрелищем: перетягиванием каната с ловкостями и хитростями. Жульничать разрешается. Победителя будете определять вы, дорогие зрители! Также напоминаем вам о работе букмекеров, без которых зрелище было бы намного преснее. Итак, обратный отсчет. Три, два, один. Пли!'

Разум хитрым крюком закрепляет канат у ближайшего дерева. Чувства с неимоверной скоростью расплетают свою часть каната на тончайшие нити. И вот из них уже связан кокон. Также быстро кокон оказывается набитым камнями, палками и прочим окрестным мусором, и выглядит несдвигаемым ворохом. Паритет. Вслед за крюком Разум извлекает новое приспособление: вращающийся вал. Несколько вращений, и вот уже кокон нехотя волочится по земле, все ближе к победной черте. Чувства, теперь уже неспешно, достают трубочку, заправляют ее дротиком с парализующим ядом. Еще мгновение, и противник повержен. Трибуны ревут от возмущения. Чувства закрепляют свою победу, доставая из кармана зажигалку и поджигая канат. 'Я не поборю тебя', – бормочут они себе под нос – 'но точно могу вывести из игры надолго!'

– Я готова!

– ))))) встречаемся в 8 вечера. Для начала на вчерашней лавочке.

– В 8 уже темно

– Да. Это тебя смущает?

– Нет. Я приду.

Рабочий день остается где-то за гранью моего сознания. Я снова не иду, а лечу, как пущенная стрела. Он уже ждет меня и направляется навстречу, едва увидев. Я успеваю заметить, что он движется намного медленнее меня, и тоже замедляю шаг. Чмокает меня в щеку, как старую приятельницу и берет за руку.

– Я хочу показать тебе кое-что восхитительное

– Я заинтригована с самого утра!

– Потерпи еще полчаса. Пойдем?

Я просто следую за ним. Мы рассекаем вечернюю толпу, смакующую последние теплые деньки. Парк заканчивается, впереди бесконечные каменные коробки.

– Тут недалеко, – он бросает мимолетный взгляд на мою обувь, я считываю это как заботу.

– Даже если далеко. Я люблю ходить пешком.

– Отлично! В этом мы похожи.

Одинаковые дворы, с одинаковыми детскими площадками, одинаково сильно запруженные автомобилями, отдыхающими после тесноты пробок в тесноте парковки. Дети. Коляски. Велосипеды. Лавочки с синхронно щелкающими семечки мамочками. Никого не пугает темнота, когда она наполнена ласковым теплом.

В третьем дворе он ведет меня к подъезду. Внутри меня проносятся разочарованные мысли. 'К себе домой?! Так банально?' Я больше удивлена, чем разочарована. Забавно, что он живет под самой крышей. Палец скользит к самой нижней кнопке лифта. Я молча наблюдаю за ним. За тем, как щурясь он раскидывает смешинки вокруг себя. Я вдыхаю несколько, и меня охватывает азарт. Выйдя из лифта, он вновь берет меня за руку. Какие же извилистые коридоры в современных зданиях! Он останавливается у красной короткой лестницы на крышу. В его руке появляется ключ.

– Не шуми, – шепчет он, едва шевеля губами

– Поняла, – также еле слышно отвечаю я.

– Давай вперед, я помогу.

Дверь скрипит. Он немного подталкивает меня снизу, и я оказываюсь под гигантским лунным диском, затмевающим свет окрестных звезд. Немею от восторга, страха, удивления и всепоглощающей красоты. Сейчас я Люси, случайно обнаружившая дверцу в Нарнию, и еще не успевшая встретиться с царящим там злом, а лишь впечатленная до глубины души существованием иного мира. Я почти мгновенно забываю, что не одна. Уже не в первый раз его прикосновение выводит меня из забытья.

Нам больше незачем сохранять тишину, никто не застанет нас на месте преступления, но все равно продолжаем молчать. Мне кажется, что любое оброненное слово разрушит магию этого места: объятий тишины и света в городском шуме. Он идет к краю, а я двигаюсь за ним, словно тень. Мы между двух огней: искусственных городских и естественных небесных. Наша темнота – граница между светом и светом.

Мы останавливаемся почти синхронно, словно танцоры, наработавшие чувствительность к микродвижениям в телах друг друга. Иногда на ее пробуждение нужны годы, иногда достаточно недели. Нет ничего сложного в том, чтобы чувствовать другого, когда оба открыты. Гораздо сложнее сохранять эту открытость день за днем. Мы были распахнуты за счет того доверия, которое выдается бонусом в отношениях, в которых никто еще не показал себя во всей красе.

Наши тела – натянутые струны канатоходцев. Приближение к краю создает предельное натяжение. Очень важно не перейти грань, ведущую к обрыву. Он резко притягивает меня спиной к себе. Его дыхание покрывает мою шею капельками конденсата. Пальцы обеих рук создают причудливые сплетения с моими. Он выдыхает, я вдыхаю. Пальцы вибрируют. С каждым вздохом дрожь распространяется по телу покалыванием крошечных иголочек.

Откуда изнутри доносится не озвученный мною крик: 'Пожалуйста, пожалуйста, только не нужно подходить к краю!!!'. Я затихаю и выключаю внутренний слух, опускаю рубильник и отсекаю ту комнату, где хранится мешающий мне сейчас опыт. Я ухожу от себя, чтобы сейчас оказаться с ним.

– Тебе нравится? – шепчет он

– Даааа, – отвечает мое тело. Я молчу. Я не в силах сказать ни слова.

– У нас осталось пять минут, – его обволакивающий голос противоречит смыслу слов. Он приглашает быть с ним вечно, раствориться в этом только нам принадлежащем моменте и месте. Но я реагирую на смысл. Отшатываюсь от него. В глазах яснеет, я бросаю взгляд на часы.

– Да. Нам пора расставаться, – грустно, но твердо говорю я.

– Уверена? – он, кажется, удивлен.

– Да. Помоги мне спуститься. Увидимся завтра.

Я буквально бегу к выходу. Как будто я под прицелом телекамер. Как будто невидимый контролер наблюдает за каждым моим шагом. Как будто, не уйди я вовремя, я превращусь в тыкву....

6

Бессонная ночь – наказание за мое бегство. Время, которое не ощущалось рядом с ним, вступает в свои права. Пять минут, тянущиеся словно час. Мне сложно дышать. Сердце выпрыгивает из груди. Но мне нужно, обязательно нужно уснуть. Ведь завтра важно быть в форме. Черные опухшие глаза могут разрушить всю прелесть этого безумства. Я пытаюсь читать. Некоторые книги – восхитительное средство от бессонницы. Но взгляд бороздит строчки, не находя в них смысла, и при этом остается бодрым. Я пью ромашковый чай. Я считаю овец. И даже пою себе колыбельную про верблюдов.

'Шел один верблюд, шел второй верблюд, шел целый караван верблюдов', – мамин теплый, как парное молоко голос, окутывает меня словно пуховое одеяло в морозный день. Каждая строчка делает все мягче и объемнее то облако, на котором я плыву по небу. Сон подбирается очень медленно, я боюсь подпускать его к себе, но ниточка маминого голоса обещает мне, что это не навсегда. Что я могу ухватиться за нее крепко-крепко и спуститься с этого облака, когда пожелаю. Что я не останусь здесь в одиночестве навеки. Я верю ее голосу – он для меня главная и единственная связь с твердостью земли.

И вот уже вокруг моего облака сгрудились маленькие облачка – целый караван верблюдов. И вот уже я тоже верблюжонок в этом караване. И мы все вместе идем неведомо куда, ведомые маминым голосом.

Но даже это сейчас не помогает! Как будто девочки, которая засыпала под эту колыбельную, нет сейчас со мной. Нет внутри меня. Но мне все равно, потому что будет завтра. Завтра – это все, что сейчас меня волнует. Я сажусь за компьютер и читаю запоем темы женского форума, так недавно казавшиеся мне верхом глупости и абсурда. Я проглатываю чужие сомнения, чужие чувства, чужую решимость и чужую обреченность. Наполняюсь ими, и спускаюсь с небес на землю: 'все мужики козлы'. Мысли о том, что же будет завтра, разбухают до мыслей, а что дальше? Все снова пройдет. Я снова останусь одна, но уже растравленная надеждой близости. Зачем мне это? Сегодня я чуть не потеряла контроль, я чуть не лишилась чувства времени. Я чуть не нарушила правила этой чудовищной игры! Пусть они писаны не мной, но я обязалась их соблюдать. Я уже не совсем я, если мне сложно уследить за такими элементарными вещами.

Все мое тело дрожит. Я смертельно напугана. Слезы льются градом. Дыхание перехватывает от рыданий. Никто, никто не в силах мне помочь!! Теперь я снова теряю контроль над собой, над своими переживаниями. Хорошо, что этого никто не видит... Распухшая от слез я все-таки оказываюсь на облаке. Но оно черное, в черном беззвездном небе.

7

Будильник врывается в мой ад, и вытягивает меня из него за волосы. В реальность. Сейчас непонятно, что из этого страшнее. Иду в ванную, стараясь не смотреть на свое отражение. Автоматически чищу зубы, автоматически умываюсь. Завтракать мне не хочется.

От него нет ни слова. Еще рано, но я разочарована. Мне сейчас не хватает любой связи с ним. Вернее, свидетельства, что эта связь не утрачена.

На работу я уже опоздала, но не могу заставить себя ускориться. Даже всегда бодрящая меня ходьба выходит какой-то неуклюжей. Ощущение, что к ногами привязаны гири. Я сдаюсь в борьбе с собой и вызываю такси. Город еще не успел увязнуть в пробках. Для многих жителей продолжается лето, последние дни которого они смакуют вдали от места своего проживания. Я прихожу вовремя. Надеюсь, хотя бы здесь я укроюсь от своих мыслей. Он по-прежнему молчит.

Оказывается, в моем отделе сегодня проходит ревизия. Эта информация затерялась в недрах моих совершенно иных переживаний, но сейчас раздается как спасение. Ревизия требует полнейшей моей включенности. Тринадцать часов. Обед. Пустой экран телефона резонирует с моей пустотой болевой пульсацией. Кое-как запихиваю в себя безвкусную еду, и вновь погружаюсь в рабочую ситуацию. Мы управились за час до окончания рабочего дня, хотя часто этот процесс затягивается до ночи. Телефон все также безжизненен. Я тупо смотрю на его клавиатуру и мысленно печатаю: 'Прости, что вчера так быстро убежала, я не уследила за временем. Где мы сегодня встретимся?' Вполне естественные слова. Но я не в силах вынести их вовне и отправить ему. Я жду его инициативы. Ждать – это то, что я умею очень хорошо, неважно какой ценой. Первый шаг – это то, что мне совершенно недоступно.

17-58...

– Привет! Пойдем сегодня в кино? – слезы струятся по моим щекам от смеси облегчения, стыда, радости и тающего напряжения.

– Привет. Прости, что вчера так быстро убежала.

– Прости мало

– А чего ты хочешь?

– Я подумаю)) Так идем в кино?

– Да. Во сколько?

– В 22-00

Я понимаю, что скорее всего усну прямо в кинозале, но значит так тому и быть. Отказывать сейчас не в моем праве.

– Хорошо. А где встретимся?

– Давай не будем нарушать традицию. В парке)

– Ок. А сколько длится фильм?

– Боишься, что больше 2 часов?)))

– Да((

– Ты никогда не нарушала правила?

– Не знаю. Не в такой ситуации

– Если и дольше, то потом пойдут вторые сутки....

– Точно. Ок. Я приду без пятнадцати.

У меня есть время подремать хотя бы час дома. Ну или как минимум замазать свое утомленное лицо косметикой. Ноги все еще не слушаются меня, и я снова спешу. Вновь вызываю такси. За рулем женщина. Ее мимолетный взгляд кажется мне презрительным. Я вжимаюсь в кресло, стискиваю зубы, чтобы снова не расплакаться, и слежу за сменяющимися на счетчике цифрами.

Как только я пересекаю границу квартиры, слезы лавиной обрушиваются с моих ресниц. Также, как и ночью вскоре я погружаюсь в черное забытье. Трезвонит телефон. Я мычу в трубку, плохо осознавая реальность. Его насмешливый голос струится холодным душем.

– И где та леди, всегда соблюдающая правила?

– Ой! – я теряю дар речи, хотя мое сознание неимоверно ясно. На часах 22-22. – Я проспала!

Двойка стала роковой для меня цифрой, когда я появилась на свет второго числа в два часа ночи. Первый ребенок в городе в эти сутки. Первый ребенок в семье. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять: чтобы оставаться первой, мне нужно быть второй. Второй рассказывать стихи в классе. Второй выходить отвечать на экзамены. Второй выходить танцевать медленный танец с тем мальчиком, который мне нравится. На фоне тех смельчаков, которые пытались быть первыми, я всегда выигрывала. Мне необходимо было сравнение, потому что я никогда не чувствовала себя единственной, уникальной, особенной. Чтобы иметь право быть, мне нужно было быть лучше кого-то. Я никогда не бросала взгляд на часы в 11-11, даже если была дома, но 22-22 было тем временем, которое всегда попадалось мне на глаза. А еще вторые номера домов, двойки в автомобильных номерных знаках, я ездила домой из школы на втором автобусе, и почти всю жизнь жила на втором этаже с двумя квартирами на площадке. Молния часто 'била' в меня по два раза. Получив один удар, я привычно ждала второго.

Приехав сюда, я смогла вытравить 'два' из себя. Так мне казалось. Сейчас все возвращается на круги своя.

– И что мы будем делать? В сутках осталось меньше необходимого времени, – он хохочет в голос, и я присоединяюсь в нему. Его смех саркастичен, мой истеричен. – Эй, я уже боюсь за тебя! Диктуй адрес, я больше не доверяю твоим словам. Теперь за временем следить буду я. – Хохот замирает, сменяясь мурашками. Я открываю ему свое местонахождение, я передаю ответственность в его руки.

– Я тебя жду, – мой голос звучит очень покорно.

– Буду через двадцать минут. Возможно, не один.

– Чтооооо?! – он кладет трубку.

Я бегу в ванную, вода сейчас необходима мне, как воздух. Горячая вода смывает мой стыд, а холодная – следы горя. Через десять минут контрастного душа я полна энергии, и возмущения. 'Что значит, не один??' Переодеваюсь и прихорашиваюсь. Решаю, что просто не впущу его в квартиру, если он будет с кем-то, но выйду сама, встретиться то мы обязаны.

Он предельно точен. На часах 22-42, когда раздается трель звонка. Я поворачиваю ключ. Он легонько отталкивает меня и входит внутрь, не дожидаясь приглашения. Протягивает мне увесистый пакет: 'я думаю, вдвоем нам будет сложно, а втроем с ним куда лучше'. Внутри литровая бутылка мартини.

– Ну ты и провокатор! – расслаблено выдыхаю я

– Ага, и ты меня еще совсем не знаешь.

– Пойду засуну ее в морозилку. Не люблю теплый вермут.

– Теплых людей ты пока тоже не жалуешь, – иронизирует он. А я воспринимаю это как вызов.

– Интересно, а как вообще жалуют людей?

– Ну для начала усади, накорми, напои, да только в печь не сажай. А там и поговорим.

– Будет сделано, – я делаю нелепый поклон, – и уношусь на кухню.

Хлопает дверь морозилки, звенит посуда. Одинокая тишина наполняется красками жизни. Режу сыр, ломаю шоколад, тщательно, до блеска, натираю бокалы. Кажется, я как маленький ребенок, начинаю путать день и ночь. Сейчас утро, и неважно, что за окном бесконечная тьма.

А. входит в кухню и тело вновь предает меня, покрываясь прилипчивыми мурашками. Я стою перед мойкой и со всех сил тру ее губкой. Он подходит, и мой движения ускоряются и усиливаются.

– Начнем с оборванной точки?

– Нет! – я резко разворачиваюсь и наши глаза встречаются. Мои мечут молнии. – Давай поговорим...

– Как скажешь, – он отстранятся и садится за стол.

– Подождем пока мартини остынет?

– Мне можешь налить и теплого.

Я достаю бутылку, наполняю его бокал до краев, а себе лью на донышко. Сейчас я напротив его, и вся моя поза говорит о готовности к обороне.

– Я вот думаю, ты ведь все равно уже нарушила правила, да?

– Да, хотя я могу все объяснить!!

– Я читал контракт, объяснения не имеют значения. И штраф, мне кажется, тебе не по карману.

– И?

– Я хочу, чтобы ты их нарушила еще раз, – он пристально смотрит мне в глаза.

– ????

– Сегодня четверг, воскресенье – день отчетов, а в понедельник мы уедем на пять дней, почти на неделю. Вернемся вечером в пятницу. Придумаем легенду. Никто ничего не узнает. – я забываю вдохнуть. Начинаю ехидно улыбаться

– В отличие от некоторых, я работаю. Отпуск только через два месяца.

– Я знаю, где можно достать больничный лист.

– Никуда я с тобой не поеду! Мы знакомы несколько дней! Ты сумасшедший?

– Почему? Чего ты боишься?

– Ничего. Это не в моих правилах, отправляться куда-то с незнакомцем.

– У нас еще два дня, чтобы познакомиться, правильная ты моя. Например, сегодня я намерен остаться здесь до утра. Можешь спрашивать, что угодно. Отвечу честно.

– Ты ненормальный! Ты слишком молод! Играешь с жизнью в лотерею!! Зачем тебе я?! Адреналин? Интересный опыт? Похвастаться друзьям? Зачееем? Что будет потом? – я начинаю кричать, слезы снова выступают на глазах, подбородок начинает дрожать, голос срывается

– Да, – отвечает он, становясь очень серьезным. – Я играю в жизнь. А ты от нее бежишь, ведь так? Вот и побежали со мной! Какая разница, куда бежать? С кем?

Он соединяет наши бокалы, они не звенят, но немного вермута разливается на стол. Он почти залпом выпивает свой бокал, а я хватаю тряпку, устранять неряшливость. Он отправляется к морозилке. Наполняет сначала мой, а потом свой почти потерявшим запах напитком. Опускает палец в свой бокал и мягко проводит по моим губам. Холодный мартини, теплый палец и горячие губы.

Весь гнев отпускает меня, как будто лопнул перекачанный шарик, повис тряпочкой, и теперь может поместиться в любой, даже самый маленький полезный горшочек. Я не в силах больше сопротивляться своему телу, говорящему будь, что будет. Его резким, но таким правдивым словам. И я бросаюсь навстречу его движению ко мне. Пускай я вновь рискую напороться на нож, но быть может меня ждет спокойная равнинная река с илистым днем. Хотя в его случае это маловероятно.

Я цежу свое мартини, глядя в бокал, робко поднимаю глаза и соглашаюсь.....

Каким-то фоном звучат вопросы, куда мы поедем, сколько это стоит, кто платит, что брать с собой, но все это не имеет сейчас никакого значения. Я наливаю еще, и еще. Зажмуриваюсь, и целую его. Терпко-сладкий вкус мартини соединяется с его вкусом. И я хотела бы и его сейчас выпить до дна, я бы хотела не останавливать себя, не пытаться казаться приличной, не вспоминать о нашей разнице в возрасте. Шарик лопнул, но его потерявшая форму оболочка все еще имеет незримую власть надо мной.

И лишь, когда он отзывается на мой поцелуй, его губы оживляют его руки, и он подается ко мне всем собой, шарик ненадолго оказывается в полезном горшочке, наполненном медом. Надежно удерживаемым его тягучей приторной сладостью.

8

– Тебе покажется странным то, что я скажу тебе, но это правда, – из полусонной неги меня выводит его настойчивое бормотание

– Что именно? – я поворачиваюсь к нему лицом и внимательно смотрю.

– У меня это было впервые, – буквально выпаливает он, и закусывает губу. Мои глаза расширяются, кружится хоровод мыслей возвращающегося контроля.

– Почему так? – только и могу выдавить я. Я одновременно и верю, не верю ему. За показной уверенностью, которую он демонстрировал, на самом деле часто скрывается тщательная репетиция. Но в то же время в нем не остается ничего мальчишеского, кроме внешности, в нему чувствуются опора и уверенность. Он был мужчиной.

– Я пошел в проект поэтому. Чтобы разрушить робкого себя.

– Возможно, ты перестарался, – сухо отвечаю я.

– Время покажет. Ты рассердилась?

– Я пока не знаю, но теперь моя очередь требовать нарушения правил. Я сейчас позвоню на работу, скажусь больной и попрошу день отлежаться. Больничный так будет выглядеть достовернее. Ты проведешь день со мной. И если мы не убьем друг друга за день, то на поездку я соглашусь. А то слишком много сюрпризов для меня.

– А ты, оказывается, стерва!

– Ага! Нам многое предстоит узнать друг о друге.

– По рукам, но чем именно займемся мы сегодня решать буду я.

– Что ж, справедливо. Только не выходя из дома, я же больна.

– Звони. А я пока сварю нам кофе, – он целует меня в лоб и нагишом отправляется в кухню. Я ловлю себя на том, что сияю.

Мне нужно несколько минут, чтобы настроиться на звонок, который должен выглядеть достоверным. Я прикидываюсь больной ради отгула. В этом есть своеобразная прелесть – заплыть за буек, тщательно установленный мной и укрепляемый несколько лет. Возбуждение и тревога бескрайнего моря вселились в меня. Но пока у меня еще не возникает твердого ощущения, что я управляю происходящим. Скорее, я плыву по течению. Хоть и за границей безопасной зоны.

На работе не возникает и малейшего сомнения в моих словах. Благо, ревизия была вчера, иначе мне в любом случае пришлось бы выйти хотя бы на час. С кухни доносится бодрящий запах. Я подсчитываю свои сбережения, и понимаю, что их за глаза хватит на недельную поездку вдвоем на наше побережье. Я готова оплатить ее сама. Ради этого давно забытого чувства свободы. В А. есть что-то особенное. То, что когда-то кажется было у меня, но я потеряла это. Щемящая тоска сообщает мне о том, что эта потеря невосполнима, но мне так хочется возвратить ее себе.

Я иду на кухню почти танцующей походкой, не накинув на себя ничего, чтобы прикрыть наготу. Я чувствую себя рядом с ним прекрасной, хотя мне даже страшно подумать о нашей разнице в возрасте. Прямо сейчас это не имеет никакого значения для меня. Какие-то глупые цифры, записанные в паспорте. Мы молча пьем кофе. И каждый погружен в свои мысли. Но я все равно чувствую его присутствие всей собой.

– Я хочу многое с тобой попробовать. Не многое. Все, что хочу. Ты готова?

– Я не знаю. Мне надо знать, что именно.

– Просто скажи 'готова!'

– Готова к чему?! Мало ли что в твоей голове? Мало ли что ты себе нафантазировал за эти годы?! Как я могу соглашаться непонятно на что?!, – выхожу из себя я.

– Просто скажи 'готова', – также спокойно продолжает он. И уже второй раз в ответ на его спокойствие гнев отпускает меня также внезапно, как и появился. Мне не от чего защищаться, я чувствую, что хочу этого. Хочу попробовать с ним все, чего он пожелает. Я замолкаю. Медленно осматриваю его. Вдыхаю. И прыгаю в воду.

– Я готова....

– Допивай кофе. И приступим.

Я киваю. Краска заливает мое лицо. Мне стыдно обнаруживать ту себя, которую я, кажется, совсем не знаю. Стыдно и волнительно. Я соврала на работе. Мне предстоит врать при опросе в воскресенье, а это уже куда более серьезная история. Самое удивительное в во всем этом нагромождении лжи – удовольствие от хождения по краю.

9

Удивительно, как по-разному мы переживаем время. Иногда, оно сжимается в крошечную точку, и как ни рассматривай ее, не вычленишь деталей. Иногда, раскрывается, как бутон розы, многократно увеличиваясь в объеме. Три дня пролетели, как многоточие, если смотреть на них в обратном направлении. Но внутри этих суток время казалось бесконечным. Предстоящие воскресные отчеты заполонили все мысли, и лишь присутствие А. ненадолго выгоняло их. Нужна была все более и более сильная стимуляция, чтобы не пропускать их в сознание. Но стоило воскресенью наступить, как меня посетило совершенное спокойствие. Я врала так достоверно, будто занималась этим всю жизнь. За этой волной тревоги обнаружилась новая, связанная с поездкой. А. забраковал мой чемодан и предложил прокатиться в магазин за рюкзаком и прочим подобным инвентарем. Судя по списку нам предстоял поход, а не морской тихий отдых. На все мои вопросы он предлагал мне немного потерпеть и попробовать отпустить контроль, коли уж я приняла решение ехать. Все, что мне было известно в воскресенье вечером, – это город нашего прилета. Я никогда там не была, и интерес к новому месту будоражил меня не меньше предстоящей недели вдвоем.

В самолете я пытаюсь связать произошедшее со мной за последние несколько недель в какую-то цельную картину, но она рассыпается как песочный замок под тяжелым армейским ботинком. Я осознаю бесплодность попыток, и просто смотрю на виднеющуюся землю: прямоугольники, треугольники, квадраты с предельно ровными границами. Высота выпрямляет все неровности и закругления. В мире, видимом из самолета, плавные линии остаются лишь у небесных явлений. Как же мне не хватает такой четкости при взгляде на мою жизнь. Я бы могла путешествовать по ее цветной карте и парить над самыми красивыми местами, а над неприятными набирать высоту пока они не перестанут быть различимыми. Но сейчас между мной, летящей на самолете, и моей жизнью, затянутое облаками небо. Иногда в них обнаруживаются прорехи, или ветер ненадолго отгоняет их, и тогда я могу различить что-то далеко внизу. Но чаще я отрезана от земли фантастически красивой, но все-таки маскирующей картиной.

Полет недолог, южный город еще спит, когда мы выходим из здания аэропорта. Нас ждет такси. Трасса, уже с раннего утра заполненная фурами. Лиман. И, наконец, море! Я удивляюсь выцветшему зеленому буйной растительности. Она выглядит измученной солнцем, но при этом не спешит желтеть. Даже знакомые березы здесь совсем другие, им словно приходится выживать на чужбине. Город тоже утомлен, это заметно по ленивым неспешным движениям местных людей, отдыхающие видимо еще спят. Сезон заканчивается, скоро весь лишний людской поток схлынет отсюда, и наступят долгие месяцы межсезонья. Но пока еще куется горячее железо ласковых теплых дней.

Город остается позади, а мы все едем вдоль моря. То тут, то там, словно грибы после дождя, появляются невысокие холмы. Дорога начинает петлять, то скрывая море от нас, то вновь открывая его взгляду. Краски моря, в отличие от красок растений, напротив стали насыщеннее, ярче, притягательнее. Хочется остановить машину и броситься навстречу его кобальтовой сини. Мы проезжаем еще пару поселков. Холмы начинают обрастать лесом, а берега – скалами. Дорога здесь уже близка к серпантину, начинает кружиться голова и закладывать уши, как перед нами вырастает шлагбаум. Кажется, мы на месте.

Мы ехали всего сорок минут, не больше, а здесь ощутимо жарче, чем возле аэропорта. Какой-то удивительный, хвойно-сладкий, незнакомый мне запах пронизывает бухту. Небольшая стоянка перед шлагбаумом забита машинами под завязку. Над дорогой расположились несколько гостиниц. А. рассчитывается с водителем и оборачивается ко мне.

– Мы почти приехали. Устала?

– Немного. Очень хочу окунуться. Где мы будем жить?

– Потерпи еще совсем немного. Остался последний отрезок. – он берет меня за руку и притягивает к себе, я опираюсь на него всем телом, и понимаю, насколько я все-таки устала. – Надо сделать пеший переход. Пойдем?

– Ага. – я нехотя натягиваю на себя тяжелый рюкзак. Проходим шлагбаум, перед нами ряд кафешек и небольшой магазин.

– Нам нужно перекусить здесь, и запастись продуктами, и еще местными деньгами.

– Это как???

– Вот так. Здесь особенная валюта. – Я жду его за дверью магазина, рассматриваю окрестности. На горке виднеется несколько палаток, а под горой расположен кемпинг. Теперь, точно здесь. Я никогда не пользовалась таким видом отдыха. Даже интересно попробовать. Он выходит, согнувшись под тяжестью рюкзака. И мы направляемся в кафе. Здесь еще нет посетителей, но еда уже готова. Столики расположены прямо на берегу моря. Я еще не успела проголодаться, и гораздо больше хочу спать, чем есть, но понимаю, что обед может быть нескоро, и запихиваю в себя запеканку. Солнце уже нещадно припекает, я тороплю его.

– Тебе надо привыкнуть к местному времени, оно не терпит суеты. Привыкай сейчас!

– И как мне это сделать?

– Иди пощупай воду, а я посижу здесь с вещами.

Я следую совету. Сбрасываю сандалии, закатываю джинсы, и иду навстречу едва заметным волнам. Каждый шаг по камням отдается острой болью. Приходится очень медленно и на ощупь выбирать удобное место, чтобы поставить ногу. Наконец, я добираюсь до воды и задыхаюсь от восторга: 'Здравствуй, море!'

10

Когда я возвращаюсь к А., во мне гораздо меньше торопливости. Я сажусь рядом, и улыбаясь, гляжу на горизонт. К нам направляется небольшая моторная лодка.

– Готова продолжить путь, – шепчет он?

– На лодке? – я уже не удивляюсь.

– На ней. Идем. – он забрасывает рюкзак на плечи и движется к морю. Чтобы попасть на борт нужно пройти по воде. Он даже не снимает обувь, не находит нужным подкатать брюки. Протягивает мне руку, я теряю равновесие и падаю в его объятья. Он задевает ногой рюкзак, и оттуда раздается звон.